Текст книги "Фисои Нилатс"

Глава 11

США, Вашингтон, Белый дом. Президент США окинул взглядом присутствующих, которые собрались в его Овальном кабинете и сказал:

– Сегодня я подписал директиву о начале проекта «Манхэттен». Как вы знаете, это проект предполагает создание атомного оружия. Кто-то скажет, что это утопия, а я отвечу так. Утопия – это преждевременно открытая истина. США должны иметь это оружие. Как Вы думаете, доктор Оппенгеймер, кто-нибудь сможет создать такое оружие? Ну, скажем Россия или Германия? Наша разведка докладывает, что определенные шаги в Европе предпринимаются.

Доктор Оппенгеймер, человек которому адресовал свой вопрос президент США, всемирно известный ученный встал, прокашлялся.

– Германия теоретически может начать работу в этом направлении, у них есть и ученые, и индустриальная база. Франция и Англия – нет. Им на это потребуется лет 15—20, не раньше. А вот Россия никогда не создаст. Это полуколониальная страна, без какой-либо мощной промышленности. А тем более там нет достаточного количества ученых-физиков высокой квалификации, единицы не в счёт. Уровень образования очень низкий, читать и писать могут только 10% населения. Атомное оружие – это венец технической и инженерной мысли. Создается это оружие многочисленным научным коллективом. В безграмотной стране сделать это абсолютно невозможно. Создание такого оружия – это экзамен всей системы образования страны, которая хочет создать такое оружие. Образование в несколько ступеней. Первая ступень – это массовое доступное образование, вторая ступень – это технические университеты, в которые попадают лучшие после школ, третья ступень – это лаборатории, в которых лучшие из лучших студентов, попавшие в эти лаборатории и создадут его. Напрашивается аналогия с прудом, в котором лягушка откладывает миллион икринок, погибает больше половины, потом из мальков еще гибнет половина, потом гибнет еще какое-то количество. И вот в итоге мы имеем одну-две лягушки. Так и с учеными – из миллионов детей попавших в школу, в будущем студентов попавших в университеты и, в конечном счете, дошедших до наших военных лабораторий будет не более сотни человек. Но если не будет несколько миллионов школьников, которые будут учиться в школах, не будет и нескольких выдающихся ученных.

– Понятно, профессор. Садитесь, пожалуйста. Ядерное оружие нам нужно прежде всего против России, против Гитлера – только во вторую очередь. А когда мы создадим свою бомбу, то русского медведя заставим, как это в их поговорке, кажется, плясать под нашу волынку или дуделку? И если медведь вдруг заупрямится, мы нанесем ядерный удар по одному из их городов, скажем по Москве. Пусть эти ядерные развалины навсегда вытравят у них на генетическом уровне попытку сопротивляться цивилизации и демократии, а также либерализму. На этом все господа.

Примерно в это же время в Ульяновске, Лаврентий Павлович Берия докладывал товарищу Сталину о советском атомном проекте. Это происходило в личном кабинете Сталина. Как обычно, Иосиф Виссарионович задумчиво ходил по кабинету и попыхивал время от времени трубкой. Во время доклада Берии казалось, что внимание Сталина где-то вдалеке от темы разговора, но задаваемые время от времени вопросы убеждали в обратном.

– Говорите, товарищ Курчатов не мог приехать? Не слишком ли он строптив, чтобы игнорировать такой важный вопрос?

– Не смог, товарищ Сталин. Он как раз находится на объекте номер один, то есть на строительстве атомного реактора.

– Я все понимаю, товарищ Берия, не оправдывайтесь. Ради атомного проекта простим многое, если не все. Обеспечение сырьем – урановой рудой идет без перебоев? Хватит ее?

– Хватит. Сырье идет из Монголии, Джунгарии, Средней Азии.

– Из Средней Азии? Как это? Мы ведь её ещё не отобрали у Империи?

– Дело в том, что мы разработали специальную операцию. Нами были зарегистрированы компании в Гонконге, которые вложили свой капитал в разработку медных и золотых рудников на Мангышлакском полуострове. Как Вы сами понимаете, никакой меди и золота там и в помине нет. Это все урановые шахты. Мы добываем руду, отвозим её до границы как кварцевый песок и переправляем сюда. А в отчетах пишем, что порода пустая, пока золота не нашли. Но продолжаем искать.

– Умно. А царские чиновники разве не о чем не догадываются?

– Нет. О том, что уран можно использовать для каких-то целей, на земном шаре знает не очень много человек. Это американцы, немцы и мы.

– Ну что, пусть и в дальнейшем это так и останется. У американцев с точки зрения сырьевой базы неплохо обстоит дело, у нас тоже вроде неплохо. Как с этим делом у немцев?

– В смысле сырьевой базы?

– Да.

– Под контролем Германии находиться Чехословакия. Там в горах Татры очень приличное месторождение урана. Другое – в захваченной Норвегии. Так что в плане обеспечения сырьем у них никаких проблем нет. Но как Вы знаете, товарищ Сталин, у немцев все ресурсы уходят на подготовку к войне с Россией, на создание новых танков и самолетов, а никак ни на финансирование своих физиков. Поэтому атомному проекту они не уделяют никакого внимания. Гитлер считает это бреднями и фантазиями своих ученых.

– Понятно. Ладно, Лаврентий садись. Я в последнее время думаю о том, что произойдет 22 июня. Что этот день принесет России. Как утром многие люди попросту не проснутся, потому что погибнут под немецкими бомбами, а мы тут в теплых кабинетах сидим и рассуждаем об этом. Большего цинизма представить сложно. А еще меня не покидает мысль, что я делал бы на месте императора.

– Но Коба, ты не на его месте.

– А мог оказаться. Ведь история могла пойти по-другому сценарию, мы-то теперь это точно знаем. Расстреляли бы Николая вместе с семьей, и все, конец. Не уехал бы он в Париж, не говорил бы речей на Елисейских полях, не стал бы знаменем, вокруг которого сплотились бы и белые, и иностранные интервенты. И вот представь, мы с тобой в Москве, руководим СССР, а завтра война, завтра 22 июня. Ведь немцы в любом случае напали бы на нас, будь Россия хоть красная, хоть белая. Вот что бы мы с тобой делали на месте царя? Тоже, как и он, бегали бы с обоссанными штанами?

– Ну, это фантазии. Но если рассматривать это как некую абстракцию, игру ума, некую мысленную абстракцию, то тут подумать надо.

– Какая на хрен абстракция? Миллионы людей погибнут. И эти люди, не случись Второй Гражданской, были бы нормальными советскими гражданами. У меня сердце кровью обливается, как подумаю об этом.

– Мы со своей стороны, Коба, никаких военных попыток в отношении царского правительства не делали. Более того, предупреждали их. Да что там говорить, если они даже своих не слушают, взять, к примеру, тот же доклад Ачинцева.

– А окажись на их месте, на месте царя, много бы мы слушали? Может, тоже бы считали, что все идет нормально и никаких советчиков нам не нужно? Это нам со стороны видней, что на нас завтра нападут, а поставь себя на его место? Представляешь, ходит к нам свой Ачинцев и долбит каждый день, что завтра будет война? Может, как сейчас Николашка, отмахивались бы от него, как от назойливой мухи? Никто не может наперед знать, что будет в будущем, предполагать, да может, а вот точно знать – нет.

– Возможно, Коба, ты прав. Было бы приблизительно так. Так бы и спали ночью 22 июня, пока дежурный офицер не разбудил бы и не сообщил о массовом переходе немцами нашей границы. Наверное, думали о том, что все обойдется, может провокация, приграничный конфликт. Вместо 500 или 600 самолетов немцы уничтожили бы 1500. Соотношение сил и технических средств было бы в нашу пользу. Но это ничего не дало бы. Скорее всего, проломили бы они фронт и вырвались на оперативный простор. Здесь все ясно как божий день. Скажем, ход развития войны и с Россией, и с СССР был бы одинаков в течение первых двух недель. В течение этих двух недель не было бы никакой разницы между тем, как оборонялся бы Советский Союз или империя. А вот потом и выявилось бы преимущество Союза перед Россией. Империя в принципе не может произвести массовую эвакуацию промышленности с Запада на Восток, на Урал, в Сибирь и Среднюю Азию. И вся эта промышленность будет захвачена германцами. За все эти годы Россия так и не смогла наладить массовое промышленное производство, унифицировать военную продукцию. Поэтому не будет мощного тыла в помощь фронту. То есть, это как два бегуна, начали вместе, пока бегут плечом к плечу, но со второго круга один бегун все больше и больше отрывается. Так и здесь. Разницу между ведением войны СССР и Россией народ почувствовал бы в течение месяца, кроме того, я абсолютно уверен, войну мы бы выиграли. Царская же Россия, капиталистическая и либерально-демократическая, в принципе не может сконцентрировать силы для достижения цели. Здесь слишком серьёзный противник. Без предельной концентрации не победить.

– Полностью с тобой согласен Лаврентий. Например, Крымская война; многие говорят, что Россия проиграла ее потому, что была отсталая. Это так. Но эта причина не главная. Просто Россия больше половины своей армии держала на границе с Австро-Венгрией, что позволило англичанам и французам беспрепятственно закрепиться в Крыму. Проиграли одно сражение, вводите новую армию, давайте новое сражение, не давайте закрепиться на земле, не допускайте создания плацдарма. Причем Николай 1 до этого ввел 100 000 русские войска в 1848 году в Венгрию, подавил народное восстание и, таким образом, спас Австрию от развала. Чем руководствовался сей царь непонятно. Твой вероятный противник погибает и, вместе того, чтобы помочь венгерским восставшим, ты сам топишь это восстание в крови. А потом эта Австрия, в знак благодарности, нанесла удар в спину во время Крымской войны, открыто встала на сторону Англии и Франции, готовая в любой момент придти им на помощь. И только то, что Россия на границе с ней держала столь мощные силы, удержало ее от этого. Никакого стратегического мышления, а еще государь всея Руси. Полный идиот! Или вот, например, о политической воле царя. С чего началась Февральская революция? С того, что в столицу вовремя не подвезли хлеб. А где был этот хлеб, может быть далеко? Ничего подобного, составы с ним – в 30 верстах от Питера. А царское правительство не смогло обеспечить транспортировку до города. Составы так и оставались не разгруженными. Советская власть смогла бы организовать доставку хлеба в аналогичных условиях? А, Лаврентий Павлович?

– Я думаю, товарищ Сталин, что в аналогичных условиях начальник станции и состава впряглись вместо паровоза и дотащили бы эти составы до города.

– Я в этом, Лаврентий, ни секунды не сомневаюсь.

– Вот и ответ на твой вопрос, товарищ Сталин; они даже в нормальных условиях, когда все находится под твоим контролем – железнодорожные пути, составы, грузовики и подводы, рабочие в городе, 30 верст до города, без внешнего воздействия не смогли организовать такую операцию, что говорить о том, если бы немцы мешали? Что было бы, если они постоянно бомбили? Да ни черта они не могут. Они войну проиграют.

– Ты, конечно, прав, но мы вмешаемся, и всё изменим.

Глава 12

21 июня 1941 года. Санкт-Петербург, Главное управление Комитета Антикоммунистической Полиции. Было довольно рано, 6 часов утра, видно, что в здании шла работа. Куда-то выносились коробки, всюду бегали клерки, шла обычная суета; хотя это лукавство, это была необычная суета. Это было бегство крыс с тонущего корабля. И имя этому кораблю – Российская империя. Возле входа стояла вереница грузовиков, куда грузились ящики, а потом нагруженные грузовики, фырча и выбрасывая клубы бензиновой гари, трогались и уезжали прочь. В это время директор КАПО Мясоедов, тот самый печально известный полковник по бойне на реке Волге, но уже генерал (правительство дало свои 30 серебряников), сидя у себя в кабинете на 5 этаже, разбирал документы. В это время к нему без стука зашел его адъютант, штабс-капитан Белоусов Павел Николаевич.

– Виктор Степанович! Господин генерал!

– Докладывайте, Павел Николаевич!

– Докладываю. Самолет заправлен, экипаж готов, хоть сейчас можно лететь.

– Давайте, так штабс-капитан, доложите полную сводку, включая план подготовки эвакуации.

– Понял, Виктор Степанович. Самолет на 5 персон готов к вылету по северному маршруту, из Питера до Финляндии, потом до Швеции, а там по швейцарским паспортам до Англии. Наши источники, информаторы докладывают о небывалой активизации немецких служб. Все говорит о том, что полковник Ачинцев прав и Германия завтра в 4.00 действительно нападет на Россию. Кстати, небывалой активности достигла советская агитация. Публично носятся красные ленты с буквами «СССР», за это в 1937 году однозначно бы расстреляли, а сейчас этим бравируют и ничего не боятся. Многие наши подразделения разложены морально и полностью находятся под большевистским влиянием. Также…

– Все ясно, паспорта все изготовили?

– Так, точно-с. Швейцарские поменяем на бразильские, аргентинские и уругвайские. Сегодня утром вылетите? Коридор готов.

– На остальных четверых тоже изготовили?

– Да, на господ Ходорковского, Прохорова, Потанина, Дерипаски тоже изготовлены. Спецы работали из заграничного отдела, ни один таможенник и пограничник не отличит.

– Будем надеяться, будем надеяться. Вылетим мы только после бала у князя Юсупова, где должны присутствовать первые лица Империи. Как некстати, черт побери. Если бы сегодня утром вылетели, уже в понедельник в Лондоне на Пикадилли гуляли бы. Так нет, опять пыль в глаза пускать будем, все типа хорошо, наподобие радио-шоу «Позвони императору». Опереточная постановка. Сделаем так, пусть экипаж самолета отдыхает в комнате отдыха на аэродроме, ждет вылета в любой момент, но который состоится, скорее всего, часов 11 вечера сегодня. Я поеду на бал, пофланирую там до 22, а потом сразу же на аэродром. Так, на этом все.

С этими словами, Мясоедов засунул документы в кожаный портфель, встал, собираясь уже уходить, как вдруг зазвонил телефон. Это был внутренняя связь, на линии кто-то из самого здания. Мясоедов поднял трубку.

– Мясоедов на проводе. Хорошо, пропускайте всех.

Мясоедов положил трубку на рычаг, – все приехали, причем одновременно.

– Понял, Виктор Степанович. Чтобы не было лишних вопросов, скажу, чтобы самолет загнали в ангар. Оставляю Вас одного-с, – с этими словами адъютант вышел из кабинета и закрыл за собой дверь. Через пять минут, предварительно постучав, в комнату вошли четверо. Эти люди представляли самую вершину российской элиты. Как говорил царь, это были капитаны бизнеса России, ее лучшие люди. Эти лучшие люди сейчас с подобострастием смотрели в глаза Мясоедову, пытаясь понять, что сулит им день грядущий. Генерал с любопытством разглядел вошедших, как разглядывают приколотую муху к картонке, весьма правдивое описание взгляда генерала.

– Ладно, господа не буду вас томить. Дело, как говорится, на мази. Вы должны быть готовы в полной экипировке в 22.45 сегодня. Вылет в 23.00

– Раньше нельзя? – задал вопрос Прохоров.

– Никак, я непременно должен присутствовать на балу у князя Юсупова, куда и вы все приглашены, поэтому обязательно должны быть, во избежание всяких слухов.

– Документы готовы? – Прохоров, выступал от лица всех присутствующих своего рода спикером.

– Да. На граждан Бразилии, Аргентины, Уругвая. Теперь давайте обговорим детали операции и ее оплату.

– Хорошо. Как и уговаривались, если Вы нас доставите до Англии, до Лондона, то получите по 20 млн. долларов с каждого, а в качестве аванса мы уже выдали вам наличными 20 млн. Денег, кроме уплаченного аванса, у нас нет, они находятся в английском банке в Сити.

– Ладно. В 19.00 все мы встречаемся на балу у Юсупова, в 22.00 сразу же отправляемся на аэродром. Так что собирайте вещи, готовьтесь. Все, господа, аудиенция окончена. Когда последний человек вышел и закрыл за собой дверь, сразу же появился адъютант.

– Вот, держи капитан, в этом ящике очень важные документы. Лично отвезешь на аэродром и положишь в сейф, который находится на самолете. Все.

Штабс-капитан подхватил железный ящик, щелкнул каблуками, развернулся и вышел. Было слышно, как стуча набойками на подошвах, он спускается по лестнице вниз. Мясоедов закрыл сейф, одел фуражку, поглядел в последний раз на кабинет, в котором просидел 9 лет, хмыкнул и вышел. Больше он сюда никогда не вернется. В это же самое время капитан Белоусов мчался по пустынным улицам утреннего Петербурга на своем автомобиле. Мысли вихрем проносились в голове. У него созрел план. Он прекрасно знал, что находилось в ящике, который лежал у него на соседнем пассажирском сидении. Там было 20 облигаций на предъявителя номиналом 1 млн. долларов США. От того, что рядом такое богатство, до которого можно в буквальном смысле дотянуться рукой, тело обдало теплом. Белоусов облизал пересохшие губы. Глаза его горели, руки плотно сжимали руль, он стремился быстрее попасть на аэродром. Когда он приехал на него, самолет стоял на краю поля. Белоусов решил подъехать прямо к нему. Припарковав автомобиль недалеко, он стремительным шагом поднялся по трапу в салон самолета. В салоне сидело 5 человек. Это был экипаж.

– Когда трогаемся? – спросил самый старший из них, очевидно командир.

– Немедленно. Дозаправка пройдет в аэропорту Хельсинки, там же сядут на борт наши пассажиры. Все, трогаемся. Белоусов вел рискованную игру, ведь если хватятся его или самолет, то ему не сдобровать. Но обо всей операции знают только он сам и Мясоедов. А тому в течение этих часов будет не до этого. Капитан в глубине души надеялся, что шеф позовет его, возьмет с собой, но этого не произошло.

– Ну, хорошо, тогда выдвигаемся?

Командир не сводил взгляда с ящика, потом быстро отвел глаза, правда, успев многозначительно переглянуться с одним из членов экипажа, мощным детиной-механиком. Тот, взглянув на командира, утвердительно кивнул головой, как будто бы с чем-то соглашаясь. Через несколько минут мощно взревев, двигатели самолета оторвали его от взлетной полосы аэродрома, где через несколько часов разыграется человеческая трагедия, когда генерал Мясоедов будет искать этот самый самолет. Контрразведчик будет рвать на себе волосы, сжимать кулаки, потом упадет от бессилия в траву, будет кататься в ней, по-детски плача. Позже попытается найти самолет, и узнает в ходе поисков, что он даже не прилетал на дозаправку на аэродром Хельсинки. Исчез навсегда. На его борту разыгралась другая человеческая трагедия. Через час полета, когда пролетали над красивыми финскими озерами, в салон, где в кресле дремал Белоусов, тихо вошли двое – это был командир и механик. Эти двое тихо, на цыпочках подкрались к спящему человеку, пилот, резко набросившись на капитана, закрыл тому рот, а механик, вытащил складной нож и начал наносить удары. Послышались стоны, потом глухое урчанье, наконец, все стихло. Отобрав ящик у убитого, они ногой скинули на пол труп. Послышался треск, скинули замок, и их взору предстали облигации. Переглянувшись, они заулыбались. Их лица, забрызганные кровью убитого, светились от счастья. Вдруг послышались выстрелы, один из них присел, второй схватившись за нож, начал съезжать по стене самолета. Механик мутным взглядом уловил фигуру, которая стреляла в них. Это был Белоусов. Несмотря на свои ножевые ранения, он из последних сил выхватил из-за голенища сапога браунинг и начал стрелять. Потом огонь перевел на кабину пилотов, последнее, что запомнил капитан – самолет теряет высоту и удар о воду. Тайна этого убийства похоронена на дне какого-то финского озера.

В офицерской столовой приграничной заставы на границе Российской империи и Швеции за столом собрались семь человек. Они завтракали. В этот момент в столовую вошел офицер, оглядел зал, увидев завтракающую семерку, подсел за их стол.

– Все ребята, через час прибывают на заставу, 20 человек. Это богатые нувориши со своими семьями, уверен, с собой везут золото и алмазы, куш хороший.

– А если выйдет что не так? – обратился к нему один, из сидевших за столом.

– Все будет по маслу, фортуна любит смелых.

– Можем, свяжем и оставим?

– Никого оставлять не будем, всех в расход. Такой шанс бывает раз в жизни. Эти олигархи и их семьи, они своим рабочим по году зарплату не платили, а когда те забастовку устроили, запросили войск, которые расстреляли бастовавших из пулеметов. На каждого придется по лимону баксов. А кто не с нами, того… – подсевший офицер сурово посмотрел на сидевших. Никто не посмел поднять глаза и сказать что-то против.

По опушке леса шла группа людей примерно из 30 человек, шли они уверенно, сразу было видно, что во главе группы опытные проводники, которые хорошо знают эти места. Местность была очень живописна – густой сосновый лес, в просветах – лесные полянки, все изумрудно-зеленые. Не до красот было людям, они старались идти быстро, но шедшие с ними дети, сбивали этот ритм. Детей было пять человек, некоторые совсем малыши, годиков шесть-семь, им особенно было тяжело. Проводник во главе группы все время энергично вел их. Но скоро понял, что без короткого привала нельзя. Он махнул рукой в сторону лесной поляны, дескать, здесь и будет привал. Дойдя до поляны, люди скинули походные рюкзаки и плюхнулись на землю. Почти все жадно припали губами к своим фляжкам и стали пить.

– Уф, послушайте, капитан Мозякин, почему мы не могли подойти к границе поближе? – обратился к офицеру один из путешественников.

– Потому что нужно замести следы, чтобы даже шведы не знали, что мы проведем вас через границу. На той стороне будут ждать верные люди, которые довезут вас до Стокгольма. А пока короткий отдых. С этими словами капитан достал пистолет и выстрелил в лицо говорившему. Это послужило сигналом для остальных семи, которые вскочили и начали палить в путешественников. Они убили и детей, эти душегубцы. Потом Мозякин с еще одним убийцей, не давая опомниться, развернулись и открыли огонь по своим подельникам. Через несколько минут, добили раненых. Мозякин пристально посмотрел на оставшегося в живых.

– Ну что, Коротков, большой куш нам достался?

– Да уж неплохой Мозякин.

– Интересно, ты думаешь о том же что и я?

– Не будет идиотом, ничего такого я не думаю.

– Думаешь, думаешь. Боливар не выдержит двоих.

Двое мужчин встали друг напротив друга, не сводя взгляда друг с друга. Потом, одновременно вскинули руки с пистолетами. Послышались выстрелы, после чего к горе трупов на поляне прибавилось еще два.