Текст книги "Тевтонский крест"

Глава 9

Небольшой отряд – десятка два всадников – уже добрался до оставленных без присмотра телег. Кто сноровисто вырубал в беззащитном обозе женщин и детей, кто, спешившись или прямо с седла, расстреливал толпу. Еще с дюжину верховых отсекали беженцев от реки – с той стороны тоже полетели стрелы.

Откуда конники? Вероятнее всего, спустились в низину с одного из холмов. Тихонько сняли часовых, если таковые вообще были, и атаковали…

Странные это были «тартары». Лица и шлемы каждого скрывали маски – не то из бересты, не то из холстины. Грубо размалеванные личины с гротескным оскалом полузвериных морд. И ведь что любопытно: вооружение нападавших почти не отличалось от оружия польских кнехтов. Те же кольчуги, копья, секиры, мечи. Да и арбалеты, из которых били всадники, мало напоминали татаро-монгольские луки. Не так, совсем не так представлял себе Бурцев степных кочевников. Видимо, пришла пора избавляться от некоторых стереотипов истории.

В первую очередь, конные арбалетчики выбивали воинов из охраны обоза. Ни кольчужки, ни кожно-металлические панцири не защищали от тяжелых коротких стрел. Да и не всякий щит выдерживал удар арбалетного болта, пущенного с близкого расстояния.

Впрочем, не только кнехты становились жертвами стрелков. Вокруг Бурцева падали и мечущиеся крестьяне, случайно оказавшиеся на пути оперенных жал. Одна стрела чиркнула по его собственной каске. К счастью, не прямое попадание – вскользь прошла.

Крики, стоны, ругань, проклятия. Где-то совсем близко верещал, прикрыв голову руками, Яцек. Почти вся немногочисленная обозная охрана была уже перебита, бабы и детишки в телегах вырезаны. А среди уцелевших беженцев царила паника. Крестьяне бессмысленно метались по слякотной дороге между рекой и табором. Никто и не помышлял о сопротивлении.

Всадники обстрел прекратили. Колчаны закрыты, арбалеты заброшены за спину. Начиналась другая потеха. Верховые в масках, улюлюкая, гонялись за беззащитными, ополоумевшими от ужаса землепашцами. Их даже не рубили – просто сбивали с ног и топтали копытами коней.

Остановить избиение? Как?! Да никак! Не кричать же: «Всем стоять! Милиция! Руки в гору!» Значит, план прежний – добраться до рощи, а там уж видно будет. Правда, убегать от конных на своих двоих – дохлый номер. Но почему обязательно пехом? Бурцев огляделся. Благосклонная фортуна скалилась ему в лицо огромными зубами лошадиной морды. Конь убитого гонца испуганно поджимал уши и мылился задать стрекача, однако был еще в пределах досягаемости. Вот где потребуются навыки, полученные в конной милиции. Оп-ля! Бурцев ловко перехватил повод и уже вставлял ногу в стремя, когда услышал пронзительный визг. Звук доносился от повозки знатной полячки.

Бурцев оглянулся. Визжала молодая девушка. Запуталась, бедняжка, в собственном платье с длиннющим – по самые туфли – подолом. Тугая лента, слетела с головы, прическа рассыпалась, русые волосы упали на лицо, и все же Бурцев разглядел, насколько миловидной была эта растрепанная незнакомка.

Барышня отчаянно билась в чужих руках. Спешившийся налетчик в маске цвета сажи (непонятно, даже кого он хотел изобразить – то ли негра, то ли черта), в стальном шишаке и в короткой кожаной рубашке с массивными железными бляхами пытался вытащить девицу из повозки.

Уж, не об этой ли панночке-благодетельнице рассказывал Яцек?

«Благодетельница» оказалась девицей боевой. Вцепившись в повозку, молодая полячка яростно молотила ногами. Каблучки сафьяновых сапожек сбили с головы чернорожего шлем, продырявили маску. Изящные ножки, мелькавшие под юбками, лупили так сильно и часто, что нападавший вынужден был отпустить жертву. «Тартарин» явно не ожидал подобного отпора. Панночка же угрем скользнула обратно в повозку, опустила за собой полог медвежьей шкуры, затянула его изнутри кожаным ремнем.

Ну и глупо! Сама загнала себя в ловушку. А куда интересно смотрит охрана полячки?

Бурцев поискал взглядом секъюрити с топорами, дежуривших возле повозки. Нашел… Охрана смотрела в небо. Безжизненными глазами. Оба кнехта неподвижно лежали у колес. Впрочем, не они одни. Чуть поодаль корчился третий – копейщик в маске, сбитый с коня арбалетным болтом. В окольчуженном животе торчал кончик измазанного кровью оперения. После таких ран не выживают, так что у непобедимых «тартар» сегодня тоже будут потери.

Воин с черной личиной, от которого вырвалась молодая полячка, взъярился не на шутку. Вновь нахлобучив сбитый шишак и поправив смятую маску, он снова ломился в повозку. «Тартарин» остервенело полосовал кинжальным лезвием опущенный полог. Хлипкая преграда еще сдерживала безумный натиск. Но надолго ли?.

Бурцев матюгнулся. Что прикажите делать?! Гнать коня в лес, спасая свою шкуру? Ладно, шкура подождет. Девчонку из Нижнего парка уберечь не удалось, так, может, хоть эту…

Нога вынута из стремени. Дальше он действовал, как и должно действовать на краю жизни и смерти, когда время замедляет свой ход, а мысль становится слишком медлительной. Сначала взгляд вырвал из царившего вокруг бедлама мертвого кнехта со стрелой в горле. Блеск металла, растоптанная лужа свежей крови, грязно-красные следы. Павший воин был одним из тех арбалетчиков, что совсем недавно держали его на прицеле. Бурцев поднял заряженный самострел убитого.

Он прицелился, как делал это уже много раз в тирах и на стрельбищах. Пистолеты, винтовки, автоматы, пулеметы, гранатометы – разное оружие перепробовано за время службы в армии и ОМОНе. Но вот со средневековыми арбалетами дело иметь как-то не приходилось. Ничего, расстояние до цели – не ахти какое, а стрела – та же пуля, только побольше.

Громоздкая конструкция из массивного деревянного ложа и мощного лука с толстой тугой тетивой плетенных жил, весила не меньше снаряженного «калаша». Серьезный вес серьезного оружия. Правда, у допотопного самострела не оказалось ничего похожего на курок. Тетива спускалась изогнутым рычажком, на который следовало жать не одним, указательным, а сразу четырьмя пальцами. Вместо приклада торчал чуть расширенный обрубок деревяшки. Непривычно, жутко неудобно, но что ж поделаешь – арсенал 13-го века. Зато отдачи не будет.

Ладно, поиграем в освобождение заложницы! Аккуратно, моля бога, чтобы не промазать, и случайно не прошить навылет повозку панночки вместе с хозяйкой, Бурцев придавил спусковую скобу.

Звонко звякнула тетива.

Не промазал!

Стрела ударила воина, терзавшего закрытый полог, в спину, швырнула на угол заднего борта, пригвоздила к дереву, но тут же обломилась под тяжестью обмякшего тела. Человек в доспехах и черноликой маске грузно повалился набок. Наконечник арбалетного болта остался в доске. А кровавая клякса, появившаяся на заднем борту повозки вызвала ассоциацию с включенным средь бела дня габаритным огнем.

За спиной раздалось лошадиное ржание. Бурцев резко обернулся. Проклятье! Конь убитого княжеского гонца – конь, в стремени которого уже побывала его нога, – уносил к спасительной роще другого всадника. Огненно-рыжая голова дергалась в такт галопу, словно у марионетки. Да, Яцек – не самый лучший наездник, но страх – великий учитель. Землепашец вцепился в поводья и гриву коня мертвой хваткой, а ногами так сильно обхватил бока животного, что, наверное, никакая сила на свете не смогла бы сейчас вырвать его из седла.

Два «тартарских» воина в масках поскакали вдогонку за Яцеком. Еще двое направились к повозке панночки. Туда же со всех ног ринулся и Бурцев. Честно говоря, подгоняло его не только желание помочь незнакомой девице, но и последняя возможность спастись самому. Лошади в упряжке полячки-«благодетельницы» – сытые, здоровые, ухоженные. Такие будут скакать долго и быстро. Впрочем, долго не надо. Сейчас – главное, чтоб быстро. Главное, как можно скорее домчаться до леса. А уж там, в густых зарослях, преимущества конного перед пешим – не очевидны. Там уйти от погони можно и на своих двоих. Если, конечно, очень постараться. И если повезет.

Глава 10

Один из «масок» уже заметил его – всадник в блестящей кольчуге помчался наперерез, размахивая мечом. Не успеть! До повозки еще далековато и схватки избежать вряд ли удастся. Бурцев отбросил теперь уже бесполезный арбалет. Перезаряжать – целое дело, нет ни времени, ни сноровки.

В нескольких шагах лежало копье «тартарина» со стрелой в брюхе. Тот еще слабо царапал землю ногтями, но на свое оружие больше не претендовал.

Рывок, перекат… Бурцев подхватил копье и через мгновение вновь стоял на ногах. Конного противника встретил не беспомощный арбалетчик с разряженным самострелом, а копейщик, готовый к поединку.

Бурцев успел тютелька в тютельку. Он был еще вне досягаемости для вражеского меча, но достаточно близко, чтобы самому нанести удар. И в этот удар он вложил всего себя. Не стал колоть – сноровистый живчик на коне умело прикрывался круглым щитом. Бурцев просто лупанул тяжелым древком наотмашь, будто оглоблей в деревенской драке. Получилось! Клинок всадника отлетел назад, сам мечник покатился по земле. Противник, впрочем, долго не разлеживался. Очухался сразу. Выхватил из сапога нож с широким и чуть изогнутым лезвием. И уже порывался вскочить на ноги.

Пришлось добивать. Все тем же копьем. Широко расставив ноги, Бурцев ударил. Так дорожные рабочие бьют ломом в старый асфальт. Сверху вниз, со всей дури, присовокупив к силе рук тяжесть тела. Наконечник копья пропорол и кольчугу, и то, что было под ней. Крик. Хруст. Что-то брызнуло на руки…

А земля вновь содрогнулась от топота копыт. Не оглядываясь, Бурцев ничком рухнул на труп. И в самое время! Над головой что-то прогудело и с треском срубило торчащее из мертвого тела древко копья – там, где только что находилась шея Бурцева.

Когда он поднял перепачканное в чужой крови лицо, новый противник в личине саблезубого беса уже разворачивался для повторной атаки. Клыкастый «тартарский» всадник с боевым топором и на черном как смоль коне. Норовистый конь плясал, не желая подчиняться поводу. Пока наездник совладает со скакуном, пройдет пара-тройка секунд. Немного, но все же…

Бурцев снова рванулся к повозке, украшенной коронованными орлами. Эта короткая перебежка значила куда больше, чем все былые полигонные учения и марш-броски вместе взятые. Может быть, только поэтому он и успел. Почти не ощущая тяжести бронежилета, Василий вскочил на место возницы и…

И все.

До сих пор он стремился лишь поскорее добраться до упряжки. Это было самым главным. Остальное казалось простым и ясным, как божий день, – вожжи в одну руку, кнут – в другую, пара хлестких ударов – и вперед. Но теперь ясности поубавилось. Не оказалось под рукой ни кнута, ни хлыста, ни нагайки, ни чего-либо другого, годившегося для стеганья лошадей. В суматохе массового избиения возница панночки куда-то сгинул вместе со своим рабочим инструментом. А как без помощи кнута сдвинуть с места старопольскую колымагу? Как заставить упряжку, которая не отреагировала даже на дикие вопли нападавших, взять с места в карьер? Этому в конной милиции не учили.

Всадник в клыкастой маске тем временем подъехал к повозке почти вплотную. Сейчас и подмога прискачет. Изрубят, блин, в капусту – ойкнуть не успеешь.

Бурцев судорожно схватился за неиспользованный баллончик с милицейской «черемухой». Слезоточивый газ, конечно, не автомат Калашникова, но сработать может. Условия-то идеальные: слабый ветерок, как по заказу, дует от повозки в сторону «тартар».

Долгий пши-и-ик… Бурцев щедро распылил густое аэрозольное облако, целя в морду вороного и под размалеванную маску воина с топором. Газ подействовал мгновенно. Конь словно взбесился, наездник выпустил поводья и секунду спустя вывалился из седла. Оглашая окрестности дикими воплями, захлебываясь в собственных соплях, он бился на земле, будто припадочный. Туман «черемухи» медленно оседал на одежду, доспехи, маску и шлем. «Саблезубый» орал все громче.

Кто-то еще, не успев придержать лошадь, сдуру въехал в облачко слезоточивой взвеси. Глотнул полной грудью. И тоже с воем покатился по земле. И еще двое. И еще один. Остальные «тартары» натянули поводья, придержав коней. В суеверном ужасе они наблюдали, как безумствовали их соратники. Те уже не кричали – только хрипели, пытаясь сорвать с раскрасневшихся лиц шлемы и маски. Двум удалось.

Странно, но пресловутые «тартары» оказались так же мало похожи на азиатов, как рыжий Яцек или светловолосая панночка. Ни желтоватых, обветренных степными ветрами лиц, ни узких глаз-щелочек, ни жидких бороденок а-ля Чингисхан. Вполне даже европейская внешность. Что-то тут было не так. Однако удивляться некогда. Слезоточивый газ – преграда, увы, ненадежная. Прорваться через нее галопом – пара пустяков. Пустить арбалетный болт – еще проще. А если ветер вдруг переменится и родимая «черемушка» накроет повозку, тогда Бурцева и панночку можно будет брать голыми руками.

Но пока всадники в масках пятились назад, забыв об арбалетах. И жить становилось веселее. Настолько, что появлялись нужные идеи.

Нет кнута? Сделаем! Бурцев расстегнул ремень. Никчемные наручники – в карман. Остатки газового баллончика – в воздух, между повозкой и растерявшимися кочевниками. Да повыше, чтоб едкая аэрозольная взвесь провисела как можно дольше. На несколько секунд она обеспечит какое-никакое прикрытие. Ну, а после придется полагаться лишь на прыть польских лошадок.

Бурев раскатал широкий омоновский ремень во всю длину, взмахнул рукой, чуть наклонился, – чтоб достать подальше.

И-и-эх, выноси залетны-я!

Тяжелая пряжка рассекла воздух, смачно врезалась в лошадиный круп. И еще раз!

Взбрыкнув задними ногами, лошади понесли-и-и! Да так, что Бурцев едва удержался в повозке.

С дороги они слетели почти сразу. Непаханая целина сотрясала дерзкий шарабан, вообразивший себя гоночным болидом. Деревянные колеса убогого средства передвижения, впрочем, были сделаны на совесть, да и крепкие хорошо смазанные оси тоже не подвели.

Сзади, из повозки, сквозь несмолкаемый грохот прорывалось испуганное повизгивание. Панночка переживает! Не привыкла, небось, к этакой тряске? Не гонялась за уркаганами по бездорожью в милицейском «уазике»? Но ты уж потерпи немножко, «благодетельница наша».

Он подстегнул лошадей. Визг усилился. Да, пассажирке там несладко. Если уж сам Бурцев с трудом удерживался на месте возницы, можно представить, какие катаклизмы творились за его спиной. Этот расшитый орлами гроб на колесах лишен был даже намека на рессоры. Наверняка, все содержимое повозки знатной полячки сейчас ходит ходуном. Ну, и сама панночка тоже покоем не наслаждается. Если бы не высокие борта и исполосованный, но закрытый полог, девицу давно бы вышвырнуло наружу.

Две или три стрелы запоздало просвистели над головой. Тем дело и ограничилось. Погони не было. Видимо, газовая атака произвела должное впечатление. Боятся, «тартары»! То-то же! Знай наших! С ОМОНом связываться – это вам не девок из телег таскать.

Бурцев правил к роще. Потом долго мчался вдоль нее, не решаясь на такой скорости свернуть в редколесье. К чему раньше времени гробить транспортное средство о колоды и пни, если преследователей все равно не видать? Лучше максимально увеличить отрыв, пока есть такая возможность.

Он не заметил, как это произошло. Просто стена деревьев вдруг выросла не только слева, но и справа. И вроде бы сзади. И, кажется, впереди тоже. Въехали в лес как-то сразу, вдруг.

Стало заметно темнее. И подтаявшего снега, прятавшегося в густой тени от весеннего солнышка здесь было побольше. Лошади мчали по малоприметной лесной колее, проложенной, судя по всему, обозами беженцев. С колес слетели последние комья полевой грязи. На подстилке из опавшей хвои и сопревшей прошлогодней листвы было чище. Но и опаснее тоже: коварный лесной ковер мог таить под собой массу неприятных сюрпризов. И все же скорость лучше не сбавлять – пусть лошади скачут, пока скачется.

Дважды или трижды упряжка благополучно пронеслась мимо развилок. Даже когда наезженная колея вдруг сменилась позабытой людьми и Богом просекой, провидение еще некоторое время оберегало повозку от неминуемого рассыпания на части. Но вот и просека становится все уже и уже, превращаясь в стежку, для которой четыре колеса – слишком большая роскошь.

Глава 11

Колесо они все-таки потеряли.

Кривой отросток коряги, присыпанной снегом, зацепил правое переднее. Треск, скрежет… Дальше колесо продолжило свой путь самостоятельно.

– Тпру-у-у! Стоять!

Куда там! Кричать уже не имело смысла.

Повозка пошла юзом и едва не перевернулась. Разбитая и покореженная она остановилось, лишь сбросив с себя мучителя-возницу. У-у-ух! Кочковатая земля и несвежий снег вдруг поднялись на дыбы, встретив падающего Бурцева смачным ударом.

Хрипели взмыленные лошади. Бока загнанных животных тяжело вздымались, исходя паром. Хлопьями падала на снег пена, оставляя в грязно-белом покрывале еще более грязные проплешины. А тишина предвечернего леса после грохота и безумства скачки глушила сильнее, чем само падение.

Бурцев, все же, приземлился удачно. Относительно удачно – настолько, насколько это вообще возможно в увесистом бронежилете. Но все-таки снег смягчил удар. Повезло!

А вот о хозяйке повозки вряд ли можно сказать то же самое. Всю дорогу девица вела себя шумно, а теперь из нутра «кареты» не доносилось не звука. «Неужто угробил?», – встревожился Бурцев. Дурное дело нехитрое. Полячка – барышня хрупкая. А дикая скачка по бездорожью и заключительное столкновение с корягой запросто могли вышибить дух из изнеженной панночки. Стоило ли вообще спасать ее от татарей в масках, если девчонке в итоге был уготован такой конец?

Чуть прихрамывая на левую ногу (колену все-таки здорово досталось), Бурцев подошел к повозке. Выглядела она, конечно, плачевно. Однако на совсем уж бесформенную груду обломков не походила. Нет, едва ли путешествие внутри этого тарантаса пусть даже и на запредельной скорости, пусть и по экстремальной трассе привело бы к летальному исходу. Скорее всего, от пережитых потрясений – как в переносном, так и в прямом смысле – несчастная полячка попросту лишилась чувств. Дамочки средневековья, помнится, были особами впечатлительными сверх всякой меры.

Он раздвинул прореху в изрезанной медвежьей шкуре. И – тут же отлетел обратно от удара, который сделал бы честь боксеру-тяжеловесу. Удар пришелся в живот. Если бы не верный бронник, Бурцеву пришлось бы сейчас лицезреть оперенное инородное тело в собственном брюхе. Но – честь и слава производителям надежных титановых пластин! – арбалетный болт, неожиданно вылетевший из повозки, срикошетил в снег.

Бурцев с кряхтением поднялся. Ну, дела! Он, слава богу, выжил, однако силу арбалета, что называется, почувствовал нутром. Нутро ныло – и весьма ощутимо. А блаженную тишину леса нарушили громкие вопли. Ха! Теперь не оставалось никаких сомнений в том, кто всадил стрелу в брюхо тому копейщику в маске.

Порезанный полог колыхнулся, открываясь.

– Бесово отродье! – ворох измятого перепачканного тряпья пробивался через беспорядочный завал шкур и подушек. – Ты еще жив?!

Бурцев разглядел всклокоченные волосы и перекошенное от гнева лицо полячки. Прелестное личико, кстати, было уже не столь прелестным: на лбу красовался свежий кровоподтек, под левым глазам наливался фиолетовым синяк.

– Людоед богопротивного племени! Язычник, по которому плачет адова бездна! Татарский пес!

«Ну, вот опять! Судьба, видно, у тебя такая, Васька Бурцев, быть отныне татарином». То ли местные в самом деле чуяли в нем частицу степной крови, то ли здесь царит такая татарофобия, что за пришлого кочевника поляки готовы принять любого незнакомца.

Девчонка уже вылезала из повозки. Барышня заметно пошатывалась. Хорошенько же ее поболтало – надолго благородная панночка запомнит сегодняшнее приключение. Мутить, небось, теперь станет от одного вида колесных экипажей.

– Думаешь, полонил меня, презренный сын Измаилов?! – разорялась девица. – Думаешь, похитил, увез и можешь теперь творить со мной, что захочешь?! Не бывать этому! Никогда! Слышишь, никогда не бывать!

Истерика. Форменная истерика! Истеричных барышень Бурцев особо не жаловал, но сейчас невольно залюбовался спутницей. Очень даже ничего себе детка! Даже разбитое лицо ее не слишком портит.

Растрепанные волосы, пылающие щечки, вздернутый носик, выразительные, по-кошачьи зеленые глазки… А фигурка-то, фигурка! Все на месте, все при ней – ай, да панночка! Вот только обтянутые длинными узкими рукавами ручки, которыми так яростно размахивала полячка, оказались не пустыми. В левой – небольшой и такой несерьезный, вроде бы на вид, арбалетец. Да уж, «несерьезный»: стрела, пущенная из этой «игрушки» здорово отбила ему потроха. Впрочем, могло ведь быть и хуже.

Бурцев поблагодарил судьбу за то, что сознание девиц тринадцатого века не замутнено бредом воинствующего феминизма. Если бы эта полячка пустила стрелу не в живот, а чуть ниже – туда, где кончается бронежилет, последствия могли быть более печальными: паховой защиты на его броннике сейчас не было.

Однозарядный самострел, впрочем, был не единственным оружием взбалмошной девицы. В правой руке она держала изящный кинжальчик. Ну да, изящество – изяществом, но по горлу таким полоснуть – мало не покажется. Бурцев поспешил перехватить запястье панночки, пока та не натворила глупостей. А то, вон, красивые глазки уже пылают нехорошим светом. Состояние аффекта… Если срочно не принять мер, точно, кого-нибудь покалечит, дуреха, – не его, так себя.

Отработанным движением Бурцев изъял опасный колюще-режущий предмет. Не так грубо, конечно, как поступил бы с каким-нибудь уркаганом из подворотни. Но девчонка все-таки взвизгнула от боли. Попробовала даже проломить каску Бурцева своим арбалетиком. Пришлось обезоруживать панночку полностью. Вслед за кинжалом на притоптанный снег упал самострел и пухленький заспинный колчан.

Разъяренная полячка пыталась пробить титановый бронник кулачками, царапалась словно дикая кошка, норовила вцепиться зубами в руку. В конце концов, он просто обхватил ее за плечи и крепко прижал к себе. Пародия на любовные объятья! Но иного выхода не было. Только так можно обездвижить агрессивную девчонку, не переломав ей кости. Ну вот… А теперь следует выждать, пока панночка перебесится и затихнет.

Панночка всё не затихала – извивалась ужом, пиналась, елозила упругой грудью о бронежилет, размазывая его грязь по своему платью.

– Да успокойся ты! – рявкнул Бурцев по-польски в раскрасневшееся лицо барышни. Встряхнул, как следует – для пущей доходчивости.

Голова полячки мотнулась назад, потом уткнулась лбом в его бронированную грудь. Девушка взвыла от боли и возмущения, задергалась еще сильнее.

– Я не татарин! Ничего плохого тебе не сделаю! Ни-че-го! Дошло?!

Дошло. Панночка замерла, недоверчиво подняла глаза:

– А кто ж ты такой, если не татарин?

– Русский! Русский я, понятно?! Россия, Рашн, Русиш, Русь…

– Русь? Русич?

Кажется, поверила. Однако до полного успокоения было еще далеко.

– Как ты смеешь ко мне прикасаться?! – прошипела она. – Пусти! Немедленно!

Бурцев пожал плечами, отпустил. Нужна ему новая истерика? Не нужна.

Полячка отскочила к повозке. Воцарилось долгое напряженное молчание. Девица дышала тяжело, часто, не отводя настороженного взгляда от Бурцева. Машинально оправляла измятое платье и брезгливо – одними ноготками – стряхивала грязь. Увы, одежда средневековой модницы была испорчена окончательно и бесповоротно.

Бурцев терпеливо ждал.

Наконец, к нему соизволили обратиться.