Текст книги "Эксгумация юности"

Рут Ренделл
Эксгумация юности

© Найденов В. В., перевод на русский язык, 2015

© ООО «Издательство «Э, 2015

Глава первая

Он был красивым молодым человеком. Мать уже с пяти лет хвалила его внешность. В детстве он регулярно слышал от взрослых: «Красивый ребенок» и «Ну разве он не симпатяшка?». Отец его так и не объявился. Школу он бросил в четырнадцать, тогда можно было, и отправился работать – сначала к одному садовнику, потом на скотобойню и, наконец, на косметическую фабрику. Вскоре в него влюбилась дочь хозяина. К тому времени ему было уже двадцать лет, и они поженились. Отец Аниты сказал, что не позволит транжирить наследство, доставшееся ей от бабушки, но сердце у него было все-таки доброе. Приданое, впрочем, оказалось не таким уж большим, но денег хватило, чтобы купить дом в Лоутон-хилле, что всего в двенадцати милях от Лондона. Сам Вуди – так его звали мать, супруга и кое-кто из школьных приятелей – терпеть не мог работу и решил до конца жизни больше ничем не заниматься. Сейчас можно было вполне довольствоваться унаследованными супругой деньгами, но вот что делать со своей жизнью, он не знал. Ему было всего двадцать три.

В те дни нужно было жениться. Здесь двух мнений быть не могло. Сожительство считалось едва ли не преступлением. Несколько лет они были вполне счастливы. Его мать умерла, и Вуди унаследовал ее дом и небольшое состояние. Затем умер отец Аниты. Вообще в 1930-е годы люди умирали намного раньше. Она была единственным ребенком, и теперь настала ее очередь получить родительское наследство. Оно оказалось намного больше того, что в свое время досталось ее мужу. Поскольку Вуди нигде не работал, он постоянно был дома и решил, что ради собственного же блага стоит все-таки приглядывать за супругой. Та часто наведывалась в Лондон, где покупала одежду и делала себе прическу. Иногда она пропадала там все выходные, чтобы, по ее словам, навестить бывших школьных подруг, которые теперь вышли замуж. Вуди на эти вечеринки не приглашали.

Пришла женщина, которая еженедельно убиралась у них в доме. Вуди казалось, что с уборкой вполне могла бы справиться и жена, он не раз говорил об этом, но все напрасно. Деньги платила Анита. Она даже толком не заботилась о ребенке и, насколько он мог видеть, почти не обращала на него внимания. Вуди где-то вычитал, что шестьдесят или семьдесят лет назад был принят парламентский закон, согласно которому замужним женщинам разрешалось единолично распоряжаться своими деньгами. Раньше они должны были передавать их мужьям. Он тут же возненавидел этот закон. Какой же замечательной могла быть жизнь, если бы все семейные средства принадлежали мужчинам!

Когда началась война, ему исполнилось тридцать. Вероятность быть призванным на воинскую службу росла с каждым днем. Вуди потерял покой. Но ему неожиданно повезло. На медосмотре он чувствовал себя, как всегда, хорошо – на этот раз, к сожалению, – однако доктор обнаружил шумы в сердце. Он сказал, что это результат перенесенного в детстве воспаления легких. Вуди помнил, как сильно тогда заболел и как волновалась за него мать. Но сейчас он был безумно рад и благодарен своему сердцу за эти столь своевременные сбои в работе. Врачу он полным сожаления голосом заявил, что чувствует себя хорошо и не сомневается, что доживет до ста лет.

У них в доме постоянно крутились друзья жены. Один из них приходил в мундире. Он был не так хорош собой, как Вуди, но мундир, без сомнения, добавлял ему привлекательности. Другого молодого человека, жившего по соседству, можно было часто встретить на кухне, где он заваривал себе чай, или в гостиной, где он пил этот чай в обществе Аниты. По большому счету, он был не слишком обаятелен.

– Ты обо всех судишь по внешности, – говорила ему жена. – Это все, что для тебя имеет хоть какое-то значение.

– Я тебя выбирал тоже по внешности. А что, этого мало?

Если бы жена захотела изменить ему, ей негде было бы скрыться. Но любовь или влюбленность – такая штука, лазейку всегда отыщет. Откуда ему было знать, где на самом деле бывала Анита, когда, с ее слов, навещала подруг? Его жена была рыжая, с темно-синими глазами, а у ее друга – того, что в мундире, – были глаза такого же цвета и русые волосы. Однажды днем Вуди зашел на кухню, чтобы взять деньги из жестяной коробки из-под печенья, чтобы заплатить миссис Мопп. На самом деле уборщицу звали Мосс, но «миссис Мопп» звучало намного забавнее, чем «миссис Мосс». Женщина шла позади, ей не терпелось поскорее получить свои деньги и потому не хотелось упускать из виду хозяина дома.

Анита сидела за кухонным столом, держась за руку с мужчиной в мундире. Ее рука лежала на скатерти, а ладонь мужчины лежала сверху и прижимала ее. Когда Вуди вошел, оба сразу убрали руки под стол, но он все равно успел заметить. Вуди расплатился с миссис Мопп и, не говоря ни слова, вышел из кухни. А парочка так и осталась сидеть, молча опустив глаза.

Вуди ощутил холодную злобу. Холодную и расчетливую. Но как только он почувствовал ее, злость начала расти, и постепенно он уже не мог думать ни о чем другом. Впрочем, с самого начала он знал, что не сможет жить, пока живы эти двое. Вместо того чтобы спать, он лежал в темноте с открытыми глазами и явственно видел эти руки: маленькую белую ручку Аниты с длинными острыми ногтями, окрашенными в нежно-розовый цвет, и темную ладонь мужчины со слегка растопыренными пальцами. В доме жил еще один член их семьи. Вуди сомневался, что Анита часто вспоминала о нем. Она совершенно игнорировала их ребенка. Однажды Вуди увидел, как жена промчалась через гостиную к входной двери и не заметила маленького мальчика. Она налетела на него средь бела дня и сбила с ног. Вреда ребенку она не причинила, но даже не удосужилась поднять его с пола. Мальчику пришлось вставать самому, он заплакал. Он не станет скучать по матери и, наверное, будет рад от нее избавиться.

Прежде чем сделать то, что он задумал, Вуди забрал остатки денег из жестяной коробки и переложил в другую, меньших размеров, – из-под какао. На жестяной коробке были нарисованы кусочки песочного печенья, и сама она была достаточно вместительной, примерно двенадцать дюймов в длину, восемь – в ширину и три дюйма в глубину. Этого должно хватить, ведь их руки были маленькими…

Анита приезжала, потом уезжала. Ее сопровождал то мужчина в мундире защитного цвета, то еще какой-то – в гражданской одежде. Последний тип Вуди совершенно не волновал. Он исчезнет, как только не станет самой Аниты, и даже не зайдет справиться о ней.

Пришла миссис Мопп и убрала в доме. С ней они редко беседовали. Разговаривать было не о чем.

Мальчик ходил в школу, он мог это делать совершенно самостоятельно, он знал, что это нужно, и спорить на эту тему бесполезно. Он разговаривал с миссис Мопп, и, казалось, она ему нравится, но Вуди это было неинтересно. Он часто думал о деньгах Аниты – эти размышления отнимали у него много времени и к тому же не давали выполнить задуманное. Он должен был как-то уговорить Аниту перевести ее тысячи – а этих тысяч было довольно много – на его банковский счет, но она была отнюдь не глупа и сразу заподозрила неладное.

– У нас с тобой нет совместного счета, Вуди, – сказала она. – Зачем тебе это нужно? Нет, даже не отвечай. Это было бы низко и бессмысленно. Мой ответ: нет.

Жаль, что она не согласилась. Но это его не остановило. И ничто бы не остановило. Лучшее, чего он смог добиться, – это завладеть ее чековой книжкой и выписать себе чек на сто фунтов. Большая сумма сразу возбудила бы подозрения. Как оказалось, обналичить деньги не составило труда, и он тут же пожалел, что не выписал себе вдвое больше. Теперь нужно было успеть до того, как она получит выписку из банка.

Об их прежней жизни Вуди не вспоминал. Он не думал о том, что когда-то назвал их «романом». Мысленно он никогда не возвращался даже к недавнему прошлому, заявляя всякому, кто заводил с ним подобную беседу: «С этим покончено, это больше не вернется. Какой смысл обсуждать это?»

Но так или иначе, не должно быть никакой крови. Он сказал Аните, что собирается погостить у тетушки Мидж в Норидже. Тетя была больна и, вероятно, собиралась оставить ему кое-какие деньги. Довольно неплохой повод для такого визита, в который супруга наверняка поверит. Он предполагал, что, как только уедет, Анита и человек, носивший защитный мундир, окажутся в постели – в его постели. Где-то после полуночи он собирался незаметно вернуться.

Все так и вышло! Они лежали в его постели и крепко спали. Заперев за собой дверь, он сначала задушил мужчину, потому что Анита была маленькой и слабой женщиной, которая не могла с ним тягаться. Затем, немного погонявшись за ней по комнате, он сбил ее с ног и задушил тем же кожаным ремнем, что и любовника. Вскоре все было кончено. Пятна на полу были только от его собственной крови – из царапин, – да и той немного. Он легко отрубил им кисти рук – пригодился опыт работы на скотобойне. Прежде чем положить эти две руки в жестяную коробку из-под печенья, он снял два кольца Аниты – обручальное и подаренное в день помолвки. Это было для него своего рода премией. Он совсем забыл об этих кольцах, когда рассчитывал, сколько денег сможет раздобыть. Конечно, их можно продать. Отправиться куда-нибудь подальше – в Девоншир или даже в Шотландию – и отыскать там ювелира, который отвалит ему много денег за бриллиантовое кольцо. Анита сама купила его. Ей хотелось иметь бриллиантовое кольцо, а он не мог за него заплатить.

На дворе был октябрь – это лучше, чем лето, потому что не нужно спешить избавляться от тел. Теперь, когда он отрезал кисти рук, которые когда-то гладили друг друга и переплетались пальцами, он едва ли понимал, зачем это сделал. Чтобы любоваться на них? Чтобы напоминали о его мести? Но все это было в прошлом. Он знал, что через день-два уже едва ли захочет вновь взглянуть на эти руки. Теперь нужно было спрятать их в надежном месте; мысли о том, что они там лежат, скрытые от посторонних глаз, будет вполне достаточно. Он обернул тела простынями и связал садовой веревкой.

А ребенок все проспал. Ему было девять лет – достаточно, чтобы наблюдать, пусть и не осознавая до конца происходящее. Вуди знал, что должен как-то избавиться и от него. Нет, он не прочил ему ту же участь, которую уготовил Аните и ее любовнику. Майкл был все-таки его сыном, и это трудно было отрицать, поскольку мальчик был очень похож на своего отца. Не испытывая к нему особой любви, Вуди все-таки ощущал своего рода кровную связь с мальчиком. Майкл был его сыноми теперь, когда жены не стало, самым близким на свете человеком. Он мог бы все устроить так, чтобы больше никогда не увидеть его снова, но пролить кровь ребенка – нет, об этом не могло быть и речи.

Завернутые в простыни тела он отволок в летний домик и завалил дровами. Крышка жестяной коробочки закрывалась очень плотно, поэтому никакого запаха не было. Он спрятал коробку в платяной шкаф Аниты, под теми самыми платьями, которые она любила себе покупать, но понимал, что со временем придется отыскать для нее другое место. Он спал в комнате, где убил обоих, и иногда вспоминал о жестяной коробке, но так и не решился открыть ее. Уже должен был начаться процесс разложения, и он боялся того, что увидит, и запаха, который почувствует, если осмелится открыть.

Он знал, где в последние два месяца собираются мальчишки – его Майкл и сыновья Норрисов и Джонсонов. Вместе с ними играли дети четы Бэчелоров из Тайсхерст-хилла, милашка Дафни Джоунс и маленькая Розмари. Они встречались в подземельях. Однажды он проследил за Майклом. Выждав полчаса, Вуди перешел через дорогу и добрался до входа в туннели. Дети уже собрались внутри, но с того места, где он стоял, их не было видно.

– Я знаю, что вы там, – выкрикнул он. – Выходите сейчас же! Игры закончены. Пора домой, и сюда вы больше не вернетесь. Нечего здесь делать! Слышите меня?

Дети, естественно, услышали его. И вышли один за другим. Дафни задержалась, чтобы задуть свечи. Она вышла последней и, на миг остановившись на влажной траве наверху, одарила его таинственной улыбкой, а потом отвернулась.

На следующий день явился полицейский. Он хотел поговорить с миссис Уинвуд. Вуди тут же выдал ему давно заготовленную историю. Якобы жена заболела и осталась в деревне у двоюродной сестры. Она собиралась приехать, только когда поправится. Полицейский не объяснил, зачем ему понадобилась Анита и возникли ли у него какие-нибудь подозрения. Выслушав Вуди, он просто ушел.

О том, чтобы отправлять мальчика к тетушке Мидж, не могло быть и речи: она была слишком стара и бедна. Но как насчет его кузины Зоу? Своих детей у женщины не было, но, с ее слов, она всегда о них мечтала. Бог знает почему. Она подумывала взять дитя из приюта, но пока так и не решилась; Майкла она видела пару раз, и мальчик ей сразу очень понравился. Она едва ли не грезила о нем. Взять ребенка было несложно: достаточно согласия родителей. Зоу недавно вышла замуж, была уже не так молода, но деньги у нее точно водились. Зоу так хотелось этого ребенка, что ей было точно все равно, где Анита и что с ней. Довольно скоро все было устроено.

В назначенный день ему так не терпелось поскорее заполучить дом в свое полное распоряжение, что он рано поутру отвез ребенка на станцию метро и усадил в поезд до Льюиса. Заранее приготовленные для мальчика бутерброды он второпях забыл на кухне. Но Майклу и не хотелось есть в такую рань. Глядя на сына в последний раз, Вуди сожалел лишь об одном: жаль было терять такого красивого ребенка. Он вошел в автобус и сошел с него, когда тот повернул на Найтсбридж. Ювелир в лавке, где было полным-полно колец и жемчужных ожерелий, купил у него оба кольца Аниты, заплатив тысячу фунтов. Вполне достаточно, чтобы купить отличный дом. Только дом он не хотел. Дом у него уже и так был, и после окончания войны он собирался его продать. Ювелир не задал ему никаких вопросов.

Вуди был свободен. Но так ли это было на самом деле? Конечно, нет, пока под дровами в летнем домике лежали два трупа. Он уже посматривал в их сторону, стоя в дверном проеме, когда миссис Мопп зашла в сад и сообщила, что его хочет видеть полицейский. Вуди захлопнул дверь и запер ее. На этот раз полицейских было уже двое. Он сказал им, что его жена серьезно больна и что он вечером собирается поехать к ней в Йоркшир. Они, казалось, удовольствовались этим объяснением, но ничего не ответили, когда он, слегка поежившись, спросил, зачем им понадобилась его супруга.

Он вспомнил про руки – белую и смуглую – в жестянке из-под печенья. Она была надежно спрятана там, где ее сможет найти только он, когда захочет вновь взглянуть на эти руки.

С тех пор как он прогнал детей из туннелей, туда больше никто не приходил, а теперь приближалась зима, слишком холодная и сырая, чтобы собираться в подземельях. В один из промозглых ноябрьских вечеров, в непроглядной тьме, он пришел туда, зажег факел и спустился в туннель с жестяной коробкой от печенья в руках. Здесь все было пропитано влагой, и единственным звуком был звук падающих капель воды. Ему следовало быть осторожным. Не дай бог он поскользнется и упадет, да еще с этими отрезанными кистями. Придется звать на помощь. Да только кто его здесь услышит?

Вуди замер, размышляя и уставившись в глубокую яму, через которую, казалось, уходила вниз желтоватая глинистая вода. Дна не было видно, но он понимал, что вода все равно куда-то уходит. Вода всегда найдет себе дорогу.

Закрепив факел на краю ямы, он присел на корточки и опустил жестяную коробку в воду. В тусклом свете он увидел, как она проскользнула вниз, затем под тяжестью собственного веса опустилась еще ниже и, наконец, совсем исчезла в мутной воде. Вуди вскочил на ноги, едва не поскользнувшись и задев факел. Тот упал прямо в воду и тут же погас. Все погрузилось в темноту. Вуди резко обернулся, призывая себя к спокойствию, и начал с трудом, шаг за шагом, хватаясь руками за пучки травы, растущей на глиняных стенках, выбираться из туннеля. Впереди и чуть выше мелькнул свет. Это, должно быть, луна, потому что уличных фонарей никто не зажигал. Он взобрался наверх по скользким ступеням и, оказавшись на траве у края поля, увидел в небе круглую луну.

В ярком лунном свете он заметил, что весь перепачкался: руки, ботинки и штаны были покрыты пятнами желтой грязи. Рядом, слава богу, никого не было. В эти вечера мало кто слонялся по улицам. Кругом стояла тишина, нигде не было видно ни лучика электрического света, не слышно ни звука: ни музыки, ни даже детского плача. Когда он открывал калитку и входил к себе в сад, то машинально повернул голову в сторону соседнего дома, где жили Джоунсы. В одном из окон через плотные шторы слегка пробивался свет. Должно быть, это была комната Дафни. Прекрасная Дафни… Эх, будь она хотя бы немного постарше и имей деньги, она могла бы стать его следующей женой.

Он зашел к себе через черный ход, бросив взгляд на летний домик. Каким облегчением было бы перетащить тела мужчины и женщины через дорогу и сбросить туда, в мутную бездну, куда только что отправились их руки. Но нет же, это невозможно! Его сразу заметят. Автомобиля у него тоже не было, да и водить он не умел. С этой идеей пришлось расстаться, и единственным выходом было сжечь тела. Причем успеть до того, как сюда с обыском нагрянет полиция.

Только после того, как Вуди сжег их и закопал в саду кости, он понял, что никогда не сможет унаследовать деньги Аниты. Ведь никто не знает, что она мертва. Официально, для полиции, для адвокатов или для родственников, Анита была жива. Не было никакого свидетельства о смерти, не было похорон, завещания. Посмотревшись в зеркало, Вуди сказал себе: «Твое лицо – твое богатство, никогда не забывай об этом».

Вскоре в местной газете он вычитал, что прямым попаданием бомбы разрушено отделение полиции в Вудфорде, что всего в нескольких милях от Лоутона. Погибло много полицейских, и Вуди задавался вопросом, не потому ли они медлят с обыском. Теперь, видимо, про него напрочь забыли и оставили наконец в покое. Никто больше не назовет его «Вуди»…

Глава вторая

Такие фантазии есть почти у каждого. Это своего рода мечта – место, о котором можно думать бесконечно, особенно ночью, пока не заснешь. Все начинается с дверцы в стене. Дверца открывается, причем не робко, а вполне уверенно, ведь мечтатель хорошо знает, что ждет его там, на другой стороне. Мечтатель уже бывал там прежде. Он уже видел нечто подобное на самом деле, правда, менее прекрасное, не такое зеленое, там не так много сверкающей воды, цветных листьев и там совсем нет волшебства. Но тайный сад всегда один и тот же: он прекрасный, в нем все цветет, в нем всегда сияет солнце, щебечут птицы, летают стрекозы. Сам мечтатель никогда не покидает свой тайный сад. Но сад то и дело покидает мечтателя и оставляет ощущение невосполнимой потери, которую всегда сопровождают печаль и надежда.

Их тайный сад не был так красив. В нем не росли цветущие деревья, не было ни роз, ни душистых трав. Сначала они называли это туннелями. Но Дафни Джоунс приучила называть их водоводами, и все согласились. Такие подземные водоводы в древних восточных языках называли «канатами». Название всем пришлось по душе. Так, с легкой руки Дафни обыкновенные туннели превратились в таинственные водоводы. Со временем водоводы стали их тайным садом. «Они» – это сама Дафни, конечно, Майкл Уинвуд, Алан Норрис, Розмари Уортон, Льюис Ньюмен, Билл Джонсон и все Бэчелоры: Роберт, Джордж, Стэнли, Мойра и Норман. И остальные. Они обнаружили водоводы в июне последнего года Второй мировой войны. Эти туннели стали убежищем для мечтателей и фантазеров. Они не сказали про водоводы ни слова родителям, а в те дни мало кто из взрослых спрашивал у своих детей, куда они исчезали по вечерам. Родители лишь велели им приходить домой, как только завоют сирены, предупреждающие об очередном воздушном налете.

Здешнюю местность, где были прорыты водоводы, нельзя было назвать сельской. Еще задолго до войны в этих полях уже началось строительство, которое остановилось лишь с первыми звуками воздушных сирен. Поля лежали на границах Эссекса, на краю леса Эппинг. Зеленые луга сохранились до сих пор, разделенные высокими и густыми живыми изгородями из кустов и деревьев: несрубленных, иногда даже неподрезанных приземистых двухсотлетних дубов; статных вязов, пышно разросшихся задолго до первых упоминаний о голландке[1]1
  Голландская болезнь вяза – грибковая болезнь, поражающая деревья семейства вязовых и вызывающая их массовую гибель.


[Закрыть]; зарослей терновника и боярышника, утопающих весной в нежно-белом цветении; диких яблонь с душистыми розоватыми цветками. Поля, где больше никто не косил сено, поросли золотистым крестовником, вероникой, зорькой и дикими орхидеями. Бабочки-репейницы, адмиралы и павлиний глаз отвлеклись от диких цветов, и теперь их словно магнитом влекли к себе цветущие кусты буддлеи, выращиваемые в садах Лоутон-хилла и Шелли-Гроув. С сумерками в воздухе начинали тихо кружить ночные бабочки – ленточницы и бражники. Детям казалось, что поля останутся такими навсегда, что ничего не изменится. Они играли в траве и в зарослях деревьев, разбегаясь по домам в Тайсхерст-хилл и на Брук-роуд, когда сирены вновь начинали свой заунывный вой. Слышались разрывы, но здесь не бомбили. За всю войну на Лоутон упала лишь одна бомба.

Однажды, когда сирены молчали целую неделю, дети – несколько Бэчелоров, а также Алан и Льюис – наткнулась на пещеру – большую дыру в земле, похожую на вход в туннель.

Произошло это в июне 1944 года. Занятия в школе продолжались и в летние каникулы, а потом еще целый месяц. В тот день учеников отпустили в 15:30, и все пошли домой. Бэчелоры – Роберт, Джордж, Стэнли и Мойра (Норман выздоравливал после ветрянки) – отправились в поля. Стэнли взял с собой Ниппера на поводке. Алан, Льюис и Билл уже поджидали их там, забравшись в дупло огромного дуба. Лет сто назад кто-то срубил верхушку дерева, и то, что осталось, обросло свежими ветвями, покрытыми густой листвой. Летом в сырую погоду можно было забраться внутрь и укрыться от дождя. В тот день тоже шел дождь, но он вскоре прекратился, поэтому Алан с товарищами спустились вниз и присоединились к остальным. Решили побродить по склонам на противоположной стороне холма. Интересно, смогли бы они отыскать водоводы, если бы Мойра не увидела кролика, который вдруг исчез где-то под землей?

Ни один из мальчиков не углядел его, даже такой любитель животных, как Стэнли. Его пес Ниппер до этого заметил собаку Джоунсов на тротуаре возле их дома и принялся, лая и рыча, натягивать поводок. Стэнли пришлось остаться снаружи, кому-то ведь надо было присмотреть за псом, а остальные, естественно, полезли вниз. Собака Джоунсов заливалась так, что Дафни вышла на улицу и уволокла ее в дом.

Внутрь пещеры вели вырытые в глине ступеньки, грязные и скользкие. Кто их сделал? Кто вообще создал это место? Никто из детей не знал. Туннель уходил куда-то вглубь, под поля, под траву, дикие цветы и корни деревьев. Внутри было темно, но не настолько, чтобы не разглядеть друг друга, хотя в ночное время здесь, конечно, без свечей было бы не обойтись. Земля на стенах пещеры была глинистой. Родители то и дело сетовали на такую землю, когда копались в саду. Семеро из них – поскольку к ним присоединилась и Дафни Джоунс, после того как Стэнли рассказал ей о находке, – вышли к широкой круглой площадке, куда вели и несколько других проходов. Это место трудно было назвать тайным садом, но у него все-таки были некоторые свойства, присущие тайному саду. Здесь было тихо, если только они сами не шумели. Тихо и спокойно. А еще темно, пока кто-то не зажигал свечу.

– Мы можем сюда приходить, – сказал Джордж. – Приносить с собой еду и еще что-нибудь. Здесь уютно, когда идет дождь.

– Здесь всегда уютно, – сказал Алан.

– Давайте тут все осмотрим, – предложила Мойра, и они отправились исследовать новые проходы. В пещере было пустынно, как будто до этого сюда никто никогда не заходил. Но ведь кто-то же вырыл эти туннели, сделал ступеньки, по которым они спустились, накрыл вход брезентом, а потом ушел, оставив это место кроликам и белкам.

– Водоводы, – сказала Дафни Джоунс. Она была постарше и знала, что говорит.

С годами обычно забываешь имена: тех, с кем учился, работал, с кем жил по соседству, имя своего врача, бухгалтера и того, кто убирался в доме. Из них забывается, как правило, половина, а иногда и три четверти. Но чьи же имена никогда не забываются, потому что они глубоко высечены на граните вашей памяти? Ответ прост: ваших возлюбленных (если только вы были разборчивы в связях и их было не слишком много) и детей, с которыми вы отправились в первый класс. Вы всегда помните их имена, до глубокой старости. Алан Норрис встретил в своей жизни не так много возлюбленных, чтобы забыть их имена, а у его жены до него и вовсе никого не было. Этой темы супруги обычно избегали во время бесед. К тому же они старались не думать о тех, с кем пошли в школу, но имена их помнили хорошо. Им тоже довелось побывать в тех туннелях, но повод вспомнить о них возник только после того, как они прочитали заметку в газете.

– Водоводы, – задумчиво произнес Алан, который уже более пятидесяти лет назад женился если не на соседке, то по крайней мере на девушке с соседней улицы.

Розмари сказала, что ей никогда не нравилось это название. Даже когда ей было всего десять лет.

– Почему не туннели? Ведь это так и есть, в конце-то концов.

На обеденном столе была разложена «Дейли телеграф». Алан читал статью о находке, сделанной тремя польскими строителями под одним из домов на холме в Лоутон-хилле. Читал и рассматривал снимок самой находки – жестяной коробки и ее жуткого содержимого.

– Что за имя, – поморщилась Розмари, заглядывая мужу через плечо. – З-збигнев. Как это вообще можно произнести?

– Понятия не имею.

– Это как раз тот, кто все это раскопал. Они закладывали цокольный этаж. Подвал – это, конечно, последняя вещь, которая нужна жителю Лоутона, не так ли? А ведь это… кисти рук! Теперь уже только кости. Они, наверное, уже никогда не закончат этот цоколь…

Алан промолчал. Он читал, как строители с трудновыговариваемыми именами копали с помощью экскаватора котлован и нашли злополучную коробку. Приехали полицейские, и вскоре все работы были прекращены. В коробке когда-то хранилось печенье. В ней обнаружили кисти рук мужчины и женщины. Точнее, уже кости…

– Интересно, – сказала Розмари, – перекроют ли они там все или нет? Наверное, обвяжут все сине-белой лентой – как в детективных хрониках по телевизору. Мы могли бы прогуляться туда и взглянуть.

– Могли бы. – В голосе Алана послышался слабый иронический оттенок, не укрывшийся от Розмари.

– Впрочем, если не хочешь, то не пойдем. Как скажешь, дорогой.

Он сложил газеты.

– Никакого упоминания о водоводах – ну или о туннелях. Только о том, что коробка обнаружена на месте строительства. Мы даже не знаем, была ли она найдена в водоводах.

– Мне не хочется, чтобы ты так называл это место.

– Ну хорошо, в туннеле. Мы даже толком не знаем, что они собой представляли, эти туннели, прорытые в полях и спрятанные под брезентом. Джордж, наверное, знает. Если мы выйдет прогуляться, то почему бы нам не повидать Джорджа и Морин?

– Если тебе так хочется…

– Почему мы так никогда и не узнали, что это за туннели были, дорогая?

– Наверное, потому, что мы никогда ни у кого не спрашивали. Наши родители точно знали о них, но мы их так и не расспросили. Мы ведь и сами им ничего не рассказывали.

– Потому что знали, что они не разрешат нам туда ходить.

Розмари возвратилась к своему шитью, в то время как Алан попытался освежить в памяти детские воспоминания. В голове перемешалось все: их обычные занятия, любимые игры, еда, которую они приносили в водоводы: плотный хлеб из непросеянной муки – о, как же ему хотелось сейчас отведать кусочек этого белого хлеба! – с джемом из репы и ревеня; сандвичи с рыбной пастой; вымазанный в глине картофель, который они пекли, разводя огонь в старом водяном баке; предсказания судеб из уст Дафни Джоунс. Это имя вызвало у него давнюю дрожь. Он вдруг вспомнил уроки истории, явственно представил себе Марию, королеву Шотландии, и зверское убийство Давида Риццио[2]2
  Давид Риццио (Риччо) (ок. 1533–1566) – итальянец, личный секретарь и фаворит королевы Шотландии Марии Стюарт, зверски убитый заговорщиками-протестантами.


[Закрыть], совершенное прямо у нее на глазах. Но почему Мария? И почему таинственное убийство принцев в Тауэре?[3]3
  Эдуард V (1470–1483) и его брат Ричард Йоркский (1473–1483), сыновья английского короля Эдуарда IV. В 1483 г. парламент издал закон, которым объявил принцев незаконнорожденными. Ставший королем Англии дядя принцев, Ричард III, поместил их в лондонский Тауэр. Судьба принцев неизвестна, считается, что они умерли или были убиты в Тауэре.


[Закрыть]А леди Джейн Грей[4]4
  Джейн Грей (1537–1554) – некоронованная королева Англии с 10 по 19 июля 1553 г. Правнучка короля Генриха VII имела лишь призрачные шансы прийти к власти. Однако в 1553 г. смертельно больной Эдуард VI отстранил католичку Марию от престолонаследия и назначил наследницей протестантку Джейн. Но Мария подняла мятеж в Восточной Англии, и Тайный совет, оценив соотношение сил, низложил Джейн. Джейн Грей и ее муж были заключены в Тауэр и приговорены к смерти за измену.


[Закрыть], «королева девяти дней»? Она-то тут при чем? Он ничего не мог сказать. В голову лезли странные мысли, но корни их были неизвестны, они были скрыты где-то очень глубоко… Как те руки в жестяной коробке. Он хорошо помнил, как Стэнли Бэчелор привел свою собаку, белую с черными пятнами. Алану пес очень нравился. Они с Розмари обнимали его, гладили, и каждый приговаривал: «Как же ему повезло! Почему у меня нет собаки?» Когда кончилась война, оба обзавелись мохнатыми питомцами; у него появился лабрадор, а у Розмари – спаниель.

Захватив со стола газету, он направился к Розмари. Та сидела в своей комнате и продолжала шитье, уперев ногу в педаль, а пальцами медленно, но уверенно направляя шов на платье, которое шила для Фреи. Когда они только поженились, наличие в доме швейной машинки было обычным делом. Многие годы Розмари почти всю одежду для себя шила сама. Когда домашнее шитье сделалось не таким популярным, она переключилась на одежду для внуков, а теперь еще и для правнуков.

– Потому что у меня получается намного лучше, чем то, что можно купить в магазине, – говорила она.

Алан был не совсем согласен со своей супругой, но вслух этого не высказывал. Был период, когда она пыталась шить ему рубашки, но он быстро положил этому конец. Ее рука, которая сейчас держала ткань, покрылась морщинами, и кое-где даже проступали вены. Но у Розмари не было ни единого признака артрита. Розмари заметила мужа и сняла ногу с педали.

– Думаю, нам следует навестить Джорджа Бэчелора и взять с собой эту газету, – сказал Алан. – Мы уже давненько не виделись ни с кем из Бэчелоров. – В этот момент он поморщился от неприятной мысли. – Если он все еще жив.

Розмари рассмеялась:

– О, не беспокойся, он жив. На прошлой неделе я встретилась с Морин на Хай-роуд. Она сказала, что Джорджу вправили бедро и он должен вот-вот вернуться из госпиталя Сент-Маргарет.

– И они живут там же?

– Да, но у них сменился телефон. Морин дала мне номер своего мобильного. Так я позвоню им, дорогой?

Лишь у одного из друзей детства, Майкла Уинвуда, до сих пор был жив отец. Правда, они почти не общались друг с другом. Между ними не было никакой ссоры. Никто никогда не заявлял: «Я не желаю с тобой разговаривать». Однако Майкл все равно не собирался видеться с отцом и был уверен, что тот испытывает такие же чувства. Интересно, прочитал ли Джон Уинвуд об отрезанных руках мужчины и женщины, найденных в жестянке из-под печенья. Значит ли что-нибудь такое страшное открытие для человека его возраста? Как ни крути, но старику через год стукнет целых сто лет, и едва ли он в здравом уме. Возможно, сердце Майкла дрогнуло бы, если бы отец был беден и жил в ужасных условиях, но, по словам Зоу, он проживал в одном из самых роскошных домов престарелых в Суффолке. Его жилище представляло собой скорее целые апартаменты с душем, чем просто комнату, и у него было все, что может понадобиться старику. Поэтому Майклу было все равно, и он не чувствовал за собой никакой вины.