Текст книги "Моя река"

Моя река
С. Усов

© С. Усов, 2023

ISBN 978-5-0060-4795-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Что мы видим, когда поднимаем голову к небу? Звезды, если тебе ничто не мешает.

В южной казахстанской ночи для семилетнего мальчишки они, казалось, внимательно нас разглядывают.

Есть ли им дело до меня? Звезды недоступны, так нас учили. Звезду не достать, никто не может схватить звезду с неба.

А Вы хотя бы попробовали? Иногда они отвечают.

1 Волкодавы на базу!

Поезд Москва – Алма-Ата к концу двухдневного пути стал сильнее греметь на стыках рельсов. Я не мог пропустить этот момент, когда в залитой солнцем желтой степи блеснет излучина моей реки. Усидеть в купе было невозможно. Предвкушал скорую встречу со своим городом, друзьями. Родители вместе с соседями по купе, по большей части своими сослуживцами, собирали вещи, обсуждая прошедший отпуск.

Было плохо видно, даже высунув голову в окно коридора вагона. Поэтому Стас собирался потихоньку, чтобы никого не беспокоить пойти в тамбур вагона. Здесь обзор лучше. Вот блеснула река и вновь пропала в барханах.

На полу тамбура у приоткрытой двери вагона сидел мужчина. Мне не нравилось общение с другими взрослыми, большинство из них ни к чему не относились всерьез и не понимали детей, а некоторых не понимал я.

Я много читал. Меня интересовал окружающий мир, это был мир взрослых. О них я мог узнать только из книг и фильмов. С четырех лет знал наизусть «Бородино» и во время отпуска по просьбе деда рассказывал ему перед сном…

Такой долгожданный момент: через час встреча с моим городом и моей рекой, которой не видел месяц, пока были в отпуске. А этот как-то очень весело и доброжелательно меня рассматривает, ноги свесил наружу, не боится, поезд только начал замедлять ход перед Казалинском, скоро станция Тюра-Там, город Ленинск был в нескольких километрах от этой небольшой станции, на картах города не было.

Так и есть.

– Здравствуй, из отпуска с папой и мамой едешь?

– Здравствуйте. Я был воспитанным мальчуганом и, хотя это был незнакомец, родители рядом, я не собирался уходить.

Стал рассматривать проплывающую степь.

Я умел разговаривать с взрослыми, но с этим чувствовал себя скованно из-за его внешности, таких я видел в кино: высокий, красивый, светлые волосы, прическа не как у папиных друзей, не короткая. Широкий лоб, открытый дружелюбный взгляд.

К этому моменту незнакомец встал и продолжил меня рассматривать. Это удивляло, взрослые с детьми разговаривают недолго, дежурными фразами и их интерес быстро пропадает.

А этот не собирался заканчивать со мной разговор.

– Выходите в Тюра-Таме?

– Да

– Сами из Ленинска, папа там служит?

Я гордился своим отцом и его друзьями-офицерами, с которыми меня иногда брали на рыбалку и охоту. Когда приезжали в отпуск в Березовку на реке Медведице, дед любил пройтись по станице с отцом, всегда просил отца приезжать в форме, чего отец не любил. Казаки с большим уважением относились к военной форме. Станичники знали, что мой отец – ракетчик, но подробностей о работе и самом городе никто не рассказывал. Служба отца в моем сознании была окружена духом тайны и гордости за его работу и мой любимый город.

– Незнакомец много улыбался, был, похоже, добрым, даже слишком добрым, улыбчивым и красивым.

Я знал, что живу в лучшем городе на свете, о котором не рассказывали по телевизору и в газетах, его даже не было на картах. Но именно оттуда запускали людей в космос. Некоторых первых космонавтов я видел не только на фотографиях родителей, но и лично, когда они после полета прогуливались возле «генеральского парка» или на дамбе у реки.

…Весной в еще заснеженной казахстанской степи начали выгружаться первые эшелоны будущих первопроходцев космоса с задачей через 2 года в таком-то месяце выполнить первый старт. Вот это было время «Ч», так время «Ч». Не было ничего в голой степи. Только люди и их мечта. Вот о чем надо снимать фильмы.

При планировании военной операции за несколько недель, месяцев выбирается время «Ч» – время, когда образно говоря, сапог нашего солдата должен ступить в первую траншею противника. Все остальные действия, обеспечивающие мероприятия, время на них, рассчитываются назад исходя из поставленной задачи.

У меня в первом свидетельстве о рождении, в 58-м место рождения – станция Хорхут. Не было города, не было ничего, люди жили в землянках и палатках. Зимой —40 С°, летом +40 С° в тени, песчаные бури.

Для космодрома отбирали лучших офицеров из разных родов войск. Генерал-лейтенант Герчик К. В., первый начальник штаба и начальник космодрома с большинством беседовал лично. Под стать офицерам были и их молодые жены, выпускницы лучших ВУЗов страны, профессия офицера была очень престижна и самые успешные девушки считали удачной партией такой брак. В конце шестидесятых радиостанция Би-би-си в передаче о космодроме назвало Ленинск городом самых красивых женщин.

В марте 1955 года начали прибывать первые строители космодрома «Байконур», моего Ленинска, чтобы в 1957 году услышать «Пошла, родная!» совершив успешный запуск первой в мире МБР (межконтинентальной баллистической ракеты) Р-7, «королевской семерки», а 4 октября 1957 года вывести на орбиту первый ИСЗ (искусственный спутник Земли). Из Байконура 12 апреля 1961 года впервые шагнул в космос человек, Юрий Гагарин.

Ленинск долгое время был закрытым городом. Его не было на картах, как нет и сейчас на карте Республики Казахстан.

Железнодорожная станция рядом с городом, «Тюра-Там» – в переводе с казахского означает «священное место», здесь недалеко был могильный памятник святого. Святые для нас и братские могилы солдат, офицеров, маршала Неделина М. И. (организатора и создателя РВСН, погибшего при подготовке ракеты к пуску) в Солдатском парке города, 13-я площадка, кладбище тех, кто там служил, работал и умирал. Покорители космоса заплатили страшную цену своими жизнями и жизнями своих близких.

Не получив ответа на вопрос незнакомец задавал следующий на другую тему. Но чуть позже, улыбаясь, повторял один из предыдущих, возвращаясь к Ленинску.

В интересе к моему городу не было ничего необычного, многие им интересовались. Но этот настойчиво пытался получить подробные ответы на свои вопросы.

Это меня насторожило, и он очень был похож на разведчиков или шпионов в советских фильмах. Беседа затягивалась, и в какой-то момент мне стало неуютно, я увидел, что его глаза блеснули и сделались колючими, правда только на мгновение.

Да, родители запрещали разговаривать с незнакомцами, но я считал себя уже большим. Пора было выбираться, внутри возникло чувство опасности. Решил его как-то отвлечь и убежать. Это удалось.

Двери купе были открыты, родители оживленно беседовали с другими пассажирами, отпуск заканчивался.

Я чувствовал, что моему городу, отцу и его друзьям грозит опасность.

Надо предупредить. Но как, чтобы отец поверил, что в тамбуре шпион? Я был не по годам развит и умел разговаривать с взрослыми. Интуитивно чувствовал, что надо привлечь внимание всех присутствующих в купе. Думаю, именно это сыграло решающую роль. Осознание тех событий пришло ко мне спустя десятилетия. Громко все рассказал, сказав, что в тамбуре вагона шпион, который интересуется отцом и его работой. Отец и присутствующие посмеивались, я попросил отца сказать об этом своим начальникам (видно с детства верил, что начальники умнее нас). Похоже, мой рассказ никого не заинтересовал.

Но через несколько минут, все же, отец пошел со мной в тамбур, там никого не было, одна из дверей наружу была незакрыта.

Отец и мать мне не поверили. Они в меня никогда не верили, возможно жизнь для них была слишком тяжела и они перестраховывались. Это решающим образом сказывается на всех событиях в жизни человека.

Очень важно, чтобы близкие в тебя верили. Всегда. На притчу о журавле и синице в руках я попробую дать свой ответ, проверенный моей жизнью.

Это единственная причина моего рассказа. Возможно, кому-то поможет.

После возвращения в город всегда просыпался пораньше, впереди столько дел: надо встретиться с друзьями, узнать, как у них прошло лето, проведать Пирата и его кампанию.

Пират, большой черный пес, вожак стаи барбосов, дворняга, но очень умный и понимающий. В моей жизни потом всегда были собаки, в основном охотничьи породистые, с родословными, мои друзья по увлечению охотой, но самыми умными и обучаемыми из них были дворняги – Пират и много позже Трезор. Против эволюции не попрешь, в естественном отборе выживают лучшие.

В холодильнике или после охоты отца ничего не пропадало, Пират всегда был мне рад. Если кто-то из взрослых хотел меня обидеть, да хотя бы и родители (может опять нашли второй дневник), Пират подходил с недовольным взглядом внимательных сразу потускневших глаз, с показом клыков и это не было улыбкой. Подходил, иногда вставал на задние лапы, передние положив на плечи, чтобы взрослый мог подумать о бренности бытия и тем ли он сейчас занимается.

Надо после приезда сразу побывать в любимых местах: двор старой четырехэтажки на Речной, за домом через небольшой пустырь за дамбой река. Она казалась очень большой, с быстрым течением, цвета кофе с молоком водой и пахла по-особому: свежестью, водой, рыбой.

А может отец возьмет меня на рыбалку? До выхода на службу есть пару дней. Увлечение рыбалкой я пронес через всю жизнь, это выручало. На мотоцикле.

Сам я попытался овладеть мотоциклом уже старлеем, но думаю, он мной.

Деды жены в казахстанском поселке, где находилась моя часть. Часто приглашали меня на обед. Я не хотел доставлять им хлопоты, но они настаивали. Да и времени на обед было мало. Автобус или ЗИЛ с будкой привозили офицеров на обед в поселок, а через 50 минут увозили их на площадку. Поэтому заскочить к дедушке и бабушке Тани очень неплохо.

Они были удивительные люди, как будто на фотографии из прошлого века. На сервированном столе с белой скатертью, с ножом, вилкой уже стоял обед. Пока обедали, они всегда рассказывали что-то интересное. Бабушка Тани всю жизнь проработала учителем и вышла на пенсию, как только она наступила, не переработав ни одного дня. Пенсия в 45 рублей казалась вполне достойным вознаграждением, педагог получал 80.

Она была из красноярских поляков. И в преклонном возрасте очень следила за собой, аккуратная, хорошая одежда, шляпка. В старушечьей кофте я ее ни разу не видел.

Дед прошел войну танкистом, политработником. Знаете в чем разница между командиром и политработником? Командир говорит: «Делай, как я!», а политработник: «Делай, как я говорю!». Ничего не напоминает? Так вот, в авиации и танковых войсках политработники часто воевали как все.

Когда дед после госпиталя вернулся домой, летом в валенках, старой шинеле, дочь его не пустила в дом, не узнала. Долгие годы он был председателем поссовета в Боровом, многое построил и заслужил уважение земляков. Он, несмотря на возраст и специфику профессии, до старости сохранил живость ума и умение анализировать и не следовать догмам. С ним было интересно.

Деды с большим уважением относились к военным. Но иногда возникали казусы.

Бабушка жены рассказывала о своей маме, польке, которая сразу после войны жила с ними в западной Белоруссии, где они служили.

Как-то раз она, как обычно хорошо одетая хоть и в преклонном возрасте, в платье с кружевным воротником, шляпке сидела на скамейке перед палисадником дома, где они жили. И говорит, смотрю идет мимо пан официр, целый капитан. Вдруг он ко мне поворачивается и спрашивает: «Чего бабка, не здоровкаешься? Вы представляете, это официр, капитан!». Бабулька опешила.

Так вот, Ермолаич, во время обеда, зная мое увлечение рыбалкой, хотел подсобить и предложил познакомить со своим другом, рыбаком. Тот уже в преклонном в возрасте хоть и немного моложе деде рассекал на старом ИЖе с коляской по поселку. Удочки он считал баловством и ловил иногда сетями, успех ему сопутствовал редко.

И в этот раз я сидел у него за спиной, мы возвращались не солоно хлебавши. Ветеран видимо, чтобы поднять мой боевой дух предложил поучить меня водить мотоцикл. Сам он сел в коляску. Перед нами был пологий, чуть наклонный берег озера Чебачьего. Галька, мелкие камни, валуны были в стороне ближе к воде.

Беды ничего не предвещало. Инструктаж и я поехал. Тронулся, поехал по прямой, чуть добавил скорости, все-таки пан официр за рулем.

«И тут Остапа понесло». Откуда-то стали появляться на пути большие камни. Попытался притормозить, не нащупал тормоз старого ижа, впереди был большой камень. Как в бою, главное не цепенеть, заложил резкий вираж лихо развернувшись, но впереди было уже несколько валунов, скорость возросла, озеро было недалеко по левую руку.

Реакция выручала, но будущее было безрадостным, впереди было много больших камней, тормоз никак не обнаруживался, я лихо крутил рулем, мотоцикл разворачивался из стороны в сторону объезжая валуны. Дедушко конечно не дремал, он тянул рученки к рулю, пытаясь встать в коляске, но очередной разворот бросал его обратно в коляску и так несколько раз. Вид у него был страшный, дедушка таращил глазки, мычал, но встать и дотянуться до руля не мог. Я никак не мог нащупать тормоз, то ли болотники на ногах мешали или просто я тупил, ручной, по-моему, у него не работал.

Наконец я остановил мотоцикл, заглушил, ни царапины. Дед сел за руль, вроде не упустил. Молчал всю дорогу, больше я с ним не ездил.

Рядом с домом был «генеральский парк», так его все называл, где восстанавливались после полетов первые космонавты. Парк был посажен в пустыне солдатами, офицерами и жителями города, превратился в прекрасный большой массив деревьев и кустарников.

Город был очень зеленый, до третьего этажа зданий поднимались тополя, акации, в палисадниках – клумбы и заросли кустарников. Система арыков и поливных труб обеспечивала полив. На многих деревьях были бирки с фамилиями ответственных за них офицеров или солдат.

Я был предоставлен самому себе, полная свобода: отец на службе, мама на работе, младший брат Сережа у родственников. На кухонном столе, как всегда, записка от мамы, как и что разогреть на обед.

В этот день отец вернулся с работы рано и предложил съездить с ним. Газик (УАЗов еще не было) с солдатом за рулем стоял у подъезда дома.

В достаточно просторной комнате почти без мебели не в военной форме был я один. Я уже разбирался в званиях, отец был целым капитаном, мы с ним сидели на стульях, стоящих вдоль стены. Рядом со столом, ближе к двери стоял высокий старлей, а видимо главный в комнате, подполковник, сидел за столом. Коренастый, среднего роста, очень энергичный. Он то меня меня и беспокоил. Я не любил когда взрослые уделяли мне лишнее внимание, тогда надо было вести себя правильно и ожидать проблем: заданий, запретов, поучений.

Главный, что-то вроде разглядывал на столе, но периодически бросал взгляды на меня. И начал он с обычных вопросов, которые задают при встрече с маленькими детьми.

Спустя многие годы понимаю, что он хотел разобраться насколько я был развит и адекватен.

Я думаю, этот офицер был гениальным контрразведчиком. Обратить внимание на какой-то рассказ семилетнего ребенка, начать проводить работу и что-то предпринимать? Ведь его могли поднять на смех коллеги и начальники! Большинство людей очень боятся выглядеть дураками в глазах своих начальников (их самый страшный сон), особенно если не обладают необходимыми профессиональными знаниями.

Это я потом неоднократно наблюдал и использовал на службе в сложных ситуациях.

Отец в беседе почти не участвовал, вначале он сказал, что сам не видел и не знает как к этому отнестись, но его сын хорошо воспитан, никогда ничего не выдумывает, не врет.

Основной предложил мне шоколадку. Отказался, не маленький мол, но внутри развивалось чувство, что взбучки от родителей не избежать. Всем доставил проблемы, шоколадки зря не предлагают. Может зря я всех побеспокоил?

Но когда вспоминал тот день в поезде, внутри возникала какая-то тревога. Годы спустя я всегда доверял своей интуиции, иногда опасность еще не видна, но ее уже ощущаешь рядом.

По просьбе начальника, говорил только он, начал рассказывать о тех событиях.

– Почему Стас, ты обратил на него внимание, мало ли взрослых в тамбурах?

– Потому что он был слишком красивым, слишком добрым.

– Что значит слишком…?

Оба оперативника переглянулись.

Чем дальше продолжалась беседа, тем увереннее я себя чувствовал. Чувствовал, что прав, борясь за свой небольшой прекрасный мир в своем городе, за отца и его друзей, своего младшего брата, свой город и реку моего детства.

– Я продолжал: слишком добрый, красивый, ну как в фильмах показывают шпионов, всяких разведчиков. Светлые волосы, широкий лоб, высокий.

– А что тебе могло не понравиться в его вопросах, обычные вопросы: где живешь, где работают родители.

– Нет, он несколько раз повторял, возвращался к ним после других вопросов, потому что я не хотел все рассказывать.

– А почему ты ушел из тамбура?

– Я не ушел, убежал. В какой-то момент у этого в тамбуре глаза стали колючие, потом, правда, снова подобрели, но я почувствовал опасность, лицо у него менялось. Подумал, надо чтобы он расслабился и тогда убегу.

– Как это? Оперативники обменялись какими-то словами. Покажи.

– Хорошо. Я подошел ближе к столу. Вот дверь в вагон, тот стоял ближе к ней, в центре тамбура. При этих словах крепыш встал на место, которое я показывал.

– Затем я стал улыбаться незнакомцу и что-то говорить, отвечая на его вопросы. При этом сделал два шага не к двери в вагон, а в противоположную сторону, к тамбуру соседнего вагона. А затем бросился мимо него в свой вагон.

Оперативники переглянулись.

– А он? Побежал за тобой?

– Не знаю, не смотрел, бросил дверь вагона ему навстречу и побежал к своему купе. Рассказал отцу.

– А он?

– Он? Он раз заглянул в вагон, когда я стоял напротив купе и глаза у него были уже недовольные.

– Крепыш первый раз улыбнулся. Да, будешь тут недовольным.

– Иван Михайлович, вы его видели после рассказа сына?

– Нет, не видел, но правда дверь в тамбур закрывалась, когда я вышел из купе, чтобы пойти с сыном в тамбур.

– А в тамбуре?

– Нет, никого не было, продолжал отец.

– Но папа, одна дверь тамбура наружу была приоткрыта и хлябала. Зачем ему уходить?

– Что значит, хлябала, Стасик? Может он просто ушел в соседний вагон?

– Когда идут в другой вагон, в ресторан (родители брали меня с собой обедать, поезд шел двое суток), или еще куда-то, то закрывают за собой дверь. В тамбур соседнего вагона дверь была закрыта, а на улицу открыта, поезд шел еще не очень медленно перед станцией. Он спрыгнул и не закрыл за собой дверь. Зачем ему убегать?

Подполковник как-то весь подобрался и встал из-за стола.

– Ладно, Стас, давай сейчас посмотрим фотографии. Подойди ближе к столу.

Второй оперативник тоже подошел к столу и встал напротив меня, он положил на стол большой лист плотной белой бумаги с наклеенными небольшими фотографиями. Фотографии мужчин в профиль и анфас рядами заполняли весь лист. Лиц было много, черно-белые фото мелкие (сейчас думаю 3х4), я растерялся.

Но начальник знал свое дело.

– Посмотри, кто больше похож?

Я выбрал какого то с большим лбом, нет, не очень похож.

Подпол видел мои сомнения.

– Кто больше похож, может вот этот?

– Да, этот похож больше, но все равно не очень.

– Ладно, теперь посмотри еще.

Крепыш кивнул высокому, и тот стал выкладывать уже крупные фотографии. На стол легли два фото незнакомца, выбранного мною первым. Я покачал головой, не то. Начальник стоял рядом со мной и внимательно смотрел за моей реакцией.

Тут пошла следующая, она еще не легла на стол, я дернулся и подался ближе. На стол легли два фото незнакомца из поезда.

Высокий положил на стол передо мной фотографии еще двух человек, но это уже было не нужно.

На фото был тот тип, только выглядел он по-иному.

– Вот он. Я его узнал. Только он тут какой-то другой, невеселый.

– Крепыш улыбнулся. Да, они тут все невеселые. Ты молодец. Я сразу тебе поверил, ты так точно его описал.

– Подполковник уже смотрел на своего подчиненного: «Не думал, что (какое-то английское имя) пожалует к нам». Срочную телефонограмму в Москву: «Волкодавы на базу!».

– А как ты, Стасик, думаешь, может он уже возвращался из города?

– В меня со средины беседы вселилась какая-то уверенность, я точно знал, что говорю: «Нет, он ехал в город».

– Почему ты так считаешь?

– Если бы он уже побывал в городе, то не задавал эти вопросы, он бы это уже знал.

– Можешь вспомнить, на какую сторону по движению поезда он спрыгнул?

– Он спрыгнул на левую сторону, здесь я показал рукой, Москва там, Ленинск там, дверь хлябала левая. Поезд уже подтягивался к перрону Казалинска, но еще было минут пять до остановки. За окном тянулись небольшие мазанки.

Высокий старлей и старший переглянулись: «Есть точка входа».

Тогда я не знал, что это значит, но все помню как вчера.

На прощание старший поблагодарил меня, сказал отцу, что такого сына надо слушать сразу, этому совету, надо сказать, он так и не внял. Предупредил, чтобы мы ни с кем, даже с мамой об этом не говорили и забыли обо всем этом. Уточнил, где я буду завтра. Я, как парень самостоятельный, собирался играть во дворе пока родители на работе.

– Нет, чем черт не шутит, пока бог спит. Давайте, Иван Михайлович, я выделю газик. Неизвестно к кому в городе он шел. Пусть Ваша супруга в ближайшие дни берет сына с собой на работу. Я договорюсь.

И обратился ко мне: «Ты молодец, скорее расти, хочется поработать вместе».

Больше я никогда с этими людьми не общался. Но за годы эти воспоминания не размылись, остались четкими. Я боролся за свой город и он существует и сейчас, а той страны нет.

Спустя многие десятилетия на вопрос этих ребят «Как ты прожил жизнь?», ответил бы: «Я рано ложился спать».

Хотя мне не говорили о дальнейших событиях тех дней, я почему-то знаю, что было дальше.

Вижу салон самолета, с десяток крепких ребят среди пассажиров, которые восприняли эту срочную командировку вначале с улыбкой. И как разгладились их улыбки когда командир экипажа передал старшему группы телефонограмму с подтверждением информации по незнакомцу при опросе жителей Казалинска.

Вижу залитую солнцем степь, утреннее солнце, асфальтовую дорогу с одной из площадок в город. По направлению к городу по обочине идет высокий человек, задание почти выполнено, можно возвращаться.

Навстречу по асфальту катит зеленый грузовичок, в кабине только водитель. Когда грузовик поравнялся с незнакомцем из кузова через борт спрыгнули трое. Вот так они и познакомились.

Сотрудничать англичанин стал сразу, только чтобы никто никогда не узнал о позоре разведчика, его раскрыл семилетний ребенок.

2 Курсанты те же дети…

За что я любил свою почти 30-летнюю службу в армии? За общение с людьми. Люди – самое интересное в жизни. В экстремальных ситуациях они проявляются наиболее ярко.

Нигде так не чувствуешь локоть друзей, как в своем подразделении. И спустя годы мы узнавали каждого из своего курсантского учебного отделения даже издалека по походке, со спины, по голосу. Мы чувствовали гордость за себя, мы учились в лучшем военном вузе страны.

Нашу академию, носящую в то время имя главного чекиста страны, в средине семидесятых в закрытом 40-минутном докладе конгрессу США сравнивали с Вест-Пойнтом и по большинству показателей сравнение было не в пользу супостатов, главного вероятного противника.

Но учиться стоило всегда у лучших. Потом мы многому пытались у них учиться, как завещал один из немногих успешных и сильных царей нашей страны. Его имя и носит ныне моя академия.

На самом деле все просто: есть успешные модели экономики, судебной системы и т. д. и не успешные, которые обоснованы только теоретически, но практического решения не имеют.

Как излагал в некогда популярной московской газете один талантливый журналист с большим жизненным опытом: чтобы понять разницу между СССР и США надо посмотреть на Северную и Южную Корею. Одни построили Северную (КНДР), а другие Южную (Республику Корея).

И хотя после корейской войны южная была разрушена неизмеримо больше северной, уже 20 лет назад в Москве половина всех иномарок были из Южной Кореи, а из Северной до сих пор нет ни одной. Все. Остальное демагогия.

На первом курсе было очень тяжело. Большие нагрузки, насыщенная учебная программа, преподаватели и гражданские и военные – лучшие в своем деле и интенсивная военная служба: наряды, караулы. Поблажек с первого дня не было ни в чем. Всех первокурсников, кто выдержал после поступления месяц молодого бойца в загородном учебном центре, первым делом приводили в музей академии и ты понимал, что ты попал, не просто попал в лучший военный вуз, но и попал на сложнейшую работу и будешь своим горбом отрабатывать всю жизнь, чтобы соответствовать. А предшественники смотрели с картин на мраморных белых стенах музея – ученые с мировым именем в математике, химии, физике. Военноначальники, мыслители (были среди них и великие раздолбаи, основоположники анархизма): М. В. Остроградский, Г. И. Гесс, Э. Х. Ленц, Д. А. Вентцель, К. И. Константинов, Д. К. Чернов, М. А. Бакунин (наш выпускник), А. Д. Засядко (первый начальник Михайловского училища, основоположник принципов применения ракетной техники), И. А. Флеров (да, тот самый, первый применивший «Катюшу» и по его воспоминаниям эффект был потрясающий, наши побежали в одну сторону, немцы в другую), И. Д. Черняховский, Л. Н. Говоров, Г.Ф Одинцов. Рядом техника, созданная по их изобретениям, говоря военным языком – изделия.

Наша академия одно из старейших учебных заведений в стране, создана в 1820 году как Михайловское артиллерийское училище и Академия.

В этих стенах мы всегда ощущали дух истории, чувствовали своих предшественников.

В первом номере журнала «Михайловец» была опубликована обстоятельная статья «Несколько страниц из истории Михайловской Артиллерийской академии и Училища (1820 – 1826)». Она посвящена формированию академии и зарождению её традиций. На страницах журнала публиковались стихи и ноты юнкеров.

Важным представляется и опубликованное на страницах журнала наставление юнкера выпускного класса первокурсникам: «Первая и основная традиция Училища – порядочность. Это не красивое слово, не фраза, а полная смысла характеристика Училища… Можно быть выдержанным из сознания, что если на улице меня самого не знают, то знают мундир, который на мне… Когда вы поймете самый дух этой традиции и сделаетесь до мелочей чувствительными на этой почве, тогда вы полюбите Училище, привяжетесь к нему и его честь будет вашей честью, его слава, славой вашей!».

Воин служит своему Отечеству. Настоящий михайловец Присягу принимает раз в жизни. Юнкер под инициалами «Н.З.» написал: «После Богослужения в церкви училища и академии в большом манеже построили присягающих… Перед присягой священник Петров обратился к присягающим с небольшою, но глубокой по мысли и значению речью, в которой выяснил значение армии, святость присяги, а также и те священные обязанности, которые ложатся на нас – будущих офицеров русской армии…

Армия, говорит отец Григорий, в рядах которой поставлены лучшие силы государства, является как бы плотиной на границах государства, готовая каждую минуту защитить свое отечество от разлива вражеских покушений на его благосостояние. Лишь только под сенью своей армии государство может мирно и спокойно развиваться, твердо преследуя свои цели…».

Рота офицеров и юнкеров Михайловского артиллерийского училища участвовала в Ледяном походе. Не знаете, про что это? Тогда Вы не мой читатель, но все равно я Вас люблю, ведь Вы читаете. Нынче это редкость.

Мы с друзьями, Володей и Шурой старались держаться вместе, помогать друг другу. Шурику было особенно тяжело. Он по складу был очень мягкий, неплохо сочинял стихи. Но школа у него в Путивле была слабовата. В математику и физику Шурец, как звал его Вова, вгрызался со страшной силой, но на первых курсах после сессий в отпуск почти не ездил, пересдавал.

Отдельная история, страшный сон всех курсантов на младших курсах, это наряд на кухню. Столовая академии – двухэтажное здание, пять залов с мраморными белыми полами и стенами. По убеждению первокурсников именно так выглядит чистилище в аду.

Попадая в наряд по кухне, ты спал не более 3 часов в сутки, чаще меньше. Остальное время – пахота неимоверная, уборка столов, залов, мытье с «баяном» полов (баян это огромная швабра с щетками с десятикилограммовым набалдашником сверху, для усердия), мытье посуды, чистка овощей, разгрузка туш. К средине ночи этот баян уже таскал тебя, а не ты его. Да, и разгрузка мясных туш. Удивляло, что новозеландские бараны, как следовало из штампа на марле, вырастают такие огромные, ничего не зная про развитый социализм. Видно, «… их картофель не грыз наш колорадский жук», ньюзиландовские фермеры были бы озадачены тем, что кормят элиту РВСН (ракетных войск стратегического назначения) Страны Советов. Но самая тяжелая работа была на мойке: 3 огромных оцинкованных ванны с горячей водой, и ты по локоть в съестных остатках, моешь и ополаскиваешь, перекладываешь посуду из одной ванны в другую. Затем в дело вступала моечная машина, были и такие у нас уже в середине семидесятых, правда размером она была с грузовик.

И вездесущий прапорщик Рубец, начальник столовой, который мог заставить нас перемывать зал или заново мыть посуду. И его любимая поговорка: «Курсанты – те же дети, только с большим хуем».

А что вы хотели? При таких нагрузках здоровая и не совсем здоровая шутка только и выручала. Одна из них называлась «наживить».

В перерывах между лекциями курильщики выходили покурить в туалеты. Туалеты были большими помещениями по углам периметра здания на каждом этаже, с кафельной плиткой, внушительными помещениями для курения перед рядом хорошо оборудованных туалетов. Одна особенность, на деревянных дверях кабинок не было шпингалетов для закрывания. Чтобы не удумал нарушение воинской дисциплины. Или и того хуже. А что может быть хуже нарушения дисциплины?

Поэтому страждущий, чтобы обозначить свое пребывание закрывал дверь на кожаный ремень с гимнастерки, часть ремня оставалась снаружи кабинки. Кто-то из весельчаков подходил к двери туалета и чуть подергивал ручку двери. Наживлял. Задумчивый на унитазе хватался покрепче за ручку двери со своей стороны, мол, что не видишь, занято, и тут следовал мощный рывок снаружи. Курсант вылетал из туалета в центр курилки со всеми причиндалами.

Очередной заезд в учебный центр академии в Калужской области. Еще свежи воспоминания о месяце молодого бойца после вступительных экзаменов, не все его выдержали.