Текст книги "Темное дело"

Саки
Темное дело

– Значит, ты прямо с похорон Аделаиды? – спросил сэр Лалуорт у своего племянника. – Полагаю, это были самые обыкновенные похороны?

– Я обо всем расскажу за ланчем, – сказал Эгберт.

– Об этом и думать забудь! Это неуважение к памяти твоей тетушки, да и к ланчу. А для начала у нас будут испанские маслины, потом борщ, потом опять маслины, ну и дичь. Запивать все это мы будем великолепным рейнским вином – не очень дорогое, но именно то, что нужно. В меню, как видишь, нет решительно ничего такого, что напоминало бы о твоей тетушке Аделаиде, а уж тем более о ее похоронах. Она была милой женщиной, но, глядя на нее, я почему-то всякий раз думал о мадрасском кэрри.[1]1
  Приправа из куркумового корня, чеснока и различных пряностей.


[Закрыть]

– Она всегда говорила, что вы человек несерьезный, – заметил Эгберт.

Сказано это было таким тоном, будто он и сам придерживался того же мнения.

– Однажды я, по-моему, просто шокировал ее, заявив, что в жизни прозрачный суп имеет несравненно большее значение, чем чистая совесть. У нее, впрочем, весьма слабо было развито чувство меры. Кстати, она сделала тебя основным наследником?

– Да, – сказал Эгберт, – и исполнителем своей воли. Именно об этом мне бы и хотелось с вами поговорить.

– Никогда не был силен в деловых вопросах, – сказал сэр Лалуорт, – и тем более не могу вести деловой разговор сейчас, когда мы вот-вот собираемся приступить к ланчу.

– Это не просто деловой разговор, – попытался было объяснить Эгберт, следуя за дядей в столовую. – Это серьезнее. Гораздо серьезное.

– В таком случае мы тем более не сможем сейчас о чем-либо говорить, – сказал сэр Лалуорт. – За борщом нельзя вести серьезный разговор. Мастерски сваренный борщ, подобный тому, что тебе вскоре предстоит испробовать, не только не способствует ведению беседы, но и вообще должен убивать всякую мысль. Вот потом, когда мы перейдем ко второй порции маслин, я вполне смогу обсудить с тобой новую книгу о поручительстве или же, если угодно, положение в Великом герцогстве Люксембургском. Но я решительно отказываюсь вести какой-либо разговор, хотя бы отдаленно напоминающий деловой, покуда мы не покончим с дичью.

В продолжение почти всего ланча Эгберт сидел погруженный в свои мысли и не произносил ни слова – так выглядит человек, сосредоточенно размышляющий о чем-то своем. Едва подали кофе, как он тотчас заговорил, совершенно игнорируя желание дяди побеседовать о положении при люксембургском дворе.

– Я, кажется, уже говорил вам, что тетушка Аделаида сделала меня исполнителем своей воли. Что до юридической стороны дела, то я уже все уладил. Мне пришлось просмотреть ее бумаги.

– Поистине тяжелый труд. Надо полагать, тебе пришлось перечитать немало семейных писем.

– Целую груду. Большинство из них оказались малоинтересными. И все-таки мне удалось обнаружить одну связку писем, что, как мне кажется, явилось неплохой наградой за внимательное чтение. Это письма ее брата Питера.

– Каноник с трагической судьбой, – сказал Лалуорт. – Тайна этой трагедии не разгадана до сих пор.

– Именно так. Судьба действительно трагическая.

– Самое простое объяснение было, пожалуй, единственно правильным, – сказал сэр Лалуорт. – Он споткнулся, поднимаясь по каменной лестнице, и, упав, разбил голову о ступеньку.

Эгберт покачал головой.

– В результате медицинской экспертизы доказано, что удар по голове был нанесен сзади. Если бы он упал сам и ударился головой о ступеньку, то угол ранения был бы совершенно иной. Это проверено с помощью манекена, которого бросали о ступеньки из всевозможных положений.

– Но каков же мотив? – воскликнул сэр Лалуорт. – Едва ли кто мог быть заинтересован в том, чтобы покончить с ним, а число людей, которые убивают каноников государственной церкви исключительно убийства ради, весьма, должно быть, невелико. Разумеется, на это идут душевнобольные, но они редко прячут результаты своей работы; чаще выставляют ее напоказ.

– Поначалу подозревали его повара, – коротко заметил Эгберт.

– Знаю, – сказал сэр Лалуорт, – и все потому, что он единственный, кто находился в доме в то время, когда произошла трагедия. Но не глупо ли обвинять его в убийстве каноника? От убийства своего хозяина он не получал никаких выгод, зато терял очень многое. Каноник оплачивал его услуги столь же щедро, как и я, когда взял его к себе. Позднее я немного увеличил ему жалованье, дабы приблизиться к тому, чего он на самом деле стоил, но в то время он был вполне доволен, найдя новое место, и не очень-то думал о деньгах. Люди всегда сторонились его, а друзей у него не было. Нет, уж если кто на свете и был заинтересован в долгой жизни и ничем не нарушаемом пищеварении каноника, так это, безусловно, Себастьян.

– Люди не всегда задумываются о последствиях, когда совершают опрометчивые поступки, – сказал Эгберт, – в противном случае убийств было бы очень мало. А Себастьян человек горячий.

– Южанин, – подтвердил сэр Лалуорт. – Точнее, родом он, как мне известно, с французской стороны Пиренеев. Я об этом вспомнил на днях, когда он едва не убил сына садовника за то, что тот принес ему сорную траву вместо щавеля. Никогда нельзя забывать, где человек родился, и хорошо бы знать, как проходило его детство. Назовите мне местность, откуда человек родом, и я скажу вам, с кем имею дело.

– Ну вот, – сказал Эгберт, – он едва не убил сына садовника.

– Мой дорогой Эгберт, между намерением убить сына садовника и убийством каноника большая разница. Не сомневаюсь, и у тебя нередко возникало желание покончить с сыном садовника, но ведь ты никогда не уступал этому желанию, и я не могу не восхищаться твоим самообладанием. Но не могу допустить, чтобы тебе когда-нибудь вздумалось убить восьмидесятилетнего каноника. Кроме того, насколько мне известно, между каноником и поваром не возникали недоразумения или ссоры. На следствии это доказано со всей очевидностью.

– Ага! – воскликнул Эгберт тоном человека, получившего наконец возможность высказаться. – Именно об этом я и хотел с вами поговорить.

Он отодвинул кофейную чашку и достал из внутреннего кармана записную книжку. Из книжки он извлек конверт, а из конверта вынул письмо, написанное аккуратным мелким почерком.

– Это одно из многочисленных писем каноника тетушке Аделаиде, – пояснил он, – написанное за несколько дней до смерти. Она получила его, когда с памятью у нее уже совсем стало неважно, и, честное слово, уже позабыла, о чем в письме шла речь, едва дочитала его до конца. Иначе, в свете того, что произошло впоследствии, мы бы узнали о существовании этого письма гораздо раньше. Будь оно представлено следствию своевременно, думаю, это несколько изменило бы ход дела. На следствии, как вы только что заметили, было снято подозрение с Себастьяна за полным отсутствием мотивов и побуждений, приведших к преступлению, если преступление действительно имело место.

– Ну так читай же письмо, – нетерпеливо проговорил сэр Лалуорт.

– Оно довольно длинное и бессвязное, как и все письма, которые он писал в последние годы жизни, – сказал Эгберт. – Я прочитаю лишь то место, которое имеет непосредственное отношение к случившемуся.

«Боюсь, мне придется отказаться от услуг Себастьяна. Готовит он божественно, но характер у него дьявола или человекообразной обезьяны, и он внушает мне просто физический страх. На днях мы повздорили, обсуждая, какой должен быть завтрак в среду на первой неделе Великого поста, и меня настолько вывели из себя его самомнение и упрямство, что я в конце концов швырнул ему в лицо чашку с кофе и обозвал бесстыжим нахалом. В лицо ему попало совсем немного кофе, но мне никогда не приходилось видеть, чтобы человек так терял самообладание. Я лишь посмеялся над его угрозой убить меня, которую он выкрикнул в ярости, и подумал, что скоро все забудется, но не раз с тех пор ловил на себе его недовольные взгляды и слышал весьма недовольное ворчание, а недавно заметил, что он всюду ходит за мною по пятам, особенно когда я гуляю по вечерам в Итальянском саду».

– Тело было найдено на ступеньках лестницы, что в Итальянском саду, – заметил Эгберт и продолжил чтение:

«Наверное, я преувеличиваю опасность, но я почувствовал бы себя спокойнее, если бы он оставил службу у меня».

Эгберт помолчал с минуту, закончив чтение письма. Затем, поскольку его дядя продолжал хранить молчание, добавил:

– Если единственным обстоятельством, которое спасло Себастьяна от привлечения к ответственности, было отсутствие мотива, то, как мне представляется, это письмо может существенно изменить дело.

– Ты его показывал кому-нибудь? – спросил сэр Лалуорт, протягивая руку к изобличающему письму.

– Нет, – сказал Эгберт, подавая ему письмо. – Я решил сначала рассказать о нем вам. О боже, да что же вы делаете? – вскричал он, увидев, что сэр Лалуорт бросил бумагу прямо в камин.

Исписанное мелким аккуратным почерком письмо, мгновенно почернев, на глазах превратилось в ничто.

– Объясните, ради бога, зачем вы это сделали? – взмолился Эгберт. – Это письмо – единственное свидетельство, с помощью которого можно изобличить Себастьяна!

– Поэтому я и уничтожил его, – сказал сэр Лалуорт.

– Но зачем вам выгораживать этого человека? – воскликнул Эгберт. – Он же и есть настоящий убийца.

– Возможно, убийца он и настоящий, но среди поваров ему нет равных.