Текст книги "Тайна Ребекки"

Салли Боумен
Тайна Ребекки

Посвящается Алану

Часть 1
ДЖУЛИАН
12 апреля 1951 года

1

Ночью мне вновь приснилось, что я оказался в Мэндерли. Этот кошмар постоянно преследовал меня и вызывал необоримый ужас. Все сны, связанные с Мэндерли, были страшными, но этот, безусловно, был самым жутким.

В вязкой дреме я беспрерывно выкрикивал имя Ребекки так громко, что сам проснулся из-за этого. Резко выпрямившись, я смотрел перед собой в темноту, не в силах даже протянуть руку к выключателю настольной лампы из боязни, что маленькая рука тут же схватит меня, и прислушивался к легким шагам в коридоре. Это означало, что мне еще не удалось вырваться из паутины кошмара и я упустил момент, когда небольшой гроб устрашающе двинулся ко мне. Но как я смогу уместиться в нем?

Дверь отворилась, слабый свет озарил стены, и смутно очерченная фигура осторожно шагнула ко мне. Сдавленный стон сорвался с моих уст. И только тогда я осознал, что призрак с растрепанными ото сна волосами одет в обыкновенную ночную сорочку. Кто это – моя собственная дочь или все еще продолжение кошмара?

Наконец я признал, что это и в самом деле Элли, после чего сердцебиение прекратилось и чары сна окончательно развеялись. Чтобы оправиться от испуга, Элли, по обыкновению, принялась хлопотать вокруг меня: принесла теплого молока с аспирином, зажгла газ, взбила подушки и начала поправлять сбившееся пуховое одеяло.

Минут через пятнадцать, когда мы оба немного пришли в себя и успокоились, стало ясно, что виной кошмарных видений стала моя несносная привычка есть перед сном хлеб с сыром.

Элли хваталась за это объяснение, как за соломинку, чтобы затем иметь возможность расспросить, нет ли у меня болей в области сердца, затруднено ли у меня дыхание.

– Нет, черт возьми! – отозвался я. – Ведь это всего лишь дурной сон, Элли, и ничего более. Ради бога, перестань волноваться из-за пустяков, перестань суетиться, будто я.

– В мышеловке, – закончила моя любящая, заботливая – быть может, потому, что еще не успела обзавестись мужем, – дочь. – Ну почему ты никогда меня не слушаешь, папа? Я тебе тысячу раз говорила и предупреждала…

В самом деле, предупреждала. Но, к сожалению, я никогда не слушал ничьих советов и ничьих предостережений, в том числе и своих собственных.

Что мне еще оставалось делать? Пришлось согласиться, что всему виной мои поздние – после одиннадцати часов – ужины, в основном сыр чеддер.

После того как я в очередной раз согласно кивнул головой, возникла пауза. Страх постепенно отступил, но вместо него снова навалилось привычное чувство одиночества. Элли стояла у кровати, держась за ее спинку, и смотрела на меня своими ясными глазами. Было уже далеко за полночь. Моя дочь была искренней, неискушенной, бесхитростной, но она не была дурочкой.

Посмотрев на часы, Элли негромко спросила:

– Снова Ребекка? Тебе всегда бывало не по себе в день ее смерти, так что не будем притворяться.

Делать вид, будто все происходящее не имеет никакого отношения к Ребекке, намного безопаснее, должен был бы ответить я. Прошло двадцать лет со дня смерти Ребекки, так что за два десятилетия я уже привык обманывать. Но вслух я, конечно, ничего не сказал, лишь почувствовал укол в сердце – быть может, из-за выражения, промелькнувшего в глазах Элли, или потому, что в ее тоне не слышалось ни укора, ни упрека, а быть может, потому, что моя дочь, которой исполнилось тридцать один год, все еще называла меня папой. Я отвернулся, и очертания комнаты стали расплываться.

Я прислушался к шуму моря, который в тихие безветренные ночи доносился до моей спальни очень отчетливо. Волны накатывались на валуны во время прилива в негостеприимной бухточке, что располагалась за садом.

– Приоткрой немного окно, – попросил я.

Элли выполнила мою просьбу, не спрашивая ни о чем, и выглянула наружу, окидывая взглядом озаренный луной берег – мыс напротив, где и располагался Мэндерли. На месте огромного дома де Уинтеров теперь остались руины. По прямой до него не более мили. По дороге приходилось добираться намного дольше из-за того, что надо было все время петлять, огибая многочисленные прихотливые изгибы заливов и бухточек, но на лодке до мыса рукой подать. В юности я вместе с Максимом де Уинтером часто плавал туда на ялике. И мы обычно пришвартовывались в том самом месте, где десять лет спустя при таинственных обстоятельствах умрет его молодая жена Ребекка.

Элли сделала вид, что не заметила глухого стона, сорвавшегося с моих уст, и продолжала смотреть в ту сторону, где на холме некогда стоял Мэндерли, на камни, возле которых росли деревья, некогда защищавшие особняк от посторонних взглядов. Мне показалось, что она собирается что-то сказать, но Элли промолчала, только вздохнула, приподняла раму чуть повыше, как я просил, отодвинув занавеску в сторону, и отошла, когда свежий воздух устремился в комнату. Бросив на прощанье в мою сторону озабоченный и полный сочувствия взгляд, она вышла.

Поток лунного света озарил помещение, повеяло морской свежестью, и перед моим мысленным взором вновь возникла Ребекка. Я увидел ее такой, какой она была в первую нашу встречу, когда еще не представлял, какую власть она приобретет над моей жизнью и насколько завладеет моим воображением. Я видел, как она вошла в мрачную гостиную особняка Мэндерли, похожую на мавзолей, – гостиную, которую она сумела преобразить, когда стала хозяйкой дома. Она не просто вошла, она вбежала вместе с потоками солнечного света, не подозревая о том, что кто-то ждет ее появления. На белое платье Ребекка приколола голубую эмалевую бабочку – как раз в том месте, где находилось ее сердце.

Годами это видение преследовало меня. Снова и снова, как будто это происходило наяву, она входила и замирала вдруг, когда я выступал из тени. И снова я не мог оторвать взгляда от ее необыкновенных глаз. Печаль и сожаление терзали мою душу.

Я отвернулся от потока лунного света. Ребекка, как и все те, кто умер молодым, навсегда осталась юной. А я сильно постарел за прошедшие годы. И сердце мое уже начало давать сбои. По мнению нашего семейного доктора Джонаха, причиной тому был сердечный клапан и сузившиеся артерии – я не очень-то вникал в термины, которыми он любил щегольнуть. Я мог бы протянуть еще какое-то время, а мог однажды утром и не проснуться. Одним словом, времени в запасе у меня оставалось не так много, и, как считал доктор, мне не следовало ничего откладывать в долгий ящик, а постараться привести все дела в порядок.

Поразмыслив над этим и вспомнив про свой ночной кошмар, я вынужден был признаться самому себе, что все эти годы не решался взглянуть правде в глаза, все время уклонялся и, как прямо заявила Элли, притворялся десятки лет; настало время рассказать всю правду о Ребекке де Уинтер.

Во мне произошли какие-то изменения, и назрела готовность умереть со спокойной совестью. Времени у меня оставалось не так уж много, и на меня подействовало осознание того, что я в любой момент могу присоединиться к ушедшим в мир иной.

Как бы там ни было, но я впервые решил не оставлять все как есть, а собрать воедино, что мне известно о Мэндерли, де Уинтерах, Ребекке, о ее таинственной жизни и загадочной смерти, поскольку знал обо всем более, чем кто-либо еще. Это намерение пришло ко мне в комнате, в которую вливался лунный свет, обладавший способностью превращать обыденное в неординарное.

Часы показывали два часа ночи. И когда мои веки вновь сомкнулись, я боялся, что кошмар настигнет меня вновь. Какое-то время я еще прислушивался к шуму моря – это отступал прилив, а потом неожиданно крепко заснул.

2

Сработала моя военная привычка – раз уж я на что-то решился, то должен довести начатое до конца.

– Элли, – сказал я за завтраком, который, по обыкновению, представлял собой бекон с яйцом, – сегодня после обеда мы отправимся погулять в лес возле Мэндерли. Я позвоню Теренсу Грею и приглашу его присоединиться к нам. Ему давно не терпелось побродить по округе, так что, уверен, он не откажется от прогулки.

Последовала непродолжительная пауза, а потом Элли; проскользнув между плитой и кухонным столом, поцеловала меня в висок.

– Ты сегодня гораздо лучше выглядишь! – заметила она. – И очень решительно настроен. Осенила какая-то новая идея? Тебе в самом деле получше? Во всяком случае, у меня создалось такое впечатление. Но ты уверен в том, что…

– Я чувствую себя прекрасно, – решительно проговорил я. – Так что не будем больше к этому возвращаться. Теренс столько раз рвался туда, а я делал все, чтобы удержать его. Сегодня настал его час.

– Если ты так считаешь, – задумчиво ответила Элли. Она села напротив меня, аккуратно сложила салфетку, а затем принялась разбирать утреннюю почту. Щеки ее порозовели. – Может быть, сначала пригласить его к ленчу? – предложила она. – Ой, посмотри, тебе пришла бандероль. Какой-то странный пакет. Что это может быть?

Испытал ли я какое-то предчувствие в тот момент? Наверное, поскольку предпочел почему-то не распечатывать пакет в присутствии Элли, хотя в нем, собственно, ничего примечательного не было. Или я в тот момент успел убедить себя? Самый обыкновенный коричневый плотный конверт, проштемпелеванный жирными печатями, внутри которого, судя по размерам, лежал какой-то буклет или что-то в таком же духе.

Он был адресован А.Л. Джулиану, полицейскому судье, «Сосны», Керрит. И вот это было необычно, поскольку большинство моих адресатов все еще продолжали писать: полковнику Джулиану, хотя я вышел в отставку почти четверть века назад. В определении «полицейский судья» крылась неточность, поскольку я занимал эту должность пятнадцать лет назад. Почерк мне был незнаком, и я бы не мог сказать, принадлежал он мужчине или женщине, хотя женский почерк я, как правило, легко определял с первого взгляда. Женщины не могли удержаться, чтобы не прибегать ко всякого рода завитушкам и росчеркам, которые мужчины почти не использовали.

Но, должен сознаться, я был рад получить послание. Не так уж много писем приходило на мое имя в последнее время – в основном от моих прежних друзей и товарищей по работе, большинство из них уже ушли в мир иной. Правда, моя сестра Роза – преподаватель в Кембридже – время от времени писала мне, но ее характерный стремительный и очень неразборчивый почерк ни с кем не спутаешь. Так что пакет явно не от нее.

Я отнес его к себе в кабинет, как собака утаскивает кость. Мой старый пес Баркер, совсем одряхлевший и беззубый, для того чтобы лакомиться костями, брел за мной по пятам. Он улегся на коврик, а я сел за отцовский письменный стол, упиравшийся в подоконник, откуда открывался вид на растрепанную пальму и араукарию, кусты роз и – за маленькой террасой – на море.

Взяв ручку, я принялся расписывать утренние дела. Эту привычку я завел с тех пор, как служил младшим офицером, и сохранил ее по сей день. И продолжал заполнять чертов список каждый день, хотя все обязанности и дневные заботы зависели исключительно от меня самого и от моего настроения. Я мог написать: «Привести в порядок письменный стол» или «Просматривать «Дейли телеграф» до тех пор, пока новости, происходящие в современном мире, не вызовут приступа сердечной слабости», только чтобы не написать: «Валять дурака» – то, чем я на самом деле все время занимался и каким образом проводил большую часть времени.

Но на этот раз я поставил перед собой совершенно определенную, не оставлявшую никаких лазеек, задачу:

1. Смерть Ребекки: собрать все существующие, наиболее яркие факты. Наметить, что еще осталось невыясненным.

2. Составить список очевидцев из Мэндерли, семейства де Уинтер, и т. д.

3. Собрать все сведения относительно Ребекки и подшить их к делу.

4. Позвонить Теренсу Грею.

5. Вскрыть полученный конверт. Если его содержимое требует срочного ответа, заняться им в первую очередь.

Просматривая список, я ощутил прилив энергии. А потом меня охватили самые противоречивые чувства. Само по себе написание слова «Ребекка» вызывало печаль. А «факты» вызвали ступор. Когда бы я ни задумывался о недолгой жизни Ребекки и странных обстоятельствах ее смерти, всякий раз осознавал, насколько мне трудно сохранять привычную объективность, и терял присущий мне душевный покой. Конкретных фактов все равно оказывалось очень мало, оставались только бесчисленные слухи, толки и домыслы и, как следствие, – предубежденность.

Решившись избавиться от нее, я взял чистый лист и принялся писать. В школе я научился составлять краткие конспекты – этого требовал от нас меланхоличный наставник по имени Ханбери-Смит, который прошел подготовку в министерстве иностранных дел. Его успешной карьере помешала одна слабость – к выпивке, о чем мы, естественно, понятия не имели. Он считал, что нет такой ситуации – какой бы сложной и запутанной она ни выглядела, – которую нельзя бы выразить в трех предложениях, благодаря чему все само собой становилось намного яснее и понятнее. К слову, как мне кажется, именно эта уверенность, когда он работал в дипломатическом представительстве на Балканах, сильно повредила ему. Что касается меня, то я стал приверженцем методики своего наставника и весьма успешно пользовался ею во время службы в армии.

И сейчас я решил прибегнуть к этому приему. И вскоре – примерно через час – мне удалось ужать всю имеющуюся информацию и свести ее к следующим пунктам:

Тайна последних часов жизни Ребекки.

12 апреля 1931 года миссис де Уинтер вернулась из поездки в Лондон в загородный особняк Мэндерли приблизительно часов в восемь вечера. Около девяти вечера она одна ушла из дома и пешком отправилась на берег моря, к тому месту, где на причале стояла ее яхта. С тех пор Ребекку больше никто не видел.

Спустя год и три месяца в результате того, что некий корабль едва не потерпел крушение и сел на рифы, водолазам пришлось заняться проверкой состояния его обшивки. Они совершенно случайно наткнулись на пропавшую яхту Ребекки и обнаружили тело ее владелицы внутри каюты. Выдвинутая версия о самоубийстве вызвала сомнения, но в результате тщательного расследования выяснилось, что миссис де Уинтер в день своего исчезновения узнала от врача, что у нее неизлечимая болезнь. Таким образом, стал ясен неизвестный до той поры мотив, подтолкнувший ее к самоубийству. И дело было закрыто.

Перечитав конспект, я убедился, насколько грубая схема несовершенна. Отчет выглядел очень топорным, хотя все факты я перечислил правильно. Но уже сейчас я мог бы отметить штук восемь оговорок и по крайней мере одно сомнительное утверждение, в результате все вместе и каждый пункт по отдельности вызывали массу вопросов. Конспект выглядел пародией на истинные события. Ханбери-Смит – пьяница и дурак, и его метод бесполезен. Разве таким способом можно выявить истину? Ребекка заслуживала более внимательного отношения к себе.

Открыв ящик письменного стола, я вынул сложенные в папку газетные вырезки с сообщениями сначала об исчезновении Ребекки, затем о ее смерти. Тоненькая пачечка со временем стала заметно толще: в этой трагедии существовало нечто, что не давало покоя газетчикам. Многим из них казалось, что правосудие совершило оплошность, большинство из них были уверены, что имел место сговор (при том что имя истинного виновника они, конечно же, не смели называть). Привлеченные красотой Ребекки и ее известностью, журналисты провели свое собственное расследование.

Я тщательно просмотрел вырезки заново: пусть методика Ханбери-Смита не дала мне ничего путного, зато я получил толчок в нужном направлении. Благодаря этому конспекту я понял, отчего вопреки наивности предположений слухи и толки относительно исчезновения, а потом и смерти Ребекки никогда не затухали. Напротив, время от времени появлялась очередная статья, где предлагалась своя версия событий. Большинство авторов статеек, как презрительно называл их Грей, пытались поставить «последнюю точку» в деле. Следом за ними – быть может, как следствие – вышли в свет две книги, авторы которых также хотели добраться до сути. И в той, и в другой излагались новые – сенсационные – версии. На мой взгляд, их следовало бы отнести скорее к романтическим измышлениям.

В конечном итоге «Тайна Мэндерли» превратилась в своего рода классическую детективную головоломку. На мои слова тоже неоднократно ссылались. Так Эрик Эванс в своей книге цитировал и меня в том числе – я был настолько глуп, что дал согласие встретиться с ним. В те дни – это было незадолго до Второй мировой войны – мои высказывания вызвали такую бурю и так долго продолжали вызывать возмущение, что я наконец решился нарушить обет молчания. Ведь именно мне удалось выяснить, какой недуг поразил Ребекку, именно я обнаружил запись в регистратуре. Но ни одного из этих всезнаек-репортеров не интересовала истинная причина трагедии. Они предпочитали копаться во всяком мусоре.

Мистер Эванс представился мне как опытный репортер уголовной хроники, как человек, который чует, где «собака зарыта». Письмо, направленное мне, было напечатано на фирменном бланке «Дейли телеграф» (как я потом догадался, он его просто стянул). Я не мог не обратить внимания на то, что письмо, изобилующее ошибками и опечатками, производит несолидное впечатление, но отнес все это к небрежности машинистки. Каким же я был дураком, когда поверил, что передо мной истинный «борец за правду». Тогда мое служебное положение так сильно пошатнулось из-за незатухающих слухов в Керрите, что мне пришлось подать в отставку. Но именно поэтому мне следовало быть в тысячу раз осмотрительнее. Через две минуты после встречи с Эвансом я раскусил его и понял, что передо мной просто взбалмошный человек, тут же выставил его вон и сразу же нажил в его лице еще одного врага.

Он описал нашу встречу следующим образом:

1936 год. Ноябрь. Полдень. Полковник Джулиан, до недавнего времени полицейский судья Керрита и Мэндерли, импозантный мужчина, восседал за столом. Его жена Элизабет, болезненного вида женщина, открыла дверь, приглашая посетителя войти, и тотчас исчезла. В комнату вошел Эрик Эванс – мужчина пятидесяти лет, сухощавый, в круглых очках, с северным акцентом и фанатичным блеском в глазах. Он нес саквояж, который тотчас открыл. В саквояже лежали газетные вырезки, фотографии Ребекки де Уинтер, купленные в местных киосках, и рукопись книги, которую, как заявил автор, он назвал «Тайна Мэндерли». Эрик сел в кресло и посмотрел на Баркера – молодого пса полковника. Пес зарычал. Не вынимая ни блокнота, ни ручки, гость тотчас принялся задавать вопросы: Эванс. Это ведь было убийство?

Полковник (после паузы). Я надеялся, что вы ознакомились с вердиктом суда: самоубийство.

Эванс. Это сделал ее муж. Любому дураку это ясно.

Полковник (спокойно). Вам известен закон нашей страны о клевете, мистер Эванс?

Эванс. Кто был любовником Ребекки? Муж застал их на месте преступления?

Полковник (еще сдержаннее). Вы утверждаете, что работаете в «Телеграфе»?

Эванс. Здесь явно имел место сговор, и преступника покрывали. Вы находили только те факты, которые подтверждали невиновность вашего друга де Уинтера. Я не стану молчать! Это бесчестно! (Эванс удаляется, преследуемый собакой.)

В этом описании все выглядит преувеличенно напыщенным (но на то и существуют романы), тем не менее многое в нем достаточно близко к истине. И Эванс действительно не стал молчать. Он шел напролом. Из года в год он публиковал статью за статьей – их набралось около шестнадцати, потом написал книгу «Тайна Мэндерли», тотчас ставшую бестселлером.

Эванс отравил мне жизнь, поставив на конвейер, превратив в своего рода индустрию – такого рода публикации, пока не умер в своей постели от попавшего в дом снаряда. (Есть же бог на свете!) Он кропал свои пасквили и натворил много бед. Горючим для его произведений неизменно становились секс и смерть, он, не задумываясь, сплавлял их воедино. Что получалось? Фейерверк. Он превратил Ребекку в легенду, а ее смерть – в миф.

В папке нашлись его первые опусы, вышедшие вскоре после нашей встречи, которые относились к 1937 году. Кто-то – подозреваю, что это был Джек Фейвел, – много чего наговорил Эвансу. Несмотря на явную предубежденность, площадную вульгарность, желание очернить любого без всяких на то доказательств, непристойную похабщину и полнейшую глупость, статья произвела сильное впечатление. Она обрекла Ребекку, Максима и меня на вечное любопытство. Его описания весьма отдаленно соответствовали тому, что мы на самом деле говорили и как мы поступали. Они стали кривым зеркалом, перед которым я – единственный из всех, кто остался в живых, – теперь стоял и смотрел на отраженную в нем картину и не узнавал на ней никого. Но кому было дело до того, что я думаю?

«И если я собрался рассказать правду, то это задание под силу только Гераклу», – подумал я, пробежав глазами по измышлениям Эванса. Вся беда в том – этого я не мог не признать, – что кое-какие вопросы назойливого репортера имели под собой основание. И его приемы в чем-то были намного действеннее, чем мои. «О времена, о нравы!» – подумал я. Мое намерение возникло и под влиянием «расследований» Эванса, и я собирался воспользоваться статьей, с которой начался миф о Ребекке.

«Ночью 12 апреля 1931 года произошло то, что до сих пор остается неразгаданной тайной. События той ночи и последовавшая за ними драма предоставили исследователям классическое загадочное преступление: кем была прелестная Ребекка, хозяйка легендарного загородного особняка Мэндерли? Что произошло перед тем, как она исчезла столь таинственным образом в тот апрельский вечер, и кто виновник ее смерти?

К моменту исчезновения Ребекка де Уинтер уже пять лет была замужем. Ее муж Максимилиан (известный как Максим) из старинного рода – он мог проследить генеалогические корни до XI столетия и даже дальше. Мэндерли – достопримечательный особняк – располагался в уединенном месте на берегу моря. Он возродился заново благодаря энергии и вкусу его новой хозяйки: она устраивала вечеринки, маскарады, на которые гости являлись в фантастических костюмах. Многие мечтали получить приглашение на эти балы, и в списках гостей числились весьма известные – нередко печально знаменитые – имена.

Миссис де Уинтер слыла красавицей, элегантной и обаятельной, о ней часто писали в светской хронике. Она ходила под парусом на своей яхте (и выиграла немало призов на местных гонках), проявляла интерес к садоводству, и за те годы, что провела в Мэндерли, прилегающий к дому парк преобразился до неузнаваемости. Арендаторы и местные жители боготворили ее. Но некоторые представители знатных семей имели особое мнение: они не могли принять ее прямоту, считая ее неприемлемой, не могли смириться с ее взглядами и поражались тому, что Максим де Уинтер выбрал себе в жены подобную женщину. Они воспринимали ее как нечто чужеродное, тем более что ее происхождение оставалось под покровом тайны. Кто ее родители? Где она росла? Об этом ничего не известно.

Несмотря на существенную разницу между мужем и женой в происхождении, интересах и возрасте, брак оказался удачным, хотя после исчезновения Ребекки у многих развязались языки. Окрестные жители намекали, что семена трагедии были засеяны значительно раньше, чем появились всходы. Слухи росли, молва распространялась все дальше, но толки вспыхнули с новой силой только через год, когда последовала череда шокирующих открытий – и правда начала выходить наружу. Разразился шумный скандал. Но совершенно очевидно, что подробности происшествия не удалось выяснить, поскольку их тщательно скрывали: Мэндерли защищал секреты семьи де Уинтер… и оберегает их и по сей день.

Так давайте же проследим, что произошло 12 апреля и какие вопросы вызывают эти события. Той ночью Ребекка де Уинтер вернулась из недолгой поездки в Лондон – цель ее поездки так окончательно и не была выяснена. Отправилась ли она туда на свидание к любовнику, как считают некоторые? Почему, несмотря на то что у нее там была собственная квартира, где она часто жила, миссис де Уинтер снова отправилась в дорогу, достаточно долгую и утомительную (шесть часов туда и столько же обратно), в тот же день? Почему после возвращения (как отметили горничные, она выглядела утомленной) тотчас отправилась в домик, стоявший на берегу, после девяти часов вечера? Была ли у нее там назначена с кем-то встреча? Или она хотела поплавать на яхте – как потом утверждал ее муж – одна в ночи?

Как бы там ни было, одно остается неоспоримым: прекрасная Ребекка де Уинтер, которой исполнилось тридцать лет, больше никогда не переступала порога своего дома после того фатального плавания. И спустя год и три месяца яхта с символичным названием «Я вернусь» была найдена. Когда ее подняли со дна, обнаружилось, что яхту кто-то специально повредил. А в каюте обнаружили тело женщины, разложившееся за это время в воде.

Точную причину смерти установить так и не удалось, и, поскольку очевидцы, которые могли бы доказать обратное, отсутствовали, сочли, что Ребекка де Уинтер утонула. Когда тело доставили на берег, его опознали по двум кольцам, которые владелица никогда не снимала с руки, – одно из них было обручальным…

За этим событием последовала некая пародия на справедливое правосудие. Вердикт: самоубийство – вынесли только по той причине, что влиятельное семейство де Уинтер, не желая запятнать свое имя, сделало все возможное, чтобы скрыть правду о муже покойницы. Следователь отвел сорокадвухлетнему Максимилиану де Уинтеру только роль свидетеля. А полковник Джулиан – давний друг мужа Ребекки, о котором местные жители отзывались как о большом снобе и который жаждал общества сильных мира сего, постарался как можно быстрее замять дело. Он настаивал на том (и до сих пор продолжает оставаться при своем мнении), что следствие закончено и дело можно считать закрытым. И никакое дополнительное расследование проводить нет смысла. Но, учитывая перечисленные ниже семь пунктов, его решение представляется несколько поспешным и причина трагедии – самоубийство – выглядит натяжкой:

1. Несколько месяцев спустя после исчезновения Ребекки мистер де Уинтер опознал выброшенное на берег тело некоей утопленницы. Как показали дальнейшие события, он совершил «ошибку».

2. Не прошло и года после смерти Ребекки, как де Уинтер женился на девушке вдвое моложе его, которую он встретил в Монте-Карло.

3. Никто не пытался досконально выяснить, чем именно Максим де Уинтер занимался в ту ночь, когда исчезла его жена. Он поужинал с управляющим поместья Фрэнком Кроули, который жил поблизости, но у него нет алиби на самый важный момент – 10 часов вечера.

4. Упорные слухи, циркулировавшие в Керрите и за его пределами, связывали случившееся с тем, что Ребекка была бездетна. Именно это предвещало трагедию.

5. Супруги не спали вместе в Мэндерли, и миссис де Уинтер очень часто уезжала жить в Лондон или ночевала в коттедже на берегу океана, на что Максимилиан смотрел сквозь пальцы.

6. Бесконечно преданная Ребекке миссис Дэнверс, которая исполняла роль горничной при хозяйке дома, утром первой забеспокоилась о том, что ее госпожа так и не появилась. Кто знал, что в ту ночь миссис Дэнверс не будет в особняке (что случалось крайне редко)? И связано ли как-то ее отсутствие с исчезновением Ребекки?

7. Накануне своего исчезновения миссис де Уинтер консультировалась с лондонским врачом-гинекологом Бейкером. Это было ее второе посещение доктора Бейкера. С чем связано ее первое посещение? Доктор Бейкер поставил миссис де Уинтер диагноз – неоперабельный рак. Сейчас он живет за границей.

Все эти вопросы и еще много других остались без внимания и по сей день. И миссис Ребекка де Уинтер не может покоиться с миром, как считают местные жители. После окончания следствия ее похоронили в усыпальнице де Уинтеров, рядом с предками мужа. Через несколько часов после этой недоступной для посторонних лиц церемонии в особняке вспыхнул пожар, и он сгорел дотла… Случайность? Или воздействие сил зла? Может быть. Ребекка – совершенно очевидно, ставшая жертвой своего мужа, – не дождавшись правосудия, решила отомстить по-своему? Может быть, она восстала из могилы, как сумела восстать со дна морского? Не будем забывать, что яхта носила символическое название «Я вернусь».

Оставшиеся без ответа вопросы и побудили меня месяц назад прибыть в Керрит – небольшой городок рядом с Мэндерли. В общественных заведениях и во многих обычных домах нашлось немало людей, преклонявшихся перед Ребеккой де Уинтер. И, недовольные тем, как повернулись события, эти люди проявили желание обсудить со мной случившееся.

И через несколько дней, вооруженный новыми подробностями, я уже не имел ни малейшего сомнения в том, что было предпринято очень многое для того, чтобы тайна осталась нераскрытой. Стоя на берегу, откуда открывался вид на руины Мэндерли, я смотрел на бушующее море, где Ребекка нашла свою смерть, и у меня уже не оставалось и тени сомнения на этот счет: миссис де Уинтер умерла не своей смертью. Почему Ребекку убили? Может быть, ответ кроется в ее прошлом? Оставив в покое руины Мэндерли, я решил искать истину, изучая ее происхождение…»

К счастью, он так и не завершил начатое. Снаряд настиг его раньше. Но Эванс все же успел натворить немало бед.

Я положил голову на руки. В искаженном зеркале воспоминаний на меня смотрели смутные фигуры. Истерзанное сердце дрогнуло. Мне стало плохо.