Текст книги "Влюбленные"

Майами, в общем-то, неплохой город. Но дом, в котором мы поселились, мне не нравится. В нем полно мышей, которые надо мной буквально надсмехаются! Разумеется, я их ловлю – каждый вечер я расставляю по углам и вдоль плинтусов мышеловки-давилки, а потом всю ночь слушаю, как с лязгом срабатывают пружины. Ненавижу этот звук! Кроме того, по утрам мне приходится выбрасывать дохлых мышей. Мне не нравится, что по ночам они шуршат под диваном и бегают по комнате. Но еще меньше мне нравится смотреть на их обмякшие серые трупики. Впрочем, сколько бы мышей ни попадалось в мои мышеловки, на следующий день их становится еще больше, чем было. Тараканов в доме тоже хватает! Причем некоторые из них такие же большие, как мыши.

Подружка Хлыста мне тоже не нравится. Она очень хитрая и себе на уме. Чем-то она похожа на кошку, которую мои родители держали, когда я была маленькая. У кошки не было одного глаза, что само по себе выглядело страшновато. К тому же эта тварь просто обожала бросаться на меня из-за угла. Я была рада, когда она заползла под дом и сдохла.

Хлыстова подружка такая же, как эта кошка. Правда, на меня она не бросается (пока) и оба глаза у нее на месте, но мне она все равно не нравится. Во-первых, она очень много о себе воображает и постоянно выделывается перед нами, в особенности перед Карлом! А во-вторых, она просто ненавидит меня и Джереми. Вчера, когда она красила себе ногти на ногтях, Джереми случайно опрокинул флакончик с лаком. Всего-то капля и вылилась, к тому же я сразу ее вытерла, но Хлыстова подружка все равно ущипнула моего сына за руку. Очень больно. Джереми взвизгнул, а я бросилась на нее. На шум прибежали мужчины, они нас растащили. И это хорошо, потому что я бы, наверное, ее убила. На ручке у Джереми остался большой синяк, и на Карла это тоже подействовало. Настроение у него стало еще хуже, поэтому когда сегодня он увидел меня с фотоаппаратом, то буквально взорвался.

Старый «Полароид» я нашла в шкафу, когда устанавливала там очередную мышеловку. Хлыст сказал – я могу его взять, чтобы сделать несколько фотографий Джереми. Правда, Карл не разрешал мне нас фотографировать, но я очень хотела сделать хотя бы несколько снимков маленького Джереми.

Должно быть, меня выдал запах. В этих аппаратах содержатся разные химические вещества, которые воздействуют на фотобумагу, поэтому готовые снимки довольно сильно пахнут. Карл сразу почувствовал этот запах и застал меня с поличным. Выхватив у меня аппарат, он бил его об угол кухонного стола, пока тот не развалился на куски, и так ругался, что напугал Джереми. Мой мальчик расплакался от испуга, а Карл разорвал снимки, которые я успела сделать, и заорал, чтобы я никогда больше не смела фотографировать сына, иначе он мне задаст.

После этого инцидента Хлыст сказал, что мы, похоже, слишком загостились. Карл не возражал – мы уедем завтра. Мне не жаль покидать это мышиное гнездо, да и по подружке Хлыста я тоже скучать не стану. Единственное, что здесь было хорошо, это погода – на юге Флориды всегда тепло (прошлую зиму мы провели в Миннесоте, где я постоянно мерзла). Но жаловаться я не собираюсь. Не важно, куда мы отправимся, главное для меня – быть с Джереми.

О том, что́ я скажу Джереми, когда он вырастет и начнет понимать – его родители живут не как другие люди, потому что скрываются от закона, я боюсь даже загадывать. Конечно, я мечтаю о нормальной жизни, о том, чтобы жить всей семьей на одном месте и ни от кого не прятаться, но… Вряд ли моя мечта когда-нибудь осуществится, так что лучше вообще об этом не думать.

Карл все чаще и чаще обсуждает темы, которые меня пугают. Он говорит, что наш образ жизни не подходит для ребенка, что через несколько лет Джереми нужно будет учиться в школе и так далее, и так далее. Каждый раз, когда Карл заговаривает об этом, у меня внутри все холодеет. Я-то знаю: если он вбил себе в голову какую-то идею, то ни за что от нее не откажется! Поэтому начинаю бояться, что Карл просто бросит нашего сына – оставит где-нибудь на вокзале или автобусной станции, чтобы его отдали в приют.

В последнее время я все чаще и чаще вспоминаю тот ужасный день в Голденбранче. Это был, наверное, самый страшный день в моей жизни. Схватки были такими сильными и мучительными, что я думала – я непременно умру. А тут еще вся эта стрельба!.. Господи, как же мне было страшно!..

Когда Карл наклонился ко мне и сказал, что все наши убиты и что он должен немедленно уходить, я ему не поверила. Я не хотела верить, что он меня бросит. Кровь хлестала из меня, как из зарезанной свиньи, каждое движение причиняло мучительную боль, но он говорил совершенно серьезно… Я видела, что он говорит серьезно. Хочу ли я, спросил Карл, чтобы его убили или арестовали? И добавил, что это непременно случится, если он задержится хоть на несколько минут.

Наверное, именно тогда и решилась моя судьба. Мне было очень больно, но я тоже не хотела, чтобы меня убили или посадили в тюрьму… Наверное, это и есть трусость. Худшая разновидность трусости. Как бы там ни было, я сказала, что хочу уйти с ним.

Тот день был холодным и дождливым. Я помню, как мы бежали через лес, продираясь через мокрые кусты к поляне, где Карл прятал машину. Я так сильно прижимала к себе Джереми, что едва не задушила. Я боялась споткнуться и упасть, боялась, что он заплачет и выдаст нас, но больше всего я боялась, что, если мы отстанем, Карл нас бросит и уедет один. Мне и так повезло, что он согласился взять нас с собой.

Это было давно. Теперь мы в безопасности, и нам ничто не грозит. Но все равно каждый раз, когда я вспоминаю тот ужасный день, я плачу и плачу и никак не могу остановиться.

Глава 4

– Ну, ма-ам…

– Сначала поешь, потом можешь продолжить.

– Ну еще пять минут!..

– После обеда.

– Ну еще минуточку!..

Уперев кулаки в бока, Амелия строго взглянула на своего шестилетнего сына. Этого оказалось достаточно. Хантер покорно вздохнул.

– Ну ладно… – разочарованно протянул он и вышел из воды. – Мы так хорошо играли!..

Амелия накинула на плечи сыну мохнатое пляжное полотенце, а уголком вытерла ему с лица соленую воду.

– Вот странно, – сказала она, – стоит мне только позвать вас обедать, всякий раз оказывается, что вы «хорошо играли»!.. Почему это, ты не знаешь? А ну-ка, кто первым добежит до зонтика?

И она трусцой побежала по направлению к большому пляжному зонту, под которым они устроились. Грант был уже там и рылся в большой сумке для пикника. На половине пути Амелия немного замедлила бег, чтобы Хантер мог ее догнать, и невольно улыбнулась, глядя, как проворно старший сын работает своими крепкими ножками. Похоже, подумала она, еще немного, и ей будет уже не нужно ему поддаваться.

Песок под ногами был теплым, но не горячим. Солнце светило по-южному жарко, но с моря дул свежий ветер, и зной почти не чувствовался. Набрав полную грудь соленого морского воздуха, Амелия снова улыбнулась. Для нее этот остров был самым любимым местом на свете! Когда она приезжала сюда, все заботы отступали. Она могла позволить себе просто отдыхать, ни о чем не думая и не тревожась. Суд, адвокаты, присяжные, прокурор, необходимость стоять перед всеми и давать показания казались ей сейчас чем-то очень далеким, почти выдуманным. Мысленно Амелия еще раз поблагодарила судью за то, что та подарила ей целых пять дней отдыха. Правда, потом ей все равно придется вернуться в зал судебных заседаний, где ее подвергнут перекрестному допросу. Но это будет еще очень не скоро. Сейчас Амелия твердо решила, что не будет думать ни о процессе, ни о тех страшных событиях, которые ему предшествовали. Вместо этого она постарается хорошенько отдохнуть и насладиться последними теплыми деньками вместе с сыновьями, которые в данный момент самозабвенно потрошили съестные припасы, добираясь до сэндвичей с арахисовым маслом и джемом.

– Я хочу этот! – Грант, которому только недавно исполнилось четыре, крепко прижал к груди завернутый в пищевую пленку сэндвич, оберегая добычу от старшего брата.

Сняв свою широкополую соломенную панаму, Амелия забралась под зонтик и с удовлетворенным вздохом опустилась на циновку.

– Хантер, оставь брата в покое и возьми себе другой сэндвич, – попросила она. – Они все одинаковые.

– Абсолютно одинаковые! – подтвердила Стефани Демарко, присоединяясь к ним. – Кто хочет «Капри сан»? – добавила она, ставя на песок между мальчиками небольшую сумку-холодильник.

Эту двадцатилетнюю студентку Амелия наняла в качестве няни для своих сыновей, причем сделка оказалась выгодной для всех заинтересованных сторон. Стеф (девушка просила, чтобы ее называли именно так) училась в колледже, где готовили учителей младших классов, поэтому ей казалось, что тесное общение с двумя мальчишками будет для нее хорошей педагогической практикой. Кроме того, Стеф была родом из засушливого Канзаса, поэтому она с радостью ухватилась за возможность провести три месяца на атлантическом побережье. Для нее это было все равно что попасть в рай. Со своей стороны Амелия была очень довольна своей молодой няней, которая оказалась трудолюбивой и внимательной. К тому же Стеф была готова помогать ей все двадцать четыре часа в сутки, без всяких выходных. Именно благодаря постоянному присутствию няни Амелия смогла перебраться в коттедж на острове Сент-Нельда на все лето, вместо того чтобы приезжать сюда только на выходные. Пока няня занималась с детьми, Амелия работала в своем кабинете на верхнем этаже, а если в музее требовалось ее присутствие, ничто не мешало ей сесть на паром и отправиться в Саванну: Стеф готова была подменить ее в любой момент. Амелия была уверена, что оставляет детей в надежных руках.

Поблагодарив Стеф за принесенные напитки, Амелия в который уже раз подумала, что эту девушку, должно быть, послали ей сами Небеса. Мальчики просто обожали свою няню, хотя она и была с ними достаточно строга и умела настоять на своем: они чистили зубы, принимали по вечерам ванну, ложились вовремя спать и вообще вели себя как следует. Днем Стеф играла с ними в разные игры и даже потихоньку учила читать, писать и рисовать.

Отношения между Стеф и Амелией тоже складывались прекрасно. Две женщины очень быстро подружились и общались скорее как старые знакомые, чем как наниматель и работник.

– Не представляю, зачем ты вообще ходишь на пляж, – заметила Стеф, протягивая Амелии бутылочку ледяного чая. – Ты каждый раз так кутаешься, что становишься похожа на Лоренса Аравийского.

В ответ Амелия рассмеялась и потрогала намокший подол своего тонкого пляжного халата.

– Когда мне было столько лет, сколько тебе, я тоже любила загорать, – сказала она.

– Я, конечно, знаю, что солнечные лучи могут быть вредны, – согласилась Стеф. – Но мне нравится, когда у меня загорелая кожа.

Амелия бросила одобрительный взгляд на роскошную фигуру Стеф, прикрытую в некоторых местах миниатюрным купальничком.

– У тебя очень красивый бронзовый загар, и он тебе идет, – сказала она, и Стеф рассмеялась.

Сразу после импровизированного обеда Амелия и няня заново натерли детей солнцезащитным кремом, после чего Хантер и Грант, подхватив свои совки и ведерки, снова отправились к полосе влажного песка у самой линии прибоя.

– Только не заходите в воду без меня! – крикнула Амелия вслед сыновьям.

– Хочешь, я немного побуду с ними? – предложила Стеф.

– Спасибо, конечно, но лучше я сама. В последнее время они меня почти не видели, да и я тоже без них соскучилась. Если хочешь помочь – съезди лучше в магазин. Список покупок я оставила на столе на кухне.

– Я видела. – Девушка кивнула. – Пожалуй, я куплю еще пищевую пленку – наша закончилась. Может, нужно что-нибудь еще?

– Пожалуй, прихвати еще пару электрических лампочек. Лампа на заднем крыльце перегорела, ее нужно заменить. И… можешь не спешить. На этой неделе я много отсутствовала, и мне хочется побыть с сыновьями. Да и тебе полагается «личное время», не так ли?

– Спасибо, босс!.. – Стеф шутливо козырнула и, легко поднявшись, быстро зашагала через песчаную полосу, отделявшую коттедж от пляжа. Амелия снова надела свою панаму и присоединилась к Хантеру и Гранту. Втроем они зашли в воду, чтобы немного поиграть в мяч.

– Мне казалось, этот мяч сдулся, – заметила она, бросая яркий оранжево-желто-синий мяч старшему сыну. В последний раз Амелия видела мячик дня три назад – он валялся в углу веранды такой жалкий и скукоженный.

– Он починился, – сообщил Хантер.

– А ты поблагодарил Стеф за то, что она его заклеила? – спросила Амелия.

– Это не она. Он сам починился. Смотри, как я умею! – И он рыбкой нырнул в набежавшую на берег волну. Грант попытался повторить прыжок, но шлепнулся в воду животом, подняв тучу брызг.

Мальчишки возились и плескались на мелководье, пока не устали. Потом они вышли на берег и стали строить из песка средневековый за́мок – с зубчатой стеной, башенками и рвом, который сразу заполнялся морской водой.

– Это чтобы защищать замок от врагов? – поинтересовалась Амелия.

– И от драконов, – ответил Грант.

Хантер закатил глаза.

– Глупый! Никаких драконов не бывает!

– Нет, они есть!

– Не смей называть своего брата глупым, – вмешалась Амелия. – Никогда! Понятно?

– Поня-ятно… Только скажи ему, что драконы – это выдумки.

– Выдумки или нет, но этот ров их точно задержит, – дипломатично заметила она.

Какое-то время спустя они вернулись под зонт и легли на циновку, и Амелия стала читать им сказку. Она прочла одну и начала вторую – из другой книжки, но прежде чем она закончила, Грант уснул, удобно положив голову к ней на колени. Какое-то время спустя Хантер перевернулся на живот и, опустив голову на руку, тоже задремал.

Отложив книгу в сторону, Амелия долго смотрела на сыновей – на свое главное и единственное сокровище. У Хантера были темные, вьющиеся волосы, как у ее отца. У Гранта волосы были прямыми и более светлыми, с легкой рыжиной, как у нее. Глаза у обоих были голубыми, и Амелия уже не раз благодарила за это прихотливые законы наследственности. Меньше всего ей хотелось, чтобы глаза у ее сыновей были карими, как у Джереми. Правда, когда-то глаза мужа ей очень нравились, но это было очень давно – целую жизнь назад, еще в те времена, когда Джереми еще умел смотреть на нее с любовью и обожанием. С тех пор действительно прошла целая жизнь, нет – целая вечность. Во всяком случае, когда Джереми смотрел на нее в последний раз, в его глазах она читала только ненависть и гнев.

Поежившись, как от холода, Амелия постаралась отогнать от себя непрошеные мысли и стала любоваться морем. Потом она откинулась на спину и, обняв сыновей обеими руками, заснула.

* * *

На ужин были спагетти болоньезе. Пока дети ели, Амелия спросила у Стеф, не она ли починила мяч.

– С этим мячом какая-то странная история, – ответила няня, помогая Гранту накрутить макароны на вилку. – Вообще-то я его выбросила пару дней назад. Но вчера он снова оказался на веранде – аккуратно заклеенный и надутый. Я думала, это ты сделала.

– Нет, не я… – Амелия слегка пожала плечами. – Действительно странно! Не мог же он сам себе заплатку на бок налепить?!

– Это, наверное, Берни, – отмахнулась Стеф небрежно. В данный момент ее куда больше беспокоили макароны, которые Грант уронил на скатерть, чем тайна починенного мяча.

Когда ужин был закончен, Амелия сказала:

– Если ты уберешь со стола, я сама детей выкупаю.

– Ты уверена? Прибраться – минутное дело, а вот купать этих пиратов задачка потруднее.

– Это верно, – улыбнулась Амелия. – Но я слишком по ним соскучилась. На этой неделе мне, честно говоря, было не до них: даже когда я была здесь, то большей частью все равно думала о другом.

– Я понимаю… – Стеф сгрузила грязные тарелки в раковину и добавила нерешительно: – Сегодня в местной газете опубликовали подробный отчет о процессе и… и о твоих показаниях. Я на всякий случай купила один экземпляр – вдруг ты захочешь посмотреть.

– Нет, не захочу, – заверила Амелия. – Всю неделю я даже телевизор выключала, когда передавали новости. Все, что мне нужно знать об этом деле, я знаю, а домыслы журналистов меня не интересуют.

И она велела сыновьям идти наверх. Хантер и Грант немного поныли, но послушались. Совсем скоро оба сидели в ванне, и Амелия опустилась рядом на колени, чтобы самой отмерить и растворить в воде нужное количество шампуня (мальчики частенько злоупотребляли этим средством, так что белоснежная гора пены поднималась чуть не до потолка ванной комнаты). Прежде чем опустить руку в воду, Амелия машинально попыталась снять часы, но обнаружила, что их нет на запястье.

Черт!

Часы были сравнительно дешевыми – без бриллиантов и прочих наворотов, – но они были до́роги Амелии как память об отце. Дэвис Нулан подарил их ей незадолго до смерти, и она ими очень дорожила. Разглядывая голое запястье, Амелия попыталась прикинуть, где она могла их потерять. Может, машинально сняла, когда готовила сэндвичи на обед? Или положила в пляжную сумку, прежде чем бежать с мальчиками в воду? Возможно, так и было. Но Амелия не зафиксировала в памяти что-либо подобное.

Ее размышления прервала голубоватая струя жидкого мыла, вылетевшая из флакончика прямиком ей на рубашку. Дети не теряли времени даром. Увидев, что мама задумалась, завладели пластиковой бутылочкой с яркой наклейкой.

– Ну, хватит! Успокойтесь!..

Когда купание закончилось, Амелия была мокра с ног до головы. Она проследила за тем, как дети почистят зубы, одела обоих в пижамки и выслушала их вечерние молитвы. Когда наконец Амелия погасила в спальне свет, сил у нее оставалось совсем чуть-чуть. Их едва хватило на то, чтобы спуститься в кухню и подкрепиться стаканчиком охлажденного белого вина. В кухне она застала Стеф, перекладывающую посуду в буфете.

– Я где-то посеяла свои часы, – сказала Амелия, доставая из холодильника бутылку и наливая себе вина. – Они тебе не попадались?

– Нет, но если я их где-нибудь увижу…

– А-а, найдутся! – Амелия сделала глоток вина и даже зажмурилась от удовольствия. – Ты и так постоянно мне помогаешь. Может, увеличить тебе зарплату?

– Нет-нет, мне хватает! – рассмеялась Стеф. – Но вот если бы ты сегодня отпустила меня на пару часиков, я была бы тебе очень признательна.

– Конечно, Стеф. Можешь даже взять мою машину.

– О, огромное спасибо! Ездить ночью на велосипеде не очень-то приятно.

– А куда это ты собралась, если не секрет?

Стеф хихикнула.

– На этом острове не так много мест, где приличная девушка могла бы расслабиться.

Амелия кивнула. Сент-Нельда был маленьким островом, который соединяла с континентом паромная переправа, поэтому именно около пристани сосредоточилась вся островная инфраструктура: универмаг, контора по прокату лодок и катеров, заправочная станция, где торговали как автомобильным бензином, так и топливом для лодочных моторов. А кроме того, магазин рыболовных снастей, почта, офис риелторской фирмы, работавший, впрочем, только по выходным, когда на остров валом валили отдыхающие. И конечно, кафе́ и бар под названием «У Микки». Кафе закрывалось сравнительно рано, поэтому бар оставался единственным местом, где кипела ночная жизнь.

– Поедешь к «Микки»? – догадалась Амелия, и Стеф кивнула. – Неужели познакомилась с каким-нибудь красавцем-мачо?

Стеф снова хихикнула и порозовела.

– Может быть.

– А как зовут этого твоего мистера Может Быть?

– Дирк.

– Дирк? Чем он занимается?

– Точно не скажу. Кажется, ловит рыбу или, может быть, возит приезжих рыбаков туда, где клев лучше. А может, просто обслуживает лодочные моторы.

– Так, значит, он местный? Как его фамилия? Может быть, я знакома с ним или с кем-нибудь из его родных?

Стеф покачала головой:

– Нет, Дирк здесь первый сезон.

– Познакомишь?

– Там видно будет… – Стеф улыбнулась, но сразу посерьезнела: – А ты правда не против, что я немного развлекусь? Как ты будешь тут одна?

– Думаю, что справлюсь. Мне было восемнадцать, когда папа впервые разрешил мне отдыхать здесь в полном одиночестве, так что я привыкла.

– Я не о том. Все-таки у тебя была тяжелая неделя.

– Ничего страшного. Вот приму горячую ванну, и усталость как рукой снимет. – Амелия отсалютовала Стеф бокалом. – Спасибо за заботу, но…

– Что ж, горячая ванна – это действительно то, что надо, – согласилась Стеф и, взяв со столика сумочку, сняла с крючка автомобильные ключи (только сейчас Амелия обратила внимание, что няня не только надела новые джинсы, но и накрасила ресницы). – Ладно, я все равно постараюсь не слишком задерживаться.

Она направилась к задней двери, и Амелия пошла за ней, чтобы закрыть замок. Увидев, что крыльцо ярко освещено, она сказала:

– Спасибо, что заменила лампочку.

Стеф, которая уже спустилась со ступенек и направлялась к автомобилю, остановилась.

– Я ее не меняла. Должно быть, лампа разболталась в патроне и погасла, а потом ее раскачал ветер, и она снова включилась. Так бывает.

Стеф села в машину и уехала, а Амелия еще долго стояла на пороге. Одной рукой она держалась за дверной косяк, а другую непроизвольно прижала к сердцу, которое билось так часто, что, казалось, готово было выскочить из груди. Она точно знала, что лампа над задним крыльцом не могла включиться по мановению волшебной палочки, потому что своими руками выкрутила ее из патрона и, убедившись, что вольфрамовый волосок внутри перегорел, выбросила в мусорное ведро.

* * *

Загадочная электрическая лампочка и непонятным образом «починившийся» мяч занимали Амелию не слишком долго. Куда больше ее заботило, где именно она могла оставить часы. Как только Стеф уехала, Амелия отправилась в хозяйственную комнату и несколько раз тщательно просмотрела содержимое пляжной сумки. Но сколько она в ней ни рылась, так ничего и не нашла. Потом она проверила кухонный подоконник и полочку рядом с раковиной, куда иногда клала часы, собираясь мыть посуду, и даже заглянула в мусорное ведро. Убедившись, что часов нигде нет, Амелия поднялась наверх и окинула придирчивым взглядом свою спальню и ванную комнату, уделив особое внимание корзине с грязным бельем. Оттуда она извлекла пару кубиков от детского конструктора «Лего», однако никаких других посторонних предметов среди использованных наволочек и простыней не оказалось.

Присев на краешек кровати, Амелия попыталась восстановить в памяти события сегодняшнего дня. Она отчетливо помнила, как натянула купальник, надела сверху пляжный халат и застегнула на руке часы. Потом они с детьми отправились на пляж, и… Кажется, она все-таки обронила часы на берегу…

Поднявшись, Амелия потихоньку заглянула в детскую спальню и, убедившись, что оба мальчугана крепко спят, вернулась в кухню. Отыскав в ящике буфета электрический фонарик, она проверила заряд батареек и бесшумно вышла из дома.

Дощатая дорожка, которая вела от дома к пляжу, была не слишком широкой – фута два или около того. Старые доски давно рассохлись и потрескались, и Амелия не разрешала детям бегать по дорожке босиком, чтобы те не занозили или не прищемили ноги. Сама она, однако, не боялась ходить по старым доскам без обуви – Амелия отдыхала в коттедже уже много лет и успела выучить каждую щелочку, каждый сучок. Кроме того, за эти годы ее подошвы успели в достаточной степени затвердеть, чтобы она могла не бояться мелких заноз. Пожалуй, теперь ее мог бы серьезно поранить только вылезший из старых планок гвоздь.

В свете фонарика замаячили пучки меч-травы на вершинах дюн. Ее стебли негромко шуршали, склоняясь под порывами ветра, и Амелия невольно подумала о том, как хорошо знаком ей этот звук. Она помнила его еще с тех пор, когда отец, сидя на веранде на качелях, предупреждал ее беречься медуз. И даже еще раньше: с тех пор, когда мать, что-то мурлыча себе под нос, чистила свежие персики для фруктового пирога. И сегодня трава все так же шелестела, и все так же над морем взошла луна. Правда, даже если бы ночное светило успело подняться достаточно высоко, толку от него было бы мало. Сегодня луна напоминала тоненький серпик, почти не дававший света; ее отец, бывало, называл такую луну «обрезком божественного ногтя».

Сама того не заметив, Амелия поддалась ностальгии по давно прошедшим временам, которая оказалась намного сильнее, чем ласковый ночной прибой. Морские волны негромко шипели, накатываясь на берег, и, отступая, оставляли на мокром песке белые разводы, которые в пляшущем свете фонарика напоминали тонкое, как паутина, кружево. Белели в темноте торчащие из песка острые обломки раковин. Стараясь не наступать на них, Амелия прошла вдоль са́мой линии прибоя, высматривая, не блеснет ли где-нибудь золотой браслет.

Но часов нигде не было. Амелия развернулась и двинулась в обратную сторону, ориентируясь на свет в окнах коттеджа. На этот раз она шла, держась несколько дальше от линии прибоя, где песок был почти сухим. Однако и там ее поиски не принесли результата. Наконец Амелия осознала тщетность своих усилий. Если она обронила часы здесь, их, должно быть, унесло в море приливом или так забросало песком, что найти их можно только с металлоискателем, которого у нее, конечно, не было. Несмотря на это, Амелия продолжила поиск на берегу в том месте, где днем стоял их зонтик от солнца. Она довольно скоро отыскала в песке углубление, оставшееся от центральной опоры, и, опустившись на колени, запустила руки в песок, но нашла только несколько некрупных камней.

В конце концов Амелия выпрямилась, рассеянно потирая правой рукой левое запястье, на котором обычно носила часы. Ну почему, почему она не потеряла что-нибудь другое?! Мать когда-то учила ее никогда не плакать из-за потерянных или сломанных вещей, как бы жалко их ни было и сколько бы они ни стоили, однако сейчас глаза Амелии защипало от подступивших слез. В конце концов, это были не просто часы – с ними у нее была связана живая память об отце. Даже если бы она купила новые, точно такие же, ей не стало бы легче. Часы, которые она потеряла, нельзя было заменить ничем, как нельзя было вернуть тех, кто умер.

С сожалением вздохнув, Амелия выпрямилась во весь рост и, повернувшись к океану, долго смотрела на воду и на луну. Она до сих пор скучала по матери. Но это была хорошо знакомая, почти привычная тупая боль, поскольку мама умерла уже очень давно. А вот рана, оставленная в ее сердце гибелью отца, все еще саднила.

Внезапно, как это нередко бывало, Амелия почувствовала себя очень одинокой.

Одинокой, но… не в одиночестве.

Охваченная совершенно необъяснимым страхом, она быстро обернулась. Отдыхающие – те, кто приезжал на остров на все лето – к Дню труда уже разъезжались по домам, поэтому выстроившиеся вдоль побережья коттеджи, включая дом ее соседа Берни, оставались темными и мрачными. Нигде не видно было ни огонька: поблизости не горел ни один костер, да и вдалеке в море она различила топовые огни только одной лодки или катера, который болтался на якоре довольно далеко от берега. Ветер тоже не доносил никаких звуков – ни музыки, ни смеха, вполне обычных для летнего сезона. И все же Амелия кожей чувствовала, что она не одна.

Это ощущение было настолько отчетливым, что у нее по спине пробежали мурашки. Хотя она и пыталась уверить себя, что во всем виноват дующий с моря холодный ветер. Подавив в себе иррациональное желание погасить фонарик, Амелия быстро зашагала по направлению к дощатой дорожке. Непроизвольно она все ускоряла шаг, и к тому моменту, когда перед ней появились ярко освещенные ступени крыльца, Амелия уже почти бежала. Тяжело дыша и поминутно вытирая покрытый испариной лоб, она ворвалась в дом и, захлопнув за собой дверь, задвинула тяжелый железный засов. Ее тревога была столь велика, что, не дав себе ни минуты передышки, Амелия обошла комнаты первого этажа, хотя и не могла объяснить себе, что или кого она рассчитывала там обнаружить. Впрочем, убедившись, что окна на первом этаже не просто закрыты, но и заперты, Амелия немного успокоилась и даже почувствовала легкое смущение от того, что так легко поддалась панике. Взяв себя в руки, она прошла на кухню и налила себе еще бокал вина. Держа его в руках, Амелия поднялась в детскую. Сыновья крепко спали, и она с облегчением выдохнула. Допив вино, Амелия пошла к себе и легла.

Но заснуть ей никак не удавалось. Только несколько часов спустя, когда снаружи раздался приглушенный рокот двигателя и она услышала, как Стеф почти бесшумно поднялась к себе в комнату, Амелия сумела наконец закрыть глаза и забыться тревожным сном.

* * *

– Тук-тук? Можно?.. – Прежде чем Амелия успела отозваться, дверь черного хода отворилась, и в щели показалась растрепанная седая шевелюра. – Кто-нибудь есть дома?!

– Берни!

– Дядя Берни!

Выскочив из-за стола, за которым они завтракали, Хантер и Грант бросились навстречу соседу. Обоих привлек огромный пластиковый пакет, который тот держал в руках.

– Что ты нам принес, дядя Берни? – наперебой кричали мальчики. – Скажи скорее – что?!

– Эй, молодые люди! Не забывайте о хороших манерах! – одернула их Амелия.

Берни рассмеялся.

– Ничего страшного, ничего страшного… Я действительно кое-что принес твоим ребятам. Только пусть сперва чемпионы доедят завтрак, тогда и получат!..

Амелия благодарно кивнула, а Хантер и его младший брат бросились обратно и стали торопливо запихивать за щеки овсянку на молоке.

– Выпьешь с нами кофе, Берни? – предложила Амелия.

– Спасибо, с удовольствием. Да сиди, я уж сам… Поди, не в первый раз, верно? – И он подошел к буфету, где на верхней полке хранилась его личная кружка с отбитой ручкой. У Берни были больные ноги; одну из бедренных костей ему даже заменили титановым стержнем, поэтому он всегда ходил немного враскоряку. Амелии показалось, что сейчас Берни прихрамывает даже больше обычного. Что ж, старость не радость, подумала она с сочувствием.

Берни налил себе кофе и подсел к столу.

– А я уж хотела на тебя обидеться, – сказала Амелия с улыбкой.

– Это еще за что? – удивился старик, дуя на свой горячий кофе.

– Подумала, что, пока я была в Саванне, ты уехал. – Зимой Берни жил где-то в Северном Мичигане.

– Не попрощавшись с тобой? Да ни за что!

– Вчера вечером у тебя было темно.

– Вчера я весь день собирал вещи, потом прибирался… Устал как собака, вот и лег пораньше.

– Понятно. – Амелия кивнула. – Разве фирма, у которой мы снимаем дома, не делает генеральную уборку после отъезда жильцов? У нее есть для этого специально обученные люди. Зачем же было самому напрягаться?

– Я знаю, просто не хочу оставлять после себя свинарник. Не люблю, когда посторонние люди роются в моем мусоре.

– Тогда почему не позвал на помощь меня или Стеф?

Берни улыбнулся:

– Я видел вас на пляже, и мне показалось, вы прекрасно проводите время. Не хотелось вас отвлекать.