Текст книги "Нечаянный поцелуй"

Сара Беннет
Нечаянный поцелуй

Пролог

Лондон

Зима, начало 1075 года

– Леди Дженова просит лорда Генриха Монтевоя прибыть к ней в Ганлингорн.

Лорд Генрих вздохнул, слушая пронзительный голос гонца, серьезного молодого человека в мешковатых штанах.

– …прибыть к ней в Ганлингорн, – продолжал гонец, – как только ему позволят это его дела при дворе.

Генрих отправил гонца подкрепиться и подумал, что он вовсе не против навестить леди Дженову. Он знал ее с давних пор и относился к ней с сердечной теплотой. Когда-то она состояла в браке с двоюродным братом короля, но потом овдовела. Даже если бы король не благоволил ей, этот брак сам по себе сделал бы ее важной персоной. Но в настоящий момент лорд Генрих просто не мог навестить леди Дженову, поскольку это нарушило бы его планы.

В настоящее время короля Вильгельма не было в Лондоне. Он находился по другую сторону Ла-Манша, где усмирял мятежников в Мене и наводил порядок в своих делах в Нормандии. Многие влиятельные вельможи Англии собрались при дворе. Назревал заговор. Охваченные алчностью, бароны, соперничая друг с другом, стремились захватить побольше земли и побольше власти.

Обстановка накалялась. Опасения Генриха были небеспочвенны.

Порой ему хотелось уехать, оставив этот кипящий котел. Однако Генрих всегда стремился находиться в гуще событий и знать, что происходит и с кем, чтобы, используя свою смекалку и ум, решать запутанные проблемы королевства. Его никогда не прельщала уединенность деревни, а до Ганлингорна, располагавшегося к юго-западу от Лондона, было четыре дня пути.

Генрих обожал принимать участие в светских развлечениях. Ему доставляла удовольствие умная беседа, хорошее вино и обольстительные женщины. Красавец с ясными голубыми глазами, лорд Генрих считался едва ли не самым привлекательным мужчиной Англии. Но всегда относился к этому с юмором, особенно сейчас, в свои тридцать четыре. Генрих являлся неотделимой составляющей частью королевского совета Вильгельма. Помня об этом, могущественные бароны взирали на него либо как на проницательного друга, к которому можно обратиться в трудную минуту, либо как на того, кого следует остерегаться, если вынашиваешь преступные замыслы против короля.

Генрих также стяжал славу завидного любовника, и мало кто из дам мог устоять перед искушением похвастать перед подругами столь знатной добычей.

Дженова была единственной, кого не соблазняло его красивое лицо. Она не видела в нем ни лакомой добычи, ни хитрого противника. Поэтому Генрих питал к ней симпатию, и ему было легко с ней. С ней он мог оставаться самим собой, с ней он мог быть Генри.

Во время его последнего визита Дженова отправила его домой со снисходительной улыбкой и напутствием вести себя прилично. Генрих рассмеялся, поцеловал ее пальцы и ушел не оборачиваясь. Вел ли он себя прилично? Сам он отвечал на этот вопрос положительно, сознавая, правда, что некоторые его поступки Дженова не одобрила бы. Но чего она от него ожидает? Она смотрела на него, как если бы была небожительницей, а он – непокорным смертным, который, по ее мнению, обязан подняться на головокружительные высоты, но, увы, не дотягивающий до установленной планки. Все же Дженова прощала ему его ошибки и принимала его таким, каков он есть.

Такой друг – мужчина или женщина – был настоящей редкостью.

Генрих снова вздохнул. Конечно, ему следует к ней поехать. Дженова не стала бы его звать, если бы не нуждалась в нем. Если он выедет завтра на рассвете, то через четыре дня будет в Ганлингорне, при условии что погода не подведет. До этого времени у него оставалось несколько часов, что позволяло закончить при дворе любые дела. Проконтролировать ситуацию и связаться с ним в случае необходимости сможет его преданный телохранитель Леон. Это даст Генриху возможность освободить сегодняшний вечер, чтобы нанести визит своей нынешней любовнице Кристине.

Вряд ли в Ганлингорне удастся найти женщину, подобную Кристине. Да и неловко заводить амурные дела с фрейлинами Дженовы. Она, как ему казалось, с чрезмерной строгостью относилась к заезжим господам, соблазнявшим ее фрейлин, особенно если эти фрейлины стремились быть соблазненными.

Генрих снова прокрутил эту мысль в голове. Странные это были отношения, что связывали его с Дженовой, и все же весьма удобные. Она любила своего мужа Мортреда и вот уже два года, как оплакивала его кончину. Генрих заметил, что со смертью Мортреда в зеленых глазах Дженовы померк блеск. Словно в ее душе воцарилась ночь.

Их сыну, вероятно, уже исполнилось пять лет. Генрих попытался вспомнить, как мальчик выглядит, и не смог; он почти не обращал на него внимания, разве что раз или два поздоровался и погладил по головке. На самом деле дети очень мало его интересовали, им не было места в его жизни. А что до обзаведения собственным потомством…

Генрих поежился. Он не хотел нести ответственности. Особенно после того, что произошло с ним самим в детстве.

Прогнав мрачные мысли, Генрих вновь задался вопросом: что за нужда возникла у Дженовы, потребовавшая его немедленного присутствия? Может, ее сын захворал? Или она сама слегла? Но тогда она бы прямо об этом упомянула. Может, ей понадобился его совет? Генрих усмехнулся собственным мыслям. Для Дженовы он всегда был Генри, к которому она относилась вполне дружелюбно, снисходительно и даже с некоторым пренебрежением. Но никогда не воспринимала его всерьез.

Впрочем, Генрих давал Дженове советы по важным вопросам: делам, связанным с землей, управлением имением, укреплением его обороны; она воспринимала их с благодарностью. Дженова, безусловно, доверяла ему, нисколько не сомневаясь, что он лучше знает, как выжить в мутных водах Англии короля Вильгельма. Но однажды, когда он попытался сказать ей, что красное платье идет ей больше, чем желтое, она смеялась до слез, блеснувших в ее зеленых глазах.

– Уж не пошел ли ты в дамские горничные, Генри? – спросила она наконец. – Может, мне стоит попросить тебя присылать мне со двора доклады о том, что в моде. Или ты продемонстрируешь мне наимоднейший головной убор? – весело тараторила она.

Генрих старался не обижаться. Они знали друг друга с детства, и для Дженовы он всегда будет оставаться тем мальчиком, который ходил за ней по пятам и к которому следует относиться с нежной снисходительностью.

Ее отношение к себе он находил удручающим и в то же время странно утешительным.

– Рейнард! – крикнул Генрих.

Рейнард поступил на службу к лорду Генриху из дома лорда Радульфа в прошлом году.

– Да, милорд? – вздрогнул Рейнард, дремавший у очага, и поднял голову.

В этот момент он напоминал большого лохматого пса. Его темные глаза казались сонными, однако Генрих знал, что Рейнард вовсе не увалень, как это могло показаться со стороны.

– Завтра с первым светом мы отправимся на юг, в Ганлингорн. Подготовься к отъезду. Не думаю, что наш визит затянется надолго.

– Кто там, в Ганлингорне, милорд? Генрих улыбнулся.

– Старый друг, – ответил он, вдруг осознав, что с нетерпением ожидает этой поездки.

Слишком давно он не видел Дженову. Слишком давно.

Глава 1

Погода стояла не такая уж скверная. Их обступал стеной тянувшийся к югу от Лондона Андеридский лес. Генрих предусмотрительно взял проводника, чтобы помог им благополучно пробраться сквозь лесную чащу. Накануне выпал снег, но покров его был недостаточно глубок, чтобы замедлить продвижение.

Кутаясь в толстый, подбитый мехом плащ, Генрих с тоской вспоминал Кристину, ее длинные темные волосы, сбегавшие волной по гладкой белой спине, когда в последний вечер она наливала ему из кувшина вино. Ее движения были грациозными и плавными. Повернувшись к нему, она улыбнулась. В накидке из черных кудрей вместо одежды она представляла собой соблазнительную картину.

Он не любил ее, она тоже не была влюблена. Любовь не входила в условия их негласного договора. Как и с другими подобного рода женщинами. Они удовлетворяли его потребности и доставляли ему удовольствие. Кристина была не глупа, но ее ум нисколько не интересовал Генриха. Главное – она устраивала его в постели. А Кристину, дочь амбициозного мелкопоместного дворянина, вполне удовлетворяли ее великолепные комнаты, изысканные туалеты и драгоценности.

– Мне нужно завтра уехать, – поставил он ее в известность, потягивая вино.

Она вскинула ресницы:

– И далеко, милорд?

– На юго-запад, в Даунс[1]1
  Гряда меловых холмов


[Закрыть], Кристина. В местечко под названием Ганлингорн.

Она округлила глаза:

– О, милорд, мне бы не хотелось покидать Лондон! Там в глухомани одни дикари!

Генрих улыбнулся:

– В таком случае оставайся здесь до моего возвращения.

Судя по выражению ее лица, Кристина испытала явное облегчение. Вспоминая об этом потом с кривой усмешкой, Генрих подумал, что Кристина не имела ни малейшего желания разделить с ним опасности пути.

Почему женщины такие ненадежные? Они охотно забираются к нему в постель, но ни одна из них не горюет в момент расставания. Быть может, он в этом виноват? Не вполне удовлетворяет их? Но Генрих знал, что это не так. Он всегда доставлял женщине удовольствие. А когда отношения изживали себя и они уходили, то почти всегда сохраняли взаимную нежность. Нет, проблема заключалась в чем-то еще. Чего-то женщинам в нем не хватало последнее время.

Но чего именно?

В молодости он не задумывался над этим. Хотел лишь одного – сластолюбивую женщину в постели. Но теперь… «Должно быть, я старею», – подумал он с отвращением. Или, может, на него плохо влияли примеры Радульфа и Лили, Гуннара и Розы, Айво и Брайар. Они просто купались в счастье и любви и ничего больше не хотели.

И Генрих почувствовал себя одиноким. Впервые в жизни.

Любовь?

В его сердце жил темный страх. Любить означало делиться с другим человеком всеми своими секретами и рассчитывать на понимание. Это означало давать больше, чем он был готов или, возможно, в состоянии дать.

В возрасте пяти лет Генрих остался практически сиротой. В тринадцать стал настоящим мужчиной. Но никогда не видел в любви смысла жизни.

«Ну не встретил я ни Лили, ни Брайар. Что из того?» – спрашивал он себя сердито. Зато он обладал тем, чему завидовали другие мужчины. Прекрасной внешностью и состоянием. К нему прислушивался король, любая женщина была бы счастлива прийтись ему по нраву.

Любовь!

Он не располагал временем для любви; любовь его ничуть не волновала. Именно поэтому он предпочитал легкие связи с женщинами вроде Кристины.

Во главе отряда своих воинов Генрих продолжал движение, углубляясь в зимний лес. Его путь лежал через плодородный Уилд в открытый всем ветрам Даунс. Здесь среди меловых утесов брала начало речка Ганлингорн. Постепенно расширяясь и набирая силу, она вела их в долину Ганлингорн. Зимние дожди превратили пруды в маленькие озера, и заливные луга, несмотря на холодную погоду, кишели жизнью. Генрих проследил взглядом за длинноногой водяной птицей, летевшей низко над серой гладью. К ней тут же присоединилась стайка мелких коноплянок. В Ганлингорне всегда хватало корма как в лесу, так и в водоемах. До прихода норманнов жизнь здесь протекала в счастье и изобилии, и при леди Дженове мало что изменилось. В этом плане Ганлингорн воистину представлял собой маленький рай.

Возвышаясь над долиной, на высоком холме стоял ее замок. С наивысшей точки крепости можно было видеть скалы английского побережья и даже море, по которому прибыли норманны, чтобы завоевать страну.

Главная башня была возведена из бревен, вытесанных из стволов деревьев, срубленных в лесу, что окружал долину Ганлингорн. Могучие деревянные укрепления вокруг башни недавно перестроили. Дерево заменили местным камнем. Строительство мрачного вида ворот со сторожевой башней уже завершили. К защите своего имущества Дженова относилась с особым рвением. Переделать укрепления на каменные предложил Дженове Генрих во время своего последнего визита в Ганлингорн. Видя теперь собственными глазами, что она приняла его совет к сведению, он испытал неожиданный прилив радости.

При упоминании его имени тяжелые ворота Ганлингорна с легкостью отворились, и Генрих въехал со своими людьми во внутренний двор. Окидывая его взглядом, он кивал в ответ на несущиеся со всех сторон радушные приветствия занятых своими делами обитателей замка. Здесь его знают. И любят, подумал он. Он словно вернулся домой. Со странным щемящим чувством в груди Генрих вдруг осознал, что Ганлингорн и впрямь является для него чем-то вроде дома, семьи.

Слуги в большом зале встретили его низкими поклонами, приглушив голоса до шепота. Но Генрих едва удостоил их вниманием, всецело предавшись окутавшему его теплу и радушию Ганлингорна и знакомому аромату жарящегося мяса, доносившемуся из кухни. Генрих почувствовал, что начинает расслабляться. Напряжение уходило из его скованных плеч, как будто кто-то развязал стягивавшие их узлы. В Лондоне он никогда не расслаблялся. Это было бы небезопасно и неблагоразумно. Но здесь, в Ганлингорне, необходимость постоянно оставаться начеку сменилась ощущением покоя.

Генрих больше не владел собой: его лицо невольно расплылось в улыбке. Направившись к ревущему в очаге огню, он принял из рук одного из слуг Дженовы подогретое вино. Осушив кубок залпом, он ощутил, как по телу растекается тепло. Сбив с сапог снег, потопав ногами, он начал стаскивать тяжелые перчатки. Обнюхивая гостя с дружелюбным любопытством, вокруг него собралась свора собак, обитавших в замке.

– Генри! – услышал он голос Дженовы.

Только сейчас Генрих осознал, как сильно по ней соскучился. Не догадывался, каким теплом согреет его сердце ее облик, пока не обернулся.

Ему навстречу шествовала леди Дженова. Ее фигуру изящно облегало платье цвета зеленого мха, изысканно колыхаясь в такт шагам подолом кремовой нижней сорочки. Ее стройные бедра обнимал низкий золотой пояс, украшенный драгоценными камнями. На тонких пальцах мерцали кольца. С головы на плечи струилась шелковая белая вуаль. Даже с противоположного конца зала Генрих видел зеленые глаза, сиявшие улыбкой.

Не без удивления для себя Генрих заметил, что почему-то раньше никогда не обращал внимания на молочную белизну ее бархатистой кожи. Еще он знал, что под вуалью скрываются роскошные вьющиеся каштановые волосы, в которые так и хочется зарыться пальцами. Ее глаза цвета манящей густой лесной зелени обрамляли длинные темные ресницы, и над ними вздымались дуги тонких бровей. Такие глаза… они и впрямь были замечательные. Интересно, темнеют ли они от страсти, когда ее обнимают мужские руки?

Дженова богата, и у нее наверняка нет отбоя от поклонников. И не только из-за наследства. Дженова необычайно привлекательна.

Хотя Генрих знавал очень много красивых женщин, он вдруг понял, что в Дженове есть нечто такое… что-то особое, чего не замечал раньше.

– Я не ждала тебя так скоро, – промолвила Дженова.

– Я не счел нужным посылать гонца с предупреждением. Я бы все равно прибыл раньше.

Она крепко обхватила его ладони своими прохладными пальцами и улыбнулась, глядя ему в глаза.

На мгновение – и только на мгновение – ему показалось, будто она проникла в его грудь и сжала сердце. Генрих на миг зажмурился, чтобы стряхнуть с себя странное наваждение. Он поднес ее пальцы к губам и вновь удивился, осознав, что это доставляет ему удовольствие. Он наслаждался даже исходившим от нее запахом. Подняв взгляд, он заметил в зелени ее глаз пляшущие огоньки.

– Я полагала, ты занят при дворе, Генри, и вряд ли приедешь. К тому же поглощен своими интригами.

– Для меня нет ничего важнее твоих желаний, Дженова, – ответил он вежливо, на этот раз не погрешив против истины.

Она рассмеялась. Дженова никогда не принимала его комплименты всерьез, подумал он с досадой, но в следующий момент улыбнулся собственной глупости. Ведь это Дженова. Не все ли ему равно, верит она или не верит его комплиментам?

– Ты хорошо выглядишь, – заметил он.

Она была высока ростом для женщины, ибо смотрела ему в глаза, не поднимая головы.

– Я хорошо себя чувствую, – ответила она. – Идем, Генри, посидишь со мной немного. Как только часовые сообщили мне, что увидели тебя, я велела стряпухе приготовить поесть. Еще я знаю, что ты пожелаешь принять горячую ванну, так что она к твоим услугам, как только будешь готов. Видишь, не такие уж мы здесь варвары.

– Рад это слышать.

Она состроила ему гримасу и отвернулась. Генри последовал за ней. Ее юбки слегка колыхались в такт шагам, линия спины была прямой и грациозной. Ее облик не мог не радовать глаз, но Генрих сказал себе, что больше всего в данной ситуации его радует другое – он не желает ее как женщину. В нем не возникла настоятельная потребность переспать с ней, сделать ее своей. И это действовало успокаивающе. Только сейчас Генри это оценил.

Дженова проводила его к алькову, частично загороженному расшитой ширмой. Грациозно сев, она аккуратно разложила вокруг себя юбки. Генрих опустился рядом, с улыбкой наблюдая за ней. Она, казалось, избегала смотреть ему в глаза. Что сделала она такого, о чем затруднялась сказать старому другу?

– Ты послала за мной, и вот я здесь. Скажи мне теперь, Дженова, в чем дело? – Генрих с трудом скрывал нетерпение.

Она подняла на него взгляд, и в ее зеленых глазах отразился блеск возбуждения и тревоги.

– Генри, о, Генри, я собираюсь снова выйти замуж.

Генрих уставился на нее в изумлении и не нашелся что сказать, хотя это было на него не похоже. Но что еще хуже, его обуревали самые противоречивые чувства. Казалось, клубок змей сжал ему грудь.

Почему эта новость так ошеломила его? Дженова любила Мортреда, но после его кончины прошло два года. Желающих вступить с ней в брак наверняка было предостаточно, однако Дженова призналась Генриху, что не собирается больше выходить замуж. Учитывая ее родство с королем, она вполне могла остаться вдовой. Благосклонность короля сослужила ей добрую службу. Дженова оставалась вдовой и управляла своими землями как заблагорассудится.

Генрих попытался привести свои мысли в порядок. Может, его просто обеспокоило ее благополучие? Скорее всего, решил он с облегчением, взглянув на нее.

Дженова хмурилась. Меж тонко очерченными бровями пролегла едва заметная морщинка.

– Ты как будто не рад этому, Генри? – язвительно промолвила она. – А ведь я еще не назвала своего избранника.

– Прости, Дженова, но я ошеломлен. – Он улыбнулся. – Мне даже в голову такое не могло прийти. И кто же этот счастливчик?

– Я еще не решила сказать ему «да», а зовут его Болдессар.

Лишь усилием воли Генрих заставил себя сохранить на лице улыбку. Дженова бросила на него испытующий взгляд и немного расслабилась. Щеки ее слегка зарделись, когда она снова заговорила.

Генрих слушал рассеянно. Он хорошо знал лорда Болдессара. В два раза старше Дженовы, потрепанный войной, агрессивный, как мог он обратить на себя внимание, не говоря уже о том, чтобы вызвать чувства? Ибо говорила она о нем с явной симпатией.

Это было выше его разумения.

– Все это очень хорошо, милая, – сказал Генрих, перебивав ее, – но не слишком ли он стар для тебя?

Дженова уставилась на него, захлопав ресницами. Потом вдруг расхохоталась:

– О, Генри, ты дурачок! Я имела в виду не отца! Я собираюсь обвенчаться с сыном, Алфриком. Он моложе меня и весьма милый. Уверена, мы хорошо с ним поладим.

– Хочешь сказать, что он никогда тебе слова поперек не скажет, и ты сможешь им помыкать?

Дженова смутилась.

– Я не потерплю, чтобы муж командовал мной. Я привыкла все делать по-своему. Ведь сколько времени управляла Ганлингорном! Так что никакого вмешательства я не потерплю.

Последняя фраза прозвучала как предупреждение. Неужели Дженова позвала его сюда, чтобы он одобрил ее план? Ну уж нет, подумал он со злостью. Не для этого он проделал весь этот путь, чтобы потакать ей.

– Моя дорогая Дженова, – начал Генри, придав голосу как можно больше дружелюбия и сочувствия, – я не собираюсь тебя отговаривать от замужества, но если обращаться с мужем как с одним из своих смердов, рассчитывать на семейное счастье не приходится.

Дженова холодно улыбнулась и прищурила глаза:

– Безусловно, ты большой знаток в вопросах брака, Генри.

– Вовсе нет. Но я видел, как несчастны подобные пары.

– Генри, мне не нужна любовь, – пояснила Дженова. – Мне нужно просто общение. И если муж согласится исполнять мои желания, я буду вполне, счастлива.

Дженова заслуживает гораздо большего, подумал Генрих, проникнувшись к ней жалостью. Такое ощущение, будто она не верит, что достойна настоящего счастья. Той любви, которую питают друг к другу супружеские пары, друзья Генриха. Может, ей просто невдомек, что такая любовь существует? Может, она, как и Генри, ни разу в жизни ее не испытала? Нет, вряд ли. Она любила Мортреда, по крайней мере, таким, каким представляла его себе. Генрих сделал все, чтобы она не узнала печальную правду о Мортреде, и это ему удалось. Но, овдовев, Дженова поклялась не выходить больше замуж.

Что же ее заставило изменить решение?

Этот вопрос едва не сорвался у него с языка, но Генрих, вовремя спохватился, решив, что не его это дело. Он прибыл сюда, чтобы дать Дженове практический совет, а не выступать в качестве свахи, чтобы она подняла его на смех. Дженова – умная и рассудительная женщина. И если хочет взять в мужья юного Болдессара, так тому и быть. Генрих не станет ее отговаривать.

Может, она действительно влюбилась в него, но не хочет в этом признаться?

Генрих испытующе посмотрел на Дженову. Ее щеки все еще пламенели, глаза сверкали, на губах играла лукавая улыбка… Выглядела она великолепно. Как никогда. Но пылала ли она к своему избраннику страстью? В это трудно было поверить. Вообще? Или только Генриху? Как бы то ни было, мысль о том, что Дженова влюблена в сына лорда Болдессара, претила Генриху.

Дженова с трудом сдерживала улыбку. Генрих выглядел недовольным. Он явно не одобрял ее намерения выйти вторично замуж, хотя виду не подавал. Дженова могла бы понять Генриха, будь они с Мортредом близкими друзьями. Но они не дружили. Генри наверняка догадывался о лживой натуре ее покойного мужа.

Улыбка сбежала с губ Дженовы. Почему Генри так и не сказал ей об этом? Почему, оставив ее в неведении, позволил предаваться скорби? Целых два года! Может, Генри не усматривал ничего дурного в поведении Мортреда? Или пытался уберечь ее от правды, которая могла причинить ей боль?

Скорее не хотел причинить ей боль. Они были знакомы с детства. Его прислали жить в ее семью ребенком под предлогом дальнего родства с ее отцом. По словам отца Дженовы, Генриха бросила родная мать. Дженова помнила, что сказано это было таким тоном, словно сам Генри был в этом виноват.

Дженова очень жалела мальчика, питая к нему нежные чувства, а когда он стал мужчиной, не осталась к нему равнодушной. Однако всерьез его не принимала. Слишком давно они знали друг друга. В то же время Дженова не могла не признать, что Генрих достаточно умен и практичен, и пользовалась его советами.

Поэтому и сейчас не могла не согласиться с тем, что сын Болдессара, Алфрик, ей не пара.

Однако были еще причины, побудившие ее к внезапному решению снова вступить в брак.

Месть. Именно месть, если, конечно, возможно мстить покойному мужу. До чего же она была глупа, скорбя целых два года по умершему супругу! Но, кроме всего прочего, в Дженове росло чувство обездоленности, одиночества…

Да, ее тяготило одиночество.

Генриху этого не понять, думала она с горечью. Судя по слухам, а также ее собственным наблюдениям, Генрих никогда не страдал от недостатка женского внимания. Он не поймет ее одиночества и тоски, когда, взвалив на свои плечи бремя Ганлингорна и добившись успеха, она не имела никого рядом, чтобы поделиться достигнутым. Ей не с кем смеяться, не с кем плакать, не с кем проводить длинные ночи, некого обнимать в темноте, не с кем просыпаться по утрам навстречу новому дню.

Но более всего Дженове не хватало товарищества и близости, которое было у нее когда-то с Мортредом. Вот чего ждала она от Алфрика. Чтобы кто-то улыбался ей, держал за руку и провожал к столу, целовал и утешал, когда на душе тяжело. Ей не нужна безумная страсть; вряд ли она способна на подобные эмоции. Дженова хотела, чтобы кто-то заботился о ней или, по крайней мере, делал вид, будто заботится!

Она прогнала грустные мысли. У нее не было времени жалеть себя. Управление хозяйством Ганлингорна почти не оставляло ей возможности размышлять над своим одиночеством. А если она соединит судьбу с Алфриком, ей больше не придется об этом думать.

– Надеюсь, ты будешь обращаться с Алфриком обходительно, – предупредила Дженова, окидывая Генриха долгим оценивающим взглядом. – Я не хочу, чтобы у него возникло ощущение, будто ты его осуждаешь.

Генрих вскинул на нее яркие голубые глаза, и его улыбка приобрела плутовское выражение.

– Я не стану его пугать, милая, если ты это имеешь в виду.

Дженова изучала его еще мгновение, стараясь прочитать его мысли, но это было невозможно. Генрих умел их скрывать. Именно это больше всего злило Дженову. С виду он был очарователен и беспечен, но за фасадом скрывались неизведанные глубины. Видно, придется ловить его на слове. Дженова позволила себе расслабиться и улыбнуться:

– Спасибо, Генри, но это еще не все…

– Что еще?

– Это касается лорда Болдессара, отца Алфрика. Он прислал своего секретаря, который также является его священником, с просьбой, вернее, с требованием, – у Дженовы сверкнули глаза, – чтобы в брачном контракте содержалось мое согласие, что в случае смерти Алфрика лорд Болдессар станет опекуном моего сына и покровителем Ганлингорна.

Генрих нахмурился:

– Опекуном твоего сына? Будь ты немощной, это можно было бы понять. И покровителем Ганлингорна? До сих пор у тебя не было никакого покровителя. Как взбрело ему в голову, что он тебе понадобится?

– Я тоже этого не понимаю, – поддакнула Дженова. – Может, ты разгадаешь, в чем тут дело? Боюсь, что это выше моего разумения.

Генрих улыбнулся, но по-прежнему выглядел озадаченным.

– Он крепкий, старый вояка. Видимо, считает, что женщины не в состоянии заботиться о собственных землях, вот и все. Если мы убедим его, что ты не только красивая, но к тому же еще умная и энергичная, он отступится.

Дженова была польщена таким комплиментом.

– Ладно, я не соглашусь на его условия и точка. Если я стану женой Алфрика и с ним что-нибудь случится, по-прежнему сама буду заниматься делами, пока мой сын не станет взрослым. Мне не нужно вмешательство посторонних.

– Может, Алфрик нездоров, а отец это скрывает?

Дженова побарабанила тонким пальцем по щеке.

– С виду он здоровый и крепкий. Я хочу, чтобы вы познакомились. Ты разберешься лучше меня. Раскрывать обманы и интриги – это по твоей части.

Что она имеет в виду? Если это не комплимент, на что она намекает? Она единственная из всех знакомых ему женщин могла с легкостью сбить его с толку.

– Я склонен думать, что Болдессар просто чрезмерно жаден, чтобы даже допустить мысль о возможной потере Ганлингорна.

– Но при чем здесь он? Если я выйду замуж, то за Алфрика.

– Алфрик – человек, которым ты можешь командовать, Дженова. А теперь поразмысли вот над чем: если ты можешь им помыкать, значит, то же самое могут делать и другие. – Генрих встал. – Пойду приму ванну и переоденусь, после чего встречусь с тобой и твоим женихом.

Дженова улыбнулась и проводила его взглядом, когда он размашисто пошел через зал, окликнув на ходу своего слугу. Несмотря на пыль дальней дороги, он выглядел потрясающе красивым. Впрочем, Генри всегда был хорош. Сознавая, что с ее стороны это не очень-то великодушно, Дженова порой желала увидеть его слегка усталым и не таким опрятным. Чуть-чуть менее совершенным.

Крупный и смуглый слуга Генриха, Рейнард, последовал за хозяином. На его тунике красовалась эмблема Генриха – феникс, объятый пламенем. Оба они, Генрих и его слуга, исчезли на лестнице, ведущей в верхние помещения башни.

Дженова радовалась в душе, что пригласила Генриха приехать. Возможно, он и имел при дворе славу человека с медоносным языком, но она знала, что в ситуации, как эта, он честно выскажет свое мнение. Даже если оно ее не устроит, она может не сомневаться, что его суждение будет искренним. А это именно то, что ей нужно. Правда, какой бы она ни была, пусть даже самой жестокой. И Генрих ей эту правду скажет.

«Ты не только красивая. Ты еще умная и энергичная».

Неужели Генрих считает ее красивой? У него много любовниц. Дженова представила себе, что он делает с ними в постели. И вдруг вообразила себя на месте одной из них. Вообразила, как ласкает его курчавые каштановые волосы, в то время как его губы скользят по ее телу, приближаясь к лону. У Дженовы вырвался стон. Тут она опомнилась и порывисто поднялась. Что за мысли? Порой в ней просыпалось любопытство, когда она думала о том, какой образ жизни ведет Генри. Но сегодня оно перешло все границы. Щеки Дженовы пылали.

Дженова сделала глубокий вдох. Хватит пустых мечтаний. Они принесут только боль. У нее есть Алфрик. Генри – просто друг.

Взяв себя в руки, Дженова пошла приводить себя в порядок.