Текст книги "Уроки верховой езды"

– Дэн заходил, – начинаю я, останавливаясь поблизости.

Мутти щурится на меня снизу вверх – я стою со стороны солнца.

– Говорит, ты пристроила Еву поработать у него до осени.

– Ну да, утром сегодня, – кивает она, заслоняя глаза ладонью в рабочей перчатке.

– А как насчет того, чтобы моего мнения для начала спросить?

– Меня Ева попросила позвонить ему. Я думала, ты знаешь.

– Так вот, я не знала.

– Ну ладно, извини, – говорит она и вновь нагибается над грядкой, втыкая в землю совок.

– Мутти, мне это не ладно.

Она откладывает совок и вновь поворачивается ко мне.

– Ты сердишься?

– Да, сержусь.

– С какой стати? Что такого случилось? Ты бы хотела, чтобы летом она занималась чем-то другим?

– Тут кругом масса всяких занятий.

– Там то же самое, – говорит она.

– Да не в том дело!

– А в чем?

Я делаю паузу, чтобы не разораться, а говорить более-менее спокойно.

– Дело в том, Мутти, что я – ее мать. И такие решения следует принимать мне. Не ей. Не тебе. Именно мне. А ты все организовала у меня за спиной.

Она выставляет подбородок и сводит губы в тонкую линию, придавая лицу выражение оскорбленной невинности.

– Я не сделала ничего плохого! – произносит она, и в голосе прорывается немецкая отрывистость. – Ко мне подошла Ева. Попросила меня позвонить Дэну и узнать, не пригодится ли там ее помощь. Я позвонила, и он сказал: «Да». Естественно, я была уверена, что Ева переговорила с тобой и ты просто не хотела сама звонить ему.

Если это не так, что ж, мне очень жаль. Но я, извини, не виновата, если твоя дочь не решается к тебе обратиться!

– Я вполне способна разговаривать с Дэном. И каковы бы ни были мои отношения с дочерью, все равно… через мою голову…

– Вот, значит, как ты со мной, Аннемари, – говорит Мутти, возобновляя прополку.

На этом я умолкаю. Что бы я теперь ни сказала, выяснение отношений превратится в безобразную ссору.

И я ухожу. Я иду разыскивать дочь.

* * *

Я обнаруживаю ее в конюшне. Она чистит Бержерона.

Белый красавец терпеливо стоит на развязках. Ева сидит на корточках и орудует резиновым скребком. В дверях одного из денников я замечаю Луиса. Он сгребает в аккуратную кучку навоз и опилки. Ева что-то говорит ему. Он смеется в ответ.

При виде меня она вскакивает.

– Ой, мам! Угадай, что скажу!

– И что же? – говорю я.

Но я весьма далека от радостного возбуждения.

– Жан Клод сказал, если я буду помогать ему с Бержероном и школьными лошадьми, он мне уроки будет давать!

– Да что ты? Так и сказал?

– Ага, и угадай что еще?

– Ну и?

– Мутти сегодня утром позвонила тому самому Дэну, и он сказал, что я могу ему все лето помогать с жеребятами! Во круто, прикинь?

Я смотрю на свою дочь. Она в джинсах, доходящих – ну надо же – до самой талии, на ней рабочие сапоги, в которых не видно синего педикюра, и свитер, измазанный лошадиной перхотью. Потом я замечаю, что на лице у нее ни следа макияжа, а выражение… Ева прямо светится. Такого я уже года два не видала.

– Точно, – говорю я. – Круто. Круче только хвост поросячий…

Глава 7

Без четверти семь в мою дверь начинают натурально ломиться.

– Ma, вставай скорей, не то я опоздаю!

Я смотрю на часы, щурясь против косого утреннего света.

– Хорошо, сейчас встаю, – кричу я и перекидываю ноги на пол.

Гарриет, пригревшаяся на одеяле, с ворчанием скатывается с кровати.

– Встретимся у машины!

Я впрыгиваю в джинсы, брошенные вечером на стул. Чуть задерживаюсь у зеркала, чтобы продрать глаза и разок-другой махнуть щеткой по волосам. Потом возвращаюсь уже от самой двери, торопливо хватаю губную помаду…

Прибыв в центр по спасению лошадей, мы застаем Дэна в кузове грузовика с откинутым бортом. В руках у него лопата, он закидывает опилки в тракторный прицеп. Увидев нас, он спрыгивает наземь и поднимает на лоб респиратор.

– Доброе утро, дамы, – говорит он, подходя к нам по хрустящему гравию. – А вы вовремя!

– Еще не хватало мне свой самый первый рабочий день начать с опоздания, – отвечает Ева.

– Ни в коем случае, – говорит Дэн. – А то бы я сразу из твоего заработка вычел.

Я быстро спрашиваю:

– Так ты ей платить собрался?

Он усмехается:

– Да нет.

– Ну ладно…

Он поворачивается к Еве.

– Может, кофейку перед трудовым днем? Кофейник там, в конторе, в конце главной конюшни. – Он указывает рукой в перчатке, куда идти. – Вернешься, я тебя к делу приставлю.

– Слушаюсь, босс, – говорит Ева.

Я провожаю ее взглядом. Когда она скрывается, я оборачиваюсь. Дэн смотрит на меня.

– Надеюсь, ты не возражаешь, что я ее отправил кофе пить, – говорит он. – Наверное, я сначала тебя должен был спросить?

– Нет, все в порядке. Ева в основном делает, что пожелает.

Сказав это, я некоторое время молчу, обдумывая сразу две вещи. Во-первых, вероятно, не стоило этого говорить. А во-вторых, Мутти примерно так же отзывалась обо мне самой.

– Спасибо, что разрешил ей помогать, – продолжаю я. – Для нее это так много значит!

– Это для нас всех много значит. У нас вечно рабочих рук не хватает. Да, кстати, и денег. То есть припасов и… Блин, да у нас куда ни кинь, всюду клин!

Повисает неловкая тишина.

– Короче, – говорит он, – я так понимаю, вы с ней сюда на лето приехали?

– Ну, как минимум.

– Как минимум?

Я медлю, прикидывая про себя, что может ему быть на сегодня известно.

– Мы с Роджером разводимся, – говорю я наконец. – Учитывая еще и папину болезнь… В общем, я решила вернуться.

– Извини, – произносит он. – Я не знал. В смысле, про развод.

– Да ладно.

За спиной скрипит гравий. Оглянувшись, я вижу выходящую из здания Еву. В руках у нее чашка под шапочкой белой пены.

– Дэн, – говорю я. – Можно мне еще разок посмотреть на того коня?

– Конечно. В любой момент.

– Спасибо. В котором часу забрать Еву, если до тех пор не увидимся?

– А вот и я! – улыбается моя дочь, подходя к нам.

– Я сам ее завезу, – говорит Дэн. – Мне все равно нужно будет сегодня к вам заглянуть. Одной из ваших школьных лошадей надо зуб подпилить.

Я киваю:

– Договорились.

* * *

Конь стоит в том же выгуле, где я последний раз его видела. Шея вытянута, уши отведены немного назад – весь вид дышит подозрительностью. Судя по всему, Дэн к нему таки подобрался. Копыта благополучно расчищены, конь подкован. Я приглядываюсь пристальнее. Это ортопедические подковы, сзади у них перемычка.

Если вспомнить, как выглядели его копыта всего лишь третьего дня, сегодня вид у них, прямо скажем, очень даже приемлемый.

Господи, ну до чего же он на Гарри похож… И дело даже не в белых полосках, аккуратными зигзагами бегущих по темно-медной шерсти. Форма головы, морда… Просто невероятное сходство. Если бы не глаз…

Я вновь обхожу его вдоль забора. На сей раз я готова к тому зрелищу, которое скоро увижу. Конь снова поворачивается вместе с мной, все время держится ко мне левым боком.

Подобравшись как можно ближе, я подхожу к забору и прислоняюсь к нему, опускаю подбородок на сложенные руки.

– Привет, – говорю я тихо. – Здравствуй, красавчик.

Он поворачивает голову, и у меня снова перехватывает дыхание при виде пустой глазницы.

Слава богу, травма не выглядит свежей. По-моему, глазница успела зарасти кожей и даже шерстью, хотя в точности сказать нельзя – все в глубокой тени. На щеке и на лбу у него шрамы. Длинные полосы без шерсти. Словно трещины на асфальте, залитые свежим битумом.

Конь вскидывает голову и разглядывает меня. Его ноздри раздуваются при каждом вздохе. Он втягивает мой запах.

– Что же с тобой случилось, маленький? – стоя неподвижно, спрашиваю я вслух.

Он длинно фыркает, вытягивает шею и отряхивается. Потом начинает двигать ушами. Каждым по отдельности. Мое сердце стискивает невидимая рука.

– Господи всеблагий, – тихо вырывается у меня.

Минутой позже я решительным шагом вхожу в конюшню, где Дэн с Евой вычищают жеребячий загон.

Я требовательно спрашиваю:

– И что ты намерен с ним делать?

– С кем? – спрашивает Дэн.

– С гнедым, – поясняю я нетерпеливо. – С тем полосатым.

– Ну, вообще-то… – начинает он, сообразив, что к чему. – Я собирался его подлечить, а потом попробовать найти ему дом.

– Я его хочу, – произношу я.

Дэн глядит на меня, опираясь на лопату.

– Я серьезно. Я его хочу.

– Ты уверена? По мне, он будет далеко не подарок, когда в чувство придет…

– Уверена. Абсолютно уверена. Никогда в жизни так уверена не была.

– Ну хорошо, хорошо. Как только мы его…

– Нет. Я его хочу прямо сейчас.

– Ни в коем случае. – Дэн качает головой. – Начнем с того, что я его в конюшню-то загнать не могу. Как, по-твоему, мы его в коневоз будем затаривать?

– А так, как ты делал. Дротик с успокоительным, или что там для этого надо. Все, что я знаю, – это то, что я его хочу прямо сейчас!

– Аннемари, я все же не думаю…

– А мне все равно. Если только ты его кому-то не пообещал, я не вижу, почему бы тебе не отдать его мне!

Он колеблется, и я продолжаю:

– Я хочу сама с ним работать. Хочу сама привести его в надлежащее состояние. Я тебе возмещу затраты на аукцион. И за перевозку…

– Да я не про деньги…

– Кто бы сомневался. Я хочу этого коня, Дэн!

Он все вглядывается в мое лицо. Мы сталкиваемся взглядами. Я чувствую, как мой подбородок выезжает вперед, в точности как у Мутти, а губы сжимаются в узкую черту…

– Ну ладно. Уговорила. Признаться, я даже не особенно удивлен…

* * *

За ужином Ева осыпает меня вопросами – с какой стати мне приспичило заиметь этого коня? Когда я принимаюсь ей объяснять, что пежины у него в точности как у Гарри, она смотрит на меня непонимающим взглядом. Боже правый, разве я не удосужилась ей рассказать про Гарри?.. Уму непостижимо!

– Неужели ты никогда не слышала про Гарри? Про коня, который со мной разбился тогда?..

Краем глаза я замечаю, как вскидывает взгляд Жан Клод.

– Это он на всех снимках в конюшне? – спрашивает Ева.

– Да, это он.

– Это после того случая они решили, что у тебя матка разорвана?

Я давлюсь куском. Так-то оно так, но неужели это все, что ей известно о моем падении на соревнованиях?

Я кошусь на Жана Клода. Тот с непроницаемым видом смотрит в тарелку.

– Ева, твоя мать была конкуристкой мирового класса, – говорит Мутти.

Она дотягивается до блюда с клецками в соусе песто. Передав его Еве, она берется за салатницу с помидорами и свежим сыром моцарелла.

– Правда?

Ева глядит на меня с удивлением.

– Она была олимпийской надеждой, – говорит папа и растягивает рот в кривом подобии улыбки.

Я напряженно жду – сейчас начнется перечисление моих былых достижений, но папа умолкает. Возможно, потому, что Мутти подносит к его губам стакан с вином. Все продолжают есть, и мне кажется – худшее миновало.

– Олимпийская? – все-таки спрашивает Жан Клод.

Отпивает вина и откидывается на спинку стула, складывая руки на груди.

– Она победила в «Клермонт-Нэшнл», – говорит папа. – Дальше предстоял «Ролекс-Кентукки», а там – как знать?

– Так тот случай, получается, был в Клермонте? – спрашивает Жан Клод.

– Ага, – говорю я, утыкаясь в тарелку.

Меня страшит неизбежный следующий вопрос.

– Ты там ехала на… том полосатом коне? – спрашивает Ева.

– Да.

– Так вот что имел в виду Дэн, когда ты его впервые увидела. Поглядели бы вы на нее сегодня! – восклицает Ева, поворачиваясь к Мутти.

Та вскидывает брови.

– Могу представить себе…

– Дэн не хотел его ей отдавать, но она так на него насела! Хочу, говорит, и все! Ведь так было, мам?

– Ну, – смущаюсь я, – типа того…

– И ему пришлось сдаться. А то бы она его в навоз затоптала. – Ева широко улыбается. – Мам, а как ты его назовешь?

– Ну-у… – бормочу я. – Не знаю пока. Я еще об этом не думала.

– Гарри?

– Нет! – Сама эта мысль возмущает меня.

– Мне все это не нравится, – властным тоном вставляет Мутти. – У нас и так полным-полно лошадей.

– Таких точно нету, – говорит Ева. – Мам, так ты снова ездить будешь?

– Нет! – говорю я громко.

Я замечаю, что все на меня смотрят. И повторяю тоном настолько спокойным, какой только могу придать своему голосу:

– Естественно, нет. Ни под каким видом!

* * *

– Так, так, Майк, сдавай потихоньку, – кричит Дэн и машет рукой.

Водитель грузовика включает задний ход и плавно подает машину ко входу в паддок.

– Так это же не коневоз, – говорит Ева.

– Правильно, – говорит Дэн. – Это грузовик для перевозки скота. Нашего парня ни под каким видом не заведешь в коневоз, да и пытаться это сделать я дал бы только через мой труп.

Он хмуро поворачивается ко мне.

– Ты точно не передумала?

Я решительно качаю головой. Я не передумала.

Мутти и папа смотрят на нас шагов с тридцати, сидя в фургоне. Когда мы погрузим лошадь и поедем домой, они последуют за нами.

Пегий держится у дальней стенки загона. Прижавшись к забору, он с подозрением следит за нашими действиями.

Я спрашиваю Дэна:

– Ты ему вколол?

Он отвечает:

– Ты же видишь. Он не мечется, а просто стоит.

– О’кей. – Водитель Майк выбирается из кабины и идет к нам по гравию, хлопая ладонями в перчатках. – Давайте сделаем это!

Они с Дэном перелезают через забор и раздвигают створки ворот паддока. Потом опускают пандус, ведущий в кузов грузовика.

Конь отскакивает в самый дальний угол и стоит левым боком к нам, роя землю копытом.

– Эй, Честер! Честер! – окликает Дэн мужчину, выглянувшего из карантинной конюшни. – Позови Джуди! По-моему, нам тут помощь потребуется!

Честер и Джуди занимают места по сторонам кузова, а Дэн и Майк начинают подбираться к мерину. Он стоит неподвижно, лишь голова высоко вскинута. Я вижу белок его единственного глаза.

– Ну давай, малыш, – шепчу я. – Давай. Никто тебя не обидит…

Дэну остается до него всего дюжина футов, когда конь вскидывается и бросается прочь. Проскочив мимо Дэна, он переходит на быструю рысь и обегает выгул, высоко задрав хвост и мотая головой. Потом вдруг резко останавливается, выбросив передние ноги, и весь окутывается облаком пыли.

Дэн и Майк снова начинают медленно подходить. Подпустив их почти вплотную, конь прижимает уши, встает на дыбы, разворачивается на задних ногах и вновь проскакивает мимо людей.

Когда он оказывается рядом с пандусом, Майк бросается вперед, взмахивая веревкой, но конь меняет направление, устремляясь в сторону Дэна.

Тому остается лишь досадливо покачать головой. Скоро они с Майком встают в первоначальную позицию, и все повторяется.

Всякий раз, когда они пытаются загнать коня в грузовик, он подпускает их на дюжину футов, после чего дает деру. В какой-то момент он проносится так близко, что Майку приходится вскочить на забор, спасаясь у него из-под ног. Конь не виноват, Майк просто оказался у него со слепой стороны.

– Так дело не пойдет, Дэн, – говорит Майк, слезая. – Принесу-ка я лучше пару морковок…

– Морковок? – Ева поворачивается ко мне. – А почему они сразу не попытались его поймать, подманив морковкой?

– Деточка, это термин такой, – говорю я. – Они имеют в виду специальный кнут.

– Но они же не собираются его бить?

– Нет, конечно.

Скоро Дэн и Майк появляются с короткими оранжевыми хлыстиками. Они движутся медленно, молча. Заняв свои места, они стоят неподвижно, как изваяния, пока лошадь не успокаивается. Тогда Дэн коротко кивает.

Они перепрыгивают забор и бросаются в атаку. Конь отскакивает к грузовику и разворачивается, чтобы сбежать, как обычно. Но Дэн и Майк раскидывают руки с зажатыми в них «морковками», не давая прохода. Конь вскидывается и пронзительно ржет. Мужчины наседают, размахивая хлыстиками.

И вот наконец мерин с грохотом копыт галопом взлетает по пандусу. Честер тотчас захлопывает деревянную створку, а Джуди защелкивает задвижку.

Сквозь металлическую решетку видно рыже-белое мельтешение. Конь мечется, рассекая копытами воздух. Он отчаянно ржет и вдруг принимается лягать железные стенки. Сперва он так и сыплет ударами, потом все реже и реже.

Честер и Джуди поднимают пандус и закрепляют его. Дэн наблюдает за происходящим, покачивая головой.

– Блин, Аннемари… Неужели ты все-таки уверена?

Я киваю.

– По-моему, – говорит он, – ты не понимаешь, во что вляпалась.

– Ладно, поглядим. – Я потираю ладони. – Давай-ка отвезем его домой.

Ева возбужденно мчится впереди, чтобы скорей шмыгнуть мимо папиного кресла на зады фургона. Подходя, я вижу Мутти за рулем. Она неодобрительно качает головой…

* * *

– Еще и хорошее пастбище на него тратить, – ворчит она, глядя, как Майк с Дэном готовятся выпустить мое приобретение в небольшое поле поблизости от конюшни.

– Это не пустая трата, Мутти, – говорю я с раздражением. – Прикинь, так ему не потребуется дополнительного сена.

– Но сюда уже нельзя пустить других лошадей? И это поле из оборота придется исключить?

– Да, на какое-то время. Дай срок, и он поладит с другими.

– Ты ни под каким видом не выпустишь его в табун, – резким тоном говорит Мутти.

– Нет, – говорю я. – Я не собираюсь делать это прямо сейчас. Я лишь пытаюсь сказать, что со временем он успокоится и подружится с другими лошадьми. Не будем сбрасывать со счетов такую возможность.

– Хм! – фыркает Мутти. – И это все из-за его масти?

Дэн и Майк запятили грузовик ко входу на пастбище и приготовились опустить пандус.

– Не знаю, Мутти. Может, ты и права.

– Возможно, нам, в конце концов, надо было приобрести другого, – произносит она и уходит, крутанувшись на каблуке.

Мне хочется догнать ее и спросить, что она имела в виду, но меня отвлекает, во-первых, шум сброшенного пандуса, а во-вторых, грохот копыт из грузовика.

* * *

Я, впрочем, не забыла ее загадочных слов. Позже, когда Брайан приехал укладывать папу в постель, а Ева засела перед телевизором, я тихо пробираюсь на кухню. Какое-то время я созерцаю спину Мутти, занятой посудой. Ее светлые волосы туго стянуты в узел, пребывающий на том же месте с самого начала времен, тонкие руки резко движутся туда-сюда – она домывает последнее блюдо. Сегодня она сотворила суфле из шпината с грибами и победоносно следила, как Ева брала добавку. Мутти, королева шницелей и любительница телятины, капитулировала.

– Какого «другого» ты имела в виду? – спрашиваю я.

– Ты о чем? – спрашивает она, не отвлекаясь от стремительно снующей губки.

Должно быть, она заметила мое отражение в окошке за раковиной.

Она нагибается и ногой отодвигает заснувшую Гарриет – что-то понадобилось в нижнем ящике буфета.

– Когда ты спросила меня, не захотела ли я этого коня из-за его масти, ты еще бросила: «Возможно, нам, в конце концов, надо было приобрести другого». Что ты имела в виду?

Мутти вытаскивает пирамиду кастрюль, приподнимает верхние три и вставляет вымытую на ее штатное место. Зрелище напоминает мне детские корзиночки, которые вкладываются одна в другую.

– Уже не важно, – произносит она. – Все равно все в прошлом.

– Что – все?

Мутти водворяет кастрюли в буфет и, не оборачиваясь, склоняется над сушилкой.

– Без толку ворошить прошлое, – слышу я наконец.

– Мутти, ну что такое? Говорила бы уже толком!

В это время из коридора вплывает Брайан. Он проходит через кухню и берет свою куртку с крючка возле двери.

– Антон уложен ко сну, – говорит он, нашаривая за спиной рукав. – Я вернусь завтра в восемь.

– Спасибо, – благодарит Мутти, переставляя тарелки на стол.

Брайан открывает дверь, потом оглядывается.

– Там у вас такой конек ходит, – говорит он неожиданно. – Худоватый, но… В общем, я и не знал, что лошади полосатыми бывают. Думал, только зебры…

– Это очень редкая масть, – отвечает Мутти.

Я жду, чтобы она уточнила, дескать, зебры – это не лошади, но она умолкает.

За Брайаном закрывается дверь, и Мутти включает «электронную няню».

– Мутти, пожалуйста, – говорю я, глядя, как она молча принимается вытирать кухонный стол. – Пожалуйста!

Она застывает на месте и долго молчит.

– У Гарри был брат, – слышу я затем. – От тех же родителей и такой же гнедой с пежинами.

Я ахаю так, словно меня с силой ударили кулаком в грудь.

– Как? То есть как это?

– Семнадцать лет назад…

– Как ты узнала?

– Они позвонили папе, спросили, не хочет ли купить его.

Я потрясенно гляжу на нее, не находя слов. Мутти косится на меня через плечо, оставляет в покое посуду и усаживается за стол. Я опускаюсь напротив.

– Когда ты отказалась ездить…

Я возражаю:

– Я не отказывалась.

– Когда ты отказалась ездить, – повышенным тоном повторяет Мутти, – твой отец предположил, что причина не в страхе. Быть может, это все из-за Гарри. Тогда он позвонил заводчику, хотел разыскать другого полосатого коня. Он думал, если ты будешь знать, что где-то подрастает такой же, то, может, вернешься в седло. Так что ко времени, когда конь достаточно повзрослеет для тренировок, ты будешь готова сесть на него. И три года спустя такой жеребенок действительно родился. Брат Гарри от той же родительской пары. И его сразу предложили твоему отцу.

Я чувствую, как помимо воли у меня округляются глаза. Другое дело, я предвижу, каким будет продолжение истории. К тому времени я уже была в Миннеаполисе. С Роджером. Я оставила позади ту часть своей жизни, что была связана с лошадьми, с конным спортом и выступлениями.

Мутти взирает на меня с победоносным видом. Кажется, она ждет выражения покорности. Или думает даже, что я ее благодарить стану.

Я тихо спрашиваю:

– И что же случилось?

– Ну, поскольку ты ясно дала понять, что верховой ездой больше не интересуешься…

– Я про лошадь, Мутти.

– Он вырос конкурным конем, точно как Гарри. В итоге его купил Иэн Маккалоу.

– Боже ты мой, – говорю я ошарашенно.

Мы выступали на одних аренах. Иэн Маккалоу был моим ближайшим соперником. После того как я разбилась, его взяли в олимпийскую команду. Можно сказать, он занял мое место.

– И что, брат Гарри прыгает Гран-при?

– Прыгал.

Вновь ощущение удара в грудь. Я ищу каких-то подсказок у нее на лице, надеясь, что она имеет в виду не то, о чем я подумала.

– Он умер несколько месяцев назад, – говорит она. – Если бы ты следила за событиями в конкуре, ты бы знала об этом. Кстати, если бы ты следила за спортивной жизнью, ты и об этой лошади знала бы…

Она невозмутимо смотрит на меня. Я отворачиваюсь, исполнившись отвращения.

Я встаю, отодвинув стул так резко, что ножки царапают по полу, и рывком распахиваю дверь. Она хлопает у меня за спиной. Я направляюсь на пастбище.

Добравшись туда, я перелезаю забор и иду по траве к своему коню. К своему шелудивому, облезлому, одноглазому приобретению. Он вскидывает голову, заметив меня, и недоверчиво прижимает уши. Я усаживаюсь, скрестив ноги, ярдах в тридцати от него. Убедившись, что приближаться я не собираюсь, он вновь принимается щипать травку.

Меня вдруг накрывает внезапное горе от потери брата Гарри, этого полосатого гнедого, который мог достаться мне, но которого я так и не видела и даже не подозревала о его существовании. Лицо сводит судорогой, еще миг – и я реву, точно обиженная четырехлетка.

* * *

Наступает ночь, и я роюсь в Интернете чуть ли не до рассвета, по крохам разыскивая информацию о брате Гарри. Чего только я не забивала в окошечко поисковика! «Ферма Хайленд, ганновер, пегий», «конкурный пегий ганновер Гран-при», просто «пегий ганновер»… Удача улыбается мне, только когда я печатаю: «Иэн Маккалоу, пегий ганновер».

Передо мной статья из старого номера «Конного мира», спустя целых шесть лет после публикации все еще витающая в киберпространстве.

«Хайленд Гарра первенствует на “Ролекс-Кентукки-1994”», – гласит заголовок. Крупные синие буквы на самом верху белой страницы.

Хайленд Гарра. Я вчитываюсь в это имя, и на меня накатывает дурнота. Я словно падаю в бездну. Хайленд Гарра… Я читаю и перечитываю эти два слова, пока они не обретают материальность, не сходят с экрана и не принимаются плавать у меня перед глазами.

Интернет здесь медленный, картинка ниже заголовка проявляется на экране судорожными рывками. Вверху кадра – слишком много синего неба. Потом появляются вершины деревьев. Возникают темные треугольники настороженных ушей. И вот наконец он весь целиком – вытянувшийся в прыжке над кирпичной стенкой с Иэном Маккалоу, прижавшимся к полосатой шее. Руки у него вытянуты вперед, чтобы не мешать коню над препятствием…

Экран расплывается перед глазами, в горле разрастается комок. Конь до такой степени похож на Гарри, что я просто не знаю, как с этим справиться.

Тем временем успела загрузиться статья, сопровождающая фотографию. Я принимаюсь читать – это всяко легче, чем рассматривать снимок брата Гарри. В тексте говорится, что три основных претендента на победу шли ноздря в ноздрю. И как Маккалоу все-таки стал первым на «Ролекс-Кентукки», третий раз за свою карьеру, как ему вручили чек на пятьдесят тысяч долларов и часы «Ролекс»… А побежденный отстал от него всего на четыре штрафных очка.

Я снова разглядываю фотографию. Смотрю и не могу насмотреться. Я жадно и пристально изучаю брата моего Гарри – отметину за отметиной, рассматриваю форму копыт, морду, колени, каждый сустав… Я ведь до последней мелочи знаю, как все они ощущались бы под моими руками. Я словно проваливаюсь назад во времени, возвращаясь туда, где во мне еще жива память о его теле. Покатый склон плеча и это местечко – нежное и теплое – между передними ногами. Буква «V» у него на груди, там, где рост шерсти меняет направление. Курчавость на животе у ребер. И то ощущение, когда я ощупывала его ноги в поисках чересчур горячих мест. Мускулистое плечо, переходящее в длинную изящную ногу. Костистый, плавный выступ колена. Удивительно нежная щеточка волос за копытом и само копыто – твердое и прохладное. И мягкая теплая ямочка с обратной стороны. Мне очень больно это вспоминать, но я все равно вспоминаю, ведь все это было, было…

Ох, Гарри, Гарри… Такое чувство, что вместе с тобой кончилась моя настоящая жизнь. Все, что было потом, мне лишь примерещилось. Со времени твоей гибели я висела в пустоте, думая, будто живу…

* * *

Утром я еле дотаскиваю ноги до офиса. Глаза отказываются смотреть на белый свет, во всем теле – противная тяжесть.

Притом, что большую часть ночи я провела в Интернете, я вновь подключаюсь к Сети и заправляю в Google строчку на поиск. Потом снова. И снова…

Минут через сорок я замечаю на экране ссылку с заголовком, гласящим: «Пегий чемпион гибнет в трагическом происшествии».

Стиснув зубы, я щелкаю по ссылке.

Открывается знакомая картинка – та же, которую я рассматривала в ночи, только сильно уменьшенного формата. Хайленд Гарра летит над препятствием, бросая себя в воздух со всей мощью, достаточной, чтобы перенести тысячу четыреста фунтов – свой вес плюс вес всадника – по траектории одиннадцать футов длиной. И пять футов высотой в высшей точке полета.

Дочитав текст примерно до середины, я обнаруживаю, что перестала дышать.

Хайленд Гарра погиб при аварии коневоза. Кто-то, оказывается, забыл поставить машину на передачу, из-за чего тягач с прицепом покатился назад под уклон. Врезался в цистерну с пропаном. И все взорвалось.

Статья написана этак отстраненно. Дескать, случилось, чего только не бывает. Как редактор, я не могу не одобрить такого подхода, но другая часть меня находит информацию совершенно недостаточной. В статье – ни слова о том, какой ужас пережил конь, оказавшись в этом огненном аду. Как горела и трескалась его кожа, лохмотьями спадая с еще не умершего тела, пока Гарра силился вырваться из огня. И как, вконец обессилев, он поник на своем погребальном костре, вытянув мощную шею по готовому расплавиться алюминию…

Статья завершалась глубокими соболезнованиями Иэну Маккалоу, чья неповторимая карьера в седле великого ганновера была так трагически прервана и чья жизнь никогда уже не будет прежней.

Я читаю это, и мне хочется кого-нибудь придушить. Это был брат моего Гарри. Это был конь, который – если бы в мире имелась хоть какая-то справедливость – должен был достаться мне. Конь, который принял самую жуткую из мыслимых смертей из-за того лишь, что какой-то урод забыл поставить машину на передачу. А поскольку этим уродом был либо сам Иэн, либо кто-то, кого он нанял, Маккалоу виновен в его гибели. И отвертеться не сможет.

Я целую вечность смотрю в экран монитора, сердце бьется бешеными толчками от горя и ярости. Я скорблю, я ненавижу, мне хочется выть и кричать. Я так вглядываюсь в крохотную картинку, словно это поможет мне что-то понять. Накрыв рукой мышь, я обвожу курсором силуэт лошади. Его уши. Его копыта. И завиток волос, который – я точно знаю – прячется у него на груди. А потом наклоняюсь над клавиатурой и принимаюсь судорожно печатать, просеивая киберпространство в поисках еще хоть какого-нибудь изображения Хайленд Гарры. Я хочу как следует оплакать его гибель, а для этого мне нужно по возможности воссоздать его жизнь.