Текст книги "Пламя и тень / Flame and shadow"

Irene Yavchunovsky
Flame and shadow

© I. Yavchunovsky, 2020

© International Union of Writers, 2020

Irene Yavchunovsky a member of the Union of Israeli Russian-speakng writers, was born in the Crimea, lives in Haifa, Israel, graduated from Tavrida National University and The University of Liverpool, England.

Irene is the author of ten books of poems and translations and books for children; she translated poetry and prose of other Israeli authors into English and Hebrew. She is a prize-winner of numerous international poetry competitions and a jury member of David's Violin International Poetry Festival. In 2018 she won a David Samoilov's Prize for the best book of the year.

Flame and Shadow
Пламя и тень

От переводчика

Стихи лауреата Пулитцеровской премии американской поэтессы Сары Тисдейл (1884–1933) стали переводить на русский язык только в начале XXI века.

В эту книгу вошли переводы всех стихов её поэтического сборника «Пламя и тень», выпущенного в 1920 году а также нескольких стихотворений из других книг.

Поэзия Сары Тисдейл привлекает внешней простотой, но глубиной мысли, душевностью и открытостью, страстным и романтичным сюжетом.

Если читатели ещё не успели познакомиться (или не так хорошо знакомы) с тонкой лирикой замечательной поэтессы, надеюсь, в этой книге они найдут для себя много искренних и нежных строк, созвучных их эмоциям и мировосприятию. Приятного чтения!

Сара Тисдейл

Сара Тревор Тисдейл родилась 8 августа 1884 года в Сент-Луисе, штат Миссури, в обеспеченной семье. До десяти лет была на домашнем обучении. В юности часто ездила в Чикаго и начала печататься в журналах «Поэзия» и Harriet Monroe. В 1907 году опубликовала свой первый сборник стихов «Сонеты к Дузе». В 1911 году вышел сборник её стихов «Елена из Трои».

В 1914 году Сара Тисдейл вышла замуж за бизнесмена Эрнста Флизингера, серьёзного специалиста по экономическим связям с Латинской Америкой, любителя хороших стихов и ценителя поэзии самой Сары, однако всё же лишь бизнесмена, человека, напрямую к музам непричастного. В 1916 году семейная пара переехала в Нью-Йорк.

В 1918 году получила премию Общества поэзии Колумбийского университета (которая позже стала Пулитцеров-ской премией за поэзию) и премию Общества поэзии Америки за сборник «Песни о любви», который вышел в свет в 1917 году. Позже опубликовала ещё три сборника стихов: «Пламя и тень» (1920 г.), «Тёмная луна» (1926 г.) и «Ночь звёзд» (1930 г.).

В 1929 году Сара Тисдейл развелась с мужем и прожила остаток своей жизни в Нью-Йорке. После тяжёлой пневмонии её здоровье было подорвано и ослаблено. 29 января 1933 года покончила жизнь самоубийством, приняв большую дозу снотворного.

Последний сборник стихов «Странная победа» вышел в том же году, но уже после её смерти.

Part I
Часть I

Blue Squills

 
How many million Aprils came
Before I ever knew
How white a cherry bough could be,
A bed of squills, how blue!
And many a dancing April
When life is done with me,
Will lift the blue flame of the flower
And the white flame of the tree.
Oh burn me with your beauty, then,
Oh hurt me, tree and flower,
Lest in the end death try to take
Even this glistening hour.
О shaken flowers, О shimmering trees,
О sunlit white and blue,
Wound me, that I, through endless sleep,
May bear the scar of you.
 

Синие васильки[1]1
  В стихотворении Blue squills слово squills – морской лук (синие цветы) в переводе заменено на «васильки».


[Закрыть]

 
Миллионы апрелей ушли в пустоту
     До того, как явилась мне новь —
Белоснежная ветка черешни в цвету,
     Ярко синий огонь васильков.
 
 
И когда я уйду в поднебесную твердь
     И закружат апрели опять,
Будет дерево пламенем белым гореть
     И цветок синевой полыхать.
 
 
О гори же со мною, пылай, красота,
     Обжигай меня, чтоб не угас
Этот блеск и огонь никогда, никогда,
     Даже в день мой последний и час.
 
 
О дрожащий цветок или ветка в окне!
     Сине-белой лучистой волной
Обожгите, чтоб в том нескончаемом сне
     Шрам остался навеки со мной.
 

Stars

 
Alone in the night
On a dark hill
With pines around me
Spicy and still,
And a heaven full of stars
Over my head,
White and topaz
And misty red;
Myriads with beating
Hearts of fire
That aeons
Cannot vex or tire;
Up the dome of heaven
Like a great hill,
I watch them marching
Stately and still,
And I know that I
Am honored to be
Witness
Of so much majesty.
 

Звёзды

 
Одна на холме
     Средь ночной тишины.
Душистые сосны
     Смирны и стройны.
 
 
А над головой
     Засияли рубин,
Топаз, бриллианты
     И аквамарин.
 
 
Зажглись мириады
     Горящих сердец,
Сиять и лучиться
     Им не надоест.
 
 
По куполу неба
     Сошли с вышины
Величества-звёзды —
     Важны и нежны.
 
 
Какая на долю
     Мне выпала честь —
Узнать, что такое
     Величие есть.
 

What Do I Care?

 
What do I care, in the dreams and the languor of spring,
That my songs do not show me at all?
For they are a fragrance, and I am a flint and a fire,
I am an answer, they are only a call.
But what do I care, for love will be over so soon,
Let my heart have its say and my mind stand idly by,
For my mind is proud and strong enough to be silent,
It is my heart that makes my songs, not I.
 

Что заботит меня?

 
Что заботит меня в снах моих и в томлении весны?
     То, что песни мои на меня не похожи совсем.
Я – огонь и кремень, мои песни свежи и нежны.
     Я – ответ, в песнях всё «почему» и «зачем».
 
 
Что заботит меня? Что любовь очень скоро пройдёт.
     Это сердце кричит, но мой разум стоит в стороне.
Ведь мой разум силён, он молчит, зная всё наперёд.
     И не я, это сердце поёт в тишине.
 

Meadowlarks

 
In the silver light after a storm,
Under dripping boughs of bright new green,
I take the low path to hear the meadowlarks
Alone and high-hearted as if I were a queen.
What have I to fear in life or death
Who have known three things: the kiss in the night,
The white flying joy when a song is born,
And meadowlarks whistling in silver light.
 

Луговые жаворонки

 
В серебристом сиянии после грозы,
     Когда с веток умытых блестящие капли текут,
Будто я королева, одна, в королевстве красы
     По тропинке шагаю, где жаворонки поют.
 
 
Жизнь и смерть – не пугает любой поворот.
     Есть три вещи, которые держат меня:
Поцелуй в час ночной, новой песни счастливый полёт,
     Птичье пение в свете серебряном дня.
 

Driftwood

 
My forefathers gave me
My spirit's shaken flame,
The shape of hands, the beat of heart,
The letters of my name.
But it was my lovers,
And not my sleeping sires,
Who gave the flame its changeful
And iridescent fires;
As the driftwood burning
Learned its jeweled blaze
From the sea's blue splendor
Of colored nights and days.
 

Коряга

 
Дали предки однажды мне
     Пламя трепетное – мой дух,
Буквы имени моего,
     Форму рук моих, сердца стук.
 
 
Но не спящие праотцы
     Огонёк расцветили мой,
А возлюбленные мои
     Дали пламени свет живой.
 
 
Так коряга, воспламенясь,
     Драгоценным блеснёт огнём.
Тень ночей и лазурь морей,
     Солнце дня отразятся в нём.
 

I Have Loved Hours at Sea

 
I have loved hours at sea, gray cities,
The fragile secret of a flower,
Music, the making of a poem
That gave me heaven for an hour;
First stars above a snowy hill,
Voices of people kindly and wise,
And the great look of love, long hidden,
Found at last in meeting eyes.
I have loved much and been loved deeply —
Oh when my spirit's fire burns low,
Leave me the darkness and the stillness,
I shall be tired and glad to go.
Города люблю, моря пение…
Города люблю, моря пение,
     Тайну крохотного цветка.
Звуки песни, стиха творение
     Дарят небо и облака.
 
 
Холм заснеженный, звёзд бутоны,
     Мудрость в ласковых голосах,
Взгляд, мной пойманный, затаённый,
     Когда тайна любви – в глазах.
 
 
Я любила, была любимой,
     Но огонь так легко задуть.
Мрак, застой, проходите мимо.
     Я устала, но весел путь.
 

August Moonrise

 
The sun was gone, and the moon was coming
Over the blue Connecticut hills;
The west was rosy, the east was flushed,
And over my head the swallows rushed
This way and that, with changeful wills.
I heard them twitter and watched them dart
Now together and now apart
Like dark petals blown from a tree;
The maples stamped against the west
Were black and stately and full of rest,
And the hazy orange moon grew up
And slowly changed to yellow gold
While the hills were darkened, fold on fold
To a deeper blue than a flower could hold.
Down the hill I went, and then
I forgot the ways of men,
For night-scents, heady, and damp and cool
Wakened ecstasy in me
On the brink of a shining pool.
О Beauty, out of many a cup
You have made me drunk and wild
Ever since I was a child,
But when have I been sure as now
That no bitterness can bend
And no sorrow wholly bow
One who loves you to the end?
And though I must give my breath
And my laughter all to death,
And my eyes through which joy came,
And my heart, a wavering flame;
If all must leave me and go back
Along a blind and fearful track
So that you can make anew,
Fusing with intenser fire,
Something nearer your desire;
If my soul must go alone
Through a cold infinity,
Or even if it vanish, too,
Beauty, I have worshiped you.
Let this single hour atone
For the theft of all of me.
 

Восход луны в августе

 
Скрылось солнце, луны овал
И Коннектикут за холмами.
Запад рдел и восток пылал,
А у ласточек карнавал —
Взмыли стайками над стволами.
В поднебесье нашли свой кров,
Расставались и вновь сходились.
Тёмным облаком лепестков
Облетали с ветвей, кружились.
Отпечаток – кленовый лес —
Повернулись на запад кроны,
И луна по волнам небес
Поплыла золотой короной.
На холмы синева легла —
К складке складка, и всё темнее.
Вниз по склону одна я шла,
Шла, от этих чудес пьянея.
Ночь была темна и нема,
И, дороги не различая,
Я в экстазе плыла с холма
Вниз по грани земного рая.
 
 
Красота! Видно, мне дано,
Чтоб я стала хмельной и дикой,
Пить из чаши твоей вино
Этой прелести многоликой.
С детских лет знала я всегда,
Что с тобой ничто не сумеет
Опустить меня и беда
Не согнёт и не одолеет.
И хоть мне отдать суждено
Смех, дыхание, дух горящий,
Радость глаз моих – всё равно
Будешь ты всегда настоящей.
Я исчезну, и без меня
Ты вернёшься, собой богата.
Будет утро, сияние дня,
Вспыхнут розовые закаты.
Но когда я уйду тропой
Бесконечной, слепой, пустынной,
Знай, была я пьяна тобой,
Поклонялась тебе единой.
 
 
Час один там, где тают дни,
Мне за кражу меня верни…
 

Part II. Memories
Часть II. Воспоминания

Places

 
Places I love come back to me like music,
Hush me and heal me when I am very tired;
I see the oak woods at Saxton's flaming
In a flare of crimson by the frost newly fired;
And I am thirsty for the spring in the valley
As for a kiss ungiven and long desired.
I know a bright world of snowy hills at Boonton,
A blue and white dazzling light on everything one sees,
The ice-covered branches of the hemlocks sparkle
Bending low and tinkling in the sharp thin breeze,
And iridescent crystals fall and crackle on the snow-crust
With the winter sun drawing cold blue shadows from the trees.
Violet now, in veil on veil of evening
The hills across from Cromwell grow dreamy and far;
A wood-thrush is singing soft as a viol
In the heart of the hollow where the dark pools are;
The primrose has opened her pale yellow flowers
And heaven is lighting star after star.
Places I love come back to me like music —
Mid-ocean, midnight, the waves buzz drowsily;
In the ship's deep churning the eerie phosphorescence
Is like the souls of people who were drowned at sea,
And I can hear a man's voice, speaking, hushed, insistent,
At midnight, in mid-ocean, hour on hour to me.
 

Места

 
Места, что мною любимы, как музыки дальний зов,
     Утешают, лечат меня, снимают мою усталость.
Сакстонский дубовый лес покрыт малиновым цветом,
     Как будто в морозный день пожара яркого алость.
Грущу по весне в долине, как по сладкому поцелую,
     Какого и не бывало. Но кому о нём не мечталось?
 
 
Вспоминаю далёкий Бунтон – заснеженный мир холмов.
     Бело-синий дразнящий блеск – зимней поры капризы.
Обледенелые ветви сверкают на зимнем солнце,
     Качаются и звенят при дуновении бриза.
Хрустит снежок под ногами, хрусталики на ветвях,
     Рисует солнце узоры, и клонятся тени книзу.
 
 
Вот фиолетовый отблеск вечерних долин, лугов.
     Кромвель, за ним высоты, мечтательны, одиноки.
Темнеет далёкая роща, поющая, как виола.
     В лощине блестят озёра – хранители тайн глубоких.
Вот кремовые бутоны недавно раскрыл первоцвет.
     Звезда за звездой зажглись над лесом и над осокой.
 
 
Места, что мною любимы, как музыки дальний зов,
     Вот океан, полночь, жужжание волн тёмно-синих.
Корабль взбаламутил воду, и фосфором засветились
     Души людей, пропавших прежде в морской пучине.
Мужской приглушённый голос, я слышу, ко мне обращен
     Со дна океана… Полночь, плеск волн, морские глубины.
 

Old Tunes

 
As the waves of perfume, heliotrope, rose,
Float in the garden when no wind blows,
Come to us, go from us, whence no one knows;
So the old tunes float in my mind,
And go from me leaving no trace behind,
Like fragrance borne on the hush of the wind.
But in the instant the airs remain
I know the laughter and the pain
Of times that will not come again.
I try to catch at many a tune
Like petals of light fallen from the moon,
Broken and bright on a dark lagoon,
But they float away – for who can hold
Youth, or perfume or the moon's gold?
 

Старые мелодии

 
Пряный запах духов и роз, орхидей аромат
В безветренный тихий день окутают сад —
Придут и уйдут в никуда, как волны накат.
 
 
Так давний мотив порой в голове мелькнёт,
Появится вдруг и вдруг без следа уйдёт.
То ветром свежим и ласковым обовьёт,
 
 
То воздухом станет, то уплывёт рекой
И отзовётся смехом или тоской
Далёкой поры – не будет второй такой.
 
 
Пытаюсь поймать мелодию песни земной,
Так же как светлый луч, рождённый луной,
Летящий цветком в лагуну ранней весной.
 
 
Всё улетает прочь. Кто мог удержать миг,
Юность и аромат, и луны золотой блик?
 

Only In Sleep

 
Only in sleep I see their faces,
Children I played with when I was a child,
Louise comes back with her brown hair braided,
Annie with ringlets warm and wild.
Only in sleep Time is forgotten —
What may have come to them, who can know?
Yet we played last night as long ago,
And the doll-house stood at the turn of the stair.
The years had not sharpened their smooth round faces,
I met their eyes and found them mild —
Do they, too, dream of me, I wonder,
And for them am I too a child?
 

Только во сне

 
Только во сне я вижу их лица —
     Лица детей – когда-то играла с ними.
Луиза с косичкой каштановой снится,
     Анна с кудряшками золотыми.
 
 
Только во сне со временем всё иначе.
     Кто знает, что во сне происходит?
Всю ночь те же куклы, игры ребячьи.
     Кукольный домик в том же пролёте.
 
 
Годы не заострили их круглые лица,
     Они всё так же нежны, и горят глазёнки.
Гадаю: могу ли я им присниться
     Такой, как была когда-то – ребёнком?
 

Redbirds

 
Redbirds, redbirds,
Long and long ago,
What a honey-call you had
In hills I used to know;
Redbud, buck-berry,
Wild plum-tree
And proud river sweeping
Southward to the sea,
Brown and gold in the sun
Sparkling far below,
Trailing stately round her bluffs
Where the poplars grow —
Redbirds, redbirds,
Are you singing still
As you sang one May day
On Saxton's Hill?
 

Снегири

 
Снегири, как вы красивы!
     Как давно вы прилетали,
Как вы сладко щебетали
     Над высокими холмами.
 
 
Маки красные, крапива
     И цветение дикой сливы,
Там где речка горделиво
     Проплывала под столбами.
 
 
Прямо к морю – говорлива —
     Под обрывами сияла,
Подплывала величаво
     К тополям, что у причала.
 
 
Снегири, как вы красивы!
     Я вас часто вспоминаю.
До сих пор поёте в мае
     Над Сакстонскими холмами?
 

Sunset: Saint-Louis

 
Hushed in the smoky haze of summer sunset,
When I came home again from far-off places,
How many times I saw my western city
Dream by her river.
Then for an hour the water wore a mantle
Of tawny gold and mauve and misted turquoise
Under the tall and darkened arches bearing
Gray, high-flung bridges.
Against the sunset, water-towers and steeples
Flickered with fire up the slope to westward,
And old warehouses poured their purple shadows
Across the levee.
High over them the black train swept with thunder,
Cleaving the city, leaving far beneath it
Wharf-boats moored beside the old side-wheelers
Resting in twilight.
 

Закат. Сент-Луис

 
В тиши, в середине лета, в сизой дымке заката,
В те дни, когда я издалёка к себе домой возвращалась,
Всегда встречал меня город,
     Дремлющий у реки.
 
 
В тот час вода облачалась в мантию золотую
С тёмно-лиловым оттенком, с тайным отливом лазури
И подплывала под арки
     Мощных седых мостов.
 
 
Закатные блики ложились на крыши, башни и шпили,
Вспыхивали, разгорались и скатывались к реке.
Просвечивала сквозь дамбу
     Лачуг пурпурная тень.
 
 
А высоко над всем этим, как гром, громыхал поезд,
Разрезав на части город, оставив его внизу.
Причалив, качались лодки
     И погружались в закат.
 

The Coin

 
Into my heart's treasury
I slipped a coin
That time cannot take
Nor a thief purloin, —
Oh better than the minting
Of a gold-crowned king
Is the safe-kept memory
Of a lovely thing.
 

Монетка

 
В свою копилку сердца
     Я бросила монету,
Её не сточит время,
     И вор не страшен ей.
Пусть на других медяшках
     В коронах силуэты,
Но только память сердца —
     Сейф милых мне вещей.
 

The Voice

 
Atoms as old as stars,
Mutation on mutation,
Millions and millions of cells
Dividing yet still the same,
From air and changing earth,
From ancient Eastern rivers,
From turquoise tropic seas,
Unto myself I came.
My spirit like my flesh
Sprang from a thousand sources,
From cave-man, hunter and shepherd,
From Karnak, Cyprus, Rome;
The living thoughts in me
Spring from dead men and women,
Forgotten time out of mind
And many as bubbles of foam.
Here for a moment's space
Into the light out of darkness,
I come and they come with me
Finding words with my breath;
From the wisdom of many life-times
I hear them cry: «Forever
Seek for Beauty, she only
Fights with man against Death!»
 

Голос

 
Атомы, словно звёзды —
Мутации и деления,
Миллиарды крошечных клеток —
Извечный вопрос ума.
Из тех же воды и неба,
Из рек древнейших Востока,
Из южных морей лазури
Пришла я к себе сама.
 
 
Мой дух, как и плоть, однажды
Восстал из истоков разных —
Из Родоса, Кипра, Рима,
Охотников, дикарей.
Мне мысли мои достались
От мёртвых мужчин и женщин.
Их не сосчитать! Не меньше,
Чем капель в пене морей.
 
 
И я голоса их слышу,
Их мудрость в других столетиях,
Их мудрость в моём дыхании,
Слова их звучат опять:
«Ищи красоту повсюду,
Ведь только она способна
Всегда служить человеку
И вместе смерть побеждать».
 

Part III
Часть III

Day and Night

 
In Warsaw in Poland
Half the world away,
The one I love best of all
Thought of me to-day;
I know, for I went
Winged as a bird,
In the wide flowing wind
His own voice I heard;
His arms were round me
In a ferny place,
I looked in the pool
And there was his face —
But now it is night
And the cold stars say:
«Warsaw in Poland
Is half the world away.»
 

День и ночь

 
В Варшаве где-то, в Польше —
Почти что на Луне,
Тот, кто мне всех дороже,
     Подумал обо мне.
 
 
Позвал бы! Я на встречу,
Как птица, полечу
Любым ветрам навстречу.
     Прильну к его плечу.
 
 
А он подсядет ближе…
Я вышла на крыльцо,
Там лужица – в ней вижу
     Одно его лицо.
 
 
А ночь теперь всё дольше,
А звёзды холодны,
Твердят: «Тебе до Польши
     Почти как до Луны».
 

Compensation

 
I should be glad of loneliness
And hours that go on broken wings,
A thirsty body, a tired heart
And the unchanging ache of things,
If I could make a single song
As lovely and as full of light,
As hushed and brief as a falling star
On a winter night.
 

Компенсация

 
Я рада была б одиночеству
     И сломанным крыльям моим,
И сердца дурному пророчеству
     Исходу, что неотвратим,
Когда б сочинила песню я,
     Такую, как свет дневной —
Тихую и чудесную,
     Как звездопад ночной.
 

I Remembered

 
There never was a mood of mine,
Gay or heart-broken, luminous or dull,
But you could ease me of its fever
And give it back to me more beautiful.
In many another soul I broke the bread,
And drank the wine and played the happy guest,
But I was lonely, I remembered you;
The heart belongs to him who knew it best.
 

Помню

 
Каким бы ни было настроение —
     Разбитое сердце, сияние или грусть,
Ты мог избавить от всякого наваждения
     И красоту вдохнуть.
 
 
Со многими хлеб делила я, пила вино,
     Играла весёлого гостя,
Но помню тебя всё равно.
     Кто моё сердце знает, тому оно отдано.
 

Oh You are Coming!

 
Oh you are coming, coming, coming,
How will hungry Time put by the hours till then? —
But why does it anger my heart to long so
For one man out of the world of men?
Oh I would live in myself only
And build my life lightly and still as a dream —
Are not my thoughts clearer than your thoughts
And colored like stones in a running stream?
Now the slow moon brightens in heaven,
The stars are ready, the night is here —
Oh why must I lose myself to love you,
My dear?