Текст книги "Бабочки и Ураганы"

Бабочки и Ураганы
Саша Карин

© Саша Карин, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Предисловие

Все персонажи и события вымышлены. Я не пропагандирую разведение бабочек и выращивание «сельдерея» на гидропонике. Я вообще ничего не пропагандирую. Я люблю хипстеров и не желаю им зла. Я фанат организованной религии. Все, что ты можешь прочитать в этой «книге», не имеет никакого отношения к реальности (все описанное происходит в параллельной вселенной).

«Факты» не являются фактами. Птеродактилей-киборгов не существует, и никому не удастся погладить шерстку мамонта. Жить на заброшенном часовом заводе – отстой. Отливать пули в подвале – опасно для здоровья. Рисовать волосатые члены на стенах – глупо. Не прокалывай булавкой гондоны своих друзей! Они это не оценят. Бегать по улице с молотком тоже не стоит.

Я против неоправданной жестокости и против суицида. Серьезно, не прыгай с автострады, не закидывайся таблетками, не вскрывайся! Ты же не идиот. Лучше заведи собаку, навести маму, сделай что-нибудь хорошее. Жизнь прекрасна. И все такое.

Пожалуйста, отнесись к этой книге как к тупой шутке, которую мог бы рассказать твой недалекий дружок. Не воспринимай написанное всерьез. В конце концов, это всего лишь не слишком удачное цитирование Паланика.

Город утопает в слезах

С тобой писали мы

Мечты-антиутопии

найтивыход, «спайси роллы»

1

Твой день заканчивается так: ты стоишь на коленях, над головой летают бабочки, а Кир из банды «Ураганов» размахивает перед тобой своим самодельным револьвером и размышляет о том, что жизнь современного человека больше не имеет цели.

На самом краю крыши в рубероид ввинчена детская деревянная лошадка на пружине, потертое сиденье покрыто слоем разноцветной блестящей пыльцы.

По левому кроссовку Кира ползет большая желтая гусеница.

Кир говорит:

– Смысла больше нет.

И тебе не стоит с ним спорить, даже если прошлой ночью ты обрел этот самый смысл в объятьях розоволосой Евы.

Не так важно, кто из вас прав. Глупо спорить с бритоголовым парнем с револьвером в руке. Особенно если этот парень – Кир «Ураган». Псих, террорист и самопровозглашенный Бог Нового Мира.

Всего год назад он набивает татуировку в твою честь, а теперь собирается пристрелить тебя и закопать на вонючем пустыре.

Кир говорит, а ты вынужден слушать. Он просит тебя повторить его слова. Это очень важно, чтобы ты все усвоил. Повтори. Или он эвакуирует твои мозги из черепной коробки.

Кир пристрелит тебя в любом случае, но глупая надежда все равно заставляет подчиниться.

В отработанных пластинах аккумуляторов содержится сурьма, необходимая для сплава для отливки пуль. Знания Кира систематически хаотичны.

Дуло револьвера, вырезанное из масляной трубки экскаватора, сверлит тебя черным взглядом, а ты уставляешься в его угрожающую пустоту и повторяешь:

– Да, да, я понял. В жизни больше нет смысла.

Твоя нижняя губа онемела и разбухла, превратилась в засохшего мармеладного червячка. Ты трогаешь языком шатающийся зуб, ощупываешь синяк под глазом, а бритоголовый профессор улыбается и продолжает свою лекцию.

Один глаз у Кира косит, поэтому лучше не смотреть ему в глаза.

Итак, говорит Кир, смысла больше нет. Бессмысленное будущее наступило. И в этом будущем каждый из нас автоматически получает удостоверение победителя при рождении. Ты победитель-потребитель. И тебе не нужно убивать мамонта, чтобы это доказать. Не нужно добывать огонь, не нужно облачаться в шкуры и точить копье. Мамонты давно вымерли, и тебе больше не на кого охотиться. Ты победитель по умолчанию. Угрюмый хозяин жизни, которому ничего от нее не нужно.

– Скажи, когда ты в последний раз встречал живого мамонта? – спрашивает Кир. Его рука дрожит. – С бивнями и всем таким. Когда ты в последний раз гладил его шерсть?

– Никогда, Кир. Я никогда не встречал живого мамонта. И никогда не гладил его шерсть.

Кир кивает.

– Потому что мамонтов больше не осталось. И отныне твоя простая безмамонтовая миссия – нажимать на кнопку, когда от тебя это требуется. Ты ложишься на диван перед телевизором и жмешь на кнопку. Ты садишься в кресло перед компьютером и жмешь на кнопку. Ты разводишь костер, ты заказываешь еду, ты смываешь за собой дерьмо одним нажатием кнопки. Нажми на кнопку и получи свою ежедневную дозу Комфорта, искусственного заменителя Счастья в яркой обертке.

Ты лабораторная тварь с иллюзией Свободы, купленной по скидке в торговом центре. Лампочка загорается – мышь крутит колесо. Лампочка гаснет – мышь расписывается в получении кусочка сыра. Условный рефлекс. Реакция на раздражитель. Твой пульс стабилен, пока твоя кормушка полна, а туалет убран. Ты способен бежать, пока видишь под ногами колесо и пока у тебя есть доступ к твоим любимым социальным сетям.

– Но что ты будешь делать, когда сервера упадут? – спрашивает Кир.

Он использует слово «когда», а не «если».

– Куда ты будешь постить свои селфи с кактусами? Как будешь следить за своей бывшей? Как узнаешь, что кому-то интересен?

Кир обращается ко мне, но его вопросы риторические.

Кир продолжает.

– Ты обустроил свою клетку. В твоем типовом мире на типовом этаже типового дома в типовом спальном районе есть все, что нужно твоему типовому внутреннему миру.

Без разницы, работаешь ли ты ассенизатором и пьешь «Охоту Крепкое» или пишешь статьи для FURFUR и зависаешь в «Солянке». Без разницы, сидишь ли ты на «крокодиле» или веганишь и угораешь по вебпанку. Весь смысл твоего существования можно свести к домашним тапочкам и краткому промежутку времени между работой и сном.

Ты давно разучился бороться. Мечтать ты разучился еще раньше.

Отныне и вовеки веков ты раб вещей, облегчающих тебе жизнь.

Повтори.

Револьвер – весомый аргумент. Ты единственный ученик в классе. Сенсей надрывается для тебя одного. Ты повторяешь:

– Да, да, я лабораторная тварь. Мое существование сводится к тапочкам и что-то там такое. Аминь. Аминь, твою мать!

И самое страшное, говорит Кир, что тебя это устраивает. Ты разучился видеть разницу между правдой и обманом. Между Свободой и ее иллюзией.

Однажды ты выгодно обменял шашку динамита на перьевую подушку. Теперь же ты уверен, что никогда не умрешь. В твоей почти идеальной жизни ничего и никогда не изменится. Лампочка загорится утром и погаснет вечером. В бесконечности данного момента от опасного и несправедливого мира тебя отделяют нагромождения типовых этажей. Пара десятков метров, несколько керамзитобетонных перекрытий и оборот ключа в замке твоей надежной стальной двери. Ты замкнут в удобстве и безопасности. Ты спокоен, почти счастлив и у тебя впереди еще пара десятков тысяч таких же спокойных и почти счастливых вечеров, отмеченных хэштегом «#комфорт».

Кир говорит, современный человек бесполезен и жалок. Он боится не за свою жизнь. Он боится за свой стиль жизни. Вот почему в мире больше не осталось ни капли смысла. Сглотни сухой комок слюны, уставься в затягивающую пустоту дула перед твоим лицом и повтори это.

А теперь, говорит Кир, представь спасительный Апокалипсис. Представь гитарный рев истерических воплей сирен и вой волчьей стаи. Представь бластбит глухих ударов молотков и хруст разбитого стекла.

Лампочка загорается, лампочка гаснет. Лампочка разбивается. Это раскаты грома в твоей ушной раковине. Это поезд, прибывающий на станцию у твоего подъезда. Ты не был готов к такому. Такое тебе не снилось и в самом страшном сне. Это паника, от которой розовые единороги, срущие радугой на мармеладных лугах, вешаются на пряничных деревьях.

– Открою тебе секрет, ничто не вечно. Комфорт не вечен. Иллюзорные ценности не вечны. И сегодня мираж потребительского Рая исчезнет навсегда. Сегодня волны ужаса обрушатся на «нажимателей кнопок», и каждый прозреет. Сегодня сгниют последние ошибки цивилизации и рухнет карточный домик Системы. Сегодня я объявляю Апокалипсис. Сегодня мы возвращаемся к истинным ценностям и абсолютному нулю.

Даешь симфонию скрежета металла каждому – бесплатно и без смс.

Даешь Конец света в стиле панк-рок.

Даешь вечеринку с взрывчато-алкогольными коктейлями по рецепту Че Гевары – три четверти бензина плюс четверть масла.

Даешь отрезвляющий пинок под зад современному человечеству, залипшему в свой смартфон.

Паника. Страх. Рок-н-ролл.

Вот чего хочет Кир.

***

Мы с Киром находимся на крыше заброшенного часового завода на окраине Москвы. Отличная площадка для наблюдения за концом света. Или для вынесения смертного приговора. Шершавый рубероид, на котором мы когда-то играли в футбол, наверняка уже отпечатался узором на моих коленях.

План Кира по устранению Системы довольно прост.

Ацетон и перекись водорода необходимы для триперекиси ацетона. Это инициализирующее взрывчатое вещество, использующееся в самодельных детонаторах. В своем составе не содержит нитрогрупп, поэтому не обнаруживается поисковыми собаками.

Засунь это добро в картонную коробку из-под обуви и иди творить величайшее волшебство из книжек про Гарри Поттера.

Сегодня умрет Старый Мир, но я жалею только о розоволосой Еве. Именно из-за нее я сейчас и готовлюсь получить пулю.

Ева. Где же она теперь?

– Ты что, плачешь? – спрашивает меня Кир.

– Это все пыльца, – говорю я дрожащим голосом и вытираю глаза окровавленным рукавом.

– Мне жаль убивать тебя, Попрыгунчик, – говорит Кир. – Но ничего не поделаешь, ведь ты сам вырыл себе могилу.

На самом деле могилу мне вырыли Сид и Тоторо, одни из первых террористов-учеников. Но сейчас я не в том положении, чтобы придираться к словам.

Я стою на коленях, склонившись перед Новым Богом, и жду смерти, потому что не должен мешать его заключительному аккорду систематического уничтожения Системы. Я уже променял свое место в Новом Мире на розоволосую Еву. Я предатель. А место предателя – в яме на вонючем пустыре у заброшенного часового завода.

На дуло пистолета опускается большая оранжевая бабочка. Я свожу глаза в кучку, но все равно не могу ее рассмотреть. Стоит попросить Кира отвести пистолет подальше от моего лица.

Вот-вот наступит Великое Ничего. Старый Мир вот-вот рухнет. Вселенский Хаос расцветет бутонами битых стекол под окнами спальных районов. Тысячи ребят с красными глазами оседлали птеродактилей-киборгов и носятся по улицам Москвы с молотками в руках.

Некоторых я знаю в лицо. Это банда «Ураганов». Последние охотники на мамонтов. Строители «Нового Мира». Армия самоубийц, перешедших черту.

Их черные балаклавы. Их окровавленные, разорванные шкуры-костюмы. Их сумасшедшие улыбки. Их мозги, промытые бабочками конопли и ураганами протеста. Им нечего терять и не к чему стремиться. Все их существование сводится к одной единственной цели – снести Старый Мир до основания. Они слепо выполняют приказы Нового Господа Бога.

Быть одним из них – значит быть Стихией. Значит быть Совершенством. Значит быть Свободным.

Кстати о Свободе. Кир говорит, Свобода – это шашка динамита. Чем ее больше, тем веселее.

У Кира 2 тонны такой Свободы. Должно быть, он самый веселый человек на свете.

Повтори.

***

Как у всякого психа с бритой головой, косящим глазом, собственной примитивной философией, кучей взрывчатки и армией последователей, у Кира есть все необходимое для развития паранойи и мании величия.

– Жаль, что ты не увидишь рождение Нового Мира, Попрыгунчик, – говорит Кир, пожевывая сигарету, – жаль, что ты решил променять меня на эту розоволосую суку.

Кир называет Еву розоволосой сукой, на которую я променял свое место в Новом Мире. Но что бы Кир ни говорил, Ева стала для меня важнее, чем банда «Ураганов», чем весь этот хренов хаос и даже – чем моя собственная жизнь.

Я умру. Старый Мир умрет. А я могу думать только о Ней.

Кир говорит:

– Чтобы обрести свободу реальную, придется отказаться от свободы виртуальной. Я тебе объясню. – Его правый глаз смотрит сквозь меня. Его левый глаз-гуляющий-сам-по-себе смотрит куда-то вбок. – Физический доступ к сети в Москве контролируют всего несколько крупных операторов, которые поставляют трафик остальным операторам поменьше. Представь себе ситуацию, в которой по нелепой случайности все они выбывают из игры.

Тогда почта снова будет доставляться с голубями.

Тамблер-девочки больше не смогут плавить веб.

Вероятно, кто-нибудь не продержится без фотографирования еды и двух суток – выпрыгнет из окна своей хрущевки.

В окружающем мире станет чуть больше дикого, первобытного смысла.

Конец света – нет интернета.

Кир не спешит спускать курок, он склоняется надо мной. Краем глаза я слежу за черной пустотой в жерле пожирающего меня ствола.

– А знаешь, в чем смысл? – шепчет Кир мне прямо в ухо. Я качаю головой. – А нет никакого смысла.

– Ясно, – говорю я, – Убей меня, только не трогай Еву. Разнеси все к чертям, но не трогай ее.

Кир обещает положить нас в одну могилу.

Нет. Только не Еву.

Отправь меня в самое сердце преисподней. Только не трогай Еву. Разорви меня и съешь мое сердце. Только не трогай Еву. Отключи нас от сети и доведи до суицида всех недотраханных тамблер-девочек Москвы. Только не трогай Еву. Принеси в жертву каждого первенца в каждом доме.

Только не трогай Еву.

Не трогай ее.

Выстрел.

Бесконечность момента подвешенного ожидания прерывает пуля, начиненная порохом пополам с крыльями бабочки. Она устремляется в мое сердце, а я закрываю глаза и лечу во мрак.

Я падаю на лопатки и закрываю глаза. Аминь.

И пока титры бегут по холодному рубероиду на крыше заброшенного часового завода, окрашенному каплями моей крови, у меня есть время подумать обо всем, что произошло за этот сумасшедший год. Обо всем, что привело к этому хаосу.

Обо всем, в чем есть частица моей вины.

Все закрутилось и полетело к чертям прошлой зимой, когда я впервые встретил Кира у автомата на углу.

Итак, повтори все с самого начала.

2

Вернись к прошлой зиме. Вот мне двадцать лет, никого рядом нет, и я провожу свой вечер в однокомнатной клетке на типовом этаже типового дома в типовом спальном районе.

Я еще не знаком с Киром «Ураганом». Я просто несчастный нажиматель кнопок. Я лежу в ванной, наполненной детской пеной пополам с собственной кровью.

Не стану врать, что по жизни я победитель.

По десятибалльной шкале, где 10 – это челюсть Дольфа Лундгрена или дерзкий шпагат Ван Дамма, а 0 – розовый чехольчик для смартфона с наклеечками в руках у недотраханной тамблер-девочки, я оцениваю свой поступок на 2,5. Это приблизительно эквивалентно пакету шоколадного молока с изображением кролика, у которого скручены уши а-ля петля висельника.

Ван Дамм точно не стал бы резать вены в ванной, как педовка.

И Вин Дизель бы не стал.

Ну, может быть, Том Круз.

У моего поступка нет определенной причины, в моей предсмертной записке нет ничего, кроме жалкого нытья и псевдофилософских размышлений о разочаровании в жизни, одиночестве, презрении «ко всем навязанным обществом ценностям и ярлыкам» и прочего дерьма в таком духе. Я удалил все страницы в социальных сетях, я потратил все деньги, я перессорился со всеми знакомыми и собираюсь тихо и спокойно покончить с жизнью: в самый последний раз расслабиться в ванной за просмотром любимого сериала, попивая шоколадное молоко из чашки с жизнеутверждающей надписью «Все к лучшему!».

Сознание постепенно растворяет в пене, молоке и восьми таблетках парацетамола. И я катапультируюсь на луну из подводной лодки, срывающейся вниз с Ниагарского водопада. Или вытянув руки вдоль туловища, отправляюсь в полет над Гранд-Каньоном без парашюта. Бесконечно долгий полет на другую сторону.

Когда лежишь в теплой ванне с детской пеной пополам с собственной кровью, время ползет со скоростью асфальтоукладчика в московской пробке.

По статистике каждые 40 секунд в мире кто-то переходит черту, а я вот уже десять минут топчусь в тоннеле между жизнью и смертью.

Посмотри на часы, уткнись в потолок, страдай от скуки, пока загружается последняя серия твоего любимого сериала на этом свете. У Жизни извращенное чувство юмора: ты вынужден убивать время, пока время убивает тебя.

Я тянусь к погасшему планшету и замечаю, что в моей чашке закончилось шоколадное молоко.

 
Душа ронина
Молока с шоколадом
Просит капризно
 

С ловкостью обдолбанного зомби я вылезаю из ванной, перевязываю левую руку полотенцем, надеваю домашние тапочки и накидываю халат. В моем холодильнике шоколадного молока тоже нет. Я плохо обустроил свою клетку.

Вот половину вечности я стою в лифте напротив зеркала, пропуская в ноздри вонь собачьей мочи и сжимая сотню рублей в левой руке. Вот еще половину вечности я, покачиваясь, иду до ближайшего торгового автомата на углу. Мое предсмертное желание – стерилизованный комфорт объемом в 0,33 литра.

На улице очень холодно и очень темно. Хочется просто упасть и заснуть навсегда в первом попавшемся сугробе в свете тусклого московского фонаря. Но я бью по щекам и усиленно моргаю, пытаясь привести себя в чувства. К финальным титрам я твердо решил стать хозяином собственной жизни – купить картонный пакет с коричневым кроликом в автомате на углу, вернуться домой, лечь в ванну с теплой пеной и кровью и досмотреть самую последнюю серию своего любимого сериала.

Я мечтал покончить с жизнью в одиночестве и спокойствии собственной клетки. Но что-то пошло не так – я встретил бритоголового Господа Бога с молотком в руке.

***

Прошлой зимой я знал, что Кир «Ураган» играл в панк-рок группе «Рычащие Искрами Пьяные Тигры». Или сокращенно – «РИПТ». Я знал, что их лучшая песня называлась «Бешеные страусы не прячут голову в песок». Я знал, что их басист был мудаком, а выступали они по грязным подвальным клубам.

Но прошлой зимой я, разумеется, не мог знать главного. Я не мог знать, что все зайдет так далеко. Я не мог знать, что он решит взорвать Старый Мир и похоронить меня на пустыре у заброшенного часового завода.

– Каждый сходит с ума по-своему, – говорит Кир.

И с этим не поспоришь.

– Мамонты вымерли, – говорит Кир. – Нам больше нечем себя занять. Давай напьемся и разожжем костер на проезжей части во имя Великого Хаоса.

Обычно, когда Кир говорит, он как будто говорит с целым миром. Читает лекцию, промывает мозги, курит и улыбается.

Сложно сказать, о чем он думает на самом деле.

– Мамонты вымерли, – говорит он.

И тебе остается только пожать плечами и согласиться.

– Прыгни с автострады, – говорит тебе Кир.

И ты прыгаешь.

Если Кир говорит своим террористам-ученикам прыгать с автострады, отливать свинцовые пули в подвале заброшенного часового завода или, скажем, засовывать дуло заряженного револьвера себе в рот – то они это делают.

Все делают то, что говорит им Кир «Ураган». У него настоящий ораторский талант. Как у гребаного Гитлера.

Как у пророка Мухаммеда.

Или как у Иисуса Христа.

Даешь Новому Богу нового Геббельса и нового Иуду. Верного пса и предателя в одном лице. Знакомься, это я. Во всех последствиях есть частица моей вины.

Детерминированно-хаотические системы чувствительны к малым воздействиям. Бабочка, взмахивающая крыльями в Айове, может вызвать лавину эффектов, которые достигнут наивысшей точки в дождливый сезон в Индонезии.

Никогда не знаешь, что в итоге приведет к величайшей акции бессмысленного протеста в мировой истории. К систематическому уничтожению Системы. К Величайшему тоталитаризму во имя Великой Свободы.

Пройдет год и мой выход из дома за шоколадным молоком появится в учебниках Нового Мира.

– Революция – это панк-рок! – закричит Кир, поднимая руки вверх и строя из себя пророка. – Мы должны играть громко, чтобы быть услышанными!

Террористы-ученики поддержат своего главаря диким воем.

– Новый Мир начинается с взрывов бласт-бита и рева гитар!

Но я-то знаю, что Новый Мир и Вселенский Хаос начинаются с шоколадного молока и прыжка с автострады.

И во всем этом есть частица моей вины.

***

Прошлой зимой Кир «Ураган» стал моим другом. Я встретил его у автомата на углу, когда он поднялся из подвала покурить, а я вышел за последней дозой комфорта в своей жизни.

В тот день пружина в старом вендинговом автомате прокрутилась, но кроваво-красная пачка Marlboro Red осталась на своем месте. В тот день басист «Рычащих Искрами Пьяных Тигров» не пришел на репетицию, поэтому Кир был и без того на взводе. В тот день пачка сигарет становится последней каплей и выводит Кира из себя.

Он злится. Автомат выдерживает его яростный удар, но Кир не сдается так просто.

Кир вообще никогда не сдается.

Под снегопадом он проходит несколько кварталов до ближайшего торгового центра и покупает в магазине стройматериалов обычный 800-граммовый молоток с деревянной рукояткой за 790 рублей. Чуть больше рубля за грамм. Через полчаса Кир возвращается к автомату и с трех мощных ударов молотка выносит стекло. Он берет положенную себе по праву пачку сигарет стоимостью в сотку. Больше он не берет ничего.

У Кира первобытное чувство справедливости.

Вот он стоит, прислонившись к раздолбанному автомату у спуска в подвал, курит и глядит на меня. В руке у него 800-граммовый молоток.

Кир невысокий, худой, с большими глазами и бритым наголо затылком. Он говорит, что получил прозвище «Ураган» за свой ураганный характер.

Я же думаю, что он сам его выдумал.

Холодный московский ветер гуляет по моей оголенной вене, а я подхожу к автомату в своем домашнем халате и тапочках, с тупым выражением лица и с насквозь промокшим полотенцем на левой руке. Бордовым пунктиром капель крови отмечен мой путь от дома до угла.

Восемь таблеток парацетамола и двадцать минут в ванной из собственной крови приводят к апатии и небольшому головокружению. Не обращая внимания ни на парня, стоящего рядом с молотком в руке, ни на отсутствие стекла, я с третьего раза попадаю своей скомканной и пропитанной кровью соткой в купюроприемник. Пружина прокручивается, и картонная упаковка шоколадного молока падает в лоток. Я медленно опускаюсь, беру свою последнюю собственность и собираюсь уходить, когда слышу чей-то голос. Он пробивается сквозь туман и восемь таблеток парацетамола.

– Три литра, – говорит бритоголовый парень и выпускает дым мне в лицо. – Нужно потерять не меньше трех литров крови. Иначе тебя откачают. Тогда уже не сможешь даже и мечтать о смерти.

Кир смотрит на мое левое запястье и улыбается. Другой его глаз следит за глухим переулком.

– Если тебя откачают, будешь вечность лежать на больничной койке в позе бревна, пока твои мозги будут вариться в собственном соку, а из твоего накачанного шоколадным молочком тельца будут торчать полдюжины трубок. Они назовут это гуманизмом, буддизмом или онанизмом. Похеру. Будешь лежать так, пока какая-нибудь уборщица случайно не опрокинет твой аппарат жизнеобеспечения, оказав тебе услугу.

Я тупо смотрю на него.

– И что же делать? – спрашиваю я. – Чтобы наверняка?

Хочешь перейти черту – обратись к профессору Киру.

Капли крови с моего рукава падают на асфальт, а худой бритоголовый парень с молотком в руке улыбается белозубой улыбкой.

– Резать вены слишком долго и ненадежно, – говорит он, – лучше прыгать. Быстро, просто и по-мужски.

Ударом 800-граммового молотка Кир разбивает купюроприемник. Звенящей лавиной на асфальт устремляются монеты и бумажки. Он отсчитывает 790 рублей и убирает себе в карман.

У Кира первобытное чувство справедливости.

– На каком этаже ты живешь?

– На четвертом, – отвечаю я.

Он задумывается.

– Тогда лучше прыгать с автострады. Чтобы наверняка.

Я удивленно смотрю на него.

– По ночам много грузовиков, – объясняет Кир.