Текст книги "Путешествия капитана Александра. Том 4"

 
Где нет свобод и конституций,
там и активен Вирус Революций.
 

Саша Отвязанный

http://www.stihi.ru/2011/02/02/9750

 
потом я кололась пила воровала
спала с кем попало за деньги и дозу
короче я всё это вам наврала
Я Пуся Девочка-отморозок
 

Пуся

http://www.stihi.ru/2004/04/27-1146

Ещё один посёлок Тщемории. Поселок отвязных. Не похож на Щеповку, на Попсовку – тоже не похож. Отвязные сами по себе. Ни с кем не считаются. Никого не принимают в расчёт. Называют свой посёлок – Отвязная слобода. У щепатых и попсян своя слобода. У нас – своя, говорят они. Здесь в небольших домиках, иногда ветхих, редко богатых, разных, живут безбашенные, разгуляевы, безрассудные, непредсказуемые – отвязные, одним словом. Разбитные. Некоторые – убогие, иногда – знатные, известные. Тоже разные. Нельзя сказать, что Отвязная – барышня без рода без племени. Старшая из дочерей матери Понятия и отца Ништяка. Тощая, мосластая, беспутная, неопрятная. Молодая, пока ещё молодая, порывистая, безрассудная, неудачливая. Нелюбимая, увы. Не любят её в семье. За бестолковость, строптивый нрав, капризность, своенравность. За свободолюбие, да и за прямоту тоже. Кто же прямоту любит в семье блатных и приблатнённых? Нелюбимый ребенок в семье Братанов, разве ему хорошо живётся? А семья та – вся Мория наша, Братанская страна.

С детских лет знает жизнь не понаслышке. И жестокость, и несправедливость жизни по понятиям. Знает и то, что все и всяческие проблемы в Мории решаются не по совести, не по уму, а по праву силы. Бранное слово, обсценная лексика, по-учёному, известны ей с колыбели. Бесстыдством и распутством тоже не удивишь барышню Отвязную. Для неё всё сокровенное – явно явлено. Как в мире диких зверей. Никаких тайн, никакого стыда: сиськи-письки, штучка в штучку, перчики хреновы, вагизмы, кысы-пысы, а слова, выражения, терминология – братанские точь-в-точь, да покруче будут – добавьте юношескую пылкость, экстремизм, браваду Отвязной. Добавьте неопрятность в помыслах, в словах, в выражениях, в действиях, в поступках. В одежде, в круге знакомств, в жизнезанятиях. Всё бы поняли в родной семье Братанской. Не чужие вроде. Да не получилось из сестренки ни наводчицы, ни Соньки-Золотой ручки, ни бандерши, ни киллерши, ни даже элитной проститутки, ничего, в общем, толкового не получилось. Конечно, подворовывает продукты в супермаркете, иногда курицу в вагину засунет, чтобы мимо охранников пронести. Забавно. Но ничего серьёзного. Такого, что могло бы повлиять на отношение к ней братьев. Не было у Отвязной ни размаха, ни холодной жестокости, не было ледяного Ништяка в голове, столь необходимого для строгой жизни по понятиям, чтобы стать стоящей фигурой в правильном Братанском мире. «Она в семье своей родной казалась девочкой чужой». Можно было бы и так сказать. С одной стороны. Но и не Татьяна Ларина, конечно.

Вроде, плохи дела Отвязной. А, может, и нет. Как посмотреть. Не было, как я говорил, у Отвязной настоящего звериного оскала. Слишком хорошо знала она цену жизни по понятиям, цену обманкам этой жизни, её показной справедливости и показной же беспристрастности. Так в самом центре помойки вырастает чертополох, который в нужный момент неожиданно даёт пушистые, мягкие лилово-пурпурные цветы. Без лепестков вроде, одни волоски. Но очень милые цветы, симпатичные, почти безвредные.

Много, очень много было в Отвязной силы, буйства, напора, а жестокости не было. Ненависти к людям не было. Зато к порядкам, принятым в стране, в родной семье Отвязной, к так называемым лидерам, к национальному лидеру, к правоохранителям, судам, к дубовой госмашине была неприязнь. К людям неприязни не было. Была бы – легко вписалась тогда Отвязная в лихую семейную жизнь да обласкана была, да жила бы в любви и богатстве. Нет, не любили её братья, влиятельные Братаны. Неловкую, никудышную. Будто не нашего рода, будто не сестра нам, говорили они. Добро бы грохнула кого. Развела по распоняткам. Не нашего рода лахудра получилась. Живи сама, как хочешь. Помогать тебе не будем. Да и мешать тоже. А что по рукам пошла да подворовывает помаленьку, – это ни о чём не говорит. Кто без греха, у кого этого нет? И у мужиков, и у сук, и у кума, и у курицы, и у петуха, и у коня – у всех есть. Таких нет, у кого этого нет. А если и есть такие, у кого этого нет, – покажи мне – враз петухом сделаем. Ладно, живи, сестрёнка, своим умом, коли такая жизнь нравится. А что против наших авторитетных товарищей – так это зря. Не одобряем. К тому же, ты против полиции, против Братанов «несправедливых», против братьев своих. Но от политики, говорят, далека Отвязная, слава тебе господи, не идёт в политику стыдобушка наша. Что правда, то правда – зла от неё никакого. Одно кудахтанье пустое, крики да болтовня. Может, и неплохо. Каким-то дуракам интересно это. Пусть отвлекаются. Пар выпускают. Пока серьёзная братва свои дела обтяпывает.

Так рассуждают братья. Братаны. Отвязная тем временем растёт. Живёт своей жизнью. Не такой, как все. Чем же занимаются они, эти отвязные? Кровь кипит, гормоны бурлят в молодых телах. Свободы нам, свободы! Будем делать, что захотим. Сломаем все запреты. Покажите нам, что ещё не разрешено, – мы сделаем это. (Какая энергетика!) Вы не привыкли что-то видеть – смотрите, мы заставим вас смотреть! Вы не привыкли что-то слышать – слушайте, мы заставим вас слушать. Вы никогда не видели прилюдно мужского достоинства – смотрите все, молодые, старые, закосневшие, замшелые, ханжи, безмозглые импотенты, вы не видели наших женских укромностей, не закрывайте стыдливо глаза, смотрите все, штучка в штучку, горделивый приап-приапчик входит в блажную долину… Вы не привыкли делать, что хотите. Учитесь. Мы залезем на кареты самых важняков, будем танцевать, петь и орать; вы будете шокированы, потому что не привыкли говорить, что думаете, не привыкли слушать других, которые говорят, что думают, а ведь это как раз то, что думаете и вы. Не привыкли смотреть на то, что люди делают вдвоём в темноте. Смотрите, не отворачивайтесь, не отводите глаз. Каждый из вас хочет быть с нами, хочет быть на месте одного из нас.

Мы пойдём в ваши музеи. На вокзалы. Пойдем в ваши грёбаные храмы науки. В опозоренные ложью, воровством и сребролюбием скучные каменные громады, которые вы почитаете храмами господними. Мы залезем на крыши. На заборы. На ларьки. На строительные леса. Будем делать то, на что вы стыдитесь смотреть, о чём стыдитесь говорить, о чём каждый из вас втайне мечтает и вожделеет. Будем рвать подушки и разбрасывать пух и перья. Подключайся. Имей нас. Отхарь нас. Отымей, кого хочешь. Отымей за малого Ганса. Если хочешь – отымей за большого Ганса. Отымей за Гундягу. Вон тот, слышь, говорит – никого не имеет. Отымей за него. Тюрься за Гансов.

Мы перевернём кареты полицейских и служилых людей. Соорудим и взметнём над городом огромного, могучего Приапа, который поднимется – поднимется, вы всегда мечтали об этом, слабаки и ханжи, – выше самого высокого здания в вашем городе. Пустим в ваши суды тысячи тараканов – мадагаскарских, азиатских, морийских – тараканы будут лучшими присяжными в ваших судах. Публично осудим и повесим одного, двух, трёх американских индейцев, понаехали тут, и нескольких голубых. Накачаем их наркотиками. Чтобы были, как деревянные. Чтоб на веревках болтались, словно деревянные. В назидание. Конечно – представление. Конечно – спектакль. Пока что представление. Протест против ненависти властей к чужакам и геям. Сколько будет великолепной, бурлящей, живой, выразительной, такой привычной нам, обсценной лексики. И вслух. И на транспарантах. Будем целовать полицейских девок. Публично. Держать и зацеловывать. Лобзать мусор. Будем обливать полицейских мочой из бутылок. Краской – памятники Кифы Великого, Иоанна Летсера, Ёлко Палкина, другие памятники.

Будем раздеваться на улицах. На вокзалах. На выставках, на концертах. Наши лахудры раскрасят обнажённые груди в яркие цвета. Сиськостас. Будем бегать голыми по улицам. Купаться в фонтанах. Смотрите – мы совокупляемся. Мы сделаем всё, чтобы был скандал. Раздетые девки будут публично спиливать деревянные кресты. Такое представление. Никого не будут бить, калечить. Нам нужен только скандал.

Кто они, эти отвязные? Они действуют как партизанский отряд. Они одеваются в яркие одежды. Закрывают головы яркими шапками-масками с прорезями для глаз. Шапки называются Херсонесами. Корень слова понятен? С гитарами. С Херсонесами на головах. Они объединяются в группы. Где нет главных. Где все анонимны. Мобильная группа в активном режиме. Где каждый – актёр и режиссёр в одном лице.

Они появляются внезапно. Где их не ждут. Делают то, что никто не может предположить. Эпатаж. Неравнодушие. Смелость. Самоотверженность. Освободительный импульс. Протест против власти. Они вскрывают болезненные точки общества. Выразительный колорит. Фактура. Тщательно продуманный силуэт. Узнаваемый стиль. Трэш. Издевательства и глумление. Вызывающие у обычных людей смешанные чувства шока, растерянности и отвращения. Дерзко? Вульгарно? Да. Но энергетика! Но бунтарство! Радикально! И при этом – аполитично. Лозунги: «Грех не взорвать», «Бабушка после похорон», «Рыбафишка». Непонятные лозунги.

Что это – искусство? Танец, музыка, текст? Нарочито детская стилистика. Нарочито примитивная музыка. Нарочито наивные движения. Как бы детская, неряшливая пластика. Многие делают это лучше. Даже Попса лучше поёт. Лучше танцует. У Попсы, у рэперов тексты лучше. Забористей. Нет, не искусство это. Вроде не искусство.

Серьёзные дяди называют выступления отвязных умным словом перформанс (исполнение, выступление, представление в определённом месте, в определённой обстановке). Необычный поступок. Произносят ещё одно умное слово – морийский «акционизм». И другие. Арт-активизм, ангажированный перформанс, делание акций. Подстраивание разных каверз. Чтобы посмешней было, повульгарней, посрамней, поскандальней. Вроде всё-таки искусство. Тоже вид морийского искусства.

Их группировки: Бешеные Приапы, Сиськин бунт, Освободи брусчатку, Жизнь без Гансов, Вагинальная революция, Партия свободной любви, Девочки без комплексов, Лизуны.

– Эх, я бы тоже полизал. Интересно, хорошо ли они моются?

Их атрибуты: тараканы, моча, дерьмо, сперма, немытые приапы и вагины, нарочитая антиэстетика – мрак, тоска, тупоумие под облаткой непонятных, несуразных, претенциозных, нелепых слов и лозунгов.

Заумный морийский теоретик искусства объясняет:

– Современное искусство занимается современностью. (Каково?) Это стратегия шока. Смысл художественной акции состоит в том, чтобы нельзя было докопаться до смысла художественной акции. (Класс!) Это язык молодёжной контркультуры против культуры «взрослой» и «духовной». Междисциплинарный арт-проект. Нью вэйв, новая волна. Язык детского хулиганства, доморощенные тексты старшеклассников.

Пожилой либерал с потными руками, нервно облизывая губы, частит оживлённо:

– Шок, шок, шок, шок. Делать невидимое видимым. Эффект аппартации, «небесного явления», выход за мыслимые рамки ординарных и даже экстраординарных событий. За внешней оболочкой акции нарочито некрасивого, вульгарного совокупления. За видимостью обычного хулиганства, которое надо искоренять. За видимостью банального боевого раскраса племени тумба-юмба вы не видите факта появления лучшего произведения морийского искусства наших дней, появления великого дерева акционизма, маточного движения, которое заражает мир новым вирусом цветных революций морали. Вы не понимаете высоты нового искусства. Вы ещё не доросли до public art, до интервенционизма, который даст и уже даёт, глупо отрицать, результирующий социальный эффект.

– Перформанс – не только представление, это ещё и поступок, – продолжает он. – Какие поступки у этих отвязных! Как они заражают нас. Как возбуждают. Лично меня они возбуждают.

Давно уже не было такого. Я, можно сказать, махнул на себя рукой. Но как меня возбуждают эти экстравагантные, плохо помытые дщери улиц, предместий и городов. Это искушение… Я не выдержу этого… Они совершают поступки. А поступки – ключевой феномен современного искусства. О, это великое искусство публичного совокупления. Какой глубочайший подтекст. Он открывает сложные взаимоотношения между религией и искусством, между сакральным и секулярным, между искусством и ремеслом. Вылезание из нормы чего бы то ни было – это уже хорошо. А влезание, влезание… это прекрасно.

Для чего отвязным всё это нужно? Для денег? Денег, вроде, не даёт. Говорят, что у отвязных есть политические интересы. Из сбивчивых объяснений отвязных в редкие минуты, когда их сознание проясняется, можно вынести слабо выраженные предпочтения их посягательств. Главное – анти-Гансизм. Да что они могут сказать? Девушкам нравятся Гансы. Как могут Гансы не нравиться? Особенно большой. Большой Ганс, как известно, любит все большое. И девушки любят все большое. Но виду не показывают. А их глуповатые, нагловатые спутники сдуру вторят барышням – долой Гансов. От любви до ненависти… Что ещё? Борьба с полицией, другими правоохранителями… Тянет девчонок к крепким мужикам. Вот и кареты переворачивают, мочой из бутылок обливают, зацеловывают как бы притворно. А может, и не притворно, может, и очень даже нравится. Как это сочетается? Сочетается, видать. В Мории бывает такое. Сочетание несочетаемого. Потом всякие глупые слова, которые эти отвязные не очень и понимают: «децентрализация власти» (типа – долой власть), «перенос столицы» (нужно же что-то сказать для прессы), «защита леса» (где этот лес? – в Мории нет его). Ну и главное – «Фемины, вперёд!». Зачем это нужно их соратникам мужеского пола – неясно. Бунт сисек-пиписек. За сильных женщин. Женщину – во главе Мории (может, в этом что-то и есть). Пусть каждый спит, с кем хочет. Мальчик – с мальчиком, девочка – с девочкой, девочка – с собачкой, мальчик – с козочкой, долой запрет абортов и наоборот – пусть рождаются любые твари, плоды свободной любви. Нет – церковным запретам. Дорогу сильным женщинам. Женщинам не нужны мужчины. Женщинам не нужны дети, пусть детьми занимаются старики и убогие. Какая польза Отвязным от детей? Разве что укрыться за ребёнком от полиции, от правоохранителей: отпустите нас, отпустите, вы не видите – я с ребёнком, караул, обижают детей, обижают мать, не хватайте отца с ребёнком… И мочой его, полицая в форме, мочой… Дорогу Кэт, дорогу Гарадже, Похлёбке, Басистке, Шумахеру, Электрокоту. Ну и кликухи – покруче, чем у блатных. Нет – сексизму. Да – секстремизму, экстремизму в феминизме. Нет – любому неравенству полов.

Энергетика бунтарства. Так случается в Мории время от времени. В других странах – наверное, тоже. Бунт молодёжи. «В царство свободы дорогу грудью проложим себе». Грудью обнажённой, естественно; ярко раскрашенной – обязательно. Эта энергетика открывает дорогу для сноса крестов. Входной билет погромщикам в церковь, индульгенция гей-активистам к уничтожению христианских церквей, осквернению христианских святынь. Готика, панк-культура – под видом христианской молитвы, взамен христианской молитвы. Не напоминает ли это нам Всешутейский Собор времен Кифы Великого? Вы не понимаете, говорят они, – это нетрадиционная молитва. Куда уж нам, понять это. Молитва антихристу – совсем нетрадиционно. Две тысячи лет нетрадиционности той, может, и больше, может, и пять тысяч лет.

Они претендуют на лавры узников совести. Не надо бы нам реагировать столь бурно на дешёвую эту провокацию. Если бы во время акции не было озлобленных администраторов, возмущённых батюшек, если бы никто не обращал внимания… Акция не состоялась бы, сама собой рассосалась. Никто бы её не заметил. Мы реагируем, увы. Разные политические силы используют акции отвязных в своих интересах. И власть, и либералы. Кто-то и деньги делает. Всегда на обнажённом теле, особенно на обнажённом женском теле, кто-то делает свой бизнес, имеет свой интерес. Быть может, и деньги. На феминизме можно делать деньги. Обществу-то это зачем? Обществу, может быть, и не нужно. Даже вредно. Детей кто рожать будет? Феминистки, что ли? Геи? А кому-то очень даже нужны эти феминистки, эти акции. Кого-то с кем-то стравить, кого-то соединить, кого-то кому-то противопоставить. Власть опорочит либералов. Либералы – церковь. Церковь – феминисток и геев. Геи и феминистки – власть и церковь. Адвокаты работают на свой пиар. Верзила, бывший муж феминистки, по Америке шурует, дитё демонстрирует, денежки сшибает. Как интересно. Живенько. Все при деле. Можно позабыть о проблемах: о воровстве, преступности, попрании интересов обычных морийцев, о продажности судов, несправедливости, о нищете. Вот где можно порулить Тайной Канцелярии с её методами политического и психологического микса, Центрам нейро-языковых навыков и Канцу обобщённому, и серым пиджакам из Писка, и другим, тем, кто придумывает и запускает тайные пружины, управляющие глубинными течениями в обществе. Может, и другие какие политические тяжеловесы, может, и сам Князь Тьмы на этой мелочёвке, безмозглой отвязной кильке, тоже поживиться смогут. А как интересно пожонглировать квазинаучными терминами «теоретикам» акционизма. Акция проведена, крики, визги отшумели, дивиденды получены, отвязных – на помойку истории. Доживают бунтари доморощенные в безвестности и нищете. На окраинах Отвязной слободы. В лачугах и трущобах. Живут убого. Редко кто доживает до старости.

Но давай задумаемся. Нам с тобой кажется неестественным это бунтарство молодых? Отречение от сложившихся устоев общества. Отделение себя от всего общепринятого. Формой поведения, одеждой. Декларирование этого отделения. Отрицание культурных традиций. Так ли неестественно анархическое бунтарство? Удар жёсткого кулака: оскорблять, провоцировать, эпатировать, призывать к мятежу, не конкретному, а к мятежу всех против всех и вся. Призыв к насилию над моралью, нравственностью, удар по нормам, укладу, привычке. Революции, которые происходили, происходят и будут происходить. Революции – не просто спонтанные перевороты. Они готовятся в сознании масс. Нужно время. Накопление мелких событий. Маленьких событий. В том числе революций отвязных малышей. Так говорил Диж Быж капитану Александру, пока они знакомились с жизнью обитателей Отвязной слободы.

Мы, современные морийцы, продолжал поэт-патриот, знаем и помним футуристов Мории. Авангардного течения, возникшего незадолго до революции, установившей Народно-Морийскую диктатуру. Футуристов, отвергавших всё и вся, что было до них. И писателей, и философов, и поэтов. Всю культуру. Христа. Мы хотим будущего сегодня. Так они говорили. Это кубофутуристы, эгофутуристы, мезонисты. «Мезонин поэзии». «Центрифуга». «Левый фронт». «Эх, эх, без креста. Катька с Ванькой занята. Чем, чем занята?.. Тра-та-та». «Пощёчина общественному вкусу». Похоже на отвязных. Но как они изменили нашу жизнь! «О, рассмейтесь, смехачи! О, засмейтесь, смеячи!» Смехачи, смеячи, смеюнчики. Какой восторг, это «заклятие смехом»! Слова-ветераны и слова-новобранцы. Сколько славных имён вписали футуристы в историю искусства Мории и в мировую культуру.

Всей душой приняли они морийскую революцию: «Кто там шагает правой? Левой! Левой! Левой!». Не только футуристы, другие буйные, молодые, отвязные тех времён. «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем. Мировой пожар в крови. Господи, благослови». Потом пришло отрезвление. Морийская молодежь, «из народа» ли, из интеллигенции, до революции сидела и ждала. После – дождалась и села. Получи будущее сегодня. Задумаемся над этим. Время прошло. Никого уже нет в живых из отвязных футуристов прошлого, но футуристы Мории остались в сердцах морийского народа. Останутся ли отвязные сегодняшние в наших сердцах? Сомнительно что-то.

– Так ли уж неизвестно нам притворное безумие отвязных? – думал капитан Александр. – Эта нарочитая безнравственность с целью самоуничижения. В поисках поношений от людей. Насколько это хорошо известно морийцам. Особенно – морийцам. Они, отвязные эти, – традиционные морийские юродивые. Притворные безумцы. Вроде в шутку высмеивающие человеческие пороки. Могут дерзостно сказать монарху, государю, канцлеру правду, сказать то, что никто не решится сказать. Что монарх никогда не стерпел бы. Вельможа никогда не стерпел бы. Держиморда, обобщённый Канц, вселенский хам… А от шута стерпят. И те, и другие, и третьи. И посмеются. И нам надо терпеть. Вспомним кощунства масленичного и святочного разгула, которые почему-то не отторгает, но принимает душа благонравного христианина. Наступают дни, когда нужен разгул, нужны малые кощунства, чтобы перевернуть, встряхнуть заскорузлую, зачерствевшую душу, заставить подумать заново о том, что, казалось, уже точно известно, вернуться к извечным истинам и, встряхнувшись, чуть помолодев душой, начать новый путь к Господу, сначала – чуть другим путём, с чуть более свежим взглядом. Встряхнитесь, морийцы. Посмейтесь над отвязными. Потерпите их. Полюбите их такими, какие они есть. Они ведь тоже дети Мории. Дети, сыны и дочери Отца нашего небесного. Это испытание для вас. Испытание не такое уж тяжёлое. Бывали и похуже. Смех всегда помогал морийцу в невзгодах. Посмейтесь. Посмейтесь вместе с весёлыми, буйными, нелепыми и недалёкими, отвязными девчонками и мальчишками. Не является ли единственно верным такой взгляд: защищать право другого говорить то, что вам не хотелось бы слышать, показывать и делать то, что вы не хотели бы видеть. Простите их. И вам простится. Не судите да не судимы будете. Помолитесь за их бедные души, томящиеся в паутине сатанинских искушений. Вспомните их отрешённые лица, будто не здесь присутствующие, их остановившиеся глаза, тяжёлый взгляд этих глаз. Будто не они свершают все эти мерзости. Не втягивайтесь в возбуждённую тряску шумов, споров, оскорблений, бесовскими волнами расходящихся вокруг этих несчастных. Помолитесь за спасение их душ.

Вот с такими противоречивыми мыслями покидал капитан Александр Отвязную слободу.

Хватит нам бродить по Тщемории, думает Александр. Да и по другим слободам. Последуем мудрому совету Ганса ГАНСА и посетим знаменитую Академию морийских наук, таких наук, о которых, как мне говорили, в других странах слыхом не слыхивали.

– Диж, дорогой, давай возьмём с собой Штурмана. Он молод, образован. Любит новации. Влюблён в технику, увлекается новыми необычными идеями.