Текст книги "Хмурые будни холодной войны. Ее солдаты, прорабы и невольные участники"

Когда СССР проиграл холодную войну?

Мухин М.Ю.

Холодная война представляет собой сложный многоаспектный феномен, изучению которого посвящены и скорее всего еще будут посвящены многочисленные объемные исследования. Мы же в этом кратком сообщении попытаемся приблизиться к решению узкой задачи – определение рокового момента, после которого для СССР победа в геостратегической борьбе с США была уже невозможна.

Первое, из чего мы обязаны исходить, это признание того очевидного факта, что США имели ряд заведомых преимуществ в соперничестве с СССР.

Одной из важнейших форм противостояния Советского Союза и США было поддержание военно-стратегического паритета. Однако в этом состязании США имели ряд стратегических, практически некомпенсируемых бонусов. Во-первых, объем ВВП США на тот момент превосходил аналогичный показатель СССР, по разным оценкам, в 6–8 раз. Во-вторых, США обладали намного менее протяженной сухопутной границей, да и соседствовали они со странами, которые заведомо не могли угрожать безопасности Соединенных Штатов. В-третьих, в этом противостоянии США могли опереться на военный и экономический потенциал своих союзников по НАТО, в то время как возможности СССР получить соответствующую поддержку со стороны партнеров по ОВД были существенно ниже. В результате, пытаясь удержать баланс, СССР был вынужден пойти на существенные перекосы как в экономическом развитии, так и в научных разработках, выделяя все больше средств именно на «гонку вооружений», которая в относительных величинах была для Советского Союза намного более разорительна, чем для США и его союзников.

В этой ситуации СССР был обязан постоянно навязывать геостратегическому противнику свою инициативу, вынуждая США парировать советские вызовы. Любая другая стратегия противостояния вела к безусловному поражению. Разумеется, стратегия «наступления» также не гарантировала победы, но по крайней мере в этом случае сохранялись шансы на успех. В этом смысле СССР блестяще провел геостратегическую кампанию 1960-х гг. Отказавшись от явно бесперспективного состязания с США в количестве авианосцев и стратегических бомбардировщиков, советское руководство сделало ставку на ракетную технику – и не прогадало. В политической сфере это было время достаточно агрессивной советской дипломатии, которая сумела в известной мере оседлать антиколониальное и антивоенное движение на Западе. В ходе Карибского кризиса СССР впервые недвусмысленно угрожал перенести военные действия непосредственно на территорию США. Позволив США совершить стратегическую ошибку с ввязыванием во Вьетнамскую войну, советское руководство достаточно грамотно использовало этот промах Вашингтона как в экономическом, так и в пропагандистском аспектах. Однако с 1970 г. начинается «эпоха разрядки», которая в контексте холодной войны означала перемирие, позволившее Западу «перевести дух». В результате на рубеже 1970-1980-х внешнеполитическая конъюнктура резко изменяется не в пользу СССР. Обращает на себя внимание, что именно 1979 г. стал своеобразным рубежом, после которого практически все внешнеполитические тренды приобрели для СССР негативный характер.

Итак, чем роковой 1979-й ударил по интересам СССР?

1. Весной 1979 г. разразилась полномасштабная китайско-вьетнамская война. В ходе этого конфликта СССР однозначно встал на сторону Вьетнама, на Пекин было оказано дипломатическое давление, в Камрань прибыл отряд советских кораблей, в Монголии были проведены крупномасштабные маневры сухопутных войск. После этого отношения СССР с Китаем, и до того не безоблачные, ухудшились еще более. Началось американо-китайское сближение, что объективно ухудшало геостратегическое положение Советского Союза.

2. Тогда же, весной 1979 г. (строго говоря, Хомейни взял власть еще в феврале, но исламской республикой Иран был объявлен 1 апреля), в Иране произошла т. н. «исламская революция». Нельзя сказать, что это немедленно и существенно осложнило положение Советского Союза – отношения Москвы с Ираном шахским также были весьма натянуты, однако именно с этого момента воинствующий исламизм становится фактором международной политики. Пример Тегерана вдохновил аналогичные силы и группировки практически по всему Ближнему Востоку и Центральной Азии. Вероятно, этот момент учитывался советским руководством при принятии решения на ввод войск в Афганистан.

3. Собственно, причины ввода советских войск в Афганистан до сих пор обсуждаются и уточняются. Помимо упоминавшегося выше иранского фактора следует учитывать, что просоветский режим в Кабуле, установленный как минимум с начала 1978 г., встречал в своей политике все усиливавшееся сопротивление. Причем с лета 1979 г. противники кабульского режима финансировались (напрямую или через пакистанскую разведку) из Вашингтона. Возможно, в Москве опасались установления в Афганистане не исламского, а прозападного влияния. Как бы там ни было, в конце 1979 г. советские войска вступили на территорию Афганистана. Надо признать, это была очень серьезная ошибка советского руководства. США получили еще одну великолепную возможность дополнительно ослабить положение стратегического противника, оказывая массированную финансовую и военно-техническую поддержку антикармалевским (а по сути – антисоветским) силам. Причем в плане финансирования деятельности «душманов» к Вашингтону сравнительно быстро подключились Саудовская Аравия и Пакистан. На и без того не шикующую советскую экономику было возложено еще и бремя военных расходов (приблизительно 3–4 млрд долларов в год). Хотя потери в живой силе в ходе войны в Афганистане были мизерны (13 тысяч за 10 лет войны – т. е. потери от войны в Афганистане в год были сопоставимы с числом погибших в тот же год в ДТП), нельзя недооценивать грандиозный по масштабам и негативный по заряду идеологический эффект, который дал проекцию как на настроения советского общества, так и на международный имидж СССР. Образно говоря, Советский Союз получил «советский Вьетнам» и «анти-Гагарина» одновременно.

4. Между тем в этот же период обозначилось «слабое звено» социалистического лагеря – Польша. На рубеже 1970-1980-х гг. страну постиг социально-экономический кризис, который закономерно перерос в кризис политический. Погнавшись за ростом потребления, Польская Народная Республика оказалась полностью зависимой от иностранных финансовых вливаний. В начале 1981 г. Варшава должна была уплатить 3,5 млрд долларов по процентам и еще 7 млрд – в счет погашения кредитов. Причем отказ от платежей гарантированно вел к отказу в новых кредитах, а значит – к коллапсу экономики страны. Пытаясь спасти союзника, СССР «в порядке интернациональной помощи» перечислил Варшаве 4,5 млрд долларов и поставил в кредит значительные объемы нефти, газа и хлопка. В этой ситуации администрация Рейгана решила выжать из выигрышного положения все возможное. На американские банки было оказано давление с целью не допустить реструктуризации задолженности ПНР, одновременно Польша была исключена из круга стран, пользовавшихся «режимом наибольшего благоприятствования». В результате пошлины на польские товары взлетели на 300–400 %, а приток валюты в ПНР закономерно сократился. США не возражали против возобновления экономического сотрудничества, но теперь помощь в сфере экономики жестко увязывалась с реформами как в области экономических отношений, так и политической системы. Одновременно была оказана техническая и финансовая помощь антисоциалистической оппозиции, ведущее место в которой занимала профсоюзная коалиция «Солидарность». К середине 1980-х экономический крах ПНР стал очевидным фактом. Так как основная масса польского населения традиционно возлагала на СССР ответственность за все, происходящее с Польшей (и уж заведомо – за все действия промосковских властей в Варшаве), это привело к резкому росту антикоммунистических и антисоветских настроений в стране. Что касается СССР, то он вынужден был, с одной стороны, затрачивать огромные средства на поддержание на плаву режима ПОРП, а с другой – наблюдать за нарастанием влияния антисоветских сил в спонсируемой из советского бюджета стране.

5. Надо сказать, что все вышеотмеченные «дополнительные» статьи расходов – на боевые действия в Афганистане и на спонсирование обанкротившейся Варшавы – пришлись на период общего снижения валютных поступлений в советский бюджет. Руководство Советского Союза рассчитывало на существенный прирост валютной выручки за счет ввода в эксплуатацию газопровода Уренгой – Помары – Ужгород – Западная Европа. При этом финансовое и техническое обеспечение на себя брали западные партнеры, а СССР обязывался расплатиться с задолженностью газом в течение 25 лет. В случае успешного осуществления проекта СССР мог рассчитывать на 15–30 млрд долларов в год дополнительно. Однако США оказали беспрецедентное давление на своих европейских партнеров, в результате чего участие западных стран в проекте было резко сокращено – были уменьшены поставки оборудования, сокращены заказы советского газа, уменьшено финансирование проекта в целом. В конце концов, с опозданием в 2 года против первоначального проекта, в эксплуатацию ввели 1 «нитку» газопровода (изначально планировали 2 «нитки»). Разумеется, все это не способствовало наполнению золотовалютных запасов страны. Одновременно США удалось достичь договоренности с ОПЕК о кардинальном снижении цен на нефть. Вероятно, в данном случае американские представители в первую очередь преследовали задачу улучшить положение американской же экономики. Ну а то, что попутно они в очередной раз прорезали лишнюю дырку в кошельке СССР, стало приятным дополнением. Баррель нефти, стоивший в 1985 г. 30 долларов, к 1986 г. подешевел до 12, что означало сокращение доходов СССР на 10 млрд долларов в год.

6. И наконец, именно в эти роковые 3–4 года, пришедшиеся на рубеж десятилетий, гонка вооружений вышла на новый уровень. США демонстративно сделали ставку на достижение не количественного, а качественного превосходства в стратегических ядерных вооружениях. Советский Союз вынуждали состязаться в наиболее провальном для СССР сегменте оборонных разработок – микроэлектронике и компьютерных технологиях. Логичным было в максимальной степени отсечь СССР от высокотехнологичного экспорта – и это было сделано. В результате резкого ужесточения деятельности КОКОМ доля высокотехнологических изделий в импорте СССР снизилась с 33 % в 1975 г. до 5 % в 1983 г. В том же 1983 г. США официально объявили о старте разработки программы Стратегической Оборонной Инициативы.

Итак, на рубеже 1970-1980-х гг. внешнеполитическое положение СССР резко ухудшилось, причем сразу по нескольким векторам. Этот факт постоянно надо держать в уме при рассмотрении событий середины – второй половины 1980-х. Вся «перестройка» развивалась на фоне уже понесенного внешнеполитического и дипломатического поражения, и этот провал во внешней политике чем дальше, тем большую тень отбрасывал и на внутриполитическую сферу. Поэтому мы позволим себе предположить, что именно 1979 г. стал моментом, обозначившим стратегический проигрыш Советским Союзом холодной войны.

Хотелось бы отметить и еще один момент. В определенных кругах широко распространилось мнение, что СССР не столько развалился, сколько его развалили извне. Доля истины в этом рассуждении есть. По мере возможности мы пытались показать, что почти во всех шести аспектах внешнеполитического кризиса не обошлось без заокеанского следа. Однако, не следует рассматривать Советский Союз как безответный объект манипуляций. Логика холодной войны подразумевала, что обе сверхдержавы, состязающиеся за мировую гегемонию, по мере сил будут стремиться ослабить неприятеля и всячески снизить геостратегическую мощь противника. Таким образом, речь идет не столько о том, что Вашингтон плел коварные замыслы по всяческому ущемлению и ослаблению СССР, а о том, что Кремль оказался не в состоянии эти замыслы развеять и, в свою очередь, максимально ослабить США. Сработал известный футбольный принцип «не забиваешь ты – забивают тебе». Иными словами, рубеж 1970-1980-х гг. ознаменовался чередой ошибок советской внешней политики, которые кардинально ухудшили положение СССР в геостратегическом плане.

Запрет Коммунистической партии Германии в ФРГ в 1956 г.: правовые и политические аспекты

Платошкин Η.Η.

В современной германской историографии много трудов, посвященных преследованию инакомыслия в ГДР. В то же время такие же процессы в ФРГ подробно не анализируются. Между тем именно ФРГ осуществила в 1956 г. запрет Коммунистической партии Германии – единственной политической силы страны, активно боровшейся с нацистским режимом.

Столпами идеологии созданного в 1949 г. сепаратного западногерманского государства были жесткий антикоммунизм и более чем мягкое отношение к 12-летнему периоду гитлеровского «тысячелетнего» рейха. Причем, как будет показано ниже, эти столпы как бы поддерживали друг друга, что было более чем естественно.

Антикоммунизм в начале и середине 1950-х гг. был явлением абсолютно нормальным для большинства капиталистических стран. В эти годы холодной войны правительства западных государств не жалели средств для дискредитации своего основного идеологического врага. В США действовал сенатор Маккарти, выискивавший «подрывные коммунистические элементы» в государственных структурах. Соратников Рузвельта заставляли каяться в не совершенных ими преступлениях. Людей доводили до инфарктов и самоубийств. Апогеем «охоты на ведьм» стала казнь в 1953 г. супругов Розенберг, обвиненных в шпионаже в пользу СССР. Массовые протесты во всем мире не помешали казнить на электрическом стуле женщину, не пожелавшую расстаться со своими политическими убеждениями.

ФРГ, естественно, не желала отставать от «старшего брата». Антикоммунизм в Западной Германии усиливался двумя факторами. Во-первых, стремлением дискредитировать ГДР – государство, которое, по мнению правящей в ФРГ партии ХДС, вообще не должно было существовать; во-вторых, бывшие члены НСДАП и просто враги «социалистов, евреев и масонов», которых всегда было более чем достаточно среди немецких чиновников, желали взять реванш за свой испуг 1945 г. Ведь тогда выходившие из тюрем и концлагерей коммунисты имели высокий моральный авторитет. Им трудно было смотреть в глаза, особенно если вспомнить собственный бесславный «трудовой путь» подавляющего большинства немецких госслужащих во времена национал-социализма.

23 ноября 1951 г. правительство ФРГ возбудило в Федеральном конституционном суде страны ходатайство о запрете Коммунистической партии Германии как «антиконституционной». При этом кабинет канцлера Аденауэра ссылался на 21-ю статью Основного закона (конституции) ФРГ, второй параграф которой гласил: «Партии, которые по своим целям или по поведению своих сторонников стремятся к тому, чтобы нанести ущерб свободному демократическому правопорядку или устранить его, или угрожать существованию Федеративной республики, являются антиконституционными. Решение об антиконституционности выносится Федеральным конституционным судом». Обращает на себя внимание «резиновая» формулировка западногерманской конституции: речь в ней шла даже не о поведении членов партии, а о неких «сторонниках». То есть достаточно было кому-нибудь громко заявить о симпатиях к КПГ и швырнуть камень в полицейского, чтобы дать повод для запрета партии.

В качестве средства юридической расправы с коммунистами правительство Западной Германии использовало Федеральный конституционный суд, наделенный Основным законом ФРГ очень широкими полномочиями. Суд мог толковать любой закон страны на предмет соответствия конституции, и если он признавал какой-либо нормативный акт неконституционным, то это означало его автоматическую недействительность.

В 1950-е гг. конституционный суд ФРГ еще не обладал авторитетом беспристрастного арбитра, который он приобрел начиная с 1970-х гг. Дело было в персональном составе этого органа. Суд состоял из двух сенатов (т. е. судебных палат), члены которых избирались бундестагом (парламентом) и бундесратом (палатой земель) из списков, составленных правительством. Много писали о «надпартийности» суда, что было абсолютно неверно. 8 из 11 членов первого сената, занимавшегося «делом» КПГ, ранее служили в госаппарате правительства Аденауэра. Председатель конституционного суда Винтрих в прошлом был кандидатом от ХСС¹ на выборах в Баварии. Во времена «третьего рейха» Винтрих служил судьей и в 1940 г. был рекомендован на пост члена верховного земельного суда. В представлении говорилось, что «национал-социалистические убеждения господина доктора Винтриха не вызывают никаких сомнений»².

Еще более «колоритной» фигурой был министр внутренних дел ФРГ Роберт Лер, ведомство которого и подготовило ходатайство о запрете КПГ. В январе 1951 г. во время дебатов в бундестаге один из представителей фракции компартии обвинил Лера в том, что он помогал Гитлеру прийти к власти. Лер заявил в ответ, что готов сделать это еще раз³. Будучи в 1933 г. бургомистром Дюссельдорфа, Лер принял решение о расторжении городскими властями всех контрактов с магазинами и другими торговыми предприятиями, принадлежавшими евреям. Когда в ноябре 1950 г. правительство Аденауэра издало распоряжение об удалении с государственной службы членов компартии и других «подрывных» организаций (например, Общества германо-советской дружбы и Объединения лиц, преследовавшихся при нацизме), Лер так обосновал этот шаг: «Я надеюсь, что судебная практика постепенно будет равняться на выполнение того, чего мы действительно хотим… Кто ест наш хлеб и нам служит, должен быть нашим душой и телом. Кому это не подходит, пусть ищет других путей»⁴.

Того же «коричневого поля ягодой» был и глава делегации правительства ФРГ на процессе против КПГ статс-секретарь МВД Ганс фон Леке. Выступая в 1933 г. в рейхстаге во время дебатов о предоставлении правительству Гитлера чрезвычайных полномочий (что означало конец Веймарской республики), Леке говорил о готовности «действенно сотрудничать (с нацистами – Примеч. автора) в деле национального восстановления». Это «восстановление» началось с поджога гитлеровцами рейхстага, и пока Леке объяснялся НСДАП в любви, в тюрьмах и «диких» концлагерях СА и СС уже пытали несколько тысяч арестованных коммунистов и социал-демократов.

Таким образом, ответ на вопрос «А судьи кто?» был вполне ясен. Конституционный суд ФРГ в 1952 г. уже доказал на практике свою «беспристрастность». 31 января и 7 июля 1952 г. СДПГ обратилась в конституционный суд с требованием признать не соответствующим Основному закону обсуждавшийся в бундестаге Договор о Европейском оборонительном сообществе (ЕОС). По мнению социал-демократов, договор означал создание в ФРГ собственной армии, что было тогда запрещено конституцией. Суд не нашел ничего лучшего, чем отвергнуть социал-демократическое ходатайство на том основании, что он-де не может давать оценку еще не принятым окончательно нормативным актам. Но тут неожиданно для канцлера Аденауэра в дело вмешался президент ФРГ Хойе, обратившийся в Карлсруэ (там была резиденция конституционного суда) с требованием дать правовое заключение по данному вопросу. Формально правовое заключение не имело обязательного характера, но предопределяло решение суда в будущем. Суд молчал, и за это время Аденауэр и американские оккупационные власти заставили Хойса забрать свой запрос обратно. Канцлер не забыл этого скандала, и положение о правовом заключении исчезло из новой редакции закона о конституционном суде в 1956 г.

Ходатайство правительства ФРГ о запрещении КПГ не отличалось особой юридической изощренностью. Партию предлагалось признать антиконституционной потому, что она была марксистско-ленинской и выступала за построение социализма. КПГ должна была ответить и за «несовместимость законов, осуществляемых в советской оккупационной зоне (т. е. ГДР. – Примеч. автора), с конституционными принципами Федеративной республики»⁵. В качестве «тяжелейшего покушения» на существование ФРГ рассматривался и народный опрос против ремилитаризации и за воссоединение Германии, организованный КПГ. Народное движение против ремилитаризации (в котором помимо коммунистов участвовали социал-демократы, представители протестантской церкви и просто беспартийные) называлось в ходатайстве правительства ФРГ «агрессивным».

КПГ предлагалось «ответить» за высказывания Маркса, Ленина и Сталина о диктатуре пролетариата, за Конституцию СССР 1936 г. и Устав КПСС, а также за политику Коминтерна, распущенного в 1943 г. В качестве «судебного доказательства № 32» правительство ФРГ приводило цитату из коммунистической печати, в которой критиковалось назначение высокой государственной пенсии вдове главы Главного имперского управления безопасности (РСХА) и палача чешского народа Рейнгарда Гейдриха⁶. То есть кабинет Аденауэра считал критику пенсионного обеспечения бывших нацистов и их родственников несовместимой с конституцией ФРГ

Процесс против КПГ с самого начала имел слишком явный политический подтекст. Многие СМИ, причем отнюдь не только в странах социализма, справедливо сравнивали его с судом против Георгия Димитрова в 1933 г., когда болгарского коммуниста обвинили в поджоге рейхстага. Но тогда нацистская юстиция формально расследовала хотя бы конкретное уголовное дело – пожар в парламенте страны. В 1951 г. (когда правительство ФРГ обратилось в суд с целью запрета компартии) КПГ не смогли предъявить ни одного действительно уголовно наказуемого деяния. Ни члены компартии, ни даже ее «сторонники» ничего не поджигали и не взрывали. Не было обнаружено и подпольных складов оружия или планов вооруженного восстания.

Понимая шаткость своих правовых позиций, правительство ФРГ решило «помочь» Федеральному конституционному суду простым, но действенным способом. 31 января 1952 г. на рассвете полиция захватила на всей территории Западной Германии помещения КПГ и обыскала квартиры ведущих партийных функционеров. Тоннами изымались материалы, которые должны были служить доказательствами в суде. Были немедленно арестованы и представители КПГ на процессе, которых приводили на заседания конституционного суда из тюрьмы. Причем эти люди были знакомы с тюрьмами не понаслышке: они уже сидели там при Гитлере.

Но даже после подобных мер конституционный суд ФРГ не мог инкриминировать КПГ что-либо серьезное. Поэтому, решив 24 января 1952 г. открыть слушания, суд попросту отложил дело в долгий ящик.

Но «процесс пошел» сразу же после визита к Аденауэру в сентябре 1954 г. посла США Мэрфи и посещения Бонна госсекретарем Дж. Ф. Даллесом. Через четыре дня после последнего события конституционный суд все-таки назначил начало процесса на 23 ноября 1954 г. Американцы готовились к первому после 1945 г. совещанию четырех держав-победительниц (СССР, США, Великобритании и Франции), намеченному на июнь – июль 1955 г. в Женеве. А там Даллес собирался поставить вопрос о происках мирового коммунизма. Задачей ФРГ в этом смысле была подготовка соответствующих доказательств. С целью помощи западногерманским борцам против коммунизма на немецком языке был срочно издан отчет комиссии сената США по борьбе с подрывной «антиамериканской» деятельностью (комиссию вместо спившегося сенатора Маккарти возглавил сенатор

Маккарэн). Многие пассажи этого документа были затем использованы в обвинительных материалах правительства ФРГ (например, следующие «обвинения»: «Коммунистическая партия США верна марксизму-ленинизму» и «партия должна быть теснейшим образом связана с массами»). Офицер американской разведки присутствовал на процессе против КПГ под видом немца-эксперта. СМИ США открыто указывали на «образцово-показательный» характер суда над компартией, который надлежало повторить и в других странах.

Начавшийся в ноябре 1954 г. в Карлсруэ процесс сразу же едва не оказался в тупике. Ведь компартия Германии была официально разрешена всеми союзниками (в т. ч. и США) после 1945 г. как демократическая антифашистская партия. А ведь и тогда она была марксистско-ленинской. Конституционный суд, проявив чудеса казуистики, установил, что союзники, оказывается, дали в 1945 г. лишь «негативное» определение демократии – «антифашистская». А Основной закон ФРГ, дескать, превратил «негативную» дефиницию в «позитивную». Представитель правительства ФРГ эксперт МИД ФРГ Кауфман был еще более откровенен. Он назвал Потсдамские соглашения четырех держав «интервенционистскими мероприятиями» союзников, которые противоречат международному праву⁷. Излишне даже говорить о том, в какой партии Кауфман состоял до 1945 г. – естественно, в НСДАП.

Первоначально суд в Карлсруэ был вынужден признать, что само по себе несогласие какой-либо партии с принципами общественного строя ФРГ не является достаточным доказательством ее антиконституционности. Необходимо еще и наличие «активной боевой и агрессивной позиции по отношению к существующему строю».⁸ Но суд быстро «подправили», и вскоре он уже говорил о достаточности общего политического курса КПГ для ее запрета.

В своей защите компартия ссылалась и на так называемое «право на сопротивление», закрепленное, кстати, в конституциях ряда земель ФРГ, в т. ч. Бремена и Гессена. КПГ приводила многочисленные примеры нарушения конституционных прав и свобод в стране, что давало населению право на противодействие. Тем более что это противодействие осуществлялось в законных и ненасильственных формах (демонстрации, забастовки). Следует отметить, что «право на сопротивление» действиям органов государственной власти появилось в ФРГ как реакция на произвол нацистов, которые формально после 1933 г. придерживались законов Веймарской республики.

Применив на деле пословицу «закон что дышло…», конституционный суд дал свою трактовку «права на сопротивление» в «консервативном» смысле. Получалось, что прибегать к забастовкам и демонстрациям можно было только после того, как были бы исчерпаны судебные методы отстаивания своих прав. Такие юридические «новации» вызвали законное возмущение западно-германских профсоюзов.

КПГ представила суду детальные доказательства своих тезисов о том, что в кабинете Аденауэра много реваншистов, представителей бывшей НСДАП и союзов предпринимателей (именно эти утверждения коммунистов им же и инкриминировались в качестве образцов подрывной деятельности). Так, например, министр по общегерманским вопросам правительства ФРГ Якоб Кайзер говорил, что под германским единством он понимает не только присоединение ГДР, но и Австрии, части Швейцарии и Эльзаса-Лотарингии. Другой министр, Вальдемар Крафт, назвал «глупцами» тех, кто требовал восстановления Германии в границах 1937 г. Оказывается, помимо этого следовало отстаивать права на Данциг (Гданьск), Судеты и Мемель (Клайпеду). Разоблаченный позднее как военный преступник министр Теодор Оберлендер публично «обиделся», когда его упрекнули в том, что он еще недавно желал для Германии колоний на Востоке. «Я желаю их еще и сегодня», – «подкорректировал» своих критиков Оберлендер. Впрочем, этот человек всего лишь был последовательным в своих убеждениях. Он командовал в 1941 г. батальоном украинских националистов «Нахтигаль», «прославившимся» массовыми расстрелами евреев, русских и поляков на оккупированной территории Советской Украины⁹.

Процесс против КПГ шел все же не так гладко, как задумывали его в Бонне и Вашингтоне. Суд постоянно исключал пункты обвинений, которые нельзя было аргументированно доказать. Причем коммунисты выступали за то, чтобы оставить эти пункты (например, проблематику достижения единства Германии), так как их абсурдность была очевидна для всех непредвзятых наблюдателей. Да и как можно было признать антиконституционными требования КПГ о проведении на всей территории Германии выборов на основе избирательного закона Веймарской республики 1924 г.? Конституционный суд с «соломоновой» простотой заявил, что возможный запрет КПГ не препятствует допущению партии к участию в будущих общегерманских выборах (!).

21 июня 1955 г. стало известно о приглашении правительства СССР Аденауэру посетить Москву и установить нормальные отношения между обеими странами (сама соответствующая нота правительства Советского Союза была направлена правительству ФРГ 7 июня). В этих условиях конституционный суд поспешно заявил 14 июля 1955 г. о том, что вынесение окончательного приговора в отношении КПГ откладывается на неопределенный срок. Ларчик открывался просто: Аденауэр решился на поездку в Москву и не хотел, чтобы она сорвалась из-за процесса в Карлсруэ.

Но сентябрьский визит Аденауэра в СССР и установление между Москвой и Бонном дипломатических отношений не изменили, по существу, положения дел в Карлсруэ. Кстати, Хрущев во время переговоров с Аденауэром в Кремле 10 сентября 1955 г. в свойственной советскому лидеру грубовато-шутливой манере заявил: «В возникновении коммунизма виноваты вы. Карл Маркс ваш. Родился в Германии. Энгельс – в подкрепление. Вы заварили кашу, сами и расхлебывайте»¹⁰.

17 августа 1956 г. конституционный суд ФРГ все-таки запретил КПГ. Ведь провал процесса нанес бы ХДС/ХСС и лично Аденауэру громадный политический ущерб. То, что не удалось в 1933 г. государственному обвинителю Герману Герингу, а именно: осудить коммунистическое мировоззрение как таковое, удалось спустя 23 года властям «демократической» ФРГ. Депутат социал-демократической партии Германии (СДПГ) в бундестаге и бывший министр внутренних дел крупнейшей земли Северный Рейн – Вестфалия Вальтер Мендель так прокомментировал процесс: «Тот, кто занимается политической деятельностью в Рурской области, знает, что такую партию, как коммунистическая, никогда не победить штыками или полицейскими дубинками… Вы (т. е. правительство. – Примеч. автора) предаетесь иллюзии, когда полагаете, что рабочие, стоящие у доменных печей, или шахтеры, каждый день глядящие смерти в лицо, станут выдавать друг друга полиции за коммунистические высказывания»¹¹.

Процесс против компартии должен был, по мысли Аденауэра и его американских покровителей, служить предостережением всем, кто резко критиковал правительство с левого фланга. Ведь теперь ярлык «коммунистический» был чем-то уголовным и мог запросто привести человека в тюрьму или, во всяком случае, лишить его работы.

На момент запрета в компартии состояло 85 тысяч членов¹². По разным оценкам, после запрета КПГ было возбуждено от 125 до 200 тысяч уголовных дел против членов партии и сочувствующих. За противодействие запрету (оно могло осуществляться, например, в форме продолжения партийных собраний местных организаций компартии) было осуждено около 10 тысяч человек. За такие противоправные деяния устанавливался срок заключения до 6 месяцев. Только в день оглашения вердикта конституционного суда были арестованы 33 коммуниста. Парламентарии от компартии в земельных и местных парламентах были лишены депутатских мандатов. Имущество компартии было конфисковано. Было запрещено 17 партийных газет общим тиражом 150 тысяч экземпляров. Все члены компартии были поставлены под наблюдение западногерманской контрразведки – Ведомства по защите конституции. Часто это ведомство сообщало по месту работы того или иного гражданина о его прошлом членстве в компартии, что, как правило, вело к немедленному увольнению. В 1956–1958 гг. в ФРГ было запрещено еще более 80 организаций, якобы близко стоявших к распущенной КПГ. А всего таких организаций до 1966 г запретили более 200¹³.