Текст книги "На все времена. Статьи о творчестве Владимира Бояринова"

На все времена. Статьи о творчестве Владимира Бояринова

Бояринов Владимир Георгиевич – поэт, заслуженный работник культуры РФ. Автор более 50 книг и более 700 публикаций.

Литературная и трудовая биография Владимира Георгиевича неразрывно связана с деятельностью Союза писателей России, Международного сообщества писательских Союзов и Союза писателей-переводчиков.

На протяжении многих лет он руководил Московской городской организацией Союза писателей России (МГО СПР). Бояринов В.Г. разрабатывает эффективные проекты развития организации и успешно претворяет их в жизнь, опираясь на трёхтысячную армию московских писателей. Коллективу организации объявлена Благодарность Президента РФ «За большой вклад в развитие литературы».

По инициативе Бояринова В.Г. в МГО СПР учреждён Фестиваль детского и юношеского литературного творчества «Подсолнушек», который проходит в тесном контакте с Агентством печати и информации РФ, Департаментом образования г. Москвы и Правительством Московской области.

Бояринов В.Г. является 1-ым секретарём Исполкома Международного сообщества писательских Союзов, где в полной мере проявляются  его способности по организации проектов международного уровня, самым значимым из которых стал Конгресс писателей русского зарубежья. Являясь Заслуженным работником культуры Ингушской, а также Чеченской Республик, Бояринов отдаёт много сил единению народов России и стран СНГ, оставаясь при этом одним из ведущих современных поэтов России, верным и строгим хранителем высокой традиции в русской поэзии.

© Московская городская организация Союза писателей России

© НП «Литературная Республика»

* * *

Егор ИСАЕВ

Трудно загадывать, как эту книгу – в чём-то озорную, звонкую, а в основе своей серьёзную, с глубинкой – примут там, за порогом издательства. Трудно потому, что мир-то впереди у неё какой – мир знатоков и любителей поэзии, мир взыскательного читателя. И вряд ли стоит опережать его мнение. Единственно, что даёт мне основание говорить о книге перед книгой, так это то, что я тоже читатель. И вот говорю: эта поистине молодая книга написана не только профессионально, но и по любви – по любви к живому разговорному слову, по чувству жеста в слове и вообще – по отзывчивости ко всему тому, что окружает молодого поэта и просит слова.

В книге – наше время, время города и деревни, время больших свершений, время человека – деятельного, целеустремленного и, что тоже весьма немаловажно, – не лишенного чувства озорства и лирического склада.

Предисловие к книге В. Бояринова «Росстани».

М.: «Современник», 1978 г.

Дорога к себе

Владимир ЦЫБИН

В первой книге молодого поэта обыкновенно всё – открытие, всё вновь – каждая тема, каждый изгиб интонации, даже самые обыденные детали. Сначала молодой поэт открывает мир всех, затем, по мере роста себя как творческой сущности, в этом мире обыденного открывает своё, только ему присущее, свой уголок или свой материк.

Так и у Владимира Бояринова в его первой книге стихов. Ему нужен весь мир. Всё его живое пространство:

 
Уводила дорога меня,
Над седыми холмами пылила.
На исходе четвёртого дня
Мне открылась земли, как былина.
 

Чем-то сильным и добродушным подкупает этот лирический максимализм. В нём есть жажда новизны, устремлённость, которая есть сконцентрированный на главном поиск. При всей своей неукротимой любви к чрезмерности, к поэтическому преувеличению Владимир Бояринов умеет говорить простым и внятным языком о самом обыденном, привычном. Вот как, например, он пишет о поле: «Вот и солнце село, и туманы пали. И запахли сеном чистые купавы».

Он и чудесное в мире, необычное старается осмыслить через обыкновенное. Чудо у него становится явью. Все же это не снижение образа, не потеря поэтической тяги – это от стремления всё уравнять в мире, всё сделать равновелико значимым.

Но нет в его мире равновесия, есть устойчивость, опорность. Равновесие – это усереднение всего, бестревожность и бестрепетность. Все это чуждо и характеру и лирической направленности Владимира Бояринова. Мир, в который устремлено его вдохновение, – напряжённый, беспокойный. Даже природа погружена в этот чуткий, на грани какого-то взрыва непокой:

 
В роще лист, другой сорвался с веток,
Вскинулась пичуга ото сна.
Холоднее стало на рассветах.
Беспокойней стала тишина.
 

Как видим, поэт не любит недвижности, застылости, ему нужно движение, порыв, риск. Вот почему его тишина не просто тишь, а какая-то затаившаяся перед рывком или взрывом сила.

На фоне сегодняшней молодой поэзии, во многом с душой вычитанной из книг, поэзия Владимира Бояринова выгодно отличается своей крепкой, жизненной основой, ставкой на жизнь. В этом смысле он прошёл хорошую школу мастерства в Литературном институте у такого крупного и щедрого поэта, как Егор Исаев, который в предисловии к книге очень верно почувствовал, основную, тягловую силу молодого таланта: «Эта поистине молодая книга написана не только профессионально, но и по любви – по любви к живому разговорному слову, но чувству жеста в слове и вообще– по отзывчивости».

Именно молодость чувства и виденье мира – вот что отмечает лирику Владимира Боярииова, который ни в чём не боится излишка, «перехлёста». В его стихах нет всезнающего критика, умельца, знатока, он пишет не по заготовленному заранее графику стиха, а как бы из недр эмоциональной, духовной стихии, словом, «по живому следу». Даже в стихах, где он вспоминает, – даль воспоминаний не отодвинута далеко от сердца или в глубь былого – она всегда рядом, всегда теплокровна:

 
Больше сердцу любовью не бредить,
Если новой любви не дано…
Что там? Снег.
Кто там? Белая лебедь.
Снова крыльями бьётся в окно.
 

Как видим, прошлое не удалено вдаль, оно для поэта как бы одна из форм настоящего Порой даже кажется, что и вспомнить он не умеет, потому что когда ведет разговор со своей памятью, то оказывается, что ведет его с самим собой, со своим сердцем. И этому состоянию постоянного духовного бодрствования содействует и сама форма лирического мышления, интонационное бытие стиха, насыщенного богатыми разговорными ритмами, свежей, порой почти песенной лексикой. Это ритмы настоящего, ритмы жизни, ритмы распахнутой несамолюбивой души. Не зря из всех времён года он больше всего любит лето, вернее, позднее плодородное пролетье:

 
Нелепо не верить, нелепо,
И истина эта стара —
Уйдёт отзвеневшее лето.
Другая настанет пора.
 

Трудно ему расставаться с летом, с его избытком во всем: и в земляной силе, и в зное, и в ясной погоде. Иначе говоря, к поре созревания, к зрелости, – и это говорит о сконцентрированности духовной его воли, о том, что до поры «итогов» ему ещё далеко, что нет в его стихах преждевременной усталости возраста. К сожалению, читая иных молодых, ловишь себя на мысли, что где-то внутри них спрятаны все умеющие, поднаторевшие во многом старички, которые и о любви пишут как бы по отдалённым, полу стёршимся воспоминаниям.

У Владимира Бояринова и любовь – полнокровная, живая и смелая, есть в ней порывы и озарения радостью и болью. Он не столько любит свою любовь (бывает и такое!), сколько старается разобраться в том, что же случилось с его сердцем:

 
Вспомнил я эту песню под звездами!
И сегодня, черны иссиня.
Те глаза разорёнными гнёздами
Сквозь ненастье глядят на меня.
 

В его любви постоянно что-то случается или вот-вот должно что-то случиться. Это стихи – накануне боли, накануне разлуки, накануне разрыва. Да и любит он не столько за красоту, сколько за боль, причинённую им же самим.

Но, конечно, главной его любовью, любовью-основой характера его, является любовь к земле, к истокам:

 
Будет ночь горчить, как зелье.
Но останется в душе
Боль извечная за землю…
 

В этой сильной, «летней», любви поэта нет ни безоблачности, ни успокоенности, а есть избыток. Есть своя суровая драма. Мы знаем: что бы ни было, что бы ни случилось с сердцем поэта и его словом, всё равно характер его не переменится, потому что не переменится его любовь к земле, к деревне, к людям села. Верность этой изначальности – это величина постоянная в его лирике и жизни. Будут срывы. Будут неудачи. Но это вот ощущение полнокровности мира останется:

 
Чей ты? Той деревни или этой, —
Всё само собою ясно, друг,
И по песне, ненароком спетой,
И по слову, сказанному вслух.
 

Такой мерой мерит поэт свою любовь, такой памятью прикипает к истокам своей песни и характера, так он себя понимает в мире – и этим жива и будет жить его ищущая «вершинности» лирика. Это дорога – к себе и, значит, дорога к читателю.

Журнал «Москва» № б, 1979 г.

А теперь живу любовью и нечаянною шуткой

Лидия ЖАРОВА

Кто-то из современных поэтов (не помню, кто) сказал однажды очень точно:

«Поэты – словно, церкви при дороге:

У каждого свои колокола».

У каждого – свои колокола… Да, именно так: у каждого своя интонация, свой голос, своя палитра красок и своя аура. Давно подмечено: чтобы колокол звучал чисто и слышен был окрест, необходим особый выверенный сплав металла, который был известен нашим праотцам издревле. Поэты, о которых пойдет речь в этом цикле, содержат в себе особый сплав таланта, одухотворенности и любви, и потому слышен нам их голос.

Несомненно, Владимир Бояринов – неоднократный лауреат множества литературных премий разного уровня, однако, как человек скромный и самодостаточный, он не придает этому особого значения и считает, что судить об авторе следует не по количеству наград, а по его произведениям: зацепят душу, оставят след – значит, чего-то стоишь.

Виктор Пронин, автор повести «Ворошиловский стрелок», по которой поставлен известный одноименный фильм, пишет: «Знаете, чем зацепили меня стихи Владимира Бояринова? Веселой победоносностью!» Современный критик и литературовед Борис Леонов считает, что «в читателе надо лишь бережно тронуть

что-то потаенное, давно изведанное, чтобы оно ожило и отозвалось на его слово своими, личными чувствами…»

Именно так и случилось, когда мне довелось прочитать вот это незатейливое стихотворение:

 
Вот они: лес и купава,
Где похоронена мать.
Глянул – и сердце упало!
Некому сердце поднять.
 
 
Долго ли будет пылиться?
Долго ли будет пылать?
Долго ли будет томиться:
Где похоронена мать?
 
 
Вот они: лес и купава,
Вот и сосновая рать.
Где мое сердце упало —
Там похоронена мать.
 

А дальше читала и ахала про себя: «Ах, как хорошо, как славно, как по-русски – просто и пронзительно!»

СТРАДА

 
Все мужики – в упругой силе,
И все досужи покосить.
Покрасовались, покосили,
Пора бы и перекусить.
 
 
Мы черный хлеб вкушаем с луком,
Мы лук обмакиваем в соль,
И в том, что царствуем над лугом,
Не сомневаемся нисколь.
 
 
Мы и сказать бы не сказали,
Мы и помыслить далеки:
Какими жуткими глазами
Глядятся в небо васильки.
 
 
Они и скошенные дышат
И голубым огнем горят,
Они и видят все, и слышат,
И ничего не говорят…
 

Чем привлекают нас стихотворные строки? Что мы ищем в них? Я думаю – человека, личность. Нам интересно прежде всего познание автора как человека. Если он глубок, так и манит разглядеть в нем то, чего в тебе нет. А если есть – ждешь отклика, понимание тебя – им. А еще привлекает возможность взглянуть на мир другими глазами… В стихах спрятать свое Я может только очень ловкий человек, постоянно думающий о сокрытии своей сути. Но рано или поздно и тот оступится. Музыка стиха, его наполнение, едва уловимый тонкий абрис души, витающий меж строк, – все это непременно скажет вам об авторе. С прозой дело обстоит куда проще – можно себя завуалировать, подкрасить. Стихи же – это музыка и любая фальшь будет непременно услышана. Я бы сказала об этом еще и так:

 
Автор в прозе – мил и розов.
А в поэзии, гляди-ка —
Что ни строчка, то улика.
 

Так вот, Бояринова легко «уличить» в особой, веселой и умной, душевной одухотворенности, в изначальной любви к жизни, к корням своим, к родным степным просторам, в глубоком проникновении в душу русскую, в понимании ее потаенных извилин.

 
Потянулись стаями
Над домом журавли.
И с криками растаяли
В темнеющей дали —
За росстанью, за озимью,
За речкою иной…
А я, как лист, что осенью
Примерз к земле родной.
 

Мне довелось недавно побывать на творческом вечере Владимира Георгиевича, который состоялся в ЦДЛ (Москва) по случаю презентации его новой книги «Журавли улетели». Книга обязана своим названием одноименному стихотворению.

ЖУРАВЛИ УЛЕТЕЛИ

 
Пронеслась на заре
по грунтовой дороге
Тройка взмыленных в дым
ошалелых коней.
На телеге стоял, как на Божьем пороге,
И стегал вороных безутешный Корней.
И кричал он вослед журавлиному клину,
И с отмашкой слезу утирал рукавом:
– Ох, не мину судьбы! Ох, судьбины не мину
На небесном пути, на пути роковом!
Где-то дрогнула ось, где-то брызнула спица,
Повело, подняло, понесло между пней!
И склонились над ним:
– Чей ты будешь, возница? —
Харкнул кровью в траву безутешный Корней.
И спросили его:
– Ты в уме в самом деле?
И куда понесло тебя с грешной земли?
– Я-то что, я-то что? Журавли улетели!
Без следа улетели мои журавли!
 

Мне кажется, Бояринов и есть тот Корней, с душой, рвущейся вслед за журавлиной стаей; Корней, стоящий на административной телеге Союза писателей и стегающий во имя ее продвижения вперед и ввысь вороных…

Вадим Рахманов (директор издательства «Новый ключ») считает, что Бояринов замешкался с рождением, и пишет ему об этом так: «Если бы лет двести назад родился не Петр Ершов, а ты, то непременно стать бы тебе автором «Конька-Горбунка» – так певуч и сочен твой народный говорок, самобытна и неуемна твоя фантазия…так широка и по-доброму озорна твоя душа».

Трудно с этим не согласиться.

Вот его меткое, остроумное, лаконичное, красноречивое, емкое и образное стихотворение «Я ушла»: всего б строк, а столько эпитетов пришлось перечислить! Но судите сами:

 
Ты ушла – мои печали
Головами покачали.
Нет вестей – мои тревоги
В кровь себе разбили ноги.
Ты пришла – мои надежды
Мигом скинули одежды.
 

Сколько смысла и действия впитали в себя эти строки, где грусть соседствует с улыбкой!

Владимир Бояринов – человек мудрый, обладающий острым глазом и истинно русским чувством юмора. Более того, он ироничен, ироничен иногда до прозорливости. Ему доступны и психологизм русского бытописания, и проникновение в живое деревенское слова.

Чего стоит только его «Банька»!

 
Хоть сейчас забор кленовый
И с клетушками сарай,
И под тесом дом крестовый
Вместе с тещей забирай.
 
 
Хоть сейчас бери задаром,
Мне расстаться невтерпеж.
Только баньку – с легким паром,
С жарким веником – не трожь!
 
 
Пусть стоит на огороде,
Пусть дымит себе в углу…
Я при всем честном народе
Загуляю по селу.
 
 
И задиристый, и ладный,
Развесе… весе… весе…
И с гармошкою трехрядной,
И наряженный во все.
 
 
Вспомню вдруг, что за чужого
Вышла старая любовь.
О кулак его тяжелый
Разобьются губы в кровь.
 
 
К ночи выбьюсь из силенок
И обратно поверну.
И заплачу, как ребенок,
И в предбаннике усну.
 
 
А назавтра дурь из тела
Выбью веником с утра.
Игогоньица поспела,
Ерохвоститься пора!
 
 
Выпью квасу три бидона:
Ух, какая благодать!
Выйду, гляну: нету дома,
Тещи тоже не видать.
 
 
Под задорный смех соседок
Снова в баньку забегу,
Похлестаюсь напоследок
И такое я смогу!
 
 
Я смогу такие вещи!
Ахнешь, глядя на меня, —
Дом срублю еще похлеще
И куплю себе коня.
 
 
Буду ездить в степь и в рощу
И дрова возить, и рожь.
Заведу такую тещу!
И в Рязани не найдешь.
 
 
Люди скажут: «Ай да Ваня!»
Я скажу: «А я такой!»
Вот что значит наша баня
В огороде над рекой!
 

Улыбнулись? Не иначе. Никакой нарочитости, никакой позы, только сердечная искренность, разудалое русское ухарство и органичная притягательность.

Все естественно, легко, с любовью к русскому житейскому укладу, озорно и весело.

Однако было бы ошибкой утверждать, что Бояринов – безмятежный весельчак и балагур. И душевная ранимость, и сердечная боль, и высокая, исконно русская печаль, идущая откуда-то из глубины веков, – все это есть в его стихах, но, как истинно русский мужик (да простит он мне это слово), он не позволяет себе жалоб.

Грустная нота не омрачает бояриновской строфы, наоборот, придает очарование улыбке сквозь… сквозь слезы? Нет, это слово решительно не подходит. Сквозь легкое омрачение, легкую тень печали, что ли. Литературный критик Лев Аннинский более точен: сквозь лихой прищур.

«Неуловима печаль. Как это на полотне у Крамского? – Неуязвима Незнакомка, «последней нежности растратчица, очарования полна. Отьедет конка – и расплачется, и разрыдается она!»

Эти невидимые миру слезы и держат напряжение стиха. Фактура острая, ритм заражающий, слова вподхват. Глаз – зоркий, и вовсе не «сквозь слезы», а – сквозь лихой прищур. И только неожиданный поворот стиха, неожиданно сломленное слово, неожиданный скачок мысли – из тепла любовного свидания то в жар, то в озноб – делают стих знаком исповеди».

Поясню: «Незнакомку» Крамского, как и полотна еще нескольких известных русских художников, В. Бояринов умело оттенил своими стихами.

Бывает так: одна строка, а какое эмоциональное напряжение, какой крупный и драматический план!

«Встретились плачи» – так начинается его стихотворение «Придорожный костер».

 
Встретились плачи, —
И стихла гроза
На покосах.
Разве иначе
Находит слеза
Отголосок?
 
 
Чтобы ни сирой
Тоски не будить,
Ни острожной,
Стали под Лирой
Костер разводить
Придорожный.
 
 
Чистые струи
Пробили пласты
Вековые, —
Это о струны
Задели персты
Огневые!
 

А вот образные картины русского патриархального пейзажа, так любовно выписанные:

 
За селом цветет гречиха,
в буйной зелени сады.
Ясноликая купчиха золотые пьет меды.
Это – солнечные краски!
Это – праздник и восторг!
Это колоб русской сказки покатился на восток!
 

Общая тональность поэзии автора – светлая, мажорная. Ритмы его души сопричастны началам добра и света, веры и любви. «Если умру от любви, значит, я вечен…» Собственно, вся его поэзия – от любви ко всему сущему.

 
Расписался жгучей кровью,
И поклялся клятвой жуткой…
И теперь живу любовью
И нечаянною шуткой.
 

Или вот еще:

 
Вывожу на стрежень струги
На двенадцать верст делю,
Умножаю на три вьюги, —
Получается – люблю!
 

Какая звукопись, какая звонкая игра слов…

Трудно быть в наше время оригинальным, единственным в своем роде поэтом – столько разноликих и равноликих стихотворцев, что обрести свое лицо не просто. Во многом поэзия сегодня – это компиляция, талантливая или посредственная, всего того, что уже передумано, написано, сказано… Компиляция стилей, жанров, приемов… И если из целого ряда, бесконечного ряда, безликих сущностей глаз выхватывает нечто, остановившее наше внимание, взволновавшее наше бренное естество, – это дорогого стоит. Учитывая тяготение автора к фольклорной интонации, к патриархальным истокам русского самосознания, мне хочется нарисовать собирательный образ его творчества так: степная, земная вольница, устремленная ввысь…

Степь и звездное небо… И синица в руке, и журавль в небе.

Лирическое «Я» Владимира Бояринова – в осмыслении своей сопричастности к народным истокам. И это не ура-патриотизм, а истинная любовь к Родине. Да будет его слово услышано нами!

«Вестник Московского Подмосковья»

28 января 2011 год № 3

Есть еще Бояны в России!

Семён ЗАСЛАВСКИЙ, член СП России

(О книгах Владимира Бояринова «Любимая моя, святая», М, РИПОЛ классик, 2006 г. и «Открываешь ставень райский», М, ТБ «Звёздный час», 2006 г.)

Расхожее мнение об универсальности истинного таланта становится неким клише современной литературной критики. У обсуждаемого автора стараются найти – и находят! – массу способностей как в смежных, так и в абсолютно не связанных с основным творчеством областях, в которых, однако, креативные успехи не столь очевидны. Связано это, по-моему, с несомненным снижением общего уровня современной литературы, с желанием как-то выделить автора из безликой однородной массы.

Но нет закономерностей без исключений: именно сейчас среди нас живёт и плодотворно работает небольшая горстка авторов высочайшего таланта, которых – и это, к сожалению, в новых «рыночных» условиях главное – никто не рекламирует, или по-современному – не «пиарит», и чьи замечательные произведения, издаваемые позорно малыми тиражами, тонут в потоке многотиражного и красочно воспеваемого со всех масс– медиа поверхностей и экранов гламурно-криминального чтива.

Я всегда считал, что настоящий литератор – это триединство генетически предопределённого ТАЛАНТА от рождения, огромного благоприобретённого ТРУДОЛЮБИЯ и беспощадно-исповедальной ИСКРЕННОСТИ.

 
«Сорвётся стылая звезда,
Сорвётся лист, сорвётся слово —
Всё будет завтра, как всегда,
И послезавтра будет снова…»
 

Какая пронзительная, блоковская по глубине и красоте строфа нашего современника, не нуждающегося в привлечении дополнительных «умений», настоящего ПОЭТА Владимира Бояринова!

В его стихах пульсирует живая, горячая кровь великой русской поэзии, заставляющая быстрее биться наши сердца. В них боль за наше смутное время, в котором

 
«Пропали Бояны родимой земли,
А Несторы глухи и немы.
Не скажет ни камень, ни крест, где легли
Геройские русские темы…»
 

Новые книги Владимира Бояринова «Открываешь ставень райский» и «Любимая моя, святая» содержат удивительные, полные искренних чувств и переживаний, юмора и мудрости стихи:

 
«Я печали этой жизни
Схоронил под глыбой тяжкой.
Я под клятвою отчизне
Расписался жгучей шашкой!
 
 
Расписался жгучей кровью
И поклялся клятвой жуткой;
И теперь живу любовью
И нечаянною шуткой…»
 

Он чётко и ясно представляет своё предназначение в этой непростой, непредсказуемой жизни:

 
«Неведомо в который из часов
Подвижничество дедов и отцов
В сомненьях и порывах повторится
И для меня. Но ясно лишь одно:
И смертному над бездною дано,
Расправив крылья, вскинуться, как птица;
Терновым или лавровым венцом
Не тешиться, витая в звёздных высях;
Дано от предка – в бытность кузнецом
Он первым искру вдохновенья высек,
Чтоб колыбель земного ремесла
Ни хмелем, ни быльём не поросла!»
 

И хотя Владимир Бояринов с грустью отмечает, что ему

 
«…По ступенькам прошлых лет
Не взойти под величальный,
Под восторженный привет.
 
 
Полуночные метели
Замели мои следы,
И забыть меня успели,
И горчат мои меды…»
 

А также

 
«А друзья наших книг не читают
И пророками нас не считают», —
 

согласно библейской сентенции о «пророках в своём отечестве», ему не следует сетовать на судьбу, ибо ВРЕМЯ – главный оценщик всех наших достижений – всегда всё расставляет по своим местам.

Массовая дебилизация населения, планомерно и целенаправленно проводимая в России последние двадцать лет, когда образование, наполненное глубоким гуманитарным содержанием, заменяется выхолощенной, бездуховной «образованщиной», а погоня за элементарным прожиточным минимумом не оставляет времени для духовного (ибо взрыв показушной клерикальной духовности всех конфессий не в счёт – это вечные метания России между крайностями материализма и религиозности в поисках главной общенациональной ИДЕИ), безусловно, закончится – если достижения юной демократии («власти народа»?!) устоят под напором коррупции и фатальной разобщённости нашего общества!

Лишь повышение общего благосостояния, стабильность и вера в будущее, основанные на возрастании интереса каждого гражданина к делам своей страны и желанием непосредственно участвовать в них, позволят людям «остановиться и оглянуться» (Л.Жуховицкий). И тогда станут необходимыми все виды искусства – музыка и живопись, театр и кино, и, самое главное – настоящая литература. Я имею в виду именно ИСКУССТВО, а не попсово-тусовочный суррогат, принципиально несовместимый с коренными интеллектуально-чувственными традициями нашей культуры, единственным «оправданием» которого является его намеренно вздутая товарная стоимость, дающая государству существенную налоговую отдачу.

А Владимир Бояринов уже сегодня даёт нам возможность ощутить магию современной истинно русской поэзии:

 
«Осенние дожди давно отморосили.
Деревья, и дома, и дальний плёс в снегу.
Красиво ты живёшь.
Живи ещё красивей!…»
 

И ещё:

 
«Лучи под южным небосводом
Сжигают в пепел и слепят,
Они тебя гречишным мёдом
Облили с головы до пят…»
 

Какой зоркий и своеобычный взгляд на обыденные и привычные события и окружающие нас картины:

 
«На знобящем осеннем ветру,
На туманной заре поутру,
Возмущённый воскрыльями воздух
Зашумел, зазвенел тетивой.
Лысый месяц качнул головой
И осыпался иней на звёздах.
 
 
Это лебеди скрылись вдали,
Словно белые храмы земли,
Напряжённые вытянув выи,
То ли клик, то ль малиновый звон
Расплескав. И таинственный сон
Отразился в озёрах России…»
 

Или о зное в степи:

 
«Седеет, и сохнет, и чахнет ковыль —
Он солнцу в глаза посмотрел по оплошке;
И никнут овсы, в невесомую пыль
Роняя свои золотые серёжки…»
 

А как вдохновенно и сильно, по-человечески страстно и нежно воспевает Владимир Бояринов главное земное чувство:

 
«Тот в пасынках у Бога,
Кто знать не знал любви.
 
 
Кто счастьем не светился
Уже на склоне лет,
Тот вовсе не родился,
Того на свете нет…»
 

Ибо всю жизнь рядом – и это счастье

 
«Твоя золотая княжна
О прошлом не плача напрасно,
В полуночных ласках нежна,
В полуденном свете прекрасна…»
 

А когда чувства так глубоки

 
«Просыпается ночью залётная боль
И пронзает меня поперёк и повдоль,
И над ложем мой ангел-хранитель летает.
Мне тебя не хватает,
Тебя не хватает!…»
 

Владимир Бояринов мастерски использует в своём творчестве народные песенные, фольклорные и даже частушечные мотивы:

 
«Занавешено рябиной
Заповедное окно.
Постучусь-ка я к любимой.
Или спит уже давно?:…»
 

или

 
«Я пошлю тебе письмо
В голубом конверте:
«…позабыть тебя не смог
И люблю до смерти…»
 

Несмотря на широкое использование различных поэтических форм и приёмов, после прочтения книг Владимира Бояринова остаётся уверенность в обязательном узнавании удивительно светлого, неповторимо – самобытного почерка автора. Он поразительно искренен в своих стихах. Но это не «душевный стриптиз», часто переходящий в крайности эксгибиционизма, наполняющий «произведения» современных рекламно-эпатажных авторов «новых направлений». Это совершенно другое – искренность Владимира Бояринова сродни удивлённому, восторженному и ожидающему доброго чуда восприятию ребёнком окружающего его прекрасного и многоцветного мира:

 
«Но почему? Но почему?
И по какому кочану
«Купанье красного коня»
Волнует, страстного, меня?…»
 

И отсюда чёткое понимание:

 
«Там стихи не живут,
Где быки не ревут,
Где не ржут жеребцы,
Не звенят бубенцы,
Где огонь не раздут,
Где тебя не зовут:
«Сынка, родненький мой,
Возвращайся домой!…»
 

Отдельного внимательного рассмотрения заслуживает ещё одна грань литературного Таланта Владимира Бояринова – чрезвычайно плодотворная и высококачественная переводческая деятельность, вносящая весомый вклад в укрепление толерантности российских этносов.

И, наконец, хочется закончить эту спонтанно написанную статью мудрыми, выстраданными строками Бояринова – советом, в котором ясно видна жизненная позиция автора:

 
«Не дрожите мелкой дрожью,
Не тряситесь скотским страхом, —
Все уйдём по бездорожью,
Все мы, все мы станем прахом.
 
 
Не травите, не терзайте
Ни сердца свои, ни души.
Открывайте, отверзайте
И глаза свои, и уши…»