Текст книги "Смысл жизни. Сборник, посвященный Антуану де Сент-Экзюпери № 4"

Вечернее разностопье

 
Страшный, чудный,
Тихий, трудный
День прошёл!..
Хорошо!..
Вечер смотрит в окна
Любопытным взглядом:
– Вам не одиноко?
Я присяду рядом?
Сядь, мой вечер, рядом, близко,
Обними меня за плечи
И луны весёлым диском
Освети – мне будет легче!
Я дыхание переведу,
Где-то рядом песня замурлычет,
И на счастье или на беду
Я зажгу свечу, душой, без спичек!
Яркий язычок свечи лизнёт пространство
И запляшет лихо под моё дыханье.
Вечер, свойственно свече непостоянство!
Выдаст миру тайну нашего свиданья!
 

2017

Осеннее разностопье

 
В сонной лени
Над головой
Туман осенний,
Живой, живой…
Я выгляну в окно.
Ну что там за погода?
Мечтать разрешено
В любое время года.
Мечтаю о морях вдали,
Где так крылаты корабли,
Где кудри пены за бортом
Хватает рыба жадным ртом.
Когда-нибудь причалю наконец,
И странной мне покажется недвижность
Земной поверхности, и стук сердец
Уж станет в шуме города неслышным.
И медленно вернусь, усталая, домой,
С волненьем радостным коснусь потёртой двери.
За ней услышу снова добрый голос твой,
Он позовёт меня, и я ему поверю.
 

2017

А клоуны остались…

 
Уехал цирк, а мы с тобой остались
Смеяться и рыдать, и слёзы утирать,
И жить потом без слёз – такая малость.
А вот без них и жизни не собрать.
 
 
Да Бог с ним, с цирком, пусть он катит дальше!
Везёт по миру фокусы и блеск,
И рык зверей, и скрип афиш бумажных,
И барабанов неумолчный треск!
 
 
А мы с тобой остались в чистом поле,
Где только что стоял большой шатер!
И глаз счастливый блеск, и крики боли —
Всё нам, мы клоуны с тех пор и до сих пор!
 

2017

Егоров Валентин

Егоров Валентин Владимирович родился в 1957 году в г. Якутске, Республика Саха (Якутия). После срочной службы в рядах Советской армии в 1983 году окончил Хабаровский медицинский институт, педиатрический факультет. Врач высшей категории по анестезиологии-реаниматологии и педиатрии, заслуженный врач РС (Я), отличник здравоохранения РФ и РС(Я), ветеран труда РС(Я). Творчеством занимается с 1991 года, пишет стихи, прозу. Автор четырнадцати изданных литературных сборников. Лауреат премии Международного детского фонда «Дети Саха-Азия», республиканской общественной литературной премии имени Михайловых, республиканской краеведческой премии имени С. Н. Сизых. Награждён медалями С. Я. Надсона и Российской литературной премии за вклад в отечественную словесность.

Печаль и надежда Валентина Егорова

Дети любят хорошие истории, особенно сказки, во-первых, потому что они интересные, а во-вторых, потому что обязательно заканчиваются хорошо. Потом мы взрослеем, и все чаще в книгах – и в жизни – встречаем печальные завершения. Чем дальше, тем сильнее мы к ним привыкаем, тем более смешными кажутся хэппи-энды уставшим от пессимизма читателям, отвердевшим изнутри и снаружи.

Нет, в детство возвращаться все-таки не хочется – хочется счастливого конца, в который бы верилось.

Именно такие развязки и ожидают читателей в рассказах Валентина Егорова. Этот писатель из тех, кто приходит к творчеству в сравнительно зрелом возрасте, и неудивительно, что его талант принес отборные плоды.

Чувствуется, что автор успел многое узнать и увидеть, оттого и переносит воображение читателя в самые разные места: в обычный дом обычной, но такой счастливой семьи, в далекую якутскую тайгу, даже приоткрывает читателям закулисье «писательской кухни», в которой, надо сказать, плетутся такие интриги, что по сравнению с ними меркнут любые «тайны мадридского двора». Однако побеждают все-таки не самые хитрые и сильные, а самые честные и достойные, а те, кто пытался им навредить, несут суровое наказание «в назидание другим любителям дармовщинки, не положенной им по ранжиру и вкладу в общее дело». Потому что иначе никак невозможно, так устроен мир, просто многие об этом забыли. А автор помнит.

Поэтому тот, кто творит зло, кто коварством пытается добиться выгоды для себя, обязательно за это заплатит – насколько дорого, зависит от тяжести проступка и преступления. Но тот, кто прибегает к маленькой хитрости, чтобы помочь тем, кто ему дорог, обязательно преуспеет. Доброму, но малоопытному человеку не придется расплачиваться за свои ошибки муками совести и чужими страданиями, которые иной раз кажутся тяжелее собственных. И награда обязательно найдет тех, кто ее заслужил, пусть иногда и поздно.

Но все же нельзя сказать, чтобы рассказы Егорова были совсем лишены темных красок. Да, возможно, нам всем бы и хотелось вести «жизнь без бед и потрясений, без которых нужно и должно жить или, по крайней мере, хотя бы стремиться к этому…» Но мы хорошо знаем: так не бывает, а если бы кто-то попытался убедить в обратном, вряд ли бы ему поверили.

Егоров и не пытается. Он признает: да, не все можно исправить и вернуть на круги своя. Что-то навсегда нас покидает, оставляя после себя след печали. Но в этой печали остается малая толика радости и надежды, свет которой никогда не гаснет. И потому печальное прошлое становится опорой для настоящего и семенем, из которого вырастает счастливое будущее.

Егорушкина заимка

В одном укромном месте среди бескрайней дремучей тайги есть заимка, хозяином которой является лесовичок Егорушка, добрый хранитель леса и друг всему зверью таёжному от букашек, птиц и до исполинских медведей, лосей… Кто встречал его однажды на пути, тот от чистого речного взгляда проникновенных глаз сам становился, как он, честным, справедливым, щедрым на ласку и слово, поэтому к нему иначе как «Егорушка» не обращались…

С незапамятных времён обживает он эти полюбившиеся ему края, помогает выживать в диком лесу малым да хилым. Особенно кстати приходится лесовикова помощь в конце зимы, когда снег не сошёл, подножный корм, как и силы у всех, на исходе – тогда открывает наш Егорушка у себя на заимке свою лесную столовую из собранных им ещё с осени запасов. И кто только сюда за спасением не приходит! Тут тебе и зайчата с белками, птицы залётные-перелётные, косули пугливые соседствуют под навесом с кормом с волками, лисами, малыш-енот не боится трапезничать из одного корыта с великаном-лосем – сказочный мир и согласие на отдельно взятой территории, где все забывают в тяжкое время бескормицы, кто кому и кем приходится в обычные дни лесной жизни…

Зверью из самых дальних уголков Егорушка помогает сам, лично обходя страждущих и голодных с огромным мешком съестного за плечами. По пути освобождает таёжные тропы от лесных завалов, утепляет снежными шубами подмёрзшие деревья, в дупла кое-где пушистого моха подкинет для мягкости и тепла их обитателей.

В общем, всё шло до поры до времени своим чином и ладом, пока в один прекрасный день не заявился в чащу заповедную пришлый медведь-шатун, злобный Харитон, крушащий всё на своём пути. Притащился как-то он и до Егорушкиной заимки да давай громить навесы, топтать корм! Так и до обомлевших зверушек добрался бы, если бы не лесовик, стеной вставший перед ним, что того великана страшно поразило: от горшка два вершка, а не улепётывает без оглядки и глаз не отводит с испуга. Глянул, на своё спасение, медведище-страшилище в омут бездонных очей – да вдруг неожиданно устыдился самого себя, вершащего дела неправедные, опустил лапищи, готовые растерзать смельчака-лесовика, сник, телом сделавшись маленьким медвежонком, засопел, прося прощения. Потом сам восстанавливал им порушенное, напросился помощником к Егорушке, а то тому с возрастом таскать тяжеленные мешки уже не с руки стало: к радости всего таёжного населения из злобного Харитона превратился благодаря доброму духу лесному в милого Харитошу, вникающего во все проблемы забижаемой ранее малышни.

К великому сожалению, этот случай не положил конец несчастьям, а стал предвестником более грозной беды, беды неминуемой для всех жителей тайги и даже для всё могущего Егорушки. Исходила сия мерзость от людей, возомнивших себя царями всея природы, но из-за собственного слабоумия опустившихся до варварских поджогов муравейников, разорения птичьих гнёзд, ульев диких пчёл, расстрела походя целых звериных семей с беззащитными выводками. Само небо метало громы и молнии от крайнего возмущения преступлениями бандитской людской шайки, вероломно вторгшейся на земли мира, добра и спокойствия!..

Птицы-гонцы со зловещими вестями застали лесовика на самой дальней таёжной окраине, где он помогал престарелому семейству бобров восстанавливать местами обвалившуюся плотину, дабы не затопить населённую сурками низину.

Когда он добрался-таки до своей заветной заимки, взору ужаснувшегося предстали крах и разрушение всего и вся, что строилось месяцами на благо мира лесного. В самой избушке Егорушки эти нелюди устроили дикую пьянку-гулянку, пуляя без разбора по окнам, вещам хозяина, кто-то из особо ретивых намеревался запалить строение для собственного сугрева… Действовать надо было без промедления во избежание ещё больших бед, хотя куда уж больше.

Собрав все свои сказочные силы в единый кулак, лесовик возник в образе королевского изюбря в дверном проёме прямо перед взорами обалдевших от увиденного негодяев. Те после секундного замешательства похватали стволы и ну палить в упор – видение, пугающе вскрикнув филином, исчезло, но тут же огромная огненно-рыжая лисица замахала своим хвостом перед горе-охотниками, увлекая пьяную озверевшую компашку в чащу лесную… Перевоплощаясь в разные образы лесных обитателей, Егорушка долго кружил по тайге людскую свору, под конец загнав их всем скопом в вонючее болото, где и утопло всё их смертоносное оружие. Самих же милосердно не стал до смерти уничтожать. Лишь глянул в бесстыжие трусливые зенки, пронзая великим страхом прогнившее нутро низвергнутых им «царей природы», так что те ломанулись-кинулись напролом через таёжные дебри не разбирая дороги, лишь бы унести поскорее и подальше ноги от этого жуткого места, чтобы никогда более не являться сюда, даже во сне.

С той поры во избежание новых бед по границам таёжного края несут свою службу птичьи дозоры, сразу вычисляя по глазам, что не спрячешь, намерения того или иного гостя. Для ягодников, грибников, туристов, детей малых, мир для себя открывающих, тайга – дом гостеприимный: накормит, напоит и на ночлег уютно устроит, да на шёлковых травушках под ласковой тенью пушистых елей и пихт – но коли ты с чем иным заявился, дело будешь иметь с самим лесовиком Егором, что себя, как и лес таёжный любимый, в обиду не даст.

Потому-то и стоит до сих пор наша тайга-кормилица, глаз честных людей радует – внукам и правнукам ещё хватит с той радости, ибо частица Егорушкиной заимки запала в каждое сердце, заставляя по доброй воле заботиться о лесных просторах, вовремя приходя на помощь всякому деревцу и малой травинке, что, несомненно, радует самого Егорушку, привносит особый смысл в жизнь без бед и потрясений, без которых нужно и должно жить или, по крайней мере, хотя бы стремиться к этому…

Как хомяк Тиша стал путешественником поневоле

Это горе-путешествие, имевшее все шансы печально закончиться для его участника, тишайшего хомяка Тиши, приключилось одним жарким-прежарким летом, когда семья Хомчик – мама Аня и её дражайшие деточки: двенадцатилетний сын Вася и семилетняя дочь-любимица Василисушка – засобиралась в дальний путь к берегам южного моря к бабушке Нине, что, заждавшись дорогих сердцу разъединственных внуков, пообещала им все блага юга, какие они только ни пожелают… Дома на хозяйстве оставили папу, Васю-старшего, которого строго-настрого обязали наконец-то за лето всё-таки завершить косметический ремонт квартиры, тянущийся, благодаря папиной забывчивости и необязательности, вот уже второй год.

Пока Анна Павловна со всей тщательностью и любовью наглаживает вещи, укладывая их потом в большущую дорожную сумку, можно успеть поведать об особенностях общежития семьи Хомчик, в которой, в отличие от большинства среднестатистических семей, главой по факту была мама. Папа Вася числился хозяином чисто номинально, так как таковым, в силу характера и отношения к жизни, по-настоящему не был. Поэтому дети с малых лет, если они в чём-либо нуждались, всегда обращались лишь к мамочке. При этом необходимо учитывать её решительный нрав, не терпящий инакомыслия, недозволенных вольностей, беспорядка в доме, где каждая вещь, а также члены семьи, знали своё место. Мамуля была помешана на чистоте семейного гнёздышка, оттого удивительно, как она дозволила сыночку Василию в один из прекрасных дней притащить в оазис чистоты и стерильности какое-то дурно пахнущее шебутное животное, точнее говоря, хомяка, правда и к слову, подаренное на день Васиного рождения лично одноклассником, отпрыском самого директора гимназии, что, видимо, и сыграло определяющую роль в судьбе пришельца из мира зоологии. Но по прошествии всего нескольких дней даже зверушка на уровне инстинктов ощутила еле сдерживаемое неприязненное к себе отношение хозяйки дома, терпящей изо всех своих женских сил присутствие чуждого ей брата меньшего. Только благодаря заступничеству любимой доченьки хомячок продолжал жить у Хомчиков, превратившись из шебутного живчика в тишайшее создание, которое становилось не слышно и не видно, когда Анна Павловна обходила с мокрой тряпкой владения свои, чем заслужил говорящее за себя имя Тиша.

Когда основная сумка вещей была собрана, закатана в несколько слоёв плёнки и укреплена для прочности скотчем, мама за несколько часов до самолёта принялась за вторую кладь, поменьше, куда плотными рядами в термопакетах легли любимые бабушкины деликатесы: свежемороженые нельма и муксун, что отродясь не водились на югах. А бабуля так тоскует без них, вот мамуля и старается каждое лето разгонять старческую грусть-тоску по северной сторонке подобными приветами с родины. При этом ей очень активно помогал сын Вася, последний раз умоляя родного человека не отказать в просьбе прокатить впервые на море его самого верного друга Тишу, а то папа, увлечённый ремонтом, забудет про существование бедного хомячка – и тот элементарно помрёт от голода, не дождавшись возвращения хозяина… Однако на сей раз Анна Павловна была непробиваема на уговоры: её решительное «нет, нет и нет!» не оставляло никаких шансов родному сыночку, решившемуся с безнадёги на смертельную авантюру со слабой надеждой, что, может быть, всё и обойдётся и мама, отмякнув на юге, будет уже не так категорична, как сейчас… Пока мамулечка уселась наводить на себя макияж перед вылетом, наш доморощенный авантюрист – из самых благих намерений – с папиной опасной бритвой в руках прокрался к заветной сумке с деликатесами. Подрезав защитную плёнку, проник в боковой отсек, где были уложены пакетики с местной сушёной целебной травкой для бабулиных почек. Часть упаковок по воле Васи осталась дома до лучших времён, зато там очень хорошо разместился тишайший Тишенька с куском батона на дорожку, причем хомяк, чувствуя величайшую ответственность момента, впал в ступор, чтобы даже малейшим шорохом не выдать ни себя, ни друга Василия, пошедшего ради него же на такой риск. Надрез замаскировали несколькими турами скотча, для вентиляции пришлось шилом продырявить пару-тройку раз боковой карман – и дело сделано! Через какое-то время семья Хомчик тронулась в неблизкий путь с пересадками на стыковочные рейсы в нескольких аэропортах. Всю дорогу бедный Васенька неистово про себя молился хомячьим ангелам-спасителям, чтобы те уберегли друга от всех возможных в пути напастей… Но не всё, видать, было в их власти!.. По прилёту к месту назначения вдруг выяснилась ужасная вещь, от которой у разрыдавшегося Василия чубчик кучерявый встал дыбом. В каком-то пункте отправления их багаж по головотяпству не перегрузили на нужный борт – прощайте, дорогие мамины вещи, рыбка для бабули, что не вынесет времени поисков и придёт в негодность, а транзитный горе-путешественник поневоле, несчастный хомяк, вместе с нею! Вот так, мечтал показать юг другу, спасая от голодной смерти с папиным участием, но своими же руками загубил невинную душу, что всецело ему доверяла, как любящему хозяину, готовому на всё ради бескорыстной дружбы! Маме тоже, конечно, было несладко, горько и обидно, но не до такой степени, чтобы убиваться и рвать на себе волосы, поэтому её несколько удивила не по-детски бурная реакция сына на досадную пропажу. Не знала она, что не по вещам так надрывается её мальчик, а по хомячку и по своему душевному одиночеству в этом сразу помрачневшем мире… И слава Богу, не то горечь бы обоих помножилась ещё и на мамин сокрушительный гнев! Живописав в заявлении о потере багажа о всех утраченных безвозвратно вещах и продуктах, так и не дошедших до стола страстного потребителя в лице бабы Нины, семейка Хомчик понуро покинула здание южного аэропорта, особо не надеясь на хоть какой-нибудь благоприятный исход. А зря, ведь хомячьи ангелы-хранители не дремали и приложили все свои неимоверные усилия на возвращение на круги своя Тишкиной души вместе с прилагаемыми к ней вещами…

А что же наш Тиша, так нелепо оставленный на произвол судьбы на неизвестном ему аэродроме среди вещей и без верного друга Васи, что наверняка убивается от непредвиденной разлуки, может быть, и навсегда? Несчастный малюсенький кусок батона был давно съеден. От голода хомяк, проявив недюжинные способности к выживанию, прогрыз боковую стенку из толстенной кожи и попал в рыбьи закрома, где, заранее извинившись перед бабой Ниной и строгой Анной Павловной, пристроился к небольшой, во избежание более крупного от него ущерба, рыбёшке, что помогла ненадолго утолить дико мучившую жажду… Затем он, коротая время, уснул на еде, чтобы далеко за ней не ходить. Часы шли, но никакого продвижения почему-то не было: время тикает, а сумки остаются на месте… Вот тут-то Тишка понял, в какую ловушку попал: багаж и его вместе с ним просто-напросто забыли – он никуда не летит! В ночь на третьи сутки, когда несчастной зверушке совсем стало невмоготу, Тиша, отбросив предрассудки о своём якобы тишайшем нраве, заверещал на всё багажное отделение благим матом, чем поднял, как по тревоге, сонное подразделение горе-грузчиков и этим самым помог им обнаружить искомую вот уже второй день пропажу среди моря баулов, сумок и неподъёмных чемоданов, о чём сразу же оповестили аэропорт назначения. Хомячок, извлечённый из багажных недр снова на свет Божий, был щедро напоен розыскной командой до шарообразного состояния и перемещён в подаренную в качестве компенсации пассажирам Хомчик клетку с праздничным бантиком сбоку и открыткой, поясняющей нерадивым хозяевам, благодаря кому сие чудо обнаружения произошло.

Ранним утром третьего дня в ворота бабушкиного домика у моря громко забарабанил прибывший ни свет ни заря курьер. Выбежавшее на стук полусонное семейство Хомчик, тут же проснувшись, обнаружило у калитки доставленный свой разлюбезнейший багаж с водружённой на нём клеткой с какой-то зверушкой, явно привезённой тоже по ошибке, но уже теперь к ним. Однако Вася, с великой радости дико заверещавший в голос, как совсем недавно вопил хомяк, дал ясно понять родственникам, что никакого недоразумения нет – всё привезённое принадлежит им. А прочитанная вслух всеми открытка лишь популярно объяснила ситуацию, где главным спасителем багажа, оказывается, является, как следовало из текста, означенный хомяк Тихон, без которого могло бы пропасть, став непригодным к употреблению, всё содержимое сумок. Несказанно обрадованные таким счастливым исходом неприятной ситуации, мама и бабушка даже расцеловали Тишечку в его усатую довольную мордочку, любезно разрешив тому отдыхать у моря до осени, а после жить у Хомчиков сколько душа пожелает… Так, невероятным, сказочным образом, завершилось путешествие хомяка Тиши на юг – дай Бог, чтобы обратный путь этого семейства прошёл на должной, как у самолётов, высоте, без неприятностей, что, слава Богу и Тихону, уже остались в прошлом, а впереди ещё целых два месяца отдыха у такого ласкового к ним тёплого южного моря…

Тайна таёжного зимовья

Велика и безбрежна тайга сибирская, с морем-окияном сравнима. Сколько тайн она хранит по сию пору, нам неведомых! Манят-притягивают и одновременно пугают её просторы людей, пришедших когда-то в стародавние времена на веки вечные в эти земли, за волей вольною, щедростью природною и богатствами потаёнными, не каждому в руки дающимися.

Так вот, на одной из речек перекатных, безымянных обосновалось неприметное с больших дорог и рек поселение Угрюмое о тридцати трёх дворах – с малой пристанью, сельсоветом, школой при двух учителях из числа эвакуированных да факторией, можно сказать градообразующим учреждением в сей глухомани. Люд в основном был простым, рыбалил, охотился, заготовлял пушнину, рыбу, дары таёжные, кое-что стоящее, не для глаз людских, жадных на недра ископаемые, блеск коих меняет облик человечий несказанно на разные стороны… А к чему это я поворачиваю разговор, то не спешите, узнаете маненько позже…

После прогремевшей над миром войны мужеского населения в Угрюмом стало в разы меньше – всё больше старухи, бабы да ребятишки. Но куды ж власть и порядок без мужиков-то! Особенно выделялись, были, так сказать, на виду трое. Начальник фактории Женя из обрусевших казахов, согласно документам, Жанболот Абдилович Болотбаев, или, промеж односельчан, «Жаб болотный» за безобразно-мерзкую бородавчатость на обрюзгшей малорастительной мордуленции, склизлость и прижимистость во всём, чего касался своими загребущими четырёхпалыми костлявыми щупальцами. Местная власть была всегда у него под рукой в лице одноногого председателя сельсовета Пещерского Еремея Иудовича, что за определённую мзду от щедрот хозяина жизни потакал всяческим его прихотям (да чего уж говорить об этой мелкой сошке местного розлива, когда сам начальник райпо Жамнов Тит Пудович благоговел перед своим подчинённым). И всё-таки мир не без добрых людей: крепкий мужик казацкого роду-племени Тихон Евсеич Светляков слыл на селе за самого смелого и правдивого. Невзирая на малый росток и телесную увечность, полученную ещё в детстве, первейший охотник-добытчик семью, троих деточек ненаглядных содержал в достатке и сытости и в честности, с любовью к праведному труду. Его старшая, отрада, надёжа и опора, Дарёнка-Дарьюшка-Дарья, росла всем на загляденье, многое перенимая от батеньки. Пока ещё младшие, Тишка и Мишка тоже обещали стать достойными продолжателями светляковских традиций. Жалко, матушка доброго семейства Полина Тихоновна, Полюшка, не порадуется сему счастью, скончавшись сразу апосля рождения долгожданных мальцов-наследников. Слава Богу, помогает бабка Арина Ильинишна, на вид здоровее здоровых, что утешает Тихона Евсеича, в душе мечтающего дожить с ней до внуков и её, стало быть, правнуков…

Всё до поры до времени на селе шло своим неспешным чередом, по крайней мере на поверхности, тихо-мирно. Каждая семья жила предначертанной свыше жизнью, изредка сходясь в фактории при сдаче добытого нелёгким таёжным трудом в обмен на бакалею, мануфактуру да кой-какую обувку себе и детишкам малым, пока однажды чудовищным образом не пересеклись пути-дорожки на охотничьей тропе Жаба болотного со Светлячками, как их по-доброму за глаза прозвали. Исход стал печальным для обеих сторон, хотя всё могло бы сложиться иначе, не ценой человеческих жизней, если бы не это треклятое таёжное зимовье на дальних погибельных болотах, на которое совершенно случайно наткнулся Тихон, преследуя ловко ускользающую от него по глубокому снегу кабанью семейку…

Как опытный следопыт-охотник, знаток с детства лесных дебрей, Евсеич, конечно, от стариков слышал об этих непроходимых зловещих местах, покой коих охранял, по поверьям, дух неуспокоившейся долганской шаманки, жившей здесь давным-давно. Будучи реалистом до мозга костей, подобным россказням шибко не доверял, но старался, не искушая судьбу, без надобности сюда нос не совать – охотничий азарт не в счёт. Правда, почти настигнутая добыча в болотах как бы вдруг на глазах исчезла, растворилась в морозной молочной дымке. Вместо неё уставшему взору предстало неизвестно чьё зимовье с двумя слюдяными глазами-оконцами, что манили, непреодолимо тянули зайти, обещая долгожданный отдых вконец измотавшемуся зверолову, – и он, отвергавший страхи потустороннего мира, смело вошёл в неведомое жилище… Дверь сама приоткрылась и сама же плотно захлопнулась за ним.

Внутри не было ничего пугающего: обычная охотничья избушка, правда очень просторная, чистая, как будто только что кем-то прибранная. На широких уютных нарах – белые мягкие оленьи шкуры качественной выделки. Удивляло лишь отсутствие печурки или, на худой конец, камелька, при этом отчего-то было очень тепло – до сонной неги во всём теле, вместо спёртого обычно воздуха витала свежесть с едва уловимым вкусом цветущего иван-чая и заваренного брусничного листа…

Поиски съестного перед наваливавшимся сном не имели успеха, зато в неглубоком подполе окончательно обалдевший взрослый человек Тихон Евсеич узрел холщовые мешки с золотыми самородками и объёмистые берестяные туеса всё с тем же золотом, но уже песком!

От вида такого бесхозного несметного богатства, никем не охраняемого, охотник «поплыл». Усилившиеся ароматы с каждым вдохом всё ощутимее кружили голову, тянули на нары с многообещающими райскими видениями божественного счастья здесь и сейчас… Последнее, что увидел теряющий сознание несчастный человек, было нечто, похожее на тень косматой старухи в кухлянке, заходящей в это зимовье, западню на самом деле для наивных заблудших душ. Далее – непроглядная тьма небытия.

Дома отца семейства ждали до последнего, домочадцы места себе не находили, ни в какую не веря в неотвратимое… Враз повзрослевшая Дарья с каждым новым рассветом обходила все урочища, охотничьи угодья, где они вместе ещё недавно так удачно охотились – без дорогого сердцу родителя тайга виделась враждебной, убийственно мрачной даже в солнечный вроде день… Следов почти никаких: несколько раз натыкалась на отцовы памятные зарубки, но они были сделаны давно и о настоящем положении дел ничего не говорили. Круг поисков от отчаяния расширялся и расширялся, приходилось ночевать на маршруте, дабы с первыми лучами солнца снова продолжать бесконечный путь в надежде найти хоть какую-нибудь зацепку… И вот однажды упрямая Дарья, нутром почуяв верность направления, вышла-таки на те самые болота, где так нелепо сгинул её батя.

Но перед этим следует признаться, что в селе равнодушных к случившейся трагедии не оказалось – все сочувствовали горю Светляковых… Особенно, как это ни странно, усердствовал сам Жаб болотный, зачастивший после потери кормильца на его подворье, да с подарочками, вкусностями всякими, якобы для детишек малых. И это несмотря на недавнюю затаённую обиду из-за категорического отказа родителя Тихона Евсеича отдать за него, пренеприятного с любого бока жениха, пусть и обеспеченного, трепетное создание не про его честь, вернее, бесчестие. Так он зачал по пьяной лавочке засылать к любящему отцу своих властных собутыльников-дармоедов. Если Пещерский ещё пробовал по-лисьи мягко увещевать сельчанина, обещая тому несусветные блага и почести с собственного плеча за короткое согласное «да», то Жамнов действовал грубо и нахраписто, искренне удивляясь несговорчивости какого-то нищего крестьянина, осмелившегося перечить районной власти в его лице. В общем, Жабу болотному впервые пришлось солоно посреди сладкого изобилия, ему, владельцу не только этой задрипанной фактории, но и великой земной тайны из самого её чрева – с помощью оной он может стать властелином мира, купив любого со всеми потрохами, да вот поди ж ты, так-то оно так, а выходит, истинное счастье на рынке тщеславия и корысти ни в розницу, ни оптом не продаётся, хотя человек слаб и переменчив. Прогнётся и эта, когда и не такие ломались, пропадали за золото, воочию увидев несметные сокровища Жанболота Болотбаева, как и отец сопливой гордячки, не сумевший совладать, вопреки закалке и силе характера, с нахлынувшими чувствами…

И что же тайна сия означает и почему она до сих пор неизвестна людям при всём её величии? Сказочный таёжный туман рассеивается, уступая место правдивой истории, произошедшей с Жабом болотным лет десять тому назад, дело ещё до войны было… Собрался он как-то в места заповедные побаловаться очередным новеньким ненашенским ружьишком «зауэр», просто пострелять, себя показать – сама добыча того, естественно, не интересовала. С непривычки тогда немного заплутал, увлёкшись паршивой куропаткой, что завела горе-охотника в таинственные болотные края, где и увидел в закатных лучах подозрительно слепящий взор кочкарник. Рискуя от элементарного праздного любопытства провалиться в топь, подобрался поближе и… обомлел до жадного ужаса, до вставших дыбом волос и проливного пота с ознобом: небольшой островок суши посреди моря жёлтой воды и жижи аж до самого горизонта ломился от самородного золота: сразу набралось с полмешка, что домой не притащишь, соплеменникам не покажешь. До заветной поры тайна пусть останется тайной там, где она явила ему свой волшебный лик…

За лето срубил неприметное с берега зимовье и взялся под ним рыть шурфы, учуяв хваткой натурой близость золотой жилы с нескончаемым запасом драгоценного металла – так наш Жаб проник в подземные пещерные лабиринты, через которые протекала необыкновенная золотоносная речка. Берестяные туеса быстро наполнялись легко намытым золотым песком. Вскоре им было обнаружено место в верховьях, где сама природа-мать своим каменным лотком намывала ему его в слитках самой причудливой формы. Туеса сменили мешки, отпала необходимость самому корячиться простым старателем, когда подземные силы у Жанболота в услужении – знай себе собирай богатства, как грибы в лесу! Да вот как укрыть всё это от посторонних завидущих глаз без риска обнаружения себя и этакой казны, сравнимой уже аж с гохраном целой страны? Летом ещё куда ни шло: никакому острому охотничьему глазу с суши не заметить ловко замаскированное за камышами, кочками зимовье, да и топь не подпустит близко, в мгновенье ока засосёт без следа и следствия. А вот зимой рано или поздно кто-то сумеет проникнуть в святая святых, и тогда пиши пропало. Но природа и тут подсказала выход, убийственно в прямом смысле слова простой – до жути: два-три раза Болотбаев пытался стараться и зимой, но концентрация сладко-ядовитого газа, просачивающегося в подземные пустоты, становилась в разы больше, чем в летние месяцы, отчего он сам чуть было не погиб на месте – удалось последним усилием воли выбраться на поверхность. Но это-то и навело на мысль не прятать драгметалл, а наоборот, выставлять напоказ возможным случайным «первооткрывателям» сего сказочного богатства. Коварный Жаб замаскировал вход-разработку в закрома под неглубокое подполье, где горкой сложил мешки со слитками, ёмкости с рассыпным золотишком. Человек, увидевший неожиданно столько добра, уже эту избушку сразу покинуть не сможет, в считанные минуты сходя с ума и от невиданного блеска сокровищ, и от запредельного скопления в небольшом пространстве галлюциногенного яда. Вот так и погиб Дарьин отец, в последние секунды жизни заметивший входящую в зимовье тень якобы долганской шаманки, что на самом деле была тенью Жаба болотного. Он, конечно же, мог ещё спасти несчастного, но золотой телец затмил в мелкой душонке всё человеческое, даже похоронить не дал по-христиански в земле (дабы никто не наткнулся на безымянную могилку, не докопался до истины), а шепнул снести тело, завёрнутое в мешковину, в один из дальних тупиков подземного царства, где его никому ни за что и никогда не сыскать. Нет тела, как говорят следаки, нет дела, поищут-поищут – да и успокоятся ещё одним «глухарём», каковых в тайге развелось немало.