Текст книги "Маленький схимник"

Маленький схимник

По благословению Архиепископа Астраханского и Енотаевского ИОНЫ

© Астраханско-Енотаевская епархия, 2003

© Издательство «Сатисъ», 2003

Предисловие

Множеством святых прославилась Русская земля. За тысячу лет наша Церковь представила угодными Богу людей самого разного звания: благоверных царей и князей, святых воинов, преподобных монахов, пастырей и святителей, исповедников и мучеников за православную веру, странников и блаженных, милосердных благотворителей и служителей бедным. Есть в этом ряду и совсем удивительные примеры чистоты жизни и духовного подвига, явленные детьми. Так, Русский Север любит и почитает святого отрока Артемия Веркольского. Как праведнику, молятся невинно убиенному в Угличе царевичу Димитрию. Широкой народной любовью окружена семья Святых Царственных Страстотерпцев, в числе которых приняли смерть за веру и Родину наследник престола Романовых Царевич Алексий и Великие Княжны Мария, Анастасия и Ольга.

На Волге, в нижнем ее течении – там, где великая русская река уже набрала свою полную силу и величаво несет волны навстречу седому Каспию – в Астрахани, Царицыне и окрестных с ними землях, с давнего времени, с XVII в., православные верующие поминают в молитвах имя загадочного отрока Боголепа из города Черного Яра, который, согласно преданию, в возрасте 7 лет принял монашеский постриг и схиму, а после почил и прославился многочисленными чудесами и случаями помощи людям.

История эта многим казалась невероятной, а сведения о самом отроке слишком отрывочными. Но церковный люд сохранял веру в чудесную помощь преподобного черноярского отрока. В благочестивых домах перед многочисленными образами его не переставали гореть лампады, а на высокий волжский берег, к месту, где, как полагали, когда-то был похоронен святой Боголеп, стекались паломники, служа панихиды.

После 1917 года почитание отрока Боголепа отнесли к пережиткам народной темноты. Из святцев исчезло упоминание о дне памяти преподобного отрока (24 июля/6 августа, в один день с памятью святых страстотерпцев Бориса и Глеба). И только старые богослужебные книги сохраняли его краткое жизнеописание и песнопения в его честь.

В последние годы стали известны некоторые новые подробности, касающиеся преподобного Боголепа. Найдены исторические свидетельства того, что в указываемые преданием сроки отрок Боголеп действительно жил в городе Черный Яр; подтвердились и основные события его жизни. Явлено немало новых чудес, описанных нашими современниками.

Пришло время всем православным узнать об удивительном русском святом, возродить почитание его славного имени.

Маленький схимник
Удивительный пример детской святости

Годился будущий святой 2 (15) мая 1647 года, в тот самый день, когда Церковью празднуется перенесение мощей святых благоверных князей Бориса и Глеба. Ввиду этого младенца решили назвать Борисом.

Родители его жили в Москве и происходили из знатного дворянского рода Ушаковых[1]1
  В ходе последних исследований подтвердилось предположение о родстве семьи Якова Ушакова с другими Ушаковыми – старцем Феодором Санаксарским и прославленным адмиралом-флотоводцем Феодором Ушаковым, в последнее время причисленными к лику святых.


[Закрыть]. Отца звали Яковом Лукичом, а мать – Екатериной. Сведений о раннем детстве Бориса почти не имеется. То, что известно, укладывается в общий житийный канон: семья боярина Якова была очень набожна, а сам мальчик – весьма тих и далек от ребячьих забав; с младенчества он проявлял различные свойства избранника Божия. В среду и пятницу не касался материнской груди, а когда слышал колокольный благовест, призывающий на богослужение, плакал и беспокоился.

Борис долгое время оставался единственным ребенком в семье Ушаковых, наследником и утешением для родителей. На радость им мальчик рос и становился все более самостоятельным и смышленым. С годами любовь к церковным богослужениям и молитве в нем укреплялась. Дома Борис просил, чтобы рассказывали ему про святых. Нянька, убаюкивая его рассказом, засыпала раньше ребенка. Проснувшись, бывало, находила его в красном углу, молящимся на коленочках перед иконами. Иногда же Борис потихоньку исчезал из дому, и взрослые беспокоились и искали его, в конце концов находя мальчика в храме.

В 1651 г., когда Борису было всего четыре года, отца его, Якова Лукича Ушакова, царским указом назначили воеводой в далекие от Москвы земли, на самые южные рубежи Русского государства – в крепость Черный Яр, что стояла на берегу Волги между Астраханью и Царицыным. К новому месту воевода с семьею отправился из Казани по Волге с речным караваном. Было это весною 1651 г.

Чем дальше на юг плыл корабль, тем безлюднее становились берега, меньше виднелось жилья. Спустя два месяца плавания путешественники приблизились к Черному Яру. Городок стоял на высоком правом берегу Волги, окруженный восьмью башнями и высоким дощатым забором. Против каждого угла крепости на четырех столбах высились караульни, с которых стрельцы далеко видели реку и степь.

Окрестности города казались унылыми. Из-за отсутствия влаги и постоянной угрозы от степи черноярские жители не решались приступать к земледелию. Внутри города располагалось некоторое число домов, большинство из которых были весьма неказисты на вид. Из всех зданий выделялся лишь деревянный храм Воскресения Христова с воеводскими палатами напротив.

Нелегко Ушаковым было привыкать к новому месту. В памяти оставалась многолюдная Москва с многочисленными большими и красивыми храмами и домами.

Вскоре жителей Черного Яра постигло несчастье: 25 июля 1652 г. в городе начался пожар. С дома местного священника Пафнутия он перекинулся на дом воеводы и приказную избу. За ними вслед запылал целый город. Всего несколько часов бушевало пламя, но за эти часы весь Черный Яр выгорел без остатка. Местные жители, прихватив самый необходимый скарб и спешно покинув городские пределы, в смятении смотрели со стороны на пожарище. Слышались плач, стоны, горестные восклицания.

Борис, а ему было лишь пять лет от роду, не понимал всего горя. Но вид человеческого страдания оставил самый глубокий след в душе мальчика.

В том же 1652 г. из Астрахани пришло повеление воеводы боярина князя Михаила Петровича Пронского строить Черный Яр заново, на полверсты выше по берегу. Вместе с городом была заложена и новая церковь. Усердием воеводы Ушакова она строилась больше прежней, о трех приделах: центральный – Воскресения Христова, а боковые – Казанской Божией Матери и святителя Николая. Воеводские палаты стояли, как прежде, напротив. Стройка шла споро, настроение жителей, как и всегда во времена общего поновления, было самое бодрое. Казалось, жизнь черноярцев налаживается, и все бедствия остались далеко позади.

Однако, всего через два года астраханскую землю постигла опасная эпидемия. Появилась болезнь, имевшая название «вредительная язва» (чума). От этой болезни слег и Борис Ушаков, которому в то время исполнилось семь лет. Язва коснулась его правой ноги, и мальчик стал сильно хромать. Несмотря на это, Борис по-прежнему стремился бывать в церкви.

Постепенно родители и окружающие люди приметили, что во время службы мальчик как будто получает облегчение от недуга. Борис самостоятельно передвигался по храму, а временами, молясь, совсем забывал о болезни, и на лице его появлялось выражение неземной радости.

В одно из таких мгновений Борису было видение: Ангел в виде прекрасного юноши. Посланец держал нечто в руках и говорил: «Здесь дар Божий за твое терпение, прими его». Это было длинное одеяние, похожее на одеяние самого Ангела, на котором виднелось Распятие. Казалось, что Сам Распятый Христос простирал с него руки к Борису и говорил: «Иди скорее ко Мне, ты Мой!»

После этого болезнь отрока стала ослабевать, и, к великому утешению матери и отца, совершенно прошла. Однако Борис сильно переменился. Он стал будто разом взрослей и серьезней. Видение, пережитое им, было таким ярким и сильным, что ни на минуту не шло из головы мальчика. Земные радости теперь совсем не интересовали его. Душа жаждала обрести Божий дар, один вид которого произвел в сердце ни с чем не сравнимые сладость и утешение. Отроку казалось, что он явил в болезни мало терпения, и поэтому Господь, вероятно, теперь медлит и ждет, не призывая его к Себе. Страдания, причиняемые болезнью, Борис вспоминал с благодарностью. Он искал, чтобы к нему снова пришло какое-нибудь испытание.

Спустя краткое время на губах его выросла язва, которую в народе называли «чечуй». Из-за опухоли по всему телу мальчика пошел сильный жар. В то же самое время неподалеку от воеводских палат увидели странника. Это был незнакомый монах. Подойдя, он просил передать воеводе, что принес благословение воеводскому дому и имеет нечто, что укрепит его сына. Воевода с радостью принял его и привел к постели Бориса.

Мальчик давно уже находился в беспамятстве, однако при приближении инока пришел в себя и с изумлением посмотрел на пришедшего. Незнакомец казался ему похожим на светоносного юношу-Ангела, который в видении принес ему удивительное одеяние.

Не ветхие и запыленные с дороги ряска и мантия, но блистающие неземными цветами, благоухающие райскими ароматами одежды виделись мальчику. На груди странника ослепительно сиял крест: инок был схимником. Долгое время он жил в своей келии в одиночестве, предаваясь молитве и размышлениям о божественном, и вот однажды, совершая бдение, услыхал голос: «Оставь свою келию и иди в город Черный Яр. Там найдешь отрока Бориса и послужишь ему».

Старец был изумлен. Он не знал, как ему отыскать этот неведомый Черный Яр. Однако, привычный исполнять волю Божию, он быстро собрался и отправился в путь. Много дней провел он в скитаниях, пока, наконец, не достиг Черного Яра. Повстречавшись с Борисом, он ожидал, что Бог откроет ему, как поступить дальше.

С мольбой и надеждой смотрели на пришельца родители мальчика – Борис был единственным наследником их, продолжателем рода, и родители от всего сердца надеялись, что пришлый человек Божий принесет мальчику скорое исцеление. Но странник уже с первых минут видел обратное: мать и отец напрасно обманывают себя надеждами, ибо болезнь, которая постигла Бориса, была, без сомнений, смертельна.

Появление инока на некоторое время прибавило мальчику сил. Борис казался повеселевшим и бодрым, и только, по мнению старших, был сам не свой. Точно в бреду, он по множеству раз повторял, что давно уже ждет посланца от Бога и что дивный Ангел (так почему-то он именовал оборванного и запыленного странника) наконец облечет и его в сияющие ангельские одежды.

Услышав об этом, воевода не на шутку встревожился. Он почувствовал, что появление незнакомца может сулить не выздоровление, но расставание с любимым сыном. Он принялся успокаивать мальчика, монаха же приказал гнать со двора и не пускать в дом. Тот с покорностью удалился, но не ушел далеко, ибо дело, за которым Господь призывал его в далекую Астраханскую землю, еще не было исполнено.

Схимник поселился неподалеку от Черного Яра, избрав для себя обиталищем песчаную яму посреди степи. Здесь он опять был один и мог беспрепятственно предаваться молитве и богомыслию. Пищу его составляла скудная степная растительность, а воду давала могучая Волга. Опасности обходили стороной жилище монаха. Хищные звери, подчиняясь духовной силе его, сторонились пещеры, а рыскавшие повсюду татары по ночам замечали над ней как бы огненный столб и опасались приблизиться.

Во дворе воеводы, царила растерянность. Болезнь Бориса обострилась до крайности, и все лекари, которых нанимал воевода Яков Лукич, отказались от мальчика.

Видя, что с каждым днем жизнь в сыне все угасает, родители были в отчаянии. И только сам отрок оставался спокоен и светел. Теперь он открыто молил родителей, чтобы те благословили его принять монашеский постриг. Несмотря на мучительную болезнь, отрок показывал необычайное терпение и только не переставал тревожиться, чтобы постриг совершили как можно скорее, ибо часы его земной жизни были уже сочтены. Как повествуется в летописи: «…той же отрок, аще в велицей бяше болезни в таковом возрасте, но обаче великодушно терпяще согревающу бо его сердце Духу Святому велиим вожделением, како бы отрещися мира сего и облещися во иночество».

Отец колебался. Будучи набожен и воспитав в благочестии сына, он верил, что Бог, по Своему милосердию, не предаст его дома на разорение. Не могло постичь родительское сердце, что надеждам его о Борисе суждено в полной мере исполниться не в земном житии, полном искушений и бед, а в небесной жизни, и что кратковременное страдание и кончина любимого сына вместо расстройства принесут его дому радость и укрепление.

Без еды и питья, ночи и дни напролет Яков Лукич вместе с супругой Екатериной проводили в молитвах о сыне. Но положение, что ни день, делалось хуже. От горя родители сильно переменились. Лихорадочные попытки помочь мальчику совсем истощили их силы, поселили в глазах безумные огоньки. Никаких увещаний со стороны не желали слушать несчастные мать и отец, и только, как за спасительную соломинку, хватались за любую надежду продлить жизнь любимца своего Бориса.

В один из дней отрок известил родителей, что его посетило видение: он исцелится, как только будет пострижен в монашество. Узнав это, отец и мать наконец согласились, чтобы их сын стал монахом. Но оставалось неясным, кто пострижет его? Монастырей поблизости, до самой Астрахани, еще не было, а странник-монах исчез без следа, лишь только по повелению воеводы его выгнали из городских стен.

На Ушаковых новой волной накатило отчаяние. Казалось им, что угодили они в лапы к лукавому, который теперь вертит ими, как хочет, и всячески насмехается над их бедой. Горько жалели они о том, что некогда неучтиво обошлись с пришлым старцем. Чудилось, что после этого Небо совсем отвернулось от них и не могут они теперь ожидать для себя милости Божией. Отец и мать искренне каялись и обвиняли себя во всех самых тяжких проступках, прося со всей строгостью наказать их самих, но помиловать малолетнего сына, ничего не успевшего еще сделать дурного на свете.

В это время в ночной тишине раздался отчетливый стук. У ворот воеводского дома стоял тот же монах и просился войти. Как сумел он попасть сюда, когда городским воротам полагалось стоять закрытыми, а ночная стража зорко следила за любым подозрительным человеком на улицах? Мать и отец приняли это чудесное появление как знак особого промысла Божия о сыне и вручили себя целиком воле Всевышнего.

Борис встретил старца так, как будто в точности знал время его появления. Постриг должен был совершиться немедленно, и перед родителями встало новое затруднение: необходимо было где-то достать одеяние схимника. Посовещавшись между собою, Яков Лукич и Екатерина хотели уже было послать за портным, но тут старец развернул сверток, доселе бывший у него на руках. В нем оказалось необходимое облачение, как раз по размеру ребенка. Встретившись с еще одним чудом, родители Бориса окончательно успокоились. Теперь они воочию видели, что все прежние события не случайны. Бог, посылая им скорби и искушения, желал лучшего для их сына.

Принять постриг Борис пожелал в храме. Несмотря на болезнь, сам сумел встать и направиться к церкви. Город к этому времени уже напоминал растревоженный муравейник: из дома в дом передавалось известие о том, что Ушаковым было знамение и теперь тяжко болящего воеводского сына готовятся постригать в монахи. К центру, к воеводскому дому и храму, невзирая на ранний час, устремились потоки народа.

Все дивились такому событию, и каждый по-своему. Одни недоумевали, как и кем может быть совершен постриг здесь. Другие негодовали и видели в происходящем странную причуду градоправителя и надругательство над святым православным обычаем. Третьи, наиболее близкие к Ушаковым, от всего сердца жалеющие родителей и ребенка, про себя полагали, что тяжкое горе совсем помутило рассудок у воеводы с женою, и те оказались готовы к любому посмешищу, только бы не смириться со скорой кончиной Бориса.

В этот момент ворота воеводского дома раскрылись. Перед изумленными обитателями Черного Яра предстала необычайная процессия. Впереди, опираясь на палку и превозмогая боль, шел Борис Ушаков, который, как было известно, уже долгое время не поднимался с постели. За ним двигался согбенный и запыленный старец в одеянии схимника. В нем признали загадочного старика, уже приходившего к воеводе и затем невесть куда подевавшегося. Старец держал на руках небольшой подрясник и схиму. Далее шли родители отрока с образами в руках, необыкновенно приподнятые, радостно поющие славословие Богу. Шествие замыкал машущий во все стороны кадилом и также громко поющий городской протопоп, которого по такому случаю ни свет ни заря разбудили и со срочностью вызвали в дом Ушаковых.

По толпе прокатился и замер шум удивления. Каждый боялся пропустить нечто важное. Отрок же под взглядами горожан, казалось, приобрел еще больше уверенности и спокойствия. Чем дальше, тем легче шагал он по направлению к храму, пока, наконец, совсем не выпрямился, отбросив прочь палку и идя без чьей-либо помощи.

Настроение собравшихся при виде этого стало меняться. Толпа выражала уже не сомнение, а ликование и поддержку. Народ скопом повалил в церковь, которая видела подобное столпотворение разве что по самым большим праздникам. Здесь совершился обряд пострижения, во время которого отрок был по-особенному красив и светел. Лицо его, доселе обезображенное тяжелыми язвами, совершенно очистилось и стало похожим на ангельское. Поэтому странник-монах, постригая Бориса в великую схиму, решил дать ему новое имя Боголеп или, по-гречески, Феолемпт, что означает «украшенный Богом».

Как заведено после пострига, первые три дня отрок-схимонах провел в алтаре храма. Не подымаясь с колен, стоя обращенным к престолу, он молился так просто и выразительно, как будто въяве беседовал с Господом. При этом лицо его с младыми чертами получало все больший оттенок взрослой опытности и одухотворенности. Казалось, тяжкая болезнь его совсем отступила. Буквально на глазах мальчик менялся. Явным стало сияние святости на его лике.

Спустя трое суток Боголеп вышел из алтаря. Его поджидали родные, желавшие поскорее обнять сына и вместе порадоваться его выздоровлению. Однако Боголеп, глядя на них с теплотою, все же уклонился от родительских ласк.

Многое из тайн Божиих и судеб земных за эти дни приоткрылось святому. Любя земляков и родных, он уже не принадлежал земле, но Богу и вечности. «Я теперь не ваш, а Божий», – пояснил он, перекрестив мать и отца и говоря в утешение: «Господь укрепит вас, мои милые батюшка с матушкой. Вы не будете больше скорбеть обо мне, ибо у вас появятся еще дети, и вы ими утешитесь».

Выйдя из храма, преподобный оглянулся вокруг и осенил город крестом по четырем сторонам. Подойдя к черноярцам, с робостью взиравшим на него, он сказал: «Господь поставил меня вашим заступником. Все, с чем будете обращаться ко мне в молитвах, исполнится. Я отныне хранитель вашего града и молитвенник о земле Русской».

После сих слов лицо отрока схимонаха стало бледнеть, покрылось испариной, и он упал без сознания. Святого охватила сильная лихорадка, называемая в народе «огневицей». Проболев день и не приходя в сознание, схимонах Боголеп скончался 10 августа 1654 г., будучи 7 лет от роду.

Под 1654 годом в астраханских летописях значится эпидемия чумы, от которой, скорее всего, отрок Боголеп и скончался. В древних рукописных святцах часто упоминается преподобный Боголеп. Например, в «Книге глаголемой описание о российских святых», составленной в начале XVIII в., читаем: «преподобный отец инок Боголеп Черноярский новый чудотворец, бысть от рода боярска, преставися в лета 7140 (1632 – ошибочно) и положен бысть в соборной церкви».

Похоронить преподобного отрока решили у храма, с левой стороны от алтаря. Место это хорошо просматривалось из окон воеводского дома и было удобным для поклонения. Спустя некоторое время к могиле притекали уже тысячи богомольцев. В святости отрока помогли убедиться сразу несколько чудесных событий.

В 1671 г. остатки мятежного войска разинцев двигались к Астрахани из-под Самары, где потерпели от царских полков сокрушительное поражение. Сам Степан Разин к этому времени был уже пойман и предан публичной казни в Москве. Бунтовщиками командовал его ближайший товарищ и отъявленный головорез Федор Шелудяк.

Казаки поспешно отходили в низовья Волги, надеясь найти себе здесь укрытие. За ним по пятам двигался с войском воевода боярин Иван Богданович Милославский.

Приблизившись к Черному Яру, Шелудяк решил не тратить силы на защиту крепости, а забрать с собою всех местных жителей. С их помощью атаман рассчитывал укрепить поредевший астраханский гарнизон. Черноярцы же не испытывали желания воевать за Шелудяка и погрузились на лодки только под угрозой расправы.

Добравшись до Астрахани, Шелудяк не переставал думать о судьбе Черного Яра. Теперь он жалел, что не сжег крепость, в которой московское войско могло основательно укрепиться. Чтобы исправить ошибку, атаман снарядил верных ему татар с приказанием разорить город дотла.

Дело казалось весьма простым и заманчивым: крепость стояла пустая, и необходимо было всего лишь добраться до Черного Яра, чтобы затем, прихватив добычу, предать его пламени.

Вскоре татары приблизились к городу, но против всех ожиданий городские ворота оказались наглухо заперты, как при осаде. Никого из защитников наверху видно не было, и только в единственном месте по стене вправо и влево прохаживался странного вида мальчик, одетый в монашеское облачение.

Когда посланники из татар подошли ближе, он посмотрел к них и сказал грозно: «Уходите, окаянные, вон. Бог поставил меня стражем месту сему, и вы не сумеете сотворить городу зла». Татары лишь посмеялись таким речам и приготовились к штурму. Отряд с разных сторон подошел к стенам, и тут произошло нечто необычайное: плотная тьма опустилась на воинов, и те в ужасе начали кричать и звать друг друга на помощь.

Кое-как развернув коней и отойдя прочь от города на несколько верст, татарские конники вновь обрели зрение и стали гадать, что с ними случилось. Оставаясь в недоумении, они тем не менее не решились заново приступать к Черному Яру. Возвратившись назад в Астрахань, они рассказали Шелудяку обо всем происшедшем.

Шелудяк не поверил. Он рассвирепел, думая, что татары взялись водить его за нос. Чтобы исполнить задуманное, атаман созвал новый отряд – на сей раз из самых отборных и верных казаков-донцов. Однако и эти посланцы вернулись от Черного Яра ни с чем: пойдя штурмом на город, отряд также ослеп и был вынужден отойти восвояси. Добравшись в Астрахань, многие казаки оставались в таком сильном смятении, что тряслись от испуга. Они рассказывали повсюду о молодом иноке из Черного Яра, который своей сверхъестественной силой превозмогает целое войско.

Астраханцы пришли в трепет, поняв, что удача уходит от них как от противников Божиих. А плененные черноярские жители, услыхав обо всем, ликовали: город остался нетронут, и причиною этого, очевидно, не могло быть ни что иное, как только заступничество преподобного отрока Боголепа.

Тем временем Милославский вступал в Черный Яр. Город пред царским войском предстал совершенно пустым. Ворота стояли распахнутыми, а через открытые двери храма в честь Воскресения Христова виднелись горящие свечи. Сначала было решили, что черноярцы в спешке оставили город, попрятавшись где-то в береговой зелени. Тем не менее, день проходил за днем, а никого из бежавших не удавалось найти. И только после освобождения Астрахани – а она сдалась на милость царя без боя – удалось выяснить, что черноярцы все были схвачены и увезены Шелудяком. От них Милославский узнал о событиях, подлинно бывших у Черного Яра, о чудесном избавлении города от погибели.

Следующее чудесное происшествие относится уже к 1689 году. В это время на Руси царствовали цари Иоанн и Петр Алексеевич, а над ними за малолетством опекуном состояла сестра их Софья. Ближний боярин князь Василий Голицын тогда был отправлен царевной воевать в Крым. В отместку кубанские татары, подданные крымского хана, напали на Астраханскую землю, оставшуюся почти без защиты.

Гарнизон Черного Яра был весьма малочислен и слабо вооружен. Предвкушая победу, татары готовились к приступу. И вдруг посреди поля, напротив себя, они увидали мальчика в монашеском одеянии. На белом коне он подъехал к их стану и, называясь хранителем города, сказал, чтобы те не осмеливались причинять городу зла: «Если дерзнете на град сей, злою смертью погибнете». Татары почувствовали, что это не простое явление, и повернули вспять, уйдя не только от Черного Яра, но и вообще с Русских земель.

После сего на могиле отрока схимонаха Боголепа устроили часовню. Здесь, по желанию горожан и проезжих по Волге, стали служить панихиды. А вскоре случилось еще одно чудо, прославившее нового угодника Божия не только в черноярских пределах, но далеко по окрестным землям.

В самом конце XVII в., при митрополите Савватии, в астраханской церкви Рождества Пресвятой Богородицы служил поп Иоанн. Он был искусным иконописцем, но уже долгое время не брался за работу, так как страдал глазной болезнью. Как повествуется, в 1695 г. он видел сон: благообразный отрок в схимническом одеянии повелел ему написать на доске свой образ, после чего отвезти этот образ в Черный Яр и поставить в построенной возле храма часовне. «Если исполнишь все сказанное, – заключил таинственный отрок, – исцелишься от своего недуга».

Иоанн, проснувшись, дивился увиденному. Не медля ни минуты он принялся за икону. Лишь только на доску был нанесен левкас, зрение начало исправляться. Вскоре счастливый мастер совсем позабыл о болезни. Дни и ночи он проводил в любимой работе, которой за предыдущее время собралось очень много. Что же касается образа отрока-схимника – дни проходили за днями, а у попа Иоанна все никак не доходили руки до той работы, с которой заново началась его зрячая жизнь.

Мало-помалу сон стал стираться из памяти. Иконописец стал даже сомневаться, вправду ли посещало его видение? Ни о каком мальчике-иноке, да еще облаченном в великую схиму, он никогда не слыхал. Вполне могло статься, что исцелением своим он обязан какой-нибудь мази или снадобью, которые в большом количестве давали ему местные и заморские лекари.

Прошел целый год, прежде чем мастер вспомнил о своей старой работе. К этому времени зрение опять стало ухудшаться, и никакие лекарства уже не помогали. Глаза нестерпимо саднило; новая болезнь оказалась куда хуже прежней. Того и гляди, могла наступить полная слепота.

Иоанн взмолился ко Господу о помощи, одновременно ища, за какие грехи постигло его новое наказание. Этой же ночью возникло видение. Священник опять увидал неведомого подвижника. Только теперь мальчик в схиме держался очень сурово. Словно бы отвечая на все сомнения и вопросы Иоанна, преподобный сказал: «Мое имя в схиме Боголеп. Как меня видишь, так и пиши. Если не сделаешь этого – останешься до конца дней своих страдать от своей болезни».

На другой день священник Иоанн направился в митрополичьи покои к владыке Савватию, чтобы рассказать обо всем и принести покаяние. Владыка поверил рассказу. Ему было известен обычай черноярцев поминать на молитвах имя отрока Боголепа, которого они почитали святым, и поклоняться его могиле. Кроме того, архиерей знал отца Иоанна с лучшей стороны – как благочестивого христианина и ревностного служителя Церкви. Услыхав о таких необычайных событиях, владыка Савватий возрадовался о Всевышнем, воздающем славу Своим преподобным, и благословил как можно скорее писать образ.

Работа двигалась споро, точно невидимая рука помогала иконописцу. К Иоанну снова вернулись здоровье и силы. Едва завершив икону, он поспешил показать ее своему архиерею. Изображение производило сильное впечатление. Через него будто просвечивали краски и очертания иного, горнего мира. Преподобный Боголеп, в монашеском облачении, с четками в руках, стоял во весь рост в середине иконы. Подняв лицо к Небу, он в тайне сердца беседовал с благословляющим его Господом Иисусом. Очертания фигуры, по-детски изящные, гибкие, создавали ощущение легкости, как бы воздушности. Что же касается лика, то это был поразительный лик – в одно и то же время заключавший в себе строгость и непосредственность, спокойствие и воодушевление, простоту и духовное знание.

В старинном «Иконописном подлиннике», содержащим иконописные прориси святых с кратким жизнеописанием, о Боголепе говорится: «Святый преподобномученик (?) Боголеп, иже в граде Черном Яру, новый чудотворец, от Астрахани 300 поприщ, родом боярин, подобием млад, на голове клобук, ризы преподобнические». Известно множество образов при. отрока Боголепа, находящихся в храмах, и в домах верующих астраханцев. В основном это иконы, написанные в XIX – начале XX в. На всех повторяется один и тот же сюжет, по-видимому, восходящий к единому иконографическому подлиннику. Судьба этого первого, чудесно возникшего образа, неизвестна. Наиболее знаменитая икона прп. Боголепа Черноярского, которая, по всей вероятности, была вывезена после 1917 г. из храма г. Черного Яра и ныне находится в фондах Астраханского краеведческого музея, написана не ранее XIX в. и, в свою очередь, является списком с первоначально явленного изображения.

Велика была радость жителей Черного Яра, когда явленный образ их земляка, преподобного отрока Боголепа, преодолев путь от Астрахани по Волге в богато украшенном митрополичьем насаде[2]2
  Тип судна – прим. ред.


[Закрыть], прибыл к ним в город. К этому времени возле Воскресенского храма, над могилой угодника, уже возвышалась новопостроенная часовня. В ней по праздничным дням, а также по особому желанию благочестивых мирян, служились панихиды с прибавлением прошений ко отроку Боголепу о помощи в тех или иных нуждах.

Удивление и ликование стали еще большими, когда горожане вгляделись в изображение. Священник-иконописец, никогда в жизни не видевший отрока, написал его точно таким, каким он запомнился в последние дни и часы своей жизни. Несомненным являлось не только портретное сходство, но, главное, настроение, состояние духа подвижника – умиротворенное, кроткое, слегка отстраненное и задумчивое – которое в красках удалось передать как нельзя лучше.

Все в Черном Яре были твердо уверены в святости отрока и в том, что Богом ему вручено покровительство над городом. В дни переноса иконы город переживал как бы второе пришествие своего любимого святого, и не осталось в округе никого, кто был бы безучастен к этому торжеству.

Икону схимонаха Боголепа поместили в часовню, возложив на гробницу. Рядом устроили небольшое отверстие, через которое можно было увидеть маленький гробик угодника. Сверху образ покрыли кисейною пеленою, которую открывали только на время служения панихид.