Текст книги "Мата Хари. Подлинная история легендарной шпионки XX века"

В своей лекции Оливье разъяснил историю о волшебном цветке. Он назвал ее самой знаменитой и поэтичной легендой Индии.

«Молодая жрица гуляет в своем саду, среди множества цветов.

– Я гуляю в саду жизни, – поет она.

Внезапно она замечает прекрасный цветок. Он олицетворяет любовь. Должна ли она сорвать его? Движения покрывала в ее руке выражают чувства, которые нахлынули на нее. Наконец, она преодолевает свое замешательство. Принцесса срывает цветок – и с нее спадают все покрывала».

Этот вечер запомнился также из-за одного забавного случая. Директриса «Университета» мадам Бриссон в последний момент вдруг подумала, что падение всех покрывал обнажит слишком много тела, что может шокировать присутствующих почтенных «отцов семейства». Мата Хари уже ждала за кулисами выхода на сцену. Оркестр Инайят Хана начал играть музыкальное вступление. В дикой спешке мадам Бриссон перерывала гардероб. В самый последний момент она передала Мате Хари единственный кусок материи, который она успела найти. Это было длинное полотнище красной фланели, которое в форме пеленки было на скорую руку помещено туда, где положено быть пеленке. Говорили, что фланель осталась от отца мадам Бриссон, Франсиска Сарси. Сарси, знаменитый искусствовед, был театральным критиком газеты «Ле Тан». Он в это время уже наслаждался тишиной и покоем в раю, и, наверное, снисходительно взирал оттуда на новое использование этой фланели, которой он при жизни грел свой живот в холодные дни. Когда месье Сарси был жив, он, похоже, не одобрял публичную демонстрацию женских прелестей.

Поль Оливье, которому после лекции срочно нужно было уехать, послал на следующий день Мате Хари письмо, полное восторгов. Он заверял ее, что она была «незабываемым, блистательным центральным пунктом этого слишком короткого праздника», «праздника исключительного, неповторимого рода, который останется у нас всех в памяти, особенно у докладчика».

Заключительные слова этого послания – шедевр истинно французского политеса. «Я кладу к вашим ногам, глубокоуважаемая мадам, знаки моего самого горячего и искреннего почитания. Не откажите мне в этой чести и примите заверения в моей полной и безграничной преданности».

Глава 9

Не прошло и недели после ее выступления перед членами «Университета летописей», как Мата Хари почувствовала непреодолимое желание выступать больше и больше, и за любую цену. 20 февраля она снова написала своему менеджеру письмо. В нем она выражала надежду как можно больше выступать в ближайшем будущем на частных мероприятиях. Очевидно, Астрюк сказал ей, что теперь для нее не представляется возможным запрашивать такие большие гонорары, к которым она привыкла. Она упоминает в своем письме, что полностью полагается на Астрюка во всех денежных вопросах. «Если вы думаете, что тысяча франков слишком много, то соглашайтесь на шестьсот».

Но так как усилия Габриэля Астрюка по поиску новых ангажементов не увенчались, к сожалению, ожидавшимся успехом, он нашел для нее работу, которой она никогда прежде не занималась, – музыкальную комедию.

«Театр де ла Ренессанс» поставил оперетту «Минарет», очень удачную пьесу Жака Ришпена. В ней роль Мустафы играл ставший впоследствии знаменитым киноактером француз Гарри Бор. На пятидесятом представлении продюсер спектакля мадам Кора Лапарсери планировала представить публике что-то необычное. Благодаря Астрюку она наняла для спектакля Мату Хари, чтобы та в третьем акте еще блистательнее представила сцену свадьбы. Из-за «бесспорной грации, красоты и гармонии движений» у Маты Хари был очень большой успех. Овации побудили критика ежедневной газеты «Эвенеман» Лео Марети написать в своей статье прямо-таки полные энтузиазма слова: «Brava, bravissima, amiga! Ваш танец – это замечательное достижение искусства!» По причине этого успеха мадам Лапарсери решила занять Мату Хари в программе целый месяц, с 18 апреля по 18 мая 1913 года. В июне этого же года Мата Хари заявила, что ей наскучило выступать на публике. В разговоре с Южен д'Обиньи из «Монитёр Театрикаль» в гардеробе «Театра комедии» на Елисейских Полях (Габриэль Астрюк был директором «Театра на Елисейских Полях», а «Театром комедии», размещавшимся в том же доме, руководил Леон Пуарье, позднее ставший выдающимся кинорежиссером) она сказала, что не хотела разочаровывать докладчика. Только поэтому она выступила в тот день на докладе Юго ле Ру.

– Люди здесь просто многого не понимают, – утверждала она. – Публика видит только танец. Но не понимает его значения. Чтобы исполнять наши танцы, нужно обладать нашим воспитанием, которое сформировалось за три тысячелетия. Наши танцы требуют лунного света и пальм. На сцене у них нет правильного воздействия.

Но теперь сцена вдруг внезапно изменилась. Решение отказаться от публичных выступлений было быстро и драматично выброшено за борт. Кого видим мы в новом ревю «Фоли Бержер» 28 июня «во время летнего сезона»? Мату Хари!

Шоу называется «Ревю в рубашке» Но «рубашка» Маты Хари в этот раз довольно длинная. Восточных танцев больше нет. Забыты храмы Индии и Явы. Мата Хари переместилась в Испанию. Публика на премьере – очень эксклюзивная, во главе общества, включавшего принцев, графов, сценических знаменитостей и высшего католического клира, – сам посол Испании взирает на хабанеру. Фон для танца Маты Хари создает увеличенная копия картины Гойи. Ее движения все еще медленны. Они напоминают ее почитателям о храмовых танцах. Ее тело затянуто в узкий корсет. Широкая испанская юбка скрывает ноги. «Но, к счастью, – писал один критик, – нам была предоставлена возможность увидеть ее руки, гибкие как лианы. Осталось и ее лицо с огромными глазами и тонкими губами. Снова аншлаг, и снова публика в восхищении. Мате Хари приходится дать дополнительное выступление».

«Это настоящее искусство, – писала пресса. – Красивое чистое искусство – с большой буквы И. Уже сама эта сцена, эта восхитительная живая картина Гойи достойны того, чтобы посетить «Фоли Бержер». Казалось, что от Индии до Испании рукой подать. Мата Хари не могла ошибиться».

Следующий шаг Маты Хари был еще более удивительным. До 15 сентября, две недели подряд, она выступала во «Дворце Трианон» в Палермо (Сицилия). Здесь, на краю Италии и всей Европы, Мата Хари оказалась как бы в полном географическом и культурном противоречии с миланской «Ла Скала». «Трианон» был «кафе-шантан-синема», то есть тот вид театра, который был очень популярен в те годы. Мата Хари выступала дважды в день. Она была звездой программы, включавшей десять номеров. После кинематографических сеансов публике предлагали еще сцену с дрессированными собаками.

Зачем она поехала в эту отдаленную итальянскую провинцию? Возможно, по двум причинам: с одной стороны, ей снова очень нужны были деньги, а с другой – за этим могли стоять богатые друзья, устроившие ей это путешествие через Астрюка.

В конце февраля мы находим Мату Хари в Берлине.

У нее новые планы. Она занимается постановкой египетского балета. Так как она не знает, что и как она при этом должна исполнять, то пишет письмо своему давнему поклоннику месье Гиме в Париж. Тот ответил ей 9 марта. Директор музея, под покровительством которого Мата Хари дебютировала девять лет назад, уже достиг возраста семидесяти четырех лет. Он писал ей в ответ:

«Дорогая мадам! Идея поставить на сцене египетский балет представляется мне великолепной – но только в том случае, если он будет на самом деле египетским. Если бы вы были в Париже, вы получили бы в моем музее все нужные вам сведения. Но вы в Берлине. Пожалуйста, отыщите там профессора Эрмана из Музея египтологии».

Мата Хари очень серьезно подошла к этому проекту. Она тут же узнала адрес профессора и записала его карандашом на письме Эмиля Гиме, перед тем как подшить и его в свой альбом: «Тайный правительственный советник, профессор Эрман, Петер-Ленне-Штрассе, 72, Далем».

Неизвестно, действительно ли Мата Хари встречалась с директором берлинского музея. Зато известно, что египетский балет она так и не поставила. И другой балет тоже, для которого она сама – как и в большинстве случаев – написала либретто, озаглавив его «Химера светского видения». Это была история о беспокойстве юного священника, которого преследует видение женщины. Но тут вмешались события мирового масштаба – события, внезапно изменившие жизнь Маты Хари. Изменившие ее в последний раз и самым трагическим образом.

Весной 1914 года жизнь все еще казалась прекрасной, по меньшей мере на поверхности. Мата Хари наконец была готова выступать в германской столице, где раньше – как она сама утверждала несколько лет назад – не стала бы танцевать ни за какие деньги. Она снова встретилась там со своим старым другом Кипертом, за чьи деньги она якобы – но не в реальности – купила «Замок звезд».

23 мая 1914 года Мата Хари подписала контракт с директором Шульцем, гарантировавшим ей ангажемент в театре «Метрополь» на улице Беренштрассе с 1 сентября. Этот факт упомянут в ее альбомах. Там написано как всегда по-французски: «Театр «Метрополь», Берлин, Германия, директор Шульц». Спектакль, где она должна была выступать, назывался «Вор, укравший миллион».

Мата Хари поселилась в отеле «Камберленд». Уже началась кампания по рекламе ее выступлений.

Но ей так и не довелось танцевать в Берлине. За четыре недели до начала ее ангажемента в «Метрополе» разразилась война.

Глава 10

Что происходило в те первые военные дни в Берлине на самом деле? Мата Хари хотела уехать из Берлина, охваченного военной лихорадкой. 6 августа она со всем своим багажом выехала из Берлина, направляясь в Швейцарию. Она не знала, что Швейцария с началом войны ужесточила правила пересечения своих границ. Позже, в ходе предварительного следствия в Париже, она рассказывала, что ее багаж благополучно переехал в Швейцарию в грузовом вагоне. А ей самой было отказано во въезде, потому что у нее не было полагающихся документов. Вечером 7 августа Мата Хари снова была в Берлине – но без багажа.

По информации Швейцарской Федеральной полиции в Берне, закон об ужесточении пограничного контроля, предусматривавший специальные печати в документах въезжающих в Швейцарию иностранцев, был принят лишь 22 ноября 1917 года. Но с началом войны для въезда в страну уже нужно было предъявлять действительный заграничный паспорт.

Мата Хари была в отчаянии. Господин К., голландец, находившийся в Берлине по коммерческим делам, отъезд которого тоже не состоялся из-за начала войны, встретил ее в холле отеля. Я узнал эту историю от жены К., приятной седой дамы, с которой познакомился много лет спустя в Амстердаме.

Очевидно очень взволнованная, Мата Хари ходила взад-вперед по холлу отеля. Так как она была очень красивой и выглядела экзотически, господин К. не мог ее не заметить. Он спросил ее, не может ли он ей помочь. Она объяснила ему, что она голландская танцовщица. Все знают, что уже много лет она живет во Франции. Теперь она боится, что ее будет преследовать немецкая полиция, подозревая в том, что она не испытывает особо дружеских чувств к Германии. Затем она рассказала господину К. о потере багажа и своего гардероба. Но и это еще не все, продолжала она. Ее менеджер уехал с ее деньгами, а модное ателье исчезло вместе с ее дорогими мехами. У нее сейчас нет ничего, кроме того, что надето на ней.

Господин К., который еще в холле гостиницы дал ей понять, что он тоже голландец, был готов ей помочь. Он сказал, что закажет для нее билет на ночной поезд в Голландию, на котором собирался возвращаться сам. Но затем он передумал. Ему показалось глупым путешествовать в обществе дамы, которую, вероятно, действительно подозревают немцы. Вдруг ее на самом деле во время поездки или при посадке на поезд арестуют? Кроме того, у его жены может сложиться неправильное представление, если он поедет вместе с такой красивой женщиной. Потому он оставил Мате Хари билет у портье, сопроводив его запиской, а сам уехал в Голландию другим поездом, отправлявшимся раньше.

Позднее на допросах Мата Хари утверждала, что оставалась в Берлине до 17 августа. Как и во всех прочих случаях, на допросах она назвала неправильную дату. На самом деле она уехала еще 14 августа из Берлина. На следующий день она была во Франкфурте-на-Майне, где попросила голландское консульство дать ей визу.

Паспортами в том виде, в котором мы к ним привыкли, в то время пользовались куда реже. Мате Хари нужно было лишь официальное удостоверение личности, позволявшее ей пересечь границу. Документ, выданный 15 августа 1914 года, был всего на одном листке. Он считался удостоверением личности, но фотографии на нем не было. Требование помещать фотографию появилось позже. На формуляре, где были заполнены лишь графы с именем и другими данными, было написано;

«Генеральный консул Нидерландов во Франкфурте-на-Майне просит именем Ее Величества Королевы Нидерландов все гражданские и военные власти князей и государств, друзей и союзников Ее Величества не только разрешить пересечение границы госпожи Маргареты Гертруды Зелле, разведенной, фамилия по мужу МакЛеод, родившейся в Леувардене, проживающей в Берлине, подданной Нидерландов, вместе с ее багажом, но и, в случае необходимости, оказывать ей помощь и поддержку. Выдано во Франкфурте-на-Майне, 15 августа 1914 года.

Генеральный консул Нидерландов

Х.Х.Ф. ван Панхёйс».

Слова «с ее багажом», как и все, напечатанное тут курсивом, были вписаны от руки. Но эта часть документа уже не имела для Маты Хари никакого значения, ее багаж был потерян.

Этот документ, действительный в течение года (640-й по счету, выписанный консульством), содержит две примечательные подробности. Одна из них касается возраста Маты Хари. Первоначально он был указан правильно – тридцать восемь лет. Родившись 7 августа 1876 года, она отпраздновала свой тридцать восьмой день рождения как раз неделей раньше. Но потом восьмерку исправили на ноль. Это ей, видимо, нравилось больше.

Ее религия указана как протестантизм. Данные показывают, что ее рост один метр и семьдесят сантиметров, что у нее большой нос и карие глаза. На самом деле в Париже 1916 года Мата Хари снова была блондинкой, что следует из одного сообщения. Это было сделано не ради маскировки. Она сохранила имя Мата Хари, одновременно оставаясь Маргаретой Гертрудой Зелле. Возможно, волосы она перекрасила просто потому, что в них появилось несколько седых прядей. Но, тем не менее, один из ее позднейших биографов, недолго думая, тут же сделал совсем другой вывод. Она ведь родилась в Фрисландии. А во Фрисландии все – как думал автор – девушки блондинки. Из неправильной предпосылки тут же получился неправильный вывод: ее волосы были перекрашены не из коричневых в светлые (на самом деле ее волосы были очень черные, «иссиня-черные», как описывала мне одна ее школьная подруга из Леувардена), а, наоборот, – из светлых в коричневые.

Глава 11

Обеспечив себя документами, Мата Хари на короткое время приехала в Амстердам. Она тут же нашла господина и госпожу К. В 1910 году умер ее отец Адам Зелле. Со своими братьями Мата Хари никогда не поддерживала контактов. Она не знала никого в городе, была без денег, потому с радостью проводила порой вечер в семье К. У госпожи К. сложилось впечатление, что Мата Хари была глубоко несчастна и чувствовала себя очень одинокой. На самом деле для Маты Хари разрушился целый мир. По меньшей мере, в данный момент до Парижа добраться она не могла. Богатые мужчины, которых она знала, тоже были очень далеко. На театральные ангажементы нельзя было рассчитывать.

Когда госпожа К. со временем узнала Мату Хари поближе, она один раз спросила прямо, почему она тогда в Берлине не попыталась соблазнить ее мужа. Ответ Маты Хари был удивительно откровенным и объяснял все сразу: «Потому что у меня была всего одна рубашка. Все остальное уехало и было потеряно. Честно скажу – я чувствовала себя не особо чистой…»

Хотя ее финансовое положение было хуже некуда, она в Амстердаме поселилась в отеле «Виктория». Как всегда, ее спас появившийся мужчина. Эту историю я тоже узнал от госпожи К. Когда Мата Хари однажды шла по городу, она заметила, что за ней кто-то идет по пятам. По крайней мере, так ей показалось. Она вошла в церковь, чтобы проверить, так ли это. Выйдя из церкви, она увидела, что мужчина все еще там. Он заговорил с ней на французском. Может ли он ей чем-то помочь? Мата Хари давно так не нужна была помощь, как в этот момент. Она тут же воспользовалась ситуацией. Если она заговорит по-голландски, волшебник мгновенно исчезнет. Потому она отвечала по-французски. Она сказала, что она русская и приехала в чужой город, который много лет назад посещал русский царь. Петр Великий.

– О да, – отвечал вежливый голландец, который, как выяснилось, был банкиром по фамилии ван дер Схальк. – Все голландцы знали Петра Великого. Незадолго до 1700 года он приехал в Голландию, чтобы учиться тут искусству судостроения. – Мата Хари кивнула. – Он тогда жил в Заандаме. Как раз возле голландской столицы. Маленький домик сохранился. Голландцы называют его «Дом царя Петра».

Мата Хари кивнула еще раз. Не хотела бы она посетить Заандам? Он с удовольствием свозит ее туда и покажет еще много всего интересного.

– В другой раз, – предложила Мата Хари.

Счастье продлилось целую неделю, пока один друг господина ван дер Схалька не увидел его в сопровождении новой любовницы. Конечно, он сразу рассказал банкиру о национальности его знакомой. Шок был огромен. Связь с русской означала для голландца целое событие. Такая же авантюра с соотечественницей теряла всякий блеск.

Как говорила госпожа К., ван дер Схальк все же был джентльменом. Он заплатил за отель, а также и по всем прочим счетам Маты Хари. Некоторое время она стояла на ногах.

Так как теперь она жила в одной стране со своей дочкой, на Мату Хари внезапно нахлынуло чувство материнской любви. С ее развода прошло восемь лет. Примерно столько же времени она не видела Нон, с тех нескольких минут на вокзале в Арнеме.

Нон, которой уже исполнилось шестнадцать, слышала о своей матери очень мало. И то, что знала, вовсе не было хорошим. Потому трудно понять, почему отец, когда Нон была еще маленькой, терпел постоянные упоминания имени матери в своем доме. Кроме сигарет «Мата-Хари» один фабрикант выпустил еще печенье под тем же названием. На всех боках коробки с печеньем красовались изображения Маты Хари. После того, как Нон закончила педагогическое училище в Гааге, она первый год проработала учительницей в Фельпе. В это время она жила с отцом в расположенном поблизости Де Стееге и каждый день ездила в школу на трамвае. Свой обед она носила в коробке с фотографиями матери. Ее мачеха Гритье МакЛеод сохранила эту коробочку до сего дня.

Мата Хари спросила совета у одного друга. Как лучше всего ей поступить, чтобы снова увидеть свою дочь? Друг посоветовал написать письмо бывшему мужу. Но так как ей был ненавистен любой контакт с ним, она написала письмо прямо дочке. Там она выразила предположение, что Нон слышала всевозможные сплетни о своей матери, но что она уже достаточно взрослая, чтобы услышать эту историю непосредственно от своей матери.

Нон показала письмо отцу. Тот тут же отослал его своему адвокату, тому же господину Хеймансу, который как-то приезжал в Париж, чтобы получить от Маты Хари разрешение на развод. МакЛеод добавил свое замечание: «Вот дерьмо!»

Джон МакЛеод ответил на письмо бывшей жены вместо дочери. Он написал, что если Грит хочет увидеть дочку, то пусть потрудится написать письмо непосредственно ему, отцу. Она так и сделала – по-французски. Письмо было написано 18 сентября 1914 года в отеле «Виктория». Оно одновременно пафосное и трагическое:

«Мой дорогой друг. Если ты так хочешь, я попрошу тебя лично. Будь добр и дай мне увидеть мою дочь. Я уже настолько стала парижанкой, чтобы забыть о необходимом такте – все равно, в какой ситуации. Пожалуйста, сообщи мне, что нужно сделать. Я уже заранее благодарю тебя за то, что ты позволишь мне то, чего я так страстно желаю.

С глубоким уважением, Маргерит».

В постскриптуме она писала: «Пожалуйста, в ответе используй имя Мата Хари».

В ответе Джон сначала выразил свое удивление, что его бывшая жена уже успела забыть голландский язык, хотя из других писем, например к Нон, следует, что она им по-прежнему владеет вполне прилично. Он согласится на встречу, писал он, если она состоится без чувств ненависти, потому что он думает, что старая обида за это время уже испарилась. По его мнению, такая встреча не должна состояться в Гааге или Амстердаме. Он предложил для этого Роттердам.

Как рассказывала мне третья жена МакЛеода, Джон думал, что Мата Хари хочет увидеть свою дочь лишь потому, что до нее дошли слухи, что Нон очень красива.

Длинноногая, со смуглой кожей и черными волосами матери, она действительно хорошо выглядела. Кроме того, он подозревал, что она захочет показаться с ней в Амстердаме или Гааге, где ее хорошо знали. А в Роттердаме ее никто бы не узнал.

В последующей корреспонденции Мата Хари сообщала, что в будущем хотела бы позаботиться о воспитании Нон. Может быть, ей удастся на какое-то время взять девочку с собой в Швейцарию. Но МакЛеод отклонил и это предложение. Он написал, что если Мата Хари захочет помочь деньгами, то это будет лучше. Пусть она поместит на счет в банке сумму в пять тысяч гульденов, чтобы Нон могла брать уроки вокала и игры на пианино. Такой роскоши он не мог позволить себе из-за небольшой пенсии, помимо которой он по-прежнему подрабатывал написанием журналистских репортажей. Ему подсказал такое предложение один его друг из Арнема, говоривший, что «деньги есть». Но МакЛеод не особо этому доверял. «Я достаточно знаю об имуществе Зелле», – ответил он другу.

Стороны обменивались аргументами еще некоторое время. Но когда Джон сообщил своей бывшей жене, что не может поехать в Роттердам, потому что еще не получил от правительства свою месячную пенсию, Мата Хари сдалась. Она так никогда больше и не увидела дочь.

Хотя Джон МакЛеод и не был против того, чтобы его дочь каждый день по дороге в школу носила с собой изображения матери, он всегда отказывался говорить с ней о бывшей супруге. Во время Первой мировой войны Нон посещала педагогическое училище в Гааге. Однажды ее соученица спросила, что она думает о своей матери.

– Я не могу говорить о матери так, как мне хотелось бы, – ответила Нон. – Я так много слышала об ее жизни в Париже, но всякий раз, когда я заговаривала с отцом, желая узнать, что было на самом деле, он уходил от ответа.

Тем не менее присутствие ее матери в Гааге, куда Мата Хари переселилась в 1915 году, сильно возбудило любопытство девочки. Согласно Гритье МакЛеод-Мейер, Нон писала домой письма с пометками вроде «Я вчера проходила мимо дома. Мужчин поблизости не было, но на окнах очень красивые занавески». Но она, похоже, так и не предприняла ничего со своей стороны, чтобы встретиться с матерью. Да и со стороны Маты Хари не было подобных попыток, хотя она очевидно знала, что ее дочь учится в Гааге.

В те осенние дни 1914 года для Маты Хари оказалось трудным снова привыкнуть к жизни среди своих земляков. Родина, куда она вернулась, очень отличалась от той страны, которую она покинула десять лет назад. Разразившаяся война поставила и нейтральную Голландию на грань паники. Немцы хотели воспользоваться узким голландским коридором в Лимбурге для вторжения через него в Бельгию. Голландское правительство отвергло эти притязания и смогло защитить свои интересы. Но немцы все равно вторглись в Бельгию. Они обошли голландскую территорию. Тут же в Голландию начали прибывать бельгийские беженцы. Десятки тысяч их встретили в Голландии дружеский прием.

Но когда война началась, вся Голландия кинулась скупаться. За ночь во всех сигаретных киосках, которых так много в Голландии, появились в продаже донесения с фронтов и карты. Голландский министр Постума тут же ввел в действие свою программу строгой экономии.

В общем, в стране сложилась обстановка, которую Мата Хари могла вынести с большим трудом – даже без прямых последствий военных действий. За годы отсутствия она сильно «офранцузилась». Ее предыдущая жизнь в Голландии состояла из двух периодов. В первом она была маленькой девочкой, а во втором – женщиной в несчастливом браке. Если речь не заходила о делах, она предпочитала и тут пользоваться французским языком. От французского она не отказывалась даже в письмах к самым близким голландским друзьям. Так как профессией ее были танцы, она продолжала искать театральных продюсеров. Она подписала контракт с господином Роозеном, голландским директором Французской оперы. Эта компания была очень популярна в Голландии. Она представляла собой смешанный ансамбль из голландских и французских певцов. Роозен ангажировал для нее балет в Королевском театре в Гааге, выступление прошло в понедельник 14 декабря. В своих альбомах Мата Хари почему-то не только написала название этого театра по-французски, но и вообще сделала из него «Королевский Французский театр».

Голландцы были в ожидании, особенно те голландцы, которые провели большую часть жизни в колониях и только выйдя на пенсию вернулись в Гаагу. В театр они шли толпами. Газеты сообщали о «самом большом аншлаге в этом сезоне».

Мата Хари танцевала в балете, который был «живой картиной». (Вслед за этим балетом последовала постановка оперы Доницетти «Лючия де Ламмермур».) Он основывался на картине Ланкре «Ла Камарго», оригинал которой находился в те годы в собрании императора Вильгельма, а сейчас составляет часть коллекции Меллона в Вашингтоне, США. Сам балет назывался «Безумные французы». Музыку написал Франсуа Куперен.

Мата Хари танцевала и изображала мимически серию из восьми «настроений», среди них ее любимые «Невинность», «Страсть», «Целомудрие» и «Верность». Все это подозрительно напоминало «Танец семи покрывал», с которого она начинала свою карьеру. Но в этот раз покрывала не падали. В Гааге на ней был желтый стильный костюм, украшенный белой и темно-красной шалями, «которые прозрачно развевались вокруг нее».

Газеты Гааги называли ее танец «идиллическим пасторальным флиртом». Хотя Мата Хари споткнулась на сцене, что на мгновение заставило зрителей затаить дыхание, амстердамская газета «Телеграаф» уверяла читателей, что представление оказало «благотворное влияние на наш взор» и показало «много хорошего вкуса».

Через несколько дней, 18 декабря, балет был повторен в городском театре Арнема, в этот раз вместе с «Севильским цирюльником». Джон МакЛеод, проживавший практически в пригороде Арнема, не пошел на представление. Как он уже заявлял ранее, он знал ее «во всех возможных позах». Тем не менее само присутствие его бывшей жены в городе, где он жил, вызвало, должно быть, в его душе странное чувство.

Мата Хари вклеила репродукцию картины Ланкре, которую местный театральный художник-оформитель Мансо использовал в качестве фона для ее выступления на сцене, в свой альбом. Она подписала ее так – «Балет безумных французов, в исполнении Маты Хари, Королевский Французский театр».

Это была предпоследняя отметка в ее альбомах-дневниках. На последнем листе она приклеила титульную страницу голландской газеты с ее большой фотографией. Мата Хари показана на ней красивой дамой в самом расцвете сил с длинными сережками и жемчужным ожерельем. На ней элегантная шляпа с широкими полями и белое платье с глубоким декольте. Дата – 13 марта 1915 года. Мата Хари, видимо, долго думала, прежде чем взять перо и написать поперек фотографии: «13 марта 1905 – 13 марта 1915». Это был десятилетний юбилей ее дебюта в парижском Музее Гиме.

Но вернемся в декабрь 1914 года. В следующую после состоявшегося в понедельник вечером представления среду Мата Хари писала своему близкому другу художнику Питу ван дер Хему, как и она, родом из Леувардена, письмо, показывавшее ее хорошую коммерческую смекалку:

«Дорогой Пит, – начинает она по-французски. – Мне очень жаль, что тебя не было на спектакле. У меня был большой успех, и мне подарили множество цветов. Люди начали понимать, что это куда изысканней, чем смотреть на Макса Линдера в кино. Все билеты были проданы. Роозен был счастлив, кассир тоже. Я не могла бы выступить лучше».

В сентябре 1914 года, до возобновления связи с одним из своих голландских любовников, Мата Хари решила переехать в Гаагу. Там на берегу спокойного канала, Ниуве Ойтлег, 16, она сняла маленький дом. В нем нужно было провести большой ремонт, прежде чем переехать. Дожидаясь завершения работ, она в начале 1915 года уехала из Амстердама и жила в Гааге в отеле «Паулес».

Дом на Ниуве Ойтлег был довольно старым. Ремонтные работы, встройка ванной комнаты и расстановка мебели заняли куда больше времени, чем предполагала Мата Хари. Если бы она могла платить наличными, работы, вероятно, шли бы быстрее. Но в то время ее средства были очень ограниченны. В Голландии для ее карьеры танцовщицы не было будущего. Это было ей понятно. «Французская опера» ежедневно меняла программу. Потому у нее было очень мало возможностей показывать балет.

Что касается следующих нескольких месяцев, то в жизнеописаниях Маты Хари они как-то загадочно пропадают. Во всех книгах о ней даты постоянно перемешаны. События, произошедшие в одном году, приписывались другому году. Было известно, что во время войны она совершила путешествие из Голландии во Францию. Она отправилась как раз в ту поездку, которая закончилась ее арестом. Но она была во Франции и еще один раз, а именно в конце декабря 1915 года. Как она ехала и когда точно она покинула Гаагу во время этой второй поездки (на самом деле хронологически она была первой), долгое время оставалось тайной. Даже сама Мата Хари была очень удивлена, когда в ходе допросов, которые вел капитан Пьер Бушардон, ей напомнили об этом путешествии. Она сказала, что вернулась в мае 1915 года и провела во Франции три месяца. Само путешествие она осуществила через Англию, прибыв оттуда в Дьепп через Ла-Манш. Было понятно, что она не могла приехать через Бельгию, уже в 1914 году занятую немцами. Но она серьезно ошиблась. Лишь намного позже она упомянет, что эта поездка состоялась в декабре 1915 года, что и было правильно. С весны 1914 года, когда она покинула Париж, отправившись в Берлин, и до декабря 1915 года нога Маты Хари не ступала на французскую землю.

В июле 1915 года Мата Хари была вся в заботах, связанных с ремонтом и обустройством нового дома в Гааге.

В декабре того же года она появилась в Париже. Это была короткая поездка. В начале следующего года она снова вернулась в Голландию. Сама Мата Хари позднее объясняла: