Текст книги "Зона особого внимания"

И все же не это грело душу. За много дней Маршал впервые расслабился и проспал пару ночей, не просыпаясь: пока не сработал ни один из капканов, настороженных на стукача. Люди Маршала один за другим докладывали, что никакой необычной активности на объектах, по которым Маршал запускал «дезу», в «день икс» не отмечалось. Умом авторитет понимал, что это еще не окончательное доказательство, но думать об этом не хотелось, душа требовала отдыха, и он уже корил себя, что грешил на ближайших кентов. Вот только война… С ней надо кончать, и, похоже, разговорами тут не обойдешься, заразу надо выкорчевывать с корнем.

– Теперь Ильдар совсем оборзеет, – негромко рассуждал Штурман. – Кончить бы его вместе с парой самых отмороженных «шестерок»…

– Думаешь, это выход? – неторопливо потягивал коньяк собеседник. Будучи Маршалом, он обязан был выслушать всех генералов и полковников своего войска, хотя уже знал, каким будет его решение.

– Я прикинул: против нас один Ильдар! Казыма нет… Остальные абреки не торопятся отношения с нами портить. Уберем Ильдара, уберем проблему!

– Война забуксует и остановится сама собой… – закончил штурманскую мысль Георгий Константинович.

– Только его сейчас достать трудно… – Штурман неторопливо обрисовывал ситуацию, не спеша с конкретными предложениями. – Он ведь сильно не дурак! Окопался на своей фазенде, как крот, и охрану держит мощную: окромя своих, нанял еще залетный беспредел, вроде с Украины. Стволами обвешаны, как говорится, до зубов, вплоть до гранатометов… Его бригадиры ездят туда и обратно в Москву автоколоннами по три-пять машин, а сам, похоже, вообще задницу не высовывает.

– У тебя там что, свои люди?

– Если бы… Вокруг Ильдара одна чернота, эти азеры все друг другу родственники. Из них кого перекупить дело дохлое, а с украинцами еще не успели законтачить, хотя подходы ищем… Нет, все то, что я говорю, мои ребята сами узнали. Я там пару наблюдателей с биноклями держу уже три дня; что в доме делается, не видно, конечно, а двор частично просматривается.

– Если идти на эту фазенду в открытую, будет много крови. – Маршал отставил рюмку в сторону и заговорил своим хрипловатым, уверенным голосом. – Неизвестно еще, доберемся ли мы до Ильдара, а народу ляжет много, причем наших больше – те в укрытии, а нам штурмовать… К тому же на пальбу слетятся менты, и тут мы опять в проигрыше, если первые начнем. Нет, это не пойдет.

Маршал есть маршал, ишь как сечет, подумал Штурман, усмехнувшись, а вслух поддакнул:

– Это уж точно! Нахрапом его не взять. Есть кое-какая задумка. – Бывший авиатор плавно перевел разговор на идею, которая пришла ему в голову после недавно состоявшейся случайной встречи с одним из соратников по армейской службе.

– Нужен один человек, максимум двое… Особо тренированные бойцы. Как-нибудь ночью, в подходящий момент, отвлекающая группа начнет заварушку со стрельбой, в общем, наделает шуму с одной стороны фазенды. А тем временем этот парень… ну, или двое скрытно проникнут с другой стороны во двор, дальше в дом и кончат Ильдара. Все! Группа, которая устроила шухер, делает ноги. Для азеров, ментов – непонятка, повесить налет не на кого, думать будут, конечно, на нас, но доказательств никаких…

– А тот парень… или двое, значит, смертники. – Маршал поморщился. – Девяносто шансов, что их уложат раньше, чем они Ильдара, и в любом случае они оттуда не уйдут.

– Ну и что? Считай, что это не смертники, а благородные герои, камикадзе. Гарантии нет, что они достанут Ильдара, с камикадзе так бывает, в войну девять из каждого десятка этих японских ухарей американцы сбивали на подлете к своим кораблям, зато один, который прорывался, топил тысячу, а то и боле. Конечно, такие камикадзе на дороге не валяются, но поискать стоит. Я уже по этой линии работаю, это будет лучший вариант, если найдем подходящих, ты уж мне поверь…

Маршал с сомнением покачал головой: да, Штурман, несмотря на возраст и жизненный опыт, склонности к авантюрам не утратил. И все же другой вариант пока не просматривался, а терять людей в бессмысленном мочилове, ничего не предпринимая, не только маршал, а простой сержант не может себе позволить.

– Ладно, ищи камикадзе, найдешь, тогда и будем решать конкретно, а так одни разговоры. Ищи!

– Слово Маршала закон! Организацию беру на себя! – Штурман, оскалив в улыбке зубы, разлил по рюмкам остатки коньяка.

Каменев

– Вот так-то, Саня, только опаздывать и успеваем! – невесело пошутил майор, устраиваясь на этот раз за рулем. Они с практикантом только что закончили осмотр места происшествия, как пишет в протоколах милиция. Майора бесило, что РУОП в его лице уже который раз выступает в роли пассивного зрителя, и ехать пассажиром было свыше его сил.

– Интересно получается! – парень откинулся на заднем сиденье. – Бандиты друг друга мочат, а мы переживаем…

– Не дело это все, – сказал Каменев. Хотелось с кем-нибудь поскандалить до крика, но не с этим же салажонком…

– А мне все же странно… – Саня не сообразил, что майора сейчас лучше не дразнить.

– Да ничего странного! Закон должен соблюдаться, и мы, милиция, обязаны этому способствовать!

Михаил Петрович понимал, что выглядит сейчас смешно перед Саней, говорит какие-то банальности, но другие слова почему-то не находились. От этого на душе стало еще поганее.

– Ну хватит болтать, едем в управление, – резко оборвал беседу Каменев и рванул машину так, что взвизгнули покрышки. Саня прикусил язык.

Разборки бывали и раньше – бандиты отправляли друг дружку на тот свет зимой и летом, весной и осенью, в любую погоду, не чтя выходных и праздников. Статистика и раньше была удручающей, но в последние дни кровавые события пошли косяком. Каменев понимал – война все же началась. Он пытался задействовать агентуру, собрать данные, овладеть положением и остановить кровавую карусель, но раз за разом убеждался, что он катастрофически не успевает. Трижды они с Саней подъезжали к месту побоища, которое очередной раз оказывалось для них неожиданным, и все, что могли сделать, – это разглядывать изувеченные трупы. Многие из отправленных на тот свет были отпетыми мерзавцами и иного и не заслуживали, тем не менее…

«Он все ж был мент, к тому же честный!» Эти слова из песни, сочиненной уголовным бардом Александром Новиковым, были, можно сказать, про майора Каменева.

– Все, Саня. На сегодня свободен, – объявил майор практиканту, как только они подъехали к шаболовской резиденции.

– Ну как же, Михаил Петрович, – пытался канючить Пушкарев, подозревая, что майор хочет избавиться от него, чтобы заняться важными и интересными делами.

– Как ты мне надоел, брат! – не сдержался Каменев и тут же пожалел, что незаслуженно обидел пацана.

– Извините… – тихим голосом произнес Пушкарев. – Завтра как всегда?

– Посмотрим, что будет завтра…

Саня, сопя, выбрался из машины и, не оборачиваясь, побрел к метро, соображая, на что бы убить остаток дня. Майор, конечно, в своих правах, но все же он не прав…

Пушкарев

Сопел Саня недолго, это было не в его характере: обида быстро прошла, да и несерьезная была она. Настоящих обид жизнь Сане еще не наносила. Вырос он во вполне благополучной семье, в детстве, как положено, вместе с прививками от оспы и кори получил дозу музыкального образования и английского языка.

Саню увлекал спорт, причем занимался он всеми видами подряд – сначала детская акробатика, затем юношеская гимнастика вперемежку с плаванием (хотя тренеры говорили, что это несовместимые виды, но Саня не стремился в рекордсмены, он просто делал то, что нравилось). Затем, уже в десятом классе, пришла очередь модных тогда дзюдо и карате, потом эти виды спорта он успешно применил, развил и закрепил в армии.

В девятом классе Саня случайно попал в альпинистский лагерь в Приэльбрусье. Там ему понравилось чрезвычайно – ошеломляющая красота горной природы, романтика, песни под гитару у костров… И успехи в новом спорте тоже были ошеломляющие, правда, какие-то односторонние. Имея прекрасную подготовку как акробат и гимнаст, хорошо тренированный в растяжках и равновесии благодаря карате, привыкший к спортивному риску, Саня творил чудеса на скалах. Самые сложные маршруты он проходил играючи, на лету ухватывая специальную технику и без колебаний пуская в ход приемы, которые у него получались экспромтом, а инструкторов доводили до истерик, поскольку нарушали каноны безопасности.

Однако восхождения как таковые у него не пошли. Не то чтобы он справлялся хуже других. Нет, прекрасная общая подготовка позволяла ему и здесь выглядеть вполне прилично, но не суперменом, каким он выглядел на скалах. Просто ему было неинтересно час за часом перебирать ногами по травянистым склонам, моренам и ледникам, втаскивая рюкзак и свои восемьдесят кило на два—два с половиной кэмэ вверх (от лагерных палаток до вершины), а потом спуская все это вниз.

В итоге в лагерь Саня больше не поехал, но скалолазание не бросил. К счастью или к несчастью, его дебют в горах увенчался знакомством с ребятами из Красноярска, фанатами знаменитых красноярских Столбов. Наслушавшись трепа об исполняемых тамошними корифеями фантастических трюках, недоступных больше никому в мире, Саня возбудился до того, что, выпросив телеграфом у родителей финансовую поддержку, отправился вместе с новыми приятелями прямо из лагеря в Красноярск.

Столбы его потрясли. Если в лагере на скалах ему не было равных, включая инструкторов, то здесь он выглядел робким щенком в стае матерых волков. Все было другое: официального начальства нет, маршрут каждый выбирает себе сам, ходят только поодиночке, страховки никакой, разбился – сам виноват, удачно слетел вниз головой, скользя грудью по гладкому склону высотой с десятиэтажный дом, сверху почти отвесному, а книзу все более пологому – о тебе споют песню и расскажут у костра зеленым неофитам и, разумеется, неофиткам.

Саня вернулся в Москву весь в синяках и ссадинах, его рассказам о том, что могут тамошние горные волки, никто не верил, но слушали с удовольствием, в особенности девчонки, которым и в голову не приходила дикая мысль отправиться на Столбы, а вот с Саней в койку хотелось ужасно.

Надо сказать, что Саня стал вожделенным призом для женского окружения в совсем еще нежном возрасте. Не по годам развитый физически, простодушный, улыбчивый, легкий в общении и совсем не урод, он не имел никаких шансов сохранить невинность до окончания школы и никакого желания ее сохранять. Приобщение к спорту под названием секс произошло в седьмом классе, когда на него положили глаз две подружки из девятого, «коллеги» по секции спортивной гимнастики.

Спортивная этика не требовала соблюдения условностей. Алка и Наташка пригласили Саньку послушать музыку к одной из них на квартиру в отсутствие родителей, музыку слушали краем уха, пока расправлялись с бутылкой молдавского вермута под пельмени, а потом, не тратя времени, перешли к любовной акробатике на ковре, почти как на тренировке. Девчонки, уже обладавшие некоторым опытом, – по очереди, Саня – с коротким отдыхом после каждого «подхода к снаряду», благо готовность у него была как у сырой морковки. Свободная партнерша и не думала оставить пару наедине, спортивный дух мероприятия этого не требовал, со смехом и подначками все шло более азартно.

В заключение попили чайку и разбежались, как после приятной тренировки, условившись встретиться втроем послезавтра.

Эти чисто товарищеские отношения продолжались регулярно, пока девчонки не окончили школу. Алка пошла на курсы секретарей и через полгода уже работала на фирме, Наташка – в медицинский техникум. Гимнастику, конечно, обе забросили, с Саней встречались еще несколько раз, а потом все само собой прекратилось. Между прочим, из спортивного интереса они перепробовали все, что наблюдали в порнушках по видику (который, кстати, никогда не смотрели коллективно); экзотика оказалась неинтересной и в спортивном отношении непривлекательной – технические сложности не окупались получаемым удовольствием, особенно любовь втроем одновременно. Поэтому в обиходе остались самые простые способы, которые так и не надоели за два года.

Самое интересное, что любовный (или скорее спортивный) треугольник оказался удивительно прочным. Ни Алка, ни Наташка не пытались Саню монополизировать, а тот, через полгода знавший все повадки, интимные сходства и различия девчонок, ни разу не почувствовал, что одну из них он хочет больше, чем другую.

Когда одна из подружек по каким-то причинам не была готова участвовать, происходили встречи вдвоем, но получалось как-то скучновато. Со временем обе девчонки выскочили замуж, о «спортивных» встречах с Саней уже речь не заходила, однако все трое остались лучшими друзьями.

Совсем другой опыт получил Саня в десятом классе, в него всерьез влюбилась учительница русской литературы, в полтора раза старше Сани, женщина в самом расцвете. В школе Ирину Павловну (Ирпалну) не то чтобы любили – скорее воспринимали лучше других учителей: она вела себя на уроках раскованно, любила пошутить, иногда на грани двусмысленности, не уходила от острых вопросов, охотно вступала в пикировки с учениками (менее охотно – с ученицами) и вместе со всеми от души смеялась, услышав новый анекдот или остроумную реплику. Начиналось все тоже вроде по-спортивному, Саня у нее, видимо, был не первым из учеников, хотя никто этого не подозревал. Она как-то пригласила его для индивидуального разбора сочинения к себе домой. Наивный Саня явился в назначенное время, Ирпална встретила его по-домашнему, в халатике, разговор о сочинении прошел как-то скомканно, потом пили чай с домашней наливкой, обладавшей, как оказалось, весьма своеобразным действием: после третьей рюмки Саня уже не мог отвести взгляд от щедрых природных богатств Ирины Павловны, все менее скрываемых распахивающимся невзначай халатиком.

Саня смущался, не смея подумать, что хозяйку интересует его свободное владение великим и могучим, но совсем не языком, и собрался уходить, почувствовав, что его сырая морковка ведет себя неприлично. Ирпална вдруг заявила, что у нее есть отличная танцевальная кассета, она так давно не танцевала, а сейчас есть настроение… Кассета была запущена, Саня с пересохшим горлом принял любимую учительницу в объятия, но вместо танго получилось лихорадочное стягивание друг с друга все более интимных одежек…

Дальше все пошло совсем не по-спортивному. Они катались по широкой тахте, яростно насилуя друг друга, через две минуты оба кончили, царапаясь и кусаясь, стоная и вскрикивая, а когда наконец судороги долгого, дикого, слепого экстаза понемногу утихли, Ирпална не отпустила его, продолжая медленно двигать бедрами, постанывая и покусывая его губы. Санина морковка не подвела, уже через пять минут она обрела нужную кондицию, и темп опять стал нарастать… Саня уже больше не кончал, зато у дамы это получилось несколько раз, и перерывы между приступами экстаза становились все короче, пока она не затихла в полном изнеможении, лежа ничком и тихо всхлипывая. Саня потихоньку встал, заглянул в ванную, оделся и сбежал, не представляя, как теперь будет приходить на уроки русской литературы.

Ирпална позвонила ему тем же вечером домой (откуда только узнала номер?) и сказала, что ждет его завтра для более подробного обсуждения сочинения.

Кончилось все плохо, Ирине Павловне пришлось перейти в другую школу, ибо на ее уроках ни ей, ни Сане не удавалось вести себя естественно, пошли разговоры, и коллеги во главе с директрисой заявили о невозможности ее дальнейшей работы. Саня чувствовал себя подонком, но почему-то к нему никто претензий не высказал. Ирпална ему разъяснила, что его переход в другую школу (он порывался это сделать с самого начала) ничего не изменит, и он остался заканчивать десятый класс.

С любимой учительницей – а именно с ней он понял, что любовь – это не спорт и даже не секс – Саню разлучила служба в армии. Через полгода он получил письмо, в котором Ирина Павловна сообщила, что выходит замуж, их с Саней роман не имеет будущего, она желает ему счастья и будет помнить его всегда. Сане было горько, но хватило ума сообразить, что она все сделала правильно.

В армии после первого года службы Саня, как имевший отношение к горам, попал в миротворческий контингент на границе Южной и Северной Осетии, где после взаимных кровавых безобразий наступило некоторое затишье. Там он, присмотревшись к работе местных правоохранителей, с которыми миротворцы тесно взаимодействовали, решил поступать на юрфак, а после института, мечтая об оперативной работе, выдержав несколько стычек с предками, попал в школу милиции.

И вот первая стажировка. От майора Каменева Саня был в восторге. Он видел, что события захлестывают майора, а вместе с ним и его, Саню; чувствовал, как нарастает напряжение в разворачивающейся на его глазах (и при его участии!) детективной истории, и готовился к самым невероятным событиям.

Эти события обрушились на него раньше и жестче, чем он ожидал.

Каменев и Громов

На следующий день Каменев уже с утра сидел в кабинете у полковника Громова. Настроение у обоих было, мягко говоря, хреновое, оба понимали, что в свете последних событий РУОП выглядит как старый беззубый кот, которого мыши перестали бояться.

– Ну говори, что решил? – майор положил на стол тяжелые ладони.

– Чего тут решать. Надо дело делать, все давно решено…

– Ну, знаешь, мне надоело, – голубые глаза Каменева смотрели гневно. – Или мы несем запись министру…

– Погоди ты с министром, – перебил его Громов, скривившись, словно от зубной боли. – Ты же знаешь, меня он не ждет в любое время.

– …Или я завтра отдаю эту кассету Маршалу! – закончил Каменев.

Громов резко отодвинул кресло и встал, возвышаясь над майором.

– Я тебе запрещаю это! Даже говорить об этом запрещаю! Мы же с тобой разобрались, этого делать нельзя. Ты что, совсем спятил под старость? Чтобы порядочный опер матерому вору такой компромат предлагал! Это же чистая коррупция! Да перестань лыбиться, сморозил чушь, так признай это! На кассете не одни твои любимые бандиты, там же эта милицейская гнида светится! Если эта кассета в руки к ворам попадет, знаешь, что может получиться?!

– Я вижу, что получается, пока кассета лежит в моем сейфе: на улицах взрывы и стрельба, а наш штабной мерзавец вращается в высших сферах. Скоро небось генеральские погоны наденет!

– Ну это еще как сказать… – Игорь был настолько обескуражен заявлением друга, что с трудом приходил в себя.

– Надо решать, Игорь: или – или… – Каменев наконец опустил взгляд и закурил.

– А есть на записи куски, где наш деятель не виден или, по крайней мере, неузнаваем? – неожиданно спросил Громов.

– Конечно, найти можно, – Майор сразу понял, куда клонит начальство. – Я займусь, сделаем монтаж.

– Вот и давай, пусть монтаж тоже будет под рукой, но сам его в ход не пускай, никакой самодеятельности. Кстати, как ты себе представляешь передачу Маршалу этой записи технически? Пригласишь его сюда или попросишь у него аудиенции? Маршалы майоров без доклада не принимают.

– Эх, Игорь… – Каменев помолчал, выпуская дым. – Если бы я знал, как это сделать, да был уверен, что он мне мой подарок обратно в рожу не швырнет, давно бы ему отдал. Раз наше управление вместе с министерством не могут навести порядок в столице, пусть хотя бы воры это сделают… Хотя это, конечно, чушь собачья.

– Вот именно, – подытожил Громов. – Маршал нам, мусорам, никогда не верил и не поверит, подумает, провокация против его людей… Не горячись, Михаил! На министра я все же выйду на днях, с референтом уже есть договоренность, осталось найти в его расписании удобное время. Это непросто, ты же знаешь, он у нас большой общественный деятель, на месте бывает редко. Но я его отловлю. Правда, не знаю, чем это закончится.

– По крайней мере, погоны снимем с чистой душой. – Каменев бросил недокуренную сигарету в пепельницу и поднялся со стула. Собираясь уходить, добавил: – Хотя откуда у мента чистая душа…

Игорь позвонил поздно, уже за полночь.

– Завтра идем к министру. Ровно в девять. Будь у меня в полдевятого со всеми материалами, – сообщил Громов и, не прощаясь, повесил трубку.

Каменев облегченно вздохнул – молодец Игорь, дожал-таки референта. Теперь дело пойдет веселее… Только в ту ли сторону? – одернул себя майор, не лишенный суеверия.

Ленинградское шоссе.

Международный аэропорт «Шереметьево»

– Жаль оставлять вас… – Серж-большой сунул руку во внутренний карман плаща и достал фотоаппарат-мыльницу. – Снимемся на память?

– Давай… – без особого энтузиазма откликнулся Штурман.

Маршал промолчал. В этот день и без того малоразговорчивый законник произнес всего несколько фраз, однако сейчас без возражений занял место между Штурманом и Сержем-большим. Невысокий, плотный кореец, телохранитель Штурмана, дважды щелкнул нехитрым азиатским устройством.

– Пришлю снимки с первым письмом, – армянин посмотрел на часы. – Еще пять минут…

– Что ж, – неожиданно заговорил Маршал, – все слова уже сказаны. Раз так получилось, мягкой тебе посадки и хорошо устроиться на новом месте.

– Не беспокойся! – голос Сержа зазвучал бодрее. – И… Жду вас, хотя бы с визитом!

– Это уж как придется… – негромко произнес Маршал, а Штурман мотнул головой.

– Честной братве сегодня нечего делать в России, – снова помрачнел Серж-большой. – Наступило сучье время…

– Хочешь сказать, что на нашей зоне суки взяли верх над авторитетами?! – зло улыбнулся Штурман.

– Сегодня – да, – тихо и твердо ответил маленький армянин.

Штурман хотел было сказать что-то еще, но не стал. Серж-большой превосходил бывшего авиатора аналитическими способностями.

– Приезжайте, ребята! – снова изменил интонацию Серж-большой. – Наши способности, связи и умение пригодятся и там…

– Да, наших там сейчас полно, – согласился Штурман, – значит, и дел будет полно.

– Даст бог, когда-нибудь… – медленно проговорил Серж-большой, – мы вернемся!

– Ты, может, и вернешься… А мне возвращаться некуда, я и так весь здесь.

Эти слова, сказанные в аэропорту перед его вылетом в Канаду, были последними, которые Серж услышал от живого Маршала.

Москва, Житная, 16.

Министерство внутренних дел РФ

– Слушаю вас, – недавно назначенный министр был доброжелателен и вежлив.

– Господин министр, видео у вас работает? – перешел к делу полковник Громов.

– Да, конечно… – министр был заинтригован.

– Давайте кассету, Михаил Петрович, – обратился к стоящему рядом Каменеву полковник.

Просмотр проходил в тишине. Министр был неглупым человеком и не торопился высказывать собственное мнение. Тем не менее первым заговорил он.

– Это подполковник Гущин, – опознал министр, – как я понял, получает деньги от представителей столичных ОПГ.[12]12
  ОПГ – организованная преступная группировка (служебная аббревиатура).


[Закрыть] Видимо, за какие-то услуги… Коррупция получается.

– Есть данные, что череда убийств крупных бандитских авторитетов и расправы над многими участниками различных ОПГ инспирированы некими серьезными силами для расчистки поля деятельности, – спокойно излагал Игорь Громов. – Одну из ключевых ролей – роль связника, как вы только что убедились, играет референт по особым поручениям вверенного вам министерства.

– Да, я не подвергаю сомнению подлинность записи, хотя… – министр на секунду задумался, однако решил оставить мысль при себе. – Продолжайте, пожалуйста…

– Референт, грубо говоря, «шестерка», однако с его помощью мы могли бы выйти на хозяина…

Министр молчал, внимательно слушая и обдумывая. Громов продолжил:

– Если их сейчас не остановить, в Москве прольется много крови… При условии, что в этом будет прямая выгода режиссеров этой интриги. А такая ситуация при нынешнем положении дел вполне возможна. Хотя не это самое плохое. Некоторые фразы прямо указывают на попытку сращивания ОПГ и банковских структур при посредничестве представителей МВД. Подразумевается усиленное «отмывание» чисто криминальных денег, а суммы там образовались громадные. Наконец, Гущин явно не самая крупная фигура в МВД, замешанная в этом деле. Вы обратили внимание на характерный жест – перст, указывающий в потолок? – Громов воспроизвел пресловутое телодвижение. – Складывается симбиоз уголовного криминала, представителей силовой структуры и финансового капитала. То есть классическая мафиозная структура. – Громов намеренно упрощал картину, используя газетные штампы. Нюансы высокому начальству не нужны. – А это вы лучше нас понимаете…

– Да, это я не хуже вас понимаю, – сухо оборвал министр, задетый дидактическим тоном полковника. – Кто еще в курсе дела?

– Никто, только я, майор Каменев (Михаил Петрович, не проронивший ни слова, чуть привстал) и частично еще двое оперативников РУОП. Понимая особый характер ситуации, мы не рискнули ставить в известность кого бы то ни было, кроме вас.

– И какой вы видите выход? – спросил, чуть выдержав паузу, министр.

– Форсировать разработку, выявить всю цепочку, по возможности собрать доказательства. Объективно для такой операции нужно много сил и средств. В данном случае мы считаем, что группа должна быть минимальной и работать непосредственно под вашим руководством. Хотелось бы иметь вашу поддержку, раз мы не знаем, какого уровня та фигура у нас в МВД, на которую работает…

– То есть вы хотите, чтобы я напрямую возглавил операцию? – опять перебил министр. В его голосе читалось плохо скрываемое изумление.

– Так точно! – жестко произнес Громов. – По крайней мере до выявления гущинского патрона в министерстве.

– Может, подключить ССБ?[13]13
  ССБ – служба собственной безопасности МВД.


[Закрыть] – министр как бы советовался с полковником.

– Прошу вас доверить операцию мне и моим людям, – твердо заявил Игорь Громов. – В случае неудачи буду нести личную ответственность. Если потребуется усиление, я назову конкретных людей.

– Да, пожалуй, начать придется с этого, – министр с трудом приходил в себя. Он понимал, во что может вылиться такая история.

– Итак, мы в ближайшее время берем Гущина и убеждаем его рассказать все интересующие нас подробности о его хозяевах, – перешел к делу Громов. – Думаю, если хорошо прижать его фактами, он расскажет много интересного.

– Хотите арестовать?

– Задержать на 30 суток, чтобы не возиться с прокуратурой и ордерами.

– Вот здесь я с вами не согласен! – министр протестующе поднял ладонь. – Я понимаю всю секретность и ваши опасения, но все должно происходить на законном основании. Мы все-таки строим правовое государство, – совсем уж не к месту добавил он.

Министр есть министр. Оперативники даже не хмыкнули, молча ждали генеральского решения.

– Я свяжусь с Генеральным прокурором и попрошу его лично выписать ордер! – успокоил руоповцев министр. – С Юрием Ильичом мы давние знакомые…. Как говорится, в одной команде… Секретность гарантирую! И доступ к Гущину с момента ареста будете иметь только вы.

Полковнику нет смысла спорить, если его визави – генерал-полковник, уверял себя Громов. Тем не менее встреча, кажется, была результативной. Вот только инициатива с Генеральной прокуратурой прозвучала как-то некстати…

– Еще курочка в гнезде, а он уже спешит прокудахтать, и куда – в это дырявое решето, в Генпрокуратуру, – наконец высказался Каменев, когда они с Громовым, миновав «коридор власти», спускались по лестнице все ближе к грешной земле.

Особняк Штурмана

События последних дней не прибавляли радостей. Боевики Ильдара и нанятые им отморозки коварно расправлялись с братвой из штурманских бригад, выбирая моменты, когда группки боевиков оказывались без достаточного прикрытия.

– Два человека из восьмой бригады исчезли! – мрачно констатировал Штурман.

– Может, сбежали? – предположил находящийся здесь же Болт.

– Может, и сбежали… А может, и не успели!

Маршал молчал. Он понимал, что проигрывает сражение, смириться с этим не мог и лихорадочно искал выход. В принципе, он был не готов к ведению крупномасштабной войны. Будучи вором старой закалки, спорные вопросы он всегда решал мирно, полагаясь на авторитет и слово. Однако гибель Казыма Бакинского отрубила все концы. Штурман прав, если бы удалось покончить с Ильдаром, остальные сдались бы на милость победителя. Да, девяностые годы заставляли вора мыслить совсем другими категориями.

– Как мух давят! – Болт подбросил на ладони зажигалку и ловко ее поймал. – Сдается мне, с кем-то из наших Ильдар завел прочную дружбу!

Сказанное бригадиром никого не взбудоражило, такая мысль давно витала в воздухе. Ее породили уверенные действия бывшего казымовского положенца.

– Если найду, разорву! – зло блеснул глубоко посаженными глазами Штурман. – Между двух джипов… – Он немного помолчал и продолжил почти веселым голосом: – Слушайте сюда! С Ильдаром кончать надо! Верно?

– И так понятно, – пожал плечами Болт.

– Помнишь, Маршал, мы с тобой про камикадзе говорили? – Штурман смотрел на законника с едва скрываемым торжеством.

– Я-то не забыл, а ты вроде утратил интерес к своей идее? – Георгий Константинович глядел выжидательно.

– Ничего я не забыл, все идет по плану. Смотрите все сюда, – Штурман достал из кармана пиджака лист бумаги с нарисованным от руки планом местности. – Это лежбище Ильдара, его фазенда в 32 километрах от Москвы, да вы это знаете! Он, мразь трусливая, там сейчас сидит безвылазно, только команды отдает. Вот здесь, в доме посреди усадьбы, – Штурман выразительно ткнул пальцем в свою схему. – Место очень удобное, и охрана четко работает. Ну это все я уже говорил. Так вот, делаем вид, что мы идиоты, и совершаем нападение вот с этой стороны…

– Чего? – не понял Болт.

– Ну как бы нападение: даем автоматную очередь и залегаем в кустах. Начнется перестрелка. Все силы, естественно, на передний край! Они-то не в курсе, что мы их штурмовать не собираемся! А в это время вот здесь, со стороны речки, – Штурман ткнул в противоположную часть схемы, – где место открытое и потому мало охраняемое, проберется человек, который ликвидирует Ильдара. Парой противотанковых гранат!

– Лихо! – присвистнул Болт, не присутствовавший при первой беседе Штурмана с Маршалом.

– Схема коттеджа, вплоть до бомбоубежища, у меня начерчена особо. Вот. – Штурман достал еще один листок. – Мне ее сам архитектор начертил, вчера с ним разговаривал.

– А он, как только ты ушел, тут же брякнул Ильдару, – вставил Болт.

– Никому он ничего не брякнул. И не брякнет, разве что святому Петру.

– Ну-ну. Ладно, давай конкретно, нашел ты подходящих камикадзе? – бесстрастным голосом спросил Маршал. – Или сам пойдешь?

– Конечно, нет, – бодро парировал Штурман, – подходящий пацан имеется! Я тут одну медсестру трахаю, баба – улет, между прочим, так она мне про удивительного парня историю рассказала! Как раз для такого дела создан! Главное – черноту ненавидит люто.

– Ну, тогда вези его сюда, не тяни, хватит разговоров, – принял решение Маршал. – Только вот что. Насчет того, что Ильдар с кем-то из наших дружбу завел, не один ты, Болт, почуял. Я это давно понял. Проверьте людей еще раз. К этому делу будем привлекать только тех, за кого каждый из вас лично ручается головой, и по каждому из них у нас отдельный разговор будет. Помните, Сержа теперь с нами нет, от глупостей удержать некому, каждый шаг будем обсуждать втроем.