Текст книги "Автобиографический апокалипсис, или Оптимистическая исповедь"

Сергей Аристов
Автобиографический апокалипсис, или Оптимистическая исповедь

Эта исповедь увидела свет благодаря Александру Трофимовичу Семченко, главному наставнику на моем пути познания и принятия СПАСИТЕЛЯ

© Аристов С., 2020

© Московская городская организация Союза писателей России

© НП «Литературная Республика»

* * *

Случайно ли или закономерно, но случилось так, что на днях поздравил одного старого знакомого с днем рождения.

Казалось бы, поздравил и поздравил!

Нет, мне же этого мало.

Вот я и стал вытягивать из себя все частности: а зачем поздравил, для чего и т. д. Одним словом, в очередной раз снова стал копошиться в себе. Старикам это свойственно.

Мы с тем, кого я поздравил, одногодки. Но когда он родился, я еще только начал формироваться в утробе своей мамы.

Формирование проходило обычно, тут и рассказывать нечего. Правда, когда я пытался в назначенное время вдохнуть глоток свежего воздуха, произошел маленький казус. Дяденька, который меня вытаскивал, а случилось это в канун нового 1951 года, был несколько не в форме. Слегка пьян, ну совсем, совсем чуть-чуть.

И вот то, что пыталось вылезти, этот эскулап принял за новогодний кошмар и всячески пытался засунуть обратно. Борьба продолжалась достаточно долго. Но я все-таки вылез. Эта была моя первая победа. Потом их было еще много, этих попыток физического выживания.

Моей бабушке, папиной маме, я тоже как-то пришелся не по душе, и она, в отсутствие мамы, поила меня чем-то невкусным и довела до состояния глубокого нарушения обмена веществ, с исхуданием, слабостью и прочими не очень хорошими медицинскими терминами, подробно о которых, как правило, пишут в свидетельстве о смерти.

Как же! От меня так просто не отделаешься.

Мама, от которой я все это и знаю, решила: пусть умирает у меня на руках. Взяв меня и небольшой узелок с вещами, уехала к своим родителям.

В общем, моя другая бабушка, мамина мама, а главным образом прабабушка, которая была еще физически достаточно крепкой, поставили меня на ноги константно.

Что такое «константно» понятия не имею, какая-то постоянная величина, но звучит красиво.

Таким образом, борьба за выживаемость буквально с первых секунд моего физического существования стала смыслом всей моей дальнейшей жизни. О материальных благах, прочих мирских штучках думать было некогда всю жизнь. Только выживать!

Но об этом тоже несколько позже.

Так вот моя прабабушка что-то стала смешивать, перетирать, варить, и все это я пил. Насчет вкуса не скажу, не помню, но к полутора годам окреп и даже стал пытаться учиться ходить.

Да, с опозданием, простите, – форс-мажор, зато сейчас не остановишь.

Немного о маме.

У мамы еще совсем в раннем возрасте, до войны, обнаружили артистические способности и стали приглашать на всякие выступления.

В Колонном зале Дома Союзов она была прописана практически постоянно.

Иван Козловский, Лидия Русланова, Мила Юркова (моя мама): вот те исполнители, которых регулярно объявлял Михаил Наумович Гаркави – самый популярный в то время советский конферансье, на очередном концерте в Доме Союзов. Мама читала стихи о товарище Сталине, которые писал поэт Марк Триус. Некоторые стихи о товарище Сталине он писал как раз для мамы. Ну, а на радио «Коминтерн» ее голос с этими же стишками звучал на всю страну.

Я, в отличие от мамы, не только не обладаю артистизмом, у меня даже нет элементарного музыкального слуха.

Когда-то давно, в сильно нетрезвой компании я исполнил «Подмосковные вечера». Несколько человек пить завязали навсегда. Той самой «белочкой», которая, как им показалось, пришла, был как раз я с этой популярной песней.

Кстати сказать, за те концерты, на которых выступала мама, ее отец, мой дедушка, получал гонорары, в несколько раз превышающие его месячный заработок.

Мамин брат, мой дядя Роальд, никаких актерских и вокальных талантов, как и я, не имел.

Роальдом его назвали в честь брата его дедушки, моего прадеда. А уже брата моего прадеда назвали Роальдом в честь его дедушки, который прибыл в Россию из Норвегии.

Казалось бы, по маминой линии прослеживается связь с викингами. Но это только на первый взгляд.

Когда, будучи еще старшеклассником, я в графе «национальность» написал «руский», да, именно так, с одной буквой «с», меня стали считать евреем.

– Только еврей может написать «русский» с одной буквой «с», – заявил мне майор в райвоенкомате, куда эту анкету я и принес.

Вот и попробуй тут разобраться в моей национальной принадлежности.

Так вот, дядя Роальд актерскими и вокальными способностями не обладал, но был весьма спортивен. Вот тут я в него.

Их папа, мой дедушка, уже в то довоенное время занимался альпинизмом и хорошо катался на горных лыжах. Насчет альпинизма не пробовал, но с гор я катаюсь с раннего детства и по сей день. Норвежская (исключительно предположительно) кровь, видимо, дает о себе знать.

Перед самой войной у дедушки родились еще две девчушки, мои тети.

Так что начало Великой Отечественной бабушка и дедушка встретили многодетной и дружной семьей.

Бабушку с детишками эвакуировали в Уфу.

Прадедушка, дедушкин отец, как враг народа, еще в 1937 году поселился в «солнечном» Магадане. Забрали его 1 сентября 1937 года, а уже 29 сентября того же года Тройка УНКВД СССР по Москве и Московской области осудила его по ст. 58. 10. Приказ: П-34630 «Пропаганда или агитация, содержащая призыв к свержению, подрыву и ослаблению советской власти, равно распространение или изготовление или хранение литературы того же содержания».

Этот милейший мой родственник, работая электромонтером на заводе «Каучук», хранил и очень берег только Библию, так как считал себя христианином. Другой достойной ареста литературы при обыске найдено не было.

Много позже мы узнали, кто и за что написал на него донос, по которому он и был арестован.

Ну, а дедушка, это я снова о войне, сел в танк и доехал на нем аж до Польши.

Служил дедушка старшим сержантом в 36-й танковой бригаде 11 танкового корпуса Южного фронта. Был награжден медалью «За Боевые Заслуги». (Приказ подразделения 34/н от 23.09.1943 Приказ издан: 36 тбр 11 тк Южного фронта). И «Орденом Славы III Степени» (приказ подразделения 1/н от: 31.07.1945 Издан 11 тд). Все наградные записи я привел буквально, как написано в архивных документах.

В конце войны, в сорок четвертом году в Польше, он получил сильную контузию и вернулся домой только в сорок шестом.

К тому времени и вся семья, кроме прадеда, снова собралась в Москве, в двух больших комнатах по 2-му переулку Тружеников.

Вернувшись с войны, дедушка, как сын врага народа, был вынужден сменить профессию.

До войны он работал кинооператором на «Москинокомбинате», так тогда назывался «Мосфильм». Ну а после войны стал учиться фармацевтике, что-то в этой области его привлекло. И вот уже через несколько лет, когда прадед был полностью реабилитирован, дедушка возглавил лабораторию в НИИ, по разработке и производству каких-то новых медикаментов. Некоторые сотрудники этого НИИ, в том числе и дедушка, много лет проработали в Чехословакии, Болгарии и Румынии. В этих странах они принимали участие в восстановлении химико-фармацевтической промышленности.

Вот где уж он вдоволь накатался на горных лыжах. А бабушке нравилось отдыхать в Констанце – на море.

В эвакуации было не до стишков, даже о товарище Сталине. Это я снова о маме.

Надо было постоянно бегать за хлебом, который в Уфе выдавался строго по карточкам, а вечером работать на заводе и выдувать ампулы под лекарства, которым лечили бойцов Красной армии.

Закончилась и война.

И уже в Москве в восемнадцатилетнем возрасте посещая театральный кружок клуба «Каучук», ее приметил режиссер Иван Метельцев и пригласил в свой передвижной народный театр. Сам он был актером из Ленинграда и дружил с лауреатом Сталинской премии Евгением Алексеевичем Лебедевым. Он и помог ему с организацией в Москве театра. И в этом самом театре мама познакомилась и сильно, как ей тогда представлялось, полюбила мужчину-красавца, игравшего там же.

Ей еще не было и девятнадцати лет, когда она вышла замуж за этого самого красавца Валентина – моего биологического папу.

Постановка пьесы А.Н. Островского «Без вины виноватые» была визитной карточкой этого театра. Мама там играла Галчиху. Это в девятнадцать-то лет!

Я наблюдал за этой игрой и делал соответствующие комментарии, находясь уже у нее в животе.

Тогда ее и заметил Е.А. Лебедев, посмотрев этот спектакль.

Глянул, понравилось, и пригласил маму переехать работать в Ленинград.

Как все, оказывается, связано!

Неслучайно пьеса А.Н. Островского «Без вины виноватые» является классическим образцом мелодрамы и сочетает в себе черты и комедии, и реалистической психологической драмы.

Комедии не получилось, а вот психологическая драма разыгрались по полной программе.

Мама не только не попала в Ленинград, а вообще бросила сцену. Ей пришлось выбирать: театр или муж. Такие условия ей были поставлены моим отцом.

Его артистические способности почему-то Евгению Алексеевичу не приглянулись.

Но талант есть талант, куда его денешь?

Маме, простите за подробность, уже полных восемьдесят семь, а «Мцыри» читает наизусть!

Но любимым ее произведением является «Маскарад».

Знает, помнит и читает тоже наизусть.

Кстати, в этом убедились работники центрального телевидения, когда брали у нее интервью.

Было это несколько лет назад.

Одним словом, психологическая драма со сцены театра переместилась в квартиру маминой свекрови.

Как я уже сообщал, этой бабуле я как-то не приглянулся.

А закончилась эта постановка тем, что с узелком и грудным ребенком мама навсегда покинула и мужа-красавца, и свекровь – экспериментатора над грудными детьми.

Правда, когда мама поменяла место жительства, лет на шесть тема с выживанием была закрыта. Я только жил и наслаждался всеми и всем тем, кто и что меня окружало.

Но судьба-злодейка не дала мне возможности окончательно расслабиться и отправила на долгие и мучительные для моих педагогов десять лет грызть гранит школьных наук.

Грызть школьную науку тоже небезопасное занятие.

Уроки химии, где я что-то не так смешивал, яркие тому подтверждения. Шрамы от ожогов, полученных на этих уроках, украшают и по сей день некоторые части моего тела.

Про уроки физкультуры я уже и не говорю.

Химия отдыхает!

Сколько раз на этих уроках я бился головой о разные спортивные снаряды, счету не поддается.

Один уважаемый нейрохирург как-то, от нечего делать, когда я был в несознанке, без сознания, насчитал на моей голове двадцать восемь не очень больших шрамов.

Собственно говоря, это и подтверждает то, что все в своей жизни я познавал головой.

А чем же еще, не попой же?

Но чтобы пойти в первый и, как поется в песне, самый лучший класс, нам с мамой надо было вернуться в тот район Москвы, где проживала бабуля-экспериментатор.

К тому времени мама как раз в этом районе получила комнату в коммунальной квартире.

Переехали.

Первого сентября в фуражке, гимнастерке, подпоясанной кожаным ремнем с огромной блестящей пряжкой, и букетом цветов в руке, я перешагнул порог школы.

Не поверите, но мне так понравилось в школе, что я даже выбился в отличники. Ненадолго, лет на пять. Где-то я уже об этом говорил. Ну и, конечно, спорт. Научился ходить поздновато, ну и стал наверстывать потерянное время.

Было набито много шишек, сломано лыж, придумано разных самодельных креплений, прежде чем я стал мало-мало хорошо кататься с гор.

А еще я портняжил. И так мне это нравилось, что многие мои друзья считали меня слегка пришибленным.

Мама до сих пор жалеет, что не смогла рассмотреть во мне эту мою страсть.

И сейчас, когда я что-то перешиваю, только на руках, шв

...

конец ознакомительного фрагмента