Текст книги "Связной"

– Еще неизвестно, кто кого бросил… – сердито пробормотала Света. И вдруг случилось странное: она поняла, что сама плачет. Наверное, сказалось напряжение этих дней. Слезы катились и катились, не остановить. Дина, кажется, ничего не заметила. А может, и заметила…

– Ну и что, подумаешь… Мы вообще можем теперь вместе жить. И в Австрию можем вместе поехать.

Света села на табуретку.

– Ты чего? – спросила Дина.

– Голова что-то болит… Дина подошла и пощупала лоб.

– Ого, да у тебя температура. Ложись.

Света легла на кровать в комнате, Дина притащила старое пальто.

– Супа поешь… – сказала Света.

Дина тихонько вышла, налила две чашки бульона, одну отнесла сестре. Посмотрела еще на фотографии, покрутила ручку радио.

Света, полузакрыв глаза, слушала знакомую мелодию, смотрела на огонь в плите. В отблесках возникла фигурка Дины, с полотенцем вокруг талии и с точкой губной помады над переносицей. Она танцевала индийский танец. У нее получалось.

– Ты где помаду взяла? – слабым голосом спросила Света.

– В квартире… где мы первый вечер прятались…

– Украла, значит?

–Да.

– Ну и семейка…

Дина подплыла совсем близко.

– Ты кем будешь, Свет? А? Когда вырастешь?

– Не знаю… Телохранителем могу устроиться…

– А знаешь, я вот мечтаю… – шептала Дина, уцепившись за спинку кровати. – Мы вырастем, станем артистками и будем выступать… Вместе… Будем исполнять танец живота!

Музыка продолжала звучать, на столе лежали чужие фотографии:

курсанты,

ребята в секции самбо,

выпускники училища,

свадьба,

молодой человек с девушкой и ребенком у роддома, офицеры в горах в афганских панамах, Анапа, курортники.

Дверь на веранду хлопнула, Дина вздрогнула. Вошел старик с какими-то сумками.

– Кто такие? – подозрительно спросил он и прошел прямо в комнату, остановившись у кровати.

– Она заболела, – шепотом ответила опешившая Дина.

Дед вернулся и сел на стул. Запел вдруг какую-то грустную татарскую песню. Дина поняла, что он пьян. Песня оборвалась так же внезапно.

– А ну, пошли отсюда… – старик вскочил, покачнулся. – Я один здесь! Мой дом – я хозяин!

– Она заболела, – повторила Дина в отчаянии.

– Уходи, уходи! Здесь я хозяин! Не больница здесь, – дед рванул в комнату, лопоча по-своему. Дина бросилась за ним.

– Я счас в милицию позвоню! – зашипела она. – Тебе что сказали, а? Сидеть и не высовываться! Все ему расскажу!

Дед вернулся, но продолжал храбриться.

– Не боюсь я никого! Меня вся милиция уважает! – старик подхватил свои сумки и ринулся на двор.

– Иди в сарай свой, спи! – Дина закрыла дверь на засов.

Собака радостно залаяла снаружи, старик стал жаловаться ей по-татарски. Дина села, но он опять засунул голову в окно.

– Русские только уважения не имеют! Берлым татар баласы… – что-то кричал разбушевавшийся дед. – Позор свиноедам!

СТАНЦИЯ КУРОВСКАЯ. УТРО

…Раннее утро, станция еще пустая. По перрону идет обходчик, спускается. Тетка подметает платформу, они о чем-то переговариваются. Несколько ранних старушек ругаются с алкашом. На окошке дымится чай, трещит телефонный звонок.

–Да.

– Палыч? Это Алик.

– Здорово, Алик.

– Как жизнь, Палыч?

– Ничего, спасибо.

– Мне сказали, искал ты меня.

– Я тебя и раньше искал, только ты не нашелся.

– Не мути, Палыч. У тебя девочка?

– В хорошем месте, не волнуйся.

– Ну, давай договариваться.

– Сложно с тобой договариваться, Алик. Жадный ты.

С оглушающим гудком к станции подходит электричка, на платформу высыпают люди…

ПЛОЩАДЬ У СТАНЦИИ КУРОВСКАЯ. УТРО

Дина дождалась за палатками, пока приехавшие пассажиры разойдутся, и тихонько выглянула. Какой-то бомж осматривал овощные ящики на предмет оставшихся плодов. Дина близко подходить не стала, но, поскольку рядом никого больше не было, вежливо спросила:

– А вы не подскажете, где тут аптека?

Бомж вздрогнул, оглянулся и молча показал в сторону.

– Спасибо, – осмотревшись, Дина побежала туда.

АПТЕКА. УТРО

У окошка что-то покупала тетя Зоя. Когда вошла Дина, прореагировала она как-то странно: рассыпала свои таблетки и громко ойкнула.

– Здрасьте, – сказала Дина.

– Здравствуй… А Светочка… где?

– А она заболела.

– Ой, Господи…

– Нервы, наверное… А вам мама не звонила? А то мы никак найти их не можем…

– Нет, – поспешно ответила тетя Зоя и стала быстро собирать таблетки. Дина решила ей помочь, но суеты от этого только прибавилось.

– Если позвонит, – зашептала Дина, оглядываясь на продавщицу, – скажите, мы здесь живем, у старика нерусского, где рыбзавод.

Зоя поднялась и выбежала вон.

Дина подошла к окошку, сунула деньги.

– Пожалуйста, аспирин, анальгин и от нервов что-нибудь.

ДОРОГА К ПОСЕЛКУ

Милицейский «уазик» ехал по пыльной дороге по направлению к поселку. За поворотом у гаражей он потерял управление, запрыгал по ухабам и, чудом не перевернувшись, ткнулся в угольную кучу.

У ЗАБРОШЕННОЙ МТС. ДЕНЬ

На дороге появились четыре человека, один деловито смотал «ежа» и понес его к джипу, остальные спустились к Палычу.

– Не заметил? – с живым интересом спросил нервный, видимо автор изобретения.

Палыч шмыгнул носом, нервный обошел машину кругом, как бы осматривая повреждения.

А самый спокойный сухощавый парень вдруг подобрался и влепил Палычу ногой в голову. Тот закачался, но не упал. Каратист ударил тогда с разворота в живот, потом еще раз, по-другому, но в то же место.

Парень в пиджаке подождал, пока Палыч прохрипится и продышится, и спросил:

– Где ребенок?

– Не знаю я… – не нашел ничего лучше ответить Палыч и получил по яйцам. Тут уже он согнулся и свалился на землю. Правда, потом поднялся на колени.

– Говори быстро уже, – без выражения приказал парень в пиджаке, – отпущу.

Палыч смотрел в землю и молчал. Парень еще подождал, каратист врезал еще разок. Палыч громко стукнулся головой о дверцу, но все же потихоньку стал подниматься.

– Сколько тебе Алик обещал, только честно? А? Он же жадный! Я тебе вдвое больше положу, не глядя.

Палыч молчал.

– Вот уперся, мент! – удивился парень, оглянувшись на товарищей. – Ты че уперся? У тебя денег много? Или здоровья?

Тут он, видимо, уже сам разозлился и пнул его, довольно сильно. Но Палыч как-то прикрылся и вдруг, несмотря на грузность, юркнул змейкой вдоль машины. Каратист подпрыгнул, но Палыч поднырнул, ушел от удара и, пригнувшись, неожиданно ломанулся в сторону гаражей. Пока подхватились, он с невероятной легкостью перемахнул забор и завилял между угольными кучами. Нервного, который оказался быстрее всех и стал его догонять, Палыч коротко рубанул с ног – тот улетел в угольную пыль. Дистанция не сокращалась, тогда парень в пиджаке остановился, прицелился из длинного ствола, беззвучно выстрелил. Палыч споткнулся, его догнали, сначала один, потом второй, каратист, повалили. Подскочил разъяренный парень в пиджаке, остановил их, но сам врезал ногой пару раз.

– Где ребенок, мусор? Где ребенок?

Тот упрямо полз на четвереньках, капая кровью. Потом поднялся и опять рванулся вперед, к невидимой цели, которая оказалась деревянной изгородью. Жизненные силы не хотели оставлять Палыча в его последнем бою. И пока они думали, из забора, как меч из ножен, он мгновенно выдернул здоровый кол и обрушил его на голову каратисту. Вторым холостым взмахом он очертил невидимый круг, и тут уже близко подходить никто не стал. Палыча обложили. Он получил вторую и третью пули в живот, его еще попинали, но дальше было не рассмотреть, начался ветер, поднял угольную пыль…

ДВОР ТАТАРИНА. ДЕНЬ

Порыв ветра взметнул пыль, девочки и старик, которые сидели на плоских камнях посреди двора, зажмурились и отвернулись. Они играли в кости, рядом лежали монетки, а Дина записывала счет мелом.

Когда пыль улеглась, она посмотрела на кубики и возмутилась:

– Не было тройки! Двойка была!

– Как не было, как не было, зачем говоришь не было! – закричал Сейфуллин.

Света не видела, поэтому ничего сказать не могла, а собака вскочила с места и обеспокоенно сунула морду к фишкам.

– Я видела, видела, двойка была! Он жулик! Свет, он врет!

Старик принял оскорбленный вид.

– Жулик! Я все Александру Палычу расскажу!

– Пиши. Пиши двойка. Аллах все видит. Пиши что хочешь.

Дина записала и взяла кубики.

У КОСТИ. ДЕНЬ

Алик вошел в комнату, кивнул, сел на низкую табуретку. Костя смотрел в сторону, все молчали. Алик достал сигарету, помял.

– Не курим здесь, Алик, – тихо сказал кто-то.

Он сунул сигарету обратно в пачку, спрятал в карман.

– А ты зачем пришел-то? – без интереса спросил Костя. – Ты деньги принес? – Костя повернулся, чтобы поискать глазами чемоданчик.

– Костя, ты мне одно скажи. Ты мне веришь или ментам?

– Я верю, что за кассу кто-то ответить должен.

– Если хочешь слышать, слушай, – побелел Алик. – Я кассу не брал, клянусь ребенком! И не ты меня за нее спросишь!

Костя сдержанно выразил удивление, как бы подчеркивая опасную несдержанность собеседника.

– Я к тебе сам пришел, Костя. Ты же не пес, а я не волк. Ребенка оставь. Я от тебя бегать не буду.

– А ты мне и не нужен. Мне деньги нужны. А стоит твой ребенок теперь два лимона.

Алик затих, наконец произнес:

– Нету у меня. Сейчас…

– Ну, будешь по частям выплачивать. По сотке за палец.

Костя встал, встали Алик и остальные. Все вышли. Комната опустела.

ПУСТЫРЬ. УТРО

…Утро. На большой пустырь за гаражами выезжает джип и останавливается посередине. Двигатель заглушается. Слышны гудки тонального набора.

–Да.

– Скажи Косте, на месте я, – говорит Алик безжизненным голосом.

– Все привез?

–Да.

Через некоторое время с противоположной стороны медленно подъезжает другой джип и останавливается рядом. С минуту ничего не происходит. Наконец тонированное стекло подъехавшей машины опускается, и человек с нервным лицом, который дежурил у Алика во дворе, напряженно вглядывается в затемненный салон джипа. Проходит еще секунд пятнадцать.

Неожиданно он высовывает автомат и, спрятав голову, начинает палить без остановки. Открывается задняя дверь, и к нему присоединяется второй. Вылетают стекла, машина раскачивается, оседает, наконец стрельба прекращается. Оба выходят. Второй дает еще короткую очередь спереди. Они осторожно обходят расстрелянную машину и заглядывают внутрь. Салон пуст. Но мы видим, что задняя дверь чуть приоткрыта, а внизу, под машиной, кажется, кто-то есть… В эту же секунду раздаются выстрелы откуда-то снизу, по ногам. Оба падают как подкошенные, один, схватившись за раздробленную ступню, начинает истошно, по-бабьи, орать, другой, быстро извиваясь, уползает в сторону. Раздаются еще выстрелы, крик обрывается, и все стихает. Из-под своей машины, отряхиваясь от масла и осколков стекла, вылезает Алик. Он осматривается, открывает изрешеченную дверь, забирает у себя из бардачка какие-то мелочи, диски и кассеты. Потом быстро садится в другой джип и уезжает.

ДВОР ТАТАРИНА. ДЕНЬ

Игра шла уже долго, у Дины монеток лежало сильно больше, Сейфуллин нервничал и ругался вполголоса по-татарски. Света сидела в сторонке, смотрела на склон холма, на развалины рыбзавода, на дорогу. Собака примостилась рядом.

– Свет, а ты чего делать будешь потом?

– В смысле? – не поняла Света.

– Ну, когда домой вернемся.

– Не знаю. Тренироваться… А ты?

– Не знаю. Может, поеду куда-нибудь. В Австрию. Или еще куда-нибудь…

Света промолчала.

– Давай уедем, – как-то серьезно предложила Дина.

Света подумала немного.

– А куда?

– Да хоть в ту же Индию.

Сейфуллин поплевал на кулачок и выпустил кубики. Результат был неважный.

– Денег заработаем. И поедем, вдвоем. Там, кстати, трудных подростков в тибетские монастыри принимают.

– Во-первых, это в Китае…

Сейфуллин бросил кости в третий раз, застонал и схватился за голову. Дина скрупулезно посчитала очки и стала записывать.

Света думала о своем, гладила пса. Вдруг он вскочил с места и бросился вниз. Света подождала, потом поднялась, чтобы посмотреть. С другой стороны дома она увидела подъехавший джип. Света попятилась, услышала только лай и прервавший его выстрел. Старик вздрогнул, будто его подбросило, и метнулся туда.

НА ДОРОГЕ У ДОМА ТАТАРИНА. ДЕНЬ

Снизу двора не было видно, они начали подниматься по тропинке. Фигурка Сейфуллина показалась на секунду, бестолково помахала руками, снова исчезла. Ребята продолжали подъем.

С заднего сиденья, безумно кося заплывшим глазом, сползла Зоя. Рот у нее был заклеен скотчем, руки связаны, она выпала наружу и сначала тихо поползла, а потом изо всех сил кинулась бежать. Тут же споткнулась и упала плашмя, но снова проворно поднялась и припустила дальше.

ДВОР ТАТАРИНА. ДЕНЬ

Сейфуллин как безумный носился по двору с невнятными проклятиями. Сначала бросился в дом, потом вылетел оттуда, сшибая корзинки и горшки, ворвался в сарай. Причитая, он выбрался с каким-то свертком, стал срывать с него тряпки, пока не обнаружилось ружье. Высыпались патроны, сколько-то он подобрал и на ходу загнал в затвор.

Света с Диной держались за руки и стояли, окаменев. Бежать было некуда.

Сейфуллин залег у изгороди, прицелился и отчаянно крикнул:

– Аллах акбар!

Грохнул выстрел дуплетом, мощной отдачей щуплого старика отшвырнуло метра на полтора. Он снова зачем-то понесся обратно, подхватил с земли пару патронов, сменил направление и вдруг сел на землю.

– Убегай, убегай, – пробормотал он.

САРАЙ. ДЕНЬ

Света втащила сестру в сарай, судорожно закрылась на какой-то крючок. Они забились в угол, между дровами. Света старалась Дине закрыть глаза, может быть, чтобы та не видела, как она плачет. И еще старалась ровно держать ружье, направив его на дверь. Дина не отрываясь смотрела туда же. Снаружи, совсем близко, раздались выстрелы, четыре или пять подряд. Кто-то пробежал, потом опять два выстрела, крик. Несколько секунд прошли в полной тишине, потом кто-то толкнул дверь. Она не поддалась, но после двух ударов крючок слетел.

В проеме появилась фигура, потом вторая. Лиц было не разобрать, они тоже вглядывались в темноту.

– Где они – спросил кто-то.

Света держала Дину, но выстрелить почему-то не могла. Дина вдруг вырвалась и закричала:

– Папочка!

Алик подхватил ее на руки. У Светы и сил не было подняться, так бы и сидела в своем уголке.

ДВОР ТАТАРИНА. ДЕНЬ

Снаружи суетились Толян и Миша, показывали, куда спускаться. Посреди двора лежал ничком старик Сейфуллин, у сарая еще кто-то.

Сквозь слезы Дина толком ничего не могла разглядеть, только уткнулась носом в папины волосы, они пахли сигаретами и одеколоном, который ей всегда очень нравился.

У ПОДЪЕЗДА ДОМА АЛИКА. УТРО

Бабушка суетилась, пересчитывала чемоданы, которые грузил в багажник Миша. Поправляла шапочку на Дине.

– Осторожно там, на этих лыжах…

– Ну, прекрати, мама… Мне не до лыж будет… Надо все покупать, мебель, все… Новый дом, представляешь!

– А уже закончили ремонт-то? – шепотом спросила бабушка.

– Говорят, да. Ну, все же надо проверять. Хоть и Европа, а все то же самое…

– А школа как же?.. – вдруг заплакала бабушка. Дина уселась в машину, будто разговор ее совершенно не касался.

Наташа поняла, что тоже сейчас разревется, и резко ее оборвала:

– Мам, там тоже школы есть, не тайга…

Толик вышел с глупым бультерьером на поводке и большим собачьим ящиком в другой руке.

– Корм положили, Толь?

– Да килограмм десять, хватит уж… На дорожку…

– Где Светка-то? – занервничала Наташа.

– Да щас… Собирается на тренировку вроде… Посмотрели наверх, Светина голова мелькнула у окошка.

Дина мрачно глянула туда же и отвернулась, чтобы включить магнитофон.

Собачий ящик с трудом запихнули, Алик наконец захлопнул багажник.

– Ну, все вроде…

Он пожал руку Витьку, хлопнул по спине Толика. Все стали целоваться, бабушка маму, потом Алика…

– Ну, чего… – опять глянули наверх. – Свет! – позвал Алик.

Она тут же выглянула, будто ждала у окна.

– Ну, поехали мы уже… Выйди…

Все уже попрощались, пауза была лишней. Толя с Аликом обнялись еще раз. А Дина слушала радио в машине.

Света вышла сразу, уже одетая по-спортивному. Наташа расцеловала ее, потом глянула растерянно на машину.

Дина повернула голову и вдруг яростно задергала ручку. Дверь никак не открывалась, кто-то помог снаружи, и она чуть не вывалилась.

Она оказалась напротив Светы, но друг на дружку они старались не смотреть.

– А что ты, не могла, что ли, с нами?.. – сердито спросила Дина, хотя прекрасно все понимала.

– Ты же знаешь… – ответила Света. – У меня стрельба, сборы…

Дина еще постояла, потом губы у нее расплылись, и они обнялись.

В МАШИНЕ. УТРО

Когда машина тронулась, Дина уже не оборачивалась. Слезы высохли, на плече у нее лежала папина рука. Музыка играла какая-то знакомая.

Дина в такт стала тихонько двигать плечами, потом достала старый карандаш губной помады и, найдя себя в зеркальце, поставила над переносицей точку.

Две фигурки, Света и бабушка, стояли у подъезда.

– Ну что, – сказала бабушка. – Беги на тренировку, опоздаешь…

– Да-а, а у меня не будет сегодня… – Света развернулась и пошла обратно в подъезд.

КОНЕЦ

Две девочки, две сестры – маленькая и большая, танцуют индийский танец. Танец живота. На этом фоне идут титры картины.

СВЯЗНОЙ

ЗОНА

Женщины говорят в камеру.

ТИТРЫ

– Меня в крытку перевели. И на следующий день кипеж поднялся. Девчонка одна в побег ушла. Из крытки, на рывок! Такого не было у них отродясь.

Нас кум тряс двое суток… Но и захотел бы кто – сказать нечего.

Не делилась она ни с кем…

– Девка дерзкая была. Весь концлагерь наш вверх дном перевернула. Суки прыгали, как каштанки в цирке. Ищи ветра в поле!

Проверки потом чуть не из Москвы приезжали…

– Я сама ее не знала… Говорили разное, что генерал какой-то летчик у нее был, вертолет из Чечни угнал и за ней прилетел. Была басня, что охрану газом каким-то она усыпила, а старуха одна божилась, что на метле ее видела.

Причем старуха-то – воровка с понятиями, зря врать не будет…

– Вот фотография… – протягивал кому-то карточку Армен. – Не знаете ее?

– Красивая девчонка…

ДАГЕСТАН. УТРО

В ущелье между двумя синими горами раскинулся аул. Солнце выстреливает тремя мощными лучами, и из радиоточки сразу включается мулла. Из-за косогора появляется стадо баранов, за ним два человека, отец и сын. Ильяс вчера вернулся из армии. На нем дембельский мундир с аксельбантами и золотыми погонами. Отец шутит, дергает его за полу, тот уворачивается.

За перевалом открывается другая долина. Ее пересекает автомобильная дорога. Это трасса Ростов-Баку. Пастухи некоторое время смотрят вдаль, в ту сторону, где по шоссе мчатся грузовые фуры, пролетают два черных «мерседеса».

Ильяс отворачивается и видит собаку, огромного кавказца, который несется к ним от пастушеской будки с загоном. Они кидаются друг другу навстречу, Ильяс хватает собаку за уши, хохочет, отбивается. Из будки появляются братья и дядя. Все обнимаются.

ПАСТБИЩЕ. ВЕЧЕР

Смеркается. Пастухи сидят у костра, говорят по-даргински. Они жарят мясо, кто-то аккуратно ломает сыр. Вдруг начинает лаять собака, двое вскакивают – совсем рядом проскользнула змея. Ильяс с братьями, осторожно вглядываясь в траву, идет следом.

– Зачем она тебе? – окрикивает его дядя.

– Поймаю ее сейчас.

– Кто сердце живой гадюки съест, тот храбрым будет, – добавляет брат.

– Если его самого змеиное племя не сожрет! Это старая сказка, только на дураков не действует.

– Э, правда, брось, сынок.

Ильяс, улыбаясь, продолжает вглядываться в траву…

– Ушла, гадюка…

ПАСТБИЩЕ. УТРО

Утром солнце выстреливает так же неожиданно, как и вчера. Пастухи собираются домой, вьючат лошадь. Ильяс стоит поодаль, смотрит куда-то вдаль, на дорогу.

– Вот палка тебе, – говорит отец. – Дед твой еще с этой палкой пас. Послезавтра братья приедут, мать сыра свежего пришлет. Чего еще хочешь?

– Спасибо, отец, ничего не надо.

– Э, как ничего… Женщину хочешь, наверное, – смеется отец. – Скоро найдем тебе невесту, уже время. А жеребец хороший вырос?

– Красавец жеребец, отец!

– Понравился жеребец?

– Э, красавец…

– Твой будет. Баранов тоже отдам. Живи только…

– Спасибо, отец…

– Ну, счастливо, послезавтра братья придут…

Маленький караван уходит, Ильяс, убедившись, что старшие скрылись из виду, закуривает. Они остаются вдвоем с собакой, долго бредут вдоль стада. Солнце поднимается все выше, горы становятся зелеными, потом желтыми.

Ильяс долго лежит на животе, грызет травинку, смотрит прямо перед собой. Слушает кузнечиков. Вдруг он приподнимается и по-кошачьи прыгает куда-то в кусты. Пес удивленно вскидывает уши. Трещат ветки, еще прыжок, и прямо из-под ног Ильяс выхватывает змею. Закусив губу, он делает резкое движение и отбрасывает порванную гадюку далеко в сторону. У него на ладони бьется маленький коричневый комок. Стараясь не зажмуриться, он быстро его глотает. Собака настороженно смотрит на хозяина.

– Не сдохну, как думаешь? – Ильяс достает фляжку, полощет рот. Потом внимательно смотрит на собаку. – Слушай, Барс, у меня страха нет, понял?

Он делает зверское лицо и, рыча, наступает на пса.

С пригорка, где они возятся, хорошо видно шоссе. По нему мчатся машины, едет рейсовый автобус. Ильяс играет с собакой, хватает ее за уши, то нападает, то, хохоча, отскакивает…

АВТОБУС. ДЕНЬ

В автобусе у окна сидит Армен. Он думает, смотрит на горы. Вдали едва видны две фигурки, человека с палкой и собаки. Они гоняются друг за другом, видимо, играют…

ПАСТБИЩЕ. ДЕНЬ

Ильяс провожает взглядом автобус. Пес, высунув язык, останавливается, но тут хозяин резко хватает его, да так, что тот, взвизгнув, отскакивает.

– Э, собачка, тебе сердце гадюки надо съесть… – смеется Ильяс.

Они стоят посреди долины, пес и пастух. Ильяс, опершись на палку, смотрит, как автобус скрывается за горизонтом. Проходит еще некоторое время.

– Иди, паси баранов, – говорит он собаке. – Иди! Охраняй!

Ильяс втыкает посох в землю и не спеша направляется в сторону шоссе, на трассу Ростов-Баку.

МОСКВА. АЭРОПОРТ ШЕРЕМЕТЬЕВО-2

Эффектная девушка в темных очках и на высоких каблуках пересекла стоянку аэропорта и остановилась у выхода.

Она постояла какое-то время, не обращая внимания на парковщиков, пассажиров и проходящих мимо цыганок с детьми.

– Красивая, я твою судьбу через сегодняшний день вижу, – сказала одна.

Проезжали машины, девушка стояла, слушала, потом дала цыганке денег, и у нее зазвонил телефон. Она достала его из сумочки, послушала и сказала:

– Я уже четыре минуты как на месте.

Распахнулась дверь белого микроавтобуса, который стоял прямо за ней, и рядом возник вежливый человек маленького роста.

– Добрый день, – сказал он с небольшим кавказским акцентом. – Заходите.

В салоне сидели некрасивая девушка в форме стюардессы и печальная толстая собака. Маленький позвонил, и из соседнего «мерседеса» вышли двое мужчин, что было видно через окно.

– Здравствуй, – сказал один, поднявшись в автобус. – Ильяс меня зовут.

– Добрый день, – прохладно отозвалась она. – Катя.

– …А это родственник мой, муж сестры двоюродной. Он по-русски не говорит совсем, горец…

Ильяс был одет теперь в богатый костюм, на руке – дорогие часы и перстень. Родственник выглядел совсем диким, но тоже был похож на гангстера.

– Мне тебя хорошие люди порекомендовали, – продолжил Ильяс. – Сказали, девушка серьезная.

– Правильно сказали, – в тон ему ответила Катя. Ильяс улыбнулся и кивнул маленькому:

– Ну, рассказывай.

– До самолета – тридцать минут. Идете вы вдвоем, с этим человеком, – показал он на родственника. – Держитесь все время рядом, друг друга не знаете. Это ясно?

– Абсолютно.

– Стюардесса рядом будет, пойдет впереди. Если что, увидит оперов, собак, перевесит сумку на другое плечо. Так что вы на нее смотрите. Тогда совсем близко к нему надо быть.

Катя кивнула, но на стюардессу и на родственника даже не взглянула.

– Собаки если кинутся, не пугайтесь. Это течная сука, у него на штанах ее кровь будет. Собаки по-любому на этот запах среагируют, даже если вы в метре от него будете. Его возьмут, пока будут проверять, вы с товаром уйдете. Вопросы есть у вас?

– Есть один. А среди тех собак сук не бывает? – спросила Катя.

– Служебные собаки в основном кобели. В девяноста процентах случаев.

– Ну, это ничего еще… Я на кобелей везучая.

Стюардесса кисло отвернулась, Ильяс улыбнулся.

– Дай обувку примерить, – приказал он. Маленький достал из под сиденья коробку с надписью «Гуччи».

– Наденьте, тридцать шестой размер, ваш, как просили, – в коробке лежали модные красные сапоги на толстой платформе.

– Просили, во-первых, тридцать шесть с половиной, – спокойно ответила Катя, – а во-вторых – синие.

– Тридцать шесть с половиной не было, не нашли, – занервничал маленький, – вам в них только два часа пробыть… А уж синие или красные, это значения не имеет…

Стюардесса злорадно блеснула глазками.

– Это в твоем колхозе значения не имеет, – вдруг ледяным голосом произнесла Катя. – В горах. А здесь имеет. Я под синие сапоги одета.

Маленький побагровел, а Ильяс осторожно заметил:

– Послушай, сапоги поменять никак не получится, товар уже в эти заложен. Почему в красных не можешь?

– Да я хоть с голой задницей могу. Только люди внимание обращать будут… Вы же под свой костюм папаху не носите? Да еще с товаром…

Ильяс задумался и почему-то посмотрел на родственника-горца.

– Э, у нас по-всякому ходят, – помрачнел он и вдруг резко перешел на даргинский. Маленький начал было оправдываться, но Ильяс начал просто звереть от ярости. Положение надо было как-то спасать.

– К этим сапогам сумку хотя бы красную надо, – сказала Катя безразличным тоном и поднялась.

Маленький судорожно посмотрел на часы.

– Пятнадцать минут осталось…

Но Ильяс рявкнул, и тот бросился к двери.

Маленький едва поспевал за длинноногой Катей; около витрины бутика она приостановилась. Снаружи на стенде висели сумки, маленький сдернул красную и бросился к кассе. Катя, не обращая на него внимания, не спеша вошла, стала выбирать.

– Вот же, красная, купил уже, – прошипел маленький, весь покрытый потом.

– Эту маме своей подари.

Тот пошел пятнами и утерся носовым платком. Пришлось отнести эту сумку назад любезному юноше-продавцу и еще подождать. Наконец Катя выбрала подходящую, сунула ему в руки и направилась к выходу.

Маленький посмотрел на ценник, но Катя уже выходила из магазина. Обливаясь потом, он вытряхнул продавцу мятую кучу денег из карманов, тот невыносимо долго их расправлял, а потом сказал:

– Прошу прощения, еще тысяча шестьсот двадцать рублей.

Маленький изменился в лице – денег у него больше не было.

– Слушай… Возьми часы, а… «Редженси», швейцарские… Две штуки стоят… Очень надо, сумочка понравилась… Можешь, а?

Юноша любезно улыбнулся.

– Да, это возможно, – вежливо ответил он.

Маленький несся через стоянку аэропорта, как карманник.

Сучке задрали хвост, помакали ваткой. Потом втерли кровь в отвороты брюк и в носки мрачному родственнику-гангстеру.

Катя надела сапоги, пересыпала содержимое своей сумочки в новую.

По знаку Ильяса гангстер взял чемодан и вышел из автобуса.

Через стоянку он направился к залу вылетов.

Пара беспородных кобелей на остановке маршрутного такси задрали носы и припустили по ветру.

Ильяс помог выйти Кате и открыл перед ней дверь «мерседеса».

Гангстер-горец с тяжеленным чемоданом почти миновал стоянку, увидел, как остановился перед входом белый микроавтобус и высадил стюардессу.

Собаки с воодушевлением неслись через всю площадь, но, к счастью, человек с чемоданом уже заходил в стеклянные двери. Как раз за его спиной выскочила из «мерседеса» девушка и зашла следом.

В комнате свиданий ростовской колонии строгого режима – осужденные женщины. Они говорят в камеру.

– Соколова Евгения, 105-я, часть первая, восемь лет…

– Кантор Татьяна, 206-я, 101-я, часть третья, шесть лет…

– Гудзиева Эльмира…

– Вележаева Анастасия…

– Коротких Ирина…

– Разлогова Светлана, 105-я, часть вторая. Третий год заканчивается, полсрока уже. А вы кино снимать будете?

– Да, кино, – отвечает Армен. – Артистку ищу. Вам с этой девушкой встречаться не приходилось?

…Сзади остались серые кирпичные корпуса и вышки, пролетела внизу паханая полоса с колючкой. В степи еще кое-где лежал снег, особенно в оврагах, с высоты взгляд охватывал курганы, шоссе, которое гудело впереди. Воздушный поток поднимал вверх, но уже гудела снизу четырехрядка, разнося высоко в небо запах соляры, асфальта и жженой резины. Со стороны станицы поднимался дым завода и печных труб.

СТАВРОПОЛЬ. ВЕЧЕР

В пустом темном зале ставропольского театра за освещенным режиссерским пультом сидит Армен. Курит. Идет репетиция «Дяди Вани». Армен изредка подает реплики, что-то спокойно объясняет.

В зал тихо заходят три человека, одетые в черные дорогие костюмы, и вежливо останавливаются у входа. Ассистентка, пробравшись к ним между стульями, о чем-то растерянно шепчется, но Армен вроде не обращает на это внимания, и она усаживает незнакомцев на последний ряд. Один из них – Ильяс. Репетиция продолжается.

Гости внимательно смотрят спектакль.

– Дорогая, что за постановка? – тихо интересуется Ильяс.

– Чехов… «Дядя Ваня», – робко отвечает девушка.

– «Дядя Ваня»… Ты извини, я из аула сам, – улыбается Ильяс. – За всю жизнь только одну книгу прочитал. В шестнадцать лет. «Духи сибирской равнины» называется. Про шаманов, древних людей… Интересная… Больше ни одной книги не прочитал.

Девушка поправляет очки.

– Этот режиссер, который постановки делает?

– Да… Это режиссер.

Не оборачиваясь, Армен невольно прислушивается к тому, что происходит сзади.

В зал заходит толстый человек с папкой.

– Продолжайте, продолжайте, – машет он в сторону сцены и небрежно здоровается за руку с Арменом.

– А этот кто? – спрашивает Ильяс.

– Это главный режиссер.

– Зачем доктор на табуретку встает, как аист! – громко говорит главреж по-армянски. – Что, повеситься хочет?

– Так лучше, Арутюн Тигранович, – по-русски сухо отвечает Армен.

– Как лучше, чем лучше? Мне это непонятно! Если только он повеситься хочет… Ты повеситься хочешь, Владимирцев?

Пожилой актер смущенно улыбается.

– Не хочешь? А молодой режиссер – почему-то хочет кого-нибудь повесить… – все балагурит главреж.

Армен бледнеет, по-прежнему думая про странных людей на последнем ряду.

– Я бы вас повесил с удовольствием, Арутюн Тигранович, – вдруг глухо произносит он и начинает собирать бумаги. – Репетиция окончена, спасибо.

Главреж непроизвольно открывает рот, растерянно озирается по сторонам и натыкается взглядом на трех дагестанских бандитов в глубине зала.

Ильяс, выдержав паузу, приветливо говорит:

– «Дядя Ваня», в школе дети даже учат… Что ему непонятно было?

Ассистентка, ни жива ни мертва, глупо улыбаясь, приподнимается с соседнего места:

– Здрасьте, Арутюн Тигранович!

ОКОЛО ТЕАТРА

Армен с Ильясом в сопровождении двух товарищей выходят на улицу.

– Я сам из аула, Армен, – говорит Ильяс, – Чехова даже не читал. Ильяс меня зовут.

– Я знаю… Понял. Армен.

КАБИНЕТ

Из-за шторы в своем кабинете бледный главреж наблюдает, как садятся в большой черный «мерседес» четыре человека.