Текст книги "Записки штурмана, или Не стреляйте в офицера флота, он еще не утонул"

Глава 3
«Волшебная» аллея адмирала Горшкова

О чудо-деревьях, дефицитных книгах и североморском быте

Калининградское высшее военно-морское училище (ныне Балтийский военно-морской институт) размещалось и до сих пор размещается в зданиях бывшей школы полевой жандармерии Кенигсберга. Главный корпус «системы» располагался, если смотреть сверху, буквой «П». Верхняя перекладина буквы выходила прямо на Советский проспект, а два основания буквы – во внутренний двор. Подробное описание расположения училища – важный аспект в данной истории.

Бросай его!

Половина главного корпуса была учебной, там располагались рубка дежурного по училищу (напротив – Пост № 1, то есть Знамя части), учебные аудитории. Это на первом этаже, на втором и следующих этажах находились учебные аудитории (классы). Вторая половина корпуса была жилой. В трех подъездах обитали курсанты трех факультетов (по одной роте на каждом этаже) – курсанты с 1-го до 2-го курсов, носившие бескозырки. Курсанты 4-го и 5-го курсов, носившие фуражки (то есть гардемарины), жили в отдельном общежитии.

Жилой и учебный корпуса имели сообщение, но двери между ними на каждом этаже были постоянно закрыты на простые дверные замки, которые, впрочем, открывались незамысловатой отмычкой, изготавливаемой из куска стальной проволоки. Все окна первого этажа имели кованые решетки и потому лишь приоткрывались для проветривания. А начиная со второго этажа на окнах решеток не было. Но было довольно высоко. Высота потолков в помещениях была около четырех метров. На занятиях кислорода хватало всем. Не хватало только свободы и приключений известно на какую часть курсантского тела. Днем из жилого корпуса в учебный проникать не было смысла, там могли быть люди. А вот ночью, чтобы купить в ближайшем ресторане несколько бутылок портвейна, разрабатывалась бесхитростная операция. Через вышеупомянутую дверь четверо проникали в учебный, ночью необитаемый корпус, попадали с помощью отмычки в аудиторию и закрывались там.

Итак, майская ночь. Ничто не предвещало беды, но сложилось, как обычно.

Вроде бы вычислили все правильно. Дежурным по училищу стоял капитан 1 ранга Однопозов. Обходы он обычно делал с двух до четырех ночи. Дежурным по факультету заступил капитан 3 ранга Рачковский, наш командир роты.

Раньше чем в час ночи, он обход, как правило, не начинал. Самое удобное время для самоволки было с 23. 30 до 00. 30. Все совпадало.

Четыре субъекта, одетых в спортивные костюмы, отправились в учебный корпус, имея при себе три новые простыни (они прочнее, надежнее) и надежду на успех. Первый рубеж обороны «противника» был легко преодолен. Закрылись в классе, связали простыни последовательно «прямыми» узлами. Получилась почти шестиметровая «веревка». Открыли окно, осмотрелись. Никого. Замечательно. Один конец простыни накрепко привязали к массивному радиатору отопления. По импровизированному концу спустился самый легкий и шустрый участник операции, быстро перебежал дорогу и скрылся за цветущими каштанами, растущими вдоль Советского проспекта. Чтобы не маячить в окне, остальные присели за парты. Минут через 15 «веревка» задергалась так, что загремел радиатор. Не глядя в окно, начали спешно поднимать «ходока». И вдруг в оконном проеме появляются… офицерская фуражка и погоны старшего лейтенанта. Из темноты голос кого-то из курсантов:

– Бросай его на фиг (ну, понятно, слово было нецензурным)!

Ответ помощника дежурного по училищу (а это был он, откосивший от плавсостава со своим гастритом, по блату оставшийся служить в училище, двухлетней давности наш выпускник) ничуть не удивил:

– Не бросайте, ребята, я все прощу!

Про помощника дежурного по «системе» при планировании операции, оказывается, забыли. Правда, он должен был обходить внутренний двор после отбоя и разгонять зазевавшихся курсантов по койкам, но никак не обходить училище по внешнему контуру. Просто несколько лет назад старлей сам пользовался этим тайным путем на волю. Иначе откуда бы ему знать?

В итоге, недолго думая, помощника дежурного по училищу приспустили до середины окна первого этажа и оставили висеть, как говорится, до лучших времен. На другой стороне Советского проспекта, в тени каштанов, шустрый боец с авоськой в руках, посмотрев на эту картину Репина «Приплыли», метнулся к запасному пути отхода, через хоздвор. Там вероятность попасться была многократно выше, но шанс все же был. Тем более что тот, кто мог поймать его на хоздворе, висел под окном. Трое оставшихся в аудитории прикрыли окно, выскользнули из класса, закрыли его отмычкой и «полетели по койкам». Ну, старлей повисел-повисел да и спрыгнул: закон Ньютона никто не отменял, да и руки не железные. Приземлился он не совсем удачно, подвернув лодыжку. Доковылял до рубки дежурного, доложил, что видел. Капитан 1 ранга Однопозов пришел в бешенство. Хотел было объявить: «Училище, в ружье!», но, подумав, дал команду: «Большой сбор! Построение на плацу!» Гардемаринов, пересчитав, резонно отпустили спать.

Через десять минут было смешно смотреть, как хромой старший лейтенант, проходя мимо тысячного строя полусонных курсантов, останавливался и выборочно просил вполголоса произнести фразу: «Бросай его на фиг!» Но опознать никого не удалось.

Еще через сорок минут Калининградское высшее военно-морское училище мирно спало, дожидаясь ласкового майского утра.

Приказа расти не было

Весной 1976 года наше славное Калининградское высшее военно-морское училище решил посетить главнокомандующий ВМФ СССР Герой Советского Союза Адмирал флота Советского Союза Сергей Георгиевич Горшков. Это незаурядное событие начальник нашего училища контр-адмирал Пилипенко решил отметить чем-то эпохальным. И принял решение посадить (это в марте-то) аллею деревьев имени Адмирала флота Советского Союза Горшкова. Аллея должна была протянуться от КПП до столовой, это каких-нибудь метров 250–300 вдоль асфальтовой дорожки, соединяющей два объекта.

Идея пришла в голову поздновато. Приезд высокого гостя ожидался на завтра. После обеда нас, курсантов младших курсов, построили и отвели к месту будущих мичуринских подвигов. Мы получили приказ: «Не спешить, но к утру все должно быть готово!»

Было довольно холодно. Приехали несколько грузовых машин с деревьями в количестве не меньше сотни и одна машина с лопатами, ломами, кирками, кувалдами и топорами. Разметили ямы и, естественно, с флотским энтузиазмом взялись за дело. Но тут выяснилось, что земля мерзлая, копать ее невозможно. На первые несколько ям ушло больше часа. И тогда кому-то в голову пришла гениальная идея. Ямы для размещения корней рыть не стали, так как при всем желании не успевали справиться с задачей. Деревья просто заточили как колья, отрубив корни, воткнули в неглубокие ямки, которые пробивались несколькими ударами ломом или киркой, растянули веревочными растяжками за колышки, вбитые в землю, и аккуратно побелили. Выглядело презентабельно, даже красиво! Держалось прочно. Закончили до отбоя.

На следующий день – торжественное построение, вручение каких-то погон офицерам, ободряющая речь главкома и обход училища. Никто ничего не заметил. А вот после убытия высокопоставленного гостя аллея простояла лишь два дня. Потом деревья просто повыдергивали и сложили в огромную кучу на плацу. А еще через день сожгли.

Приказ начальника училища был выполнен беспрекословно, точно и в срок. Ну а расти дальше деревьям никто и не приказывал!

У него уже есть книга

Есть такая старая байка. Офицеры корабля собрались в кают-компании и думают, что же командиру подарить на день рождения. Встает замполит: «Я думаю, что лучший подарок – это книга». Тут приподнимается старпом: «Не, книга не пойдет. Я у командира был дома – у него уже одна книга есть». Но тут история несколько другая.

В 80-х годах довелось мне служить командиром штурманской боевой части на эскадренном миноносце «Осмотрительный» под командованием замечательного командира, в то время капитана 2 ранга Александра Ивановича Бражника. В 1985 году «Осмотрительный» совершил межфлотский переход из славного города Балтийска в не менее славный город Владивосток. Поход длился три с половиной месяца, потому что шли мы вокруг Африки. Вахту мы с младшим штурманом несли по 12 часов по очереди. Поэтому времени на отдых хватало. Как правило, кроме сна развлекались чтением. Хорошие книги были в дефиците. И вот как-то утром прибываю в каюту командира доложить прогноз погоды и вижу полки с отличными дефицитными книгами. Язык зачесался попросить что-нибудь почитать. Но не тут-то было! На полках под стеклом было написано плакатным пером: «Книги на руки не выдаются, потому что добыты тем же способом!»

У меня чуть челюсть не отвисла. Доложил прогноз погоды и пошел дальше вахту нести.

Коммуналка

После боевой службы 1981–1982 годов на гвардейском большом противолодочном корабле «Гремящий» нам с женой дали комнату в коммуналке в Североморске. С нами в этой квартире жили летчик-вертолетчик Леша с женой и одинокая, как мне тогда казалось, пожилая (сорокалетняя) сотрудница узла связи флота по имени Эмма.

В октябре 1982 года меня перевели служить на корабль, который еще только строился на кораблестроительном заводе имени Жданова в Ленинграде, то есть на тот самый вышеупомянутый эсминец «Осмотрительный». Экипаж был сформирован в Североморске, но мы еще не отправились в Ленинград, так что, чтобы как-то сплотиться, ходили друг к другу в гости, общались, обменивались предположениями, что нас ждет впереди, приглядывались, кто есть кто.

Как-то раз я пригласил к себе нашего пропагандиста Аркадия Силкина, одессита, офицера с чувством юмора, спортивного и адекватного парня. Аркадий был легким в общении, явно не политическим занудой, несмотря на должность.

У меня был спирт, а Аркадий принес с собой рыбные пельмени и пачку сметаны на закуску. Запивать только было нечем. Мы вышли на недавно отремонтированную кухню. (У нас с женой, когда мы варили сгущенку, выкипела вода, и произошел взрыв банки, после чего пришлось делать полный косметический ремонт.)

Мы с Аркадием покрутили глазами и обнаружили на подоконнике три трехлитровые банки варенья. Две закатанные, а одну – начатую, с пластмассовой крышкой. Банки были явно не наши, у нас варенья не было. «Ну, – думаю, – не убудет». Из открытой банки отлили полстакана варенья, развели водой и пошли в комнату выпивать и закусывать. Часа два посидели, поговорили и легли спать. Ночью я услышал, как кто-то пришел в квартиру. «Соседи», – подумал я и продолжил спать.

Утром встали по будильнику, пошли умываться. На службу к восьми, надо было поторапливаться. Я в ванной. Вдруг слышу голос Аркадия с апокалипсическими интонациями:

– Смотри!

Я выглянул и меня чуть, как говорится, Кондрат не обнял. На бельевой веревке, натянутой поперек кухни, висел листок, вырванный из ученической тетради. На нем красной шариковой ручкой было написано и обведено несколько раз, чтобы было пожирнее: «Кто ел варенье из моей банки!? Не прощу. Эмма». Как оказалось позднее, Эмма помечала уровень варенья на банке фломастером. Но мы-то этого не знали.

После этого я каждый вечер выслушивал знойные подвывания Эммы о расплодившихся в нашей квартире расхитителях индивидуальной собственности. Правда, продолжалось это недолго. Через три дня Эмма выжаривала новую сковородку. Тогда еще не было в продаже сковородок с антипригарным покрытием. И антипригарного эффекта достигали, выжаривая до нуля полную сковороду постного масла. Масло вспыхнуло, загорелось, и потолок на кухне закоптился. Пожара, правда, не случилось, так как быстро сообразили выключить газ и накрыть сковородку крышкой. Денег на ремонт у Эммы не было. И тогда она отвязалась со своими претензиями по варенью и даже, однажды, когда я утром пил чай, положила мне на блюдечко того самого брусничного варенья. Вот такая веселая жизнь была. Ничего поучительного. Только факты.

Глава 4
Стой, раз, два! Можно курить

О большом коменданте калининградской «системы» и маленьком червячке

В 1974–1979 годах я учился в Калининградском высшем военно-морском училище (КВВМУ). Как во всяком военном учреждении, у нас был комендант – капитан морской пехоты, красавец под 2 метра, с широченными плечами – всегда образцово наглажен, берет залихватски скошен направо. Курсанты, особенно младших курсов, старались избегать с ним столкновений и, заметив офицера, заблаговременно меняли направление движения. Если коменданту не нравилось, как ему отдали честь, он пускал курсанта «по кругу». То есть сам продолжал идти туда, куда шел, а курсант должен был забежать вперед метров на десять, развернуться, перейти на строевой шаг и отдать честь как положено, прижав левую руку к бедру, поднимая ноги на прямых коленках как можно выше, при этом громко печатая шаг. Процедура повторялась несколько раз, пока коменданту не понравится.

В перерывах между учебой, дежурствами и самоподготовкой курсанты строили новый забор вокруг «системы» (так мы называли училище). Технология строительства была незамысловатой. В строго размеченные, вырытые ямы втыкались и заливались бетоном готовые бетонные же столбы. Каждый столб имел пазы, в которые помещались деревянные трехметровые брусья – по высоте столбов. Готовые (стокилограммовые) щиты поднимались между брусьями в пазах и приколачивались к ним обыкновенными гвоздями. Несколько месяцев – и забор готов. Его покрасили в яркий зеленый цвет. И я бы сказал, что стало красивее, чем было. Только в старом заборе были дыры, дававшие путь к свободе, а в новом ничего подобного с ходу не наблюдалось. Ничего, со временем разобрались! Кто-то из курсантов сообразил, что щиты, приколоченные к брусьям в пазах, при определенных усилиях поднимаются вверх вместе с брусьями. Не все, конечно, а только те, где брусья попрямее, где сопротивление трения поменьше. Эти места, где «трение поменьше», знали все, кто интересовался возможностью отлучиться.

Так вот, как-то сидит наш комендант у себя в кабинете, в окно смотрит.

Свет выключен, вечер, время самоподготовки. Тем временем трое отважных подходят к третьему от угла щиту (там темно было, фонарь перегорел), приподнимают щит, подставляют приготовленный кусок доски сантиметров 80 и, согнувшись в три погибели, выскакивают на волю. Людей-то конкретных издалека не видно! Видно только, как заборный щит приподнимается и через 15 секунд падает на место. Для этого надо было просто выбить ногой подпорку. За забором железнодорожная насыпь. Вдоль нее прямо в город всего несколько сот метров. И по ней никто не ходит, удобно.

Комендант запоминает третий щит, снимает с вешалки плащ, не включая света, выходит и запирает кабинет. Проходит через КПП, прощается с дежурным и, вместо того чтобы идти домой, обходит вдоль забора «систему», заходит за угол, отсчитывает третий щит и ложится на плащик за железнодорожным полотном. Ждать приходится недолго. Забор приподнимается и три темные фигуры нарисовываются меньше, чем в десятке метров от коменданта. Он приподнимается, как для низкого старта, и громко и четко командует:

– Стой! Раз, два!

Замешательство? Это не то слово, каким можно охарактеризовать состояние трех разгильдяев второго курса штурманского факультета КВВМУ. Скорее – паника и катастрофа. Бежать бесполезно, догонит в несколько скачков. Бежать в разные стороны? Все равно хоть одного поймает, остальных вычислит. Понятное дело, что все из одной роты. Комендант чувствует моральное и физическое превосходство. Уже не так громко, вполголоса, командует:

– Ко мне. Ложись.

– Можно курить, – добавляет, – в кулачок.

За пять минут комендант подробно познакомился с первой тройкой залетчиков. Очередных самовольщиков ждать долго не пришлось – все вскоре повторилось с точностью, как под копирку, и через несколько минут к нему уже понуро шла вторая тройка. Только другого факультета. Дальше все было уныло и буднично:

– В колонну по одному – стройся! Шагом марш!

Через КПП виновные прошли мимо удивленного дежурного: мол, вроде товарищ комендант уходил домой – а это что за «культпоход». Пришли к рубке дежурного по училищу. Капитан выстроил всю великолепную шестерку перед рубкой, доложил обо всем, что нужно – и только тогда, сдав с рук на руки всю бригаду, с чувством выполненного перед Родиной долга убыл в расположение семьи.

Самоволка

КВВМУ, первый курс. Отучились первые полгода. Я спал на занятиях и на самоподготовке и в итоге завалил экзамен по спецэлектротехнике и электрооборудованию корабля. Все «академики» (двоечники), «олимпийцы» (не умеющие подтягиваться на перекладине, отжиматься от пола и выполнять нормативы по бегу), «политики» (кто попался в самоволке, опаздывал из увольнения, был пойман с запахом) в отпуск не отправлялись, а оставались в училище и готовились к пересдаче. То есть мели дворы, выполняли функции караульных и красили белой краской бордюры. Нас из 35-й роты осталось сидеть в отпуске 12 человек. Вечером, наподметавшись, накрасившись, после отбоя лежим, делаем вид, что спим. Прибыл дежурный по факультету, пересчитал по головам, убедился, что все в койках, ушел. Вдруг голос однокурсника Вовки Чуркина:

– Ребят, может, отметим начало отсидки? Знаю, недалеко, через три дома, можно в ресторане купить вина. Там до часу продают. По рублю скидываемся, и все будет хорошо. А ты, Ваня (у меня была кличка Иван), как местный, смотайся до дому, изобрази что-нибудь на закусь.

Скинулись. Вовка переоделся в спортивный костюм и через хоздвор отправился в кабак за вином. У меня спортивного костюма не было, так что я как был в рабочем платье (робе), через плац побежал к дыре в заборе. Об этой лазейке знали все. Но начальство почему-то не спешило ее заделать. Через 15 минут я объяснял маме, что 12 узников училищных застенков просто умрут от голода, если мама не приготовит яичницу из двенадцати яиц (лучше глазунью), не сообразит двенадцать бутербродов с вареной колбасой и не положит мне с собой литровую банку домашней квашеной капусты. Пока мама пошла на кухню, я решил быстренько помыться. Залез в ванну, включил воду, намылился.

Слышу, зазвонил телефон. Мама взяла трубку и говорит:

– Сереж, тебя к телефону.

Беру трубку (телефон в коридоре напротив двери в ванную):

– Алло!

Голос в трубке:

– Серег, ты?

– Я.

– Давай быстрей в «систему».

– А что случилось?

– Тебя за задницу взяли.

– Кто?

– Дежурный по училищу.

– А кто говорит?

– Дежурный по училищу капитан 1-го ранга Бирбровер.

– Точно?

– Не сомневайся, я тебя в рубке дежурного жду.

Кладу трубку, практически не ополаскиваясь, хватаю полотенце и насухо растираю грязь по телу. Беру приготовленную мамой сумку-авоську и вылетаю на улицу. На обратном пути выполняю норматив первого разряда по бегу, хотя раньше и до третьего никак недотягивал. Через пять-шесть минут влезаю в ту же дырку в заборе в училище. По пути к рубке дежурного прячу приготовленную снедь в укромном месте. Осторожно приоткрываю дверь главного входа и вижу курсанта с автоматом, не из нашей роты на первом посту возле знамени училища. Он мне глазами показывает: заходи, мол, не стесняйся, допрыгался. Подхожу к рубке дежурного по училищу, а ноги не идут. Тихонько стучу в дверь.

– Черных? Заходи.

Пытаюсь доложить, что курсант, мол, такой-то по вашему приказанию прибыл. В ответ слышу:

– Ну что же ты, Серега! Сидишь за двойку, а попался в самоходе! Тебя же отчислят как пить дать.

У меня на глаза навернулись слезы. Дежурный по училищу капитан 1-го ранга Бирбровер вдруг внес деловое предложение:

– Вот что, курсант Черных. Завтра в 17. 00 я сменяюсь с дежурства и жду вас в 17. 15 возле входа на мою кафедру! А сейчас вам 5 минут на отбой. Бегом (я согнул руки в локтях) марш!

Меня как ветром сдуло. Я стал привыкать бегать по первому разряду, даже понравилось. Авоську, правда, прихватил. Жалко же, мама старалась. Володьку, кстати, за задницу не взяли. Он быстро вернулся, потому, что ему ничего не продали. И во время проверки был уже в койке.

На следующий день в назначенное место я прибыл заранее и ждал приговора с опаской. Сменившийся с дежурства, уставший капитан 1-го ранга долго не рассусоливал. Быстро распахнул дверь аудитории, в которой помещалось сразу два класса, человек 70, и объяснил, что его не удовлетворяет состояние палубы и прозрачность окон. Подсказал, что битое стекло (драить паркет) можно добыть на хоздворе, морилка и мастика имеются в достаточном количестве (показал на стоящие в углу бутыли и банки), а шинельное сукно и ветошь для мытья окон, мол, добудете сами. И добавил, что торопиться не обязательно, делать надо все тщательно, но к выходным чтобы все было готово.

Мы всей толпой трое суток не покидали аудитории, скребли стеклом паркетную палубу, красили ее морилкой и отплясывали твист на мастике. И ведь никто не ругался, что ночью мы не в койках!

В пятницу работа была сдана. Капитан 1-го ранга Бирбровер отвел меня в сторону, приобнял по-отечески и сказал:

– У меня такое впечатление, что вы и не были в самовольной отлучке в ночь с понедельника на вторник. Идите, курсант Черных…

Возьми, только маленького

Был у нас в роте Андрей Корабельников по кличке Сэм. Рост 195, вес под центнер, занимался боксом. Любил прихвастнуть. То расскажет, как на буровой в Сибири замерзал, то как то ли сидел где-то, то ли собирался сесть, то как здорово пел где-то в хоре (хотя ему явно кто-то на ухо наступил). Как-то вечером во время самоподготовки я взял чистый боевой листок и накропал стишки с намеком на нашего героя. Фрагментарно примерно так: «Он певец, он кларнетист, мастер спорта, культурист. / Он и мастер буровой. В общем, самый деловой. / Конферанс он в местном клубе, в экспедиции бывал. / Он силен по фене ботать… (и так далее)». И приписка: «Вот такой он наш герой! Угадайте, кто такой?» Повесил листок на информационную доску и скромно сел за стол. Ничто не предвещало, но надо было ожидать. Сэм встал и в силу несвойственной ему доселе любознательности пошел посмотреть, что на доске нового.

Потом он побелел, порозовел, а затем и вовсе побагровел, медленно повернулся и двинулся на меня, как боевой слон. Мне ничего не оставалось делать, как сорваться с места и, выскользнув из аудитории, убегать. Благо, ребята из нашего взвода не оставили меня в беде. Когда расстояние между нами было критическим, метра три, раздался рев у меня за спиной. Я невольно обернулся и увидел моих братьев-однокашников, которые просто висели по три человека у Сэма на каждой руке! Сэм немного побесился и обмяк. Но предупредил, что покажет мне кое-что из репертуара Никиты Сергеевича Хрущева! Со временем, конечно…

Потом была шлюпочная практика. Управление посыльными катерами (ПОКами), гребля на ялах, хождение под парусами и прочие развлечения на воде. Одним из развлечений было после обеда вместо сна половить в заливе рыбу. Ловили на кусочек хлеба, на перловку, которой нас кормили часто, на плавленый сырок в лучшем случае. А Сэм был не такой. Пойдет, найдет место, где есть почва (кругом же песок), накопает червей, и у него клюет, а больше ни у кого не клюет! Подхожу я к нему и так жалобно прошу:

– Сэм, дай мне одного червяка.

А он отвечает:

– Возьми, только маленького!

Кто услышал, – поржали, конечно. Ладно, думаю.

Вечер. Отбой. Командиры ПОКов после отбоя, как правило, собирались на одном из катеров «на блюдечко компота». Вот и наш кэп ушел. А на ПОКе команды по кораблю давать можно из трех мест: с ходового мостика (ГКП – главного командного пункта), из учебного класса и с запасного командного пункта (ЗКП). И вот, только мы все улеглись, откуда-то по всем помещениям корабля раздается:

– Сэм, дай мне одного червячка.

И в ответ, но другим голосом:

– Возьми, только маленького!

Сэм, зверея, вскакивает, а куда бежать, не знает. Смотрит, в кубрике вроде все на месте. И вдруг опять:

– Сэм, а мне можно одного червячка?

И в ответ басовито:

– Я же сказал, можно, только маленького!

Сэм сорвался сначала на ГКП, потом на ЗКП, потом в учебный класс. Пока он бегал, примерно то же прозвучало еще несколько раз, причем на разные голоса. «Погоня» продолжалась около десяти минут, но никто пойман так и не был. Запыхавшийся Сэм угомонился и, пробурчав обещание устроить всем, улегся в койку и уткнулся носом в переборку. Ночь прошла спокойно, пациент не буянил…

Зато теперь, когда друзья просят меня угостить их сигареткой, я, вспоминая Сэма, отвечаю:

– Возьми, только маленькую!

И протягиваю пачку.