Текст книги "Аз, воздам!"

Сергей Дубянский
Аз, воздам!.

1. Вера

Под ногами шуршали листья, которые Шкет загребал своими шикарными ботинками. Он бы с удовольствием двигался лёгкими и быстрыми шагами, но как это сделать, если ботинки на три размера больше твоей ноги?.. Зато какие это были ботинки!.. С совершенно целой подошвой и выдавленным на мягкой коже словом «Salamander». Из прошлой жизни Шкет ещё помнил этот символ благополучия, и совсем неважно, что они давно утратили фирменный вид, – всё равно Шкет очень гордился ими и считал день, когда нашёл их возле мусорного контейнера, одним из самых удачных в жизни.

Под ногами шуршали листья. Этот звук сопровождал Шкета ежедневно, утром и вечером, потому что на его улице не было дворников, а листьев с каждым днём становилось всё больше. «Его улица» – не просто образ; это была действительно его улица, потому что больше на ней не жил никто.

По генеральному плану застройки, который Шкет специально изучал в витрине самого главного проектного института, в недалёком будущем здесь должен подняться белокаменный массив с магазинами, школой и подземной стоянкой. Шкет уже заранее ненавидел всё это, но, слава богу, в нашей стране между планами и их реализацией можно успеть прожить целую жизнь.

Старых жильцов, тем не менее, выселили ещё весной, и они покорно ушли, продав «на слом» большую часть домов. Осталось всего три, и самый целый из них принадлежал теперь Шкету. Никаких документов на дом у него не было, но их ведь никто и не спрашивал. И не такая уж проблема, что на улице отсутствовали свет и газ – зато чудом или по безалаберности чиновников, забыли отключить воду, и Шкет, как цивилизованный человек, каждое утро умывался, а вечером совал под тонкую холодную струйку уставшие ноги и при этом довольно повизгивал. И за такое счастье никто не присылал ему никаких счетов!..

Под ногами шуршали листья. С одной стороны, мёртвый звук угнетал, но, с другой – привносил покой и умиротворение (наверное, всё, связанное со смертью, приносит покой).

В руке Шкет нёс пакет с изображением длинноногой белозубой девицы. Взгляд у неё был восторженно глупый, и это раздражало Шкета, однако сам пакет оказался на редкость прочным, служа верой и правдой уже целые две недели… Впрочем от какой такой тяжести ему рваться, если в нём лежали половинка чёрствого хлеба, два сморщенных солёных огурца и кусок осклизлой колбасы? …Всё равно надо иметь прочный пакет – вдруг завтра мне повезёт!.. – подумал Шкет.

Сознание, отвыкшее генерировать мысли, а лишь фиксировавшее действительность, вдруг решило вспомнить о своём предназначении, выхватив очень важное слово – «повезёт». Оно с трудом сдвинуло ржавые шестерёнки, и механизм воображения нехотя включился в работу, пытаясь представить, как может выглядеть это самое, «повезёт». Уж, конечно, речь шла не о еде и даже не о второй паре ботинок. Нет, это будет пачка зелёных денег, случайно выброшенная вместе с хламом!.. А, может, и не выброшенная – может, просто она выпадет у кого-то из кармана. Только, вот, у кого? Знать бы заранее!..

Шкет оглянулся. Уже около часа за ним шёл странный человек, не проронивший за всё время ни единого слова. Сначала Шкет даже решил, что он просто идёт, потому что между ними не могло быть ничего общего. Парень выглядел гораздо моложе и одет был так, как одеваются люди, имеющие настоящий дом и спешащие туда после работы; роднили только глаза – такие же потухшие, на которые Шкет по привычке обратил внимание.

Он всегда старался заглянуть людям в глаза, ведь только в них можно прочесть, ждёт тебя что-то хорошее или нет. За это его несколько раз били, но это ничего – ведь не убили же.

…Не убили же, – сознание выхватило новое словосочетание и остановилось в своём движении, – зачем он идёт за мной? Может, хочет убить, чтоб завладеть ботинками, старым верблюжьим одеялом, керогазом, керосиновой лампой, чугунной сковородой, закопчённой кастрюлей и мешочком лука?.. Оказывается, сколько у меня полезных вещей, за которые, и правда, можно убить. А что?.. Разве это так уж страшно?.. Совсем не страшно, и давно можно было б проделать самому!.. – Шкет живо представил, как пухнет и разлагается его никому не нужное тело, и передумал, – просто каждому дана своя жизнь, – решил он, – тот же, Бим – он даже виляет хвостом, а, значит, радуется жизни. То есть, жизни можно радоваться, если стереть границу между человеком и собакой!.. А существует ли та граница?.. Все ж мы божьи твари…

Шкет прошёл ещё метров сто и остановился. Теперь предстояло отодвинуть доску в заборе, проскользнуть под ней, и он окажется дома.

– Слушай, – Шкет постарался принять воинственную позу, – ты зачем за мной идёшь?

– А куда мне идти? – говорил парень медленно, словно, по ходу, подбирая нужные слова.

– Я почём знаю? – пожал плечами Шкет, – домой иди!

– Я не знаю, где мой дом…

– Что ты мне дуру гонишь? Ты чего, обкололся?

– Не знаю, – парень сдавил пальцами виски, – я просто ничего не помню.

– Совсем ничего? – заинтересовался Шкет, – например, как тебя зовут, помнишь?

– Кажется, Андрей… или что-то у меня связано с этим именем…

Шкет слышал о людях, потерявших память. Да что там, слышал – он знал их! Один такой дед обретался возле рынка, а другой, худой и обросший, целыми днями бродил по городу в надежде, что кто-нибудь его узнает. Сталкиваясь с ним, Шкет каждый раз думал, что надеется он зря – в таком виде его никто не признает, а и признает, так пройдёт мимо.

…И, вот, теперь третий – то ли Андрей, то ли не Андрей… Пусть будет Андрей, – решил Шкет, – надо же как-то называть его… хотя зачем мне его называть?..

– Ну, чего стоишь… Андрей? – спросил Шкет, – я похож на владельца гостевого домика?

– Нет, не похож… – парень молча побрёл вперёд – туда, где раскинулся глубокий, заросший кустарником овраг. Все в округе знали, что им давно завладели стаи одичавших собак, совсем не похожих на добродушного Бима. Наверное, если б не подобное соседство, все городские бомжи давно б перебралась на «шкетову» улицу, но страх оказался сильнее мечты о собственном доме. Глупые люди не понимали, что собаки не станут рыскать по заброшенным садам, где нет ничего, кроме гниющих на земле яблок; они-то твари умные – они идут к еде и теплу, то есть к пятиэтажкам, стоявшим по другую сторону оврага с незапамятных хрущёвских времён.

– Эй! Постой! – крикнул Шкет, и парень остановился, – не ходи туда!

– А куда?

– Чёрт… – Шкет отодвинул доску в заборе, – пролезай. Только учти – это мой дом. Только мой! И завтра ты уйдёшь. Запомнил?

– Запомнил, – парень впервые улыбнулся, – если я могу что-то помнить.

– Ты уж постарайся, – пробормотал Шкет, поднимаясь на крыльцо. Снял с двери замок (ключа к нему не было изначально, и выполнял он чисто психологическую функцию, но Шкету почему-то так казалось спокойнее); уверенно прошёл в комнату и, чиркнув спичкой, зажёг керосиновую лампу. Возникшее в желтоватом свете замкнутое пространство создало иллюзию, если не уюта, то защищённости, – как тебе? – в голосе Шкета звучала законная гордость.

– А как мне? – переспросил парень, и Шкет решил, что разговаривать с ним всё равно, что со шкафом, оставшимся от прежних хозяев. Значит, ничего в его жизни и не изменилось – только еды ему сегодня достанется в половину меньше.

Да, шкаф в этом плане был более удобным собеседником…

– Есть хочешь? – спросил Шкет, настраивая керогаз.

– Да.

– Ну, ещё бы! Пожрать – это мы все здоровы, – Шкет усмехнулся. Повернул кран, и тоненькая струйка ударила в дно сковороды, – можешь умыться, если хочешь.

Вместо ладоней, парень подставил рот, а потом и вовсе жадно прильнул губами к холодному металлу.

– Сушняк, да? – с пониманием заметил Шкет, – может, ты перебрал, оттого и не помнишь?

– Если б я не помнил только то, что было вчера!.. А я ж ничего не помню.

– Тогда, похоже, опоили тебя чем-то.

Колбаса уже дёргалась в кипевшей на сковородке воде, и Шкет принялся чистить лук. При этом он неожиданно пришёл к выводу, что человек, какой ни есть, всё равно лучше шкафа.

– Знаешь, – он тупо смотрел на луковицу, – может, в этом и есть какая-то прелесть.

– В чём? – не понял парень.

– В том, чтоб ничего не помнить. Взять меня – я всё помню, но, думаешь, мне от этого лучше?.. А вот так, как ты – взять и начать с чистого листа… А то, лежишь ночью и вспоминаешь, что, и квартира у тебя была, и жена…

– И что с ними стало?

– Тебе это интересно?

– Нет, – парень покачал головой, – я думал, тебе интересно.

– И мне не интересно, но никуда ж не денешься, – смешав лук с колбасой, Шкет взял с полки «бычок», – куришь?

– Не знаю.

– Тогда и нечего начинать. Добро ещё на тебя переводить, – Шкет с удовольствием затянулся, – куртка у тебя хорошая. Только околеешь ты в ней зимой.

Докурив, он водрузил сковороду на стол и протянул гостю ложку.

– Давай. Только не забудь, хлеб надо ещё на утро оставить.

Весь ужин занял какие-то десять минут, и мысли Шкета вернулись в исходную точку.

– Знаешь, – он откинулся на спинку стула, – я к тому, что околеешь ты. Завтра сходим к отцу Геннадию.

– Кто это? – спросил парень.

– Поп. Он, таким как мы, старьё всякое раздаёт бесплатно. Люди ему несут, понимаешь, да?.. Я б тоже носил, чем выбрасывать… Там, кстати, хорошие вещи попадаются. Только не люблю я к нему ходить.

– Почему?

– Мы на жизнь по-разному смотрим, – усмехнулся Шкет.

– Почему?

– Почему-почему!.. Потому что он бога своего суёт везде! А я ему как-то и говорю – что ж, мол, плохого я тому богу сделал, чтоб он мне такую жизнь определил? А он же грамотный – объясняет складно, и выходит всё вроде так и должно быть… только я-то знаю, что не должно!.. Но я ж его не переспорю. После два дня думал – всё вспомнил, по полочкам разложил и понял – нет, не прав он!.. Ну, да ладно – это наши вопросы. Я тебе покажу его, а дальше сам договаривайся – Шкет наполнил кастрюлю водой и вновь зажёг керогаз, – чаю надо попить – засыпать теплее будет. А уж когда заснёшь, оно вроде и ничего, – достал целый мешок сморщенных чайных пакетиков, – хорошо придумали с этими штуками, да?

Парень не ответил, и Шкет, повернув голову, увидел, что он задумчиво смотрит в угол.

– Чего ты там нашёл?

– Ты вот говорил… – взгляд парня просветлел, – я Бога вспомнил …

– Чего вспомнил? Ну, ты даёшь! – Шкет расхохотался, – до этого и отец Геннадий не додумался!

– Нет, я не то, – парень смутился, – я вспомнил, как меня крестили. На меня брызгали водой… священник такой огромный, с бородой… рядом стояли отец и мать…

– Ты вспомнил отца и мать?! – обрадовался Шкет.

– Нет, я вспомнил, что они стояли рядом, а, как выглядели, не помню…

– Сколько тебе было? – Шкет разлил по кружкам кипяток.

– Не помню… мало, наверное…

– Не можешь ты этого помнить, – уверенно заключил Шкет, – сам посуди – если ты не помнишь, где жил неделю назад, то через столько лет вспомнить, как на тебя брызгали водой?.. Так не бывает, понял?

– Может, ты и прав, – парень сразу сник, и Шкету захотелось подбодрить его.

– Но это не важно – ты, главное, пробуй вспоминать, – он отхлебнул огненную, бледную жидкость, – хорош чаёк!..

Больше они не разговаривали. По выражению лица Шкет понял, что парень усиленно напрягает память, пытаясь извлечь из неё хоть что-то полезное, и не хотел мешать ему. Потом они легли спать – не раздеваясь, забившись под единственное одеяло; легли рано, экономя драгоценный керосин.

Утром Шкет проснулся первым. Похоже, он и заснул первым, потому что в полудрёме слышал, как сосед вздыхает, ворочаясь с боку на бок. …И чего человеку надо?.. Сыт, крыша над головой есть… Это стало его последней мыслью перед тем, как серое осеннее утро осторожно заглянуло в окно.

Шкет вылез из-под одеяла и, несмотря на холод, умылся (этот ритуал он никогда не нарушал, так как призван был доказать его принадлежность к «роду человеческому»); потом подошёл к окну – на траве и по верхнему краю забора белел иней. Это расстроило Шкета – он-то в тайне надеялся на глобальное потепление, о котором вычитал в обрывке газеты, но, оказывается, всё враньё, и пора присматривать тёплый подвал, пока не все они заняты конкурентами.

…А, может, мне повезёт прям, сегодня?.. Это утро, как и каждое, начиналось с навязчивой мечты о пачке зелёных денег. Надо идти, пока их не нашёл кто-то другой!..

– Эй, – он ткнул спящего в бок, – вставай! Покажу тебе, где найти отца Геннадия, а то, глянь, на улице-то снег… Сейчас похаваем и пойдём, – он по-братски разломил остатки хлеба и заварил «чай», – и учти, дальше наши пути расходятся, понял?

– Понял, – согласился парень, подсаживаясь к столу. По его лицу было не ясно, как он отнёсся к подобной перспективе, но Шкета это и не волновало – главное: никто не сможет отнять у него зелёные деньги. Если, конечно, он найдёт их…

…Что, значит, «если»?.. Обязательно найду – не сегодня, так завтра! У меня ещё есть время до настоящего снега!..

Храм, куда направился Шкет, был одним из многих, выросших в последнее время на месте городских парков и пустырей. Строили их обычно наспех, из белого кирпича; купола не золотили, а красили серой краской, и расписывали иконостас выпускники художественного училища, но люди радовались и этому. Растерявшиеся оттого, что, оказывается, семьдесят лет поклонялись ложным идеалам, они кинулись срочно искать другие ценности, но не найдя новых, вернулись к хорошо забытым старым.

Правильно это или нет, Шкет не задумывался – он знал только, что при старом строе ему жилось лучше. Была ли в том заслуга Коммунистической партии или, наоборот, просчёты нынешнего Президента, а, может, и невнимание Бога, вдруг снова ставшего первоосновой, сменив скорбным ликом добродушного дедушку Ленина?.. Похоже, никому из них просто не было дела до какого-то Шкета. Ну, тогда и ему плевать на них на всех!..

Отец Геннадий был таким же «новоделом», как и его храм. Из литературы Шкет помнил, что поп должен жить при церкви, у него должно быть хозяйство с курами и свиньями, толстая попадья и куча толстых детишек. С отцом Геннадием Шкет не был знаком близко, но сведущие люди рассказывали, что живёт он в просторной трёхкомнатной квартире; жена у него молодая и красивая, а ребёнок всего один, и вовсе не толстый, и ходит в самую обычную школу. Сам отец Геннадий приезжал на работу в синем «Форде», и сейчас, стоя перед закрытым храмом, Шкет выискивал его глазами в потоке проезжавших машин.

– Сейчас приедет, – успокоил он своего спутника, хотя тот и не думал волноваться, – как подойдёшь, сразу начинай про сострадание, про Бога, который заботится о «заблудших овцах» – он это любит…

Шкет не успел закончить своих наставлений, потому что синий «Форд» вкатился на площадку перед храмом и остановился. Из него появился молодой человек в кожаной куртке и джинсах. Единственным, что осталось от классического образа, были бородка и длинные волосы (правда, и они оказались собраны в хвост).

– Отец Геннадий! – крикнул Шкет. Священник прищурился, и узнав его, пошёл навстречу.

– Всё-таки все дороги ведут в храм, да, сын мой? – спросил он с улыбкой.

Шкет не собирался очередной раз вступать в полемику и сразу перешёл к делу.

– Отец Геннадий, – сказал он, – тут парень ко мне прибился. У вас не найдётся чего-нибудь тёплого? А то, смотрите сами…

– У нас для всех всё найдётся. Бог милосерден. Иди-ка сюда, – отец Геннадий поманил парня, – расскажи, что с тобой случилось, сын мой.

– Я не помню, – парень вздохнул, – очнулся в парке. Ни документов, ни денег…

– Но не избитый, – заметил Шкет, – может, опоили чем?

– Господи, – отец Геннадий перекрестился, – куда катится этот мир!..

– А куда? – с любопытством спросил Шкет, но священник не удостоил его ответом.

– Значит, так, – продолжал он, обращаясь к парню, – я сейчас службу отслужу, а потом зайдём на сайт «Жди меня» – может, тебя уже ищут. Если нет, я им передам твою историю. Я уже помог найти двух пацанов, так что не падай духом – глядишь, и вернёшься домой с Божьей помощью, – повернулся к Шкету, который уже порывался незаметно уйти, – тут вчера одна женщина много всякого добра принесла. Хочешь посмотреть?

– Чего ж не глянуть? – Шкет пожал плечами.

– Приоденешься. Будешь ходить, как секретарь обкома!

– Секретарь чего?.. – Шкет вспомнил слово, когда-то сравнимое, разве что, с именем божьим.

– Не пугайся, – отец Геннадий засмеялся, направляясь к дверям храма, – дочка бывшего второго секретаря принесла, что от отца осталось. Он умер неделю назад, так я его отпевал.

– А секретарей разве отвевают? – удивился Шкет.

– Это в миру он секретарь, а перед Богом все равны. Женщина истинно верующая, – отец Геннадий открыл дверь в темноту и остановился, – она тут рядом живёт, поэтому часто ко мне заходит. Вон, в том доме, – он указал на девятиэтажку, двадцать лет назад считавшуюся «элитной», а теперь серую и обшарпанную на фоне белых новостроек, – так что, всё возвращается на круги своя – ложное превращается в прах, а истинное возносится…

– Не думаю, что у секретаря обкома всё так уж обратилось в прах, – заметил Шкет, следуя за священником, – небось, с советских времён столько осталось, что трём поколениям хватит.

– Не знаю, о бренном мы не говорили.

Отец Геннадий свернул в специальную комнату и включил свет. Шкет несколько икон на стене, но внимание его привлекала куча одежды в углу. Это были не вылинявшие ветровки и рваные джинсы, которые, вкупе с яркими майками, несут студенты в период акций по борьбе с бедностью – куча имела спокойные, строгие тона официальных рубашек, костюмов и вышедших из моды галстуков. Шкет даже не мог представить, зачем человеку столько костюмов!..

Отец Геннадий вышел и вернулся уже в рясе, надетой прямо поверх свитера.

– Идём со мной, – позвал он парня, – отстоишь службу – легче станет, а ты… – он обратился к Шкету, – выбирай тут, что хочешь. Но смотри, другим оставь. Господь не приемлет жадных.

– Оставлю, – Шкет склонился над одеждой и слышал только, как закрылась дверь.

…А зачем мне костюмы и рубашки с галстуками? – вдруг подумал он трезво, – по мусорным контейнерам лазить?.. Тем не менее взял лежавший сверху пиджак, на котором осталась дырочка от ордена и белесое пятно на лацкане, где, судя по старым портретам, носили депутатский значок; накинул на себя и важно прошёлся по комнате. Выходило, что с тем секретарём они были очень даже похожи, по крайней мере, по комплекции.

– Итак, товарищи, – произнёс Шкет, восстанавливая в памяти вышедшие из употребления фразы, – сегодня на повестке дня нашего собрания… Эх, жаль, нет зеркала!..

К пиджаку прилагались брюки и жилетка, которая сразила Шкета наповал. В прошлой жизни у него тоже было два костюма, но оба без жилеток, а ведь жилетка – это действительно шик! Вроде и совершенно бесполезная вещь, но сколько в ней солидности и какая она блестящая и приятная на ощупь!.. Он засунул два пальца в крохотный карманчик и, к своему удивлению, нащупал… Сердце замерло, потому что сразу было ясно, что это ключ. Конечно, ключ! Шкет не представлял, что он открывает, но что-то ведь должен! И хранится там наверняка нечто очень ценное – это ж не простой ключ!..

Шкет извлёк свою находку. Точно – резная головка, сложный рельеф бородки. …Это ж ключ от сейфа!.. – подняв радостный взгляд, он столкнулся с трагическим ликом, взиравшим на него со стены.

– Ну, спасибо, брат, – пробормотал Шкет, – извини. Честно говоря, не ожидал. Ты и дальше так – чтоб расчёт на месте. Типа, привёл сюда этого «непомнящего» – забери подарочек. Тогда, знаешь, как я в тебя буду верить?.. Нет, ты даже не знаешь!..

Шкету больше не хотелось рыться в тряпье. Он уселся на стул, пытаясь сосредоточиться. За свою жизнь он находил множество ключей, иногда даже целыми связками, но они были самыми обычными, к тому же (и это главное!), их выбрасывали. Здесь же, и ключ непростой, и принадлежал он непростому человеку, и никто его не выбрасывал! Скорее, его искали, но не нашли. А он нашёл!..

Шкет поднял взгляд на икону.

– Ты ж не пошутил, правда? Ты ж не такая скотина?..

Молчание являлось знаком согласия, и Шкет успокоился. …Что ж там может быть?.. А вдруг ещё те, советские деньги?.. Нет, не мог секретарь обкома быть таким идиотом… Если доллары тогда были не в ходу, значит, золото и драгоценности. Много золота!.. Вот тут и пригодится костюм, а то, кто ж возьмёт у бомжа золото по нормальной цене?..

Шкет принялся запихивать костюм в свой прочный пакет, а сознание при этом продолжало работать. …На зиму сниму хату, а весной разберёмся – может, и квартиру куплю!.. Хотя, это я, пожалуй, размахнулся!.. А почему размахнулся? Что я, не знаю, как жили секретари? Наш предцехкома в семидесятом ездил на «Волге», а секретарь обкома!.. Где ж он прятал свои богатства?.. От радостной эйфории мысли тут же вернулись в практическое русло …Знать бы фамилию, а то в том доме сколько жильцов!.. А если узнаю, то что – лезть в хату?.. Нет, ну по такому случаю, можно, конечно… а если сейф не там, а, к примеру, на даче? У них же всегда были дачи… да и квартира, поди, не одна. Небось, жила б та дочка хреново, так не раздавала б добро направо и налево…

Нет, без дочки тут не обойтись. А если она не захочет отдавать?.. Ведь может, сука!.. Тогда придётся делиться. Я ей скажу: мой ключ, твой сейф, и всё пополам!..

– Это ж будет по справедливости?.. – вновь обратился Шкет к печальному лику, – чего молчишь? Заварил потеху, так доводи дело до конца!.. Ну, молчи-молчи… Сам разберусь!

Оставив пока пакет с костюмом, Шкет выскочил из церкви.

Издали дом, указанный отцом Геннадием, казался почти игрушечным, но когда Шкет зашёл во двор, ему стало тоскливо. Свысока на него взирали десятки одинаково безликих окон, за которыми протекала чужая жизнь. Если б он хоть отдалённо походил на обитавших там людей, то мог бы, по крайней мере, зайти и спросить… ну, что-нибудь спросить, а так ведь его просто спустят с лестницы.

Шкет уселся на пустую скамейку и задумался. Ключ, который он крепко сжимал в руке, постепенно превращался в бесполезную игрушку, способную разве что будоражить воображение и дарить по ночам радужные сны.

…Нет, так не должно быть! Я слишком долго ждал и теперь должен использовать свой шанс! И использую, чего б мне это не стоило! Поднявшись, Шкет медленно побрёл вдоль дома, пытаясь отыскать подсказку, которая непременно существовала – не могло же всё закончиться так по-дурацки, на самой середине? …Наверное, Ему там, наверху, скучно – вот Он и придумывает себе развлечения, а я тут ломай голову! Неужели я не заслужил просто подарка – хоть одного за всю жизнь! Обязательно Ему надо изобрести какую-нибудь хрень!..

Свернув за угол, Шкет увидел до боли знакомые контейнеры и женщину, ковырявшуюся в одном из них суковатой палкой; рядом стоял тощий пакет с «добычей». Шкет остановился, внимательно наблюдая за «копательницей», которая явно не была профессионалом в этом деле. Такой вывод он сделал по тому, как брезгливо тыкала она палкой в зловонную массу, и это сразу возвысило его в собственных глазах.

– Эй! – крикнул Шкет, – есть чего хорошего?

– Для тебя ничего тут нет! – женщина подняла палку, словно готовясь к обороне, – думаешь, я бомжиха какая? Я сорок лет в школе отработала!.. А теперь, вот, пенсия – две тыщи!.. Уважили на старости лет!..

Чувствовалось, что ей хотелось выплеснуть наболевшее хоть кому-нибудь, и Шкет не мешал ей метать в пространство стрелы гнева. Дождавшись, пока все, от Президента до девочки в собесе, наконец, получили по заслугам, Шкет решил, что и так потерял слишком много драгоценного времени.

– Если ты местная, то должна всех знать, – сказал он.

– Всех – не всех, но старых жильцов знаю, – ответила женщина, успокоившись за неприкосновенность «охотничьих угодий», – правда, сейчас, кто помер, кто продал квартиры…

– А вот был второй секретарь, – Шкет многозначительно замолчал, и приём сработал.

– Ипатьев что ли? – подсказала учительница, – был. Только тоже помер недавно.

В душе Шкета всё ликовало, но он отобразил на лице необходимую долю удивления.

– Как помер?

– Ну, как?.. – учительница недоумённо пожала плечами, – а ты не знаешь, как помирают? Лёг спать и не проснулся… А ты-то кем ему будешь? Степан Васильевич был приличный человек…

…Ещё бы, – злорадно подумал Шкет, сжимая в кармане ключ, – с его бабками я тоже стану приличным!

– У него ж вроде дочка осталась? Повидать бы её. Дело у меня к ней, – и добавил, увидев, как подозрительно прищурилась учительница, – ты не бойся – дело-то хорошее.

– А мне чего бояться? – криво усмехнулась учительница, – я, мил человек, своё отбоялась. А квартира у неё сорок восьмая. Вера сейчас дома должна быть. Только смотри, ежели чего, я тебя запомнила. В милицию сию минуту сообщу!..

Но Шкет уже не слушал её. Он чувствовал, что Бог действительно снизошёл к нему, и надо только ловить момент. Заскочил в тёплый подъезд и невольно подумал, что неплохо бы проверить подвал, ведь именно в таком доме лучше всего обосноваться на зиму, но тут же прогнал дурацкую мысль. Какой подвал?!.. Пора привыкать к новой жизни – он же от неё всего в двух шагах!..

На третьем этаже остановился перед дверью с номером сорок восемь. Разжал ладонь, ещё раз взглянув на заветный ключ, и надавил на звонок. Если б хозяйка спросила «кто», он бы, наверное, не нашёлся, что ответить, но она открыла молча – высокая, статная, которую, несмотря на возраст, можно было назвать красивой.

…А, может, ничего и не стоит делить? Просто мы будем жить вместе… Много ли ей надо, а я мужик ещё ничего…

– Вам кого? – спросила хозяйка так, что Шкет сразу понял – ничего у них не получится, – знаете, – хозяйка оглядела непрошенного гостя с ног до головы, – я б дала вам что-нибудь из одежды, но всё уже отнесла отцу Геннадию. Тут церковь недалеко есть. Ступайте к нему… или, может, вы есть хотите? Тогда подождите минутку.

Она исчезла на кухне, а Шкет, не долго думая, шагнул в квартиру и закрыл за собой дверь; заглянул в комнату, но признаков особой роскоши не обнаружил – ковёр на стене, добротная мебель, сделанная при социализме… Больше он ничего разглядеть не успел, потому что вернулась хозяйка, держа в руках пакет с бутербродами. Увидев, что бомж бессовестно вторгся в её владения, она удивлённо остановилась.

– Я пришёл не за едой, – пояснил Шкет, – у меня к вам деловое предложение.

– Уходите, – произнесла хозяйка не слишком уверенно.

– Нет. Говорю ж, я с предложением.

– С каким предложением? – неизвестно, что подумала хозяйка, но в её голосе наконец появился испуг, – я вас не знаю… Уходите, немедленно! Пожалуйста.

Шкет не собирался её пугать, поэтому протянул ладонь, на которой лежал ключ.

– Вам знакомо это?

Хозяйка хотела взять ключ, но Шкет поспешно сжал кулак.

– Вы знаете, что это, и вам он нужен! Но вы не смогли найти его, а я нашёл. Давайте, поделим всё пополам и мирно разбежимся. Вам ведь деньги тоже нужны, – по замыслу Шкета подобная тирада объясняла всё, но он, похоже, ошибся.

– Я не понимаю вас, – голос хозяйки стал спокойнее, – что мы должны поделить?

– Будто не знаете! Заначку папочки вашего!

– Вы сумасшедший, – заключила хозяйка.

– Нет! – Шкет яростно мотнул головой, – я не сумасшедший! И мы оба это знаем!

– Уходите!

– Я не уйду, пока мы не откроем сейф и не разделим…

– Нет, вы уйдёте! Или я вызову милицию!

Шкет понял, что, если сейчас же не докажет серьёзность своих намерений, то потеряет всё. В комнате стоял телефонный аппарат, от которого хозяйку отделяло всего несколько шагов; собственно, столько же отделяло и его от светлого будущего.

– Что ты жмёшься?! Я ж предлагаю пополам, по справедливости! – крикнул Шкет, но, видимо, это были не те слова и не тот тон. А, может, вид маленького худого Шкета не ассоциировался с чем-либо серьёзным, потому что хозяйка бесстрашно повернулась к нему спиной и направилась в комнату.

– Я вызываю милицию.

Шкет не хотел причинять ей зла, но хозяйку требовалось остановить во что бы то ни стало. Он всего лишь дёрнул её за руку, но женщина почему-то упала. В первый момент Шкета охватила паника, но когда он понял, что хозяйка дышит и, следовательно, ничего страшного не произошло, огляделся. …Господи, сколько ж тут всего!.. А ведь наверняка есть ещё и другая комната, и кухня, и ванная! Он взглянул на хозяйку, которая попыталась встать, и решил, что ничего не успеет, если не нейтрализует её. Вытащил брючный ремень и без труда стянул хозяйке руки. Скотча, чтоб заклеить рот, в поле зрения не оказалось, и он не стал тратить время на его поиски, а сразу устремился к книжным полкам. Это ведь логично, когда тайник устроен за рядами толстых томов, которые, скорее всего, никто никогда не читал.

Книги с шумом полетели на пол, однако тайника за ними не оказалось. Раздосадованный неудачей, Шкет заглянул под висевший напротив ковёр, но тот оказался слишком большим, чтоб увидеть всю стену. Дёрнул его раз, второй, и гвозди не выдержали – ковёр рухнул, обнажив яркие, не выгоревшие обои… и больше ничего.

Шкет оглянулся в поисках следующего объекта и вдруг столкнулся взглядом с хозяйкой. Она, связанная, сидела на полу и наблюдала за происходящим.

– Объясните, что вы делаете? – спокойно попросила она, и это спокойствие разозлило Шкета. …Конечно, она издевается!.. Думает, всё запрятано так, что я не найду!..

– Отдай мне их, слышишь!.. – он вытер внезапно проступивший пот.

– Что отдать?

– Золото! Деньги, чёрт возьми!..

– Откуда у меня золото?.. Впрочем… деньги есть, – хозяйка неожиданно засмеялась, – возьмите под телевизором.

Шкет сунул руку под старенький «Рекорд» и извлёк несколько купюр по пятьсот рублей. По его меркам, это были неплохие деньги, но пришёл-то он не за ними!.. В сердцах Шкет скомкал их и швырнул на пол.

– Мне нужны деньги из сейфа, а не эти гроши!.. – заорал он и уже собирался хорошенько встряхнуть хозяйку, но раздался звонок в дверь. Шкет замер.

– Вера Степановна, – донёсся из-за двери мужской голос, – у вас всё в порядке?

Хозяйка многозначительно взглянула на перепуганного вора.

– Вера Степановна! Вы меня слышите? Откройте!

– Володя, у меня всё нормально! Это ковёр упал, ни с того, ни с сего! – крикнула она.

– Может, вам помочь?

– Не сейчас! Зайди вечером – повесим его на место!

Шкет понял, что спасён. …Но почему она так поступила? Значит, она тоже не хочет вмешивать посторонних! Значит, не всё потеряно, и я на верном пути!.. Но надо сменить тактику…

Шкет присел на корточки рядом с хозяйкой, собираясь честно поведать о том, как работал на заводе и дважды награждался знаком «Победитель соцсоревнования»; как сдуру ушёл от жены, а потом она сунула ему под нос судебное решение и сменила замки на двери; о том, каково жить в подъезде, и в теплотрассе, и в сыром подвале…