Текст книги "Ранний вечер воскресенья"

Какие только сочетания цензурных и нецензурных ругательств не проносились в голове Павла в течение следующих нескольких десятков минут, а может даже и часа! Он был бессилен что-либо сделать, тогда как Денис что-то затевал. Зачем он пошел следить за ней? Почему сказал, что напишет или позвонит? Это все очень дурно пахло. Очень дурно! Или как иначе? Павел ничего не понимал, а тем более – не знал, что теперь предпринять. Он, кажется, оказался уже втянут в какую-то историю, но с другой стороны – откуда такие странные предчувствия? Ведь Денис явно не знал эту девушку. Павел ее тоже не знал. Больше того, он по-прежнему не понимал, чем она его самого заинтересовала, а теперь еще вот обнаружилось, что его сосед по жилищу проявил к ней интерес буквально сразу же, и интерес очень странного рода. Загадочный, заговорщический интерес, в котором Павел должен был зачем-то непременно участвовать. Но самым страшным было то, что его в это же время разбирало, отказывая ему в признании себя, темное, нехорошее любопытство, мол, что же из этого выйдет? Об этом думать было уж точно невозможно, и он некоторое время просто бессвязно, бестолково и беззвучно матерился, а новости от Дениса не заставили себя долго ждать. Тот писал: «Будь к семи часам на «Маяковской». Выход на Марата. Не опаздывай».

IV

Без десяти минут семь наши герои встретились в вестибюле станции «Маяковская». Павел вел себя как классический древний римлянин: покорился року и собирался стоически принять удары судьбы, если таковые последуют, хотя сам он, конечно, в силу субъективно-объективных причин не сравнивал себя с Гракхами, Цицероном, Катуллом или Августом. Павел и Денис стояли в стороне от потока людей, сходящих с эскалатора, и преимущественно молчали. Единственное, что еще до того Павел спросил у своего «помощника» в текстовом сообщении, зачем ему ехать на «Маяковскую», и что тот собирается делать. Ответ был получен расплывчатый: «Покажу тебе кое-что смешное».

Госпожа в изумрудном пальто появилась около пяти минут восьмого и целеустремленно проследовала в направлении выхода на улицу Марата. Наши мужчины отправились, держа дистанцию, за ней (тут только Павел обратил внимание, что его спутник был в другой куртке и других джинсах, нежели днем, хотя до того он даже и не подозревал, что у его соседа есть еще хоть какая-то одежда, кроме той, в коей этот последний обыкновенно ходил). Они вышли на Марата и перешли ее на светофоре, затем направились по Невскому и, пройдя два дома, свернули на Пушкинскую. Там людей было гораздо меньше, чем на проспекте, и они тут же перешли на другую сторону Пушкинской, где девушка зашла в табачный магазин. Наши наблюдатели остановились в стороне. Денис тяжело опустил руку на плечо Павлу:

– Не делай выходок, понял?

Тот машинально кивнул – ставки уже были сделаны, да вот только он не знал, что и на что поставил.

– Мы просто пройдем за ней, кое-что проверим. Не делай резких движений. – сказал Денис и, помедлив, добавил: – Иначе мне придется. Пошли!

Они продолжили свой путь вслед за неизвестной героиней. Погода к этому времени наладилась: совсем не было осадков, да и ветер лишь слабо напоминал о себе. Однако было, конечно, уже темно. Сердце Павла билось часто. Он совершенно ничего не соображал, понятия не имел, что происходит, и зачем они здесь, ему лишь казалось, что его партнер знает точку назначения – так будто бы получалось из анализа сказанного им. Но герою нашему было не до анализа. Он видел перед собой только ее силуэт.

Знаете, господа, зрелище это сильно било по бывшему студенту. Он вряд ли отдавал себе тогда в этом отчет, но выходило так, будто каждый удар каблука ее сапог по тротуару, удар совершенно неслышный в действительности, звонким цоканьем отдавался в голове его, разлетаясь сразу же молниями и по всему телу. Он видел только фигуру в полутьме под фонарным светом. Фигуру, лишь движущуюся фигуру… Но как она двигалась! Любые оформленные мысли выветрились из его головы окончательно и как-то сразу. Даже о существовании подле себя главного виновника всего происходящего (хотя Павел не отдавал себе отчет в том, что и где происходит) он вспомнил только на пешеходном переходе через кузнечный переулок, когда Денис попал в его поле зрения. Проще говоря, наш трудящийся потерялся совершенно и вполне. Что же с ним такое приключилось? И почему так внезапно, в такой важный момент?

Пошли по Коломенской, снова перешли улицу. Павел взглянул на секунду на своего спутника, и ему показалось, что тот выглядел уже будто чем-то удовлетворенным. На Коломенской было совсем уж пустынно, и какие-то одиночные прохожие виделись лишь совсем далеко. Девушка в пальто, которая за всю дорогу ни разу не обернулась и не делала никаких неожиданных движений, свернула вдруг в какой-то двор. Тревога Павла превратилась в кошмарное предчувствие неизвестной еще катастрофы в тот самый момент, когда они, сбавив шаг по инициативе Дениса так, будто он точно знал, что это можно допустить без ущерба для дела (какого же дела все-таки?), увидели ее входящей в дверь лестницы под аркой. Наши герои остановились неподалеку.

– Мы пришли, – заявил Денис, недобро улыбаясь.

Павел, собрав в себе остатки силы духа, спросил подрагивающим голосом:

– Куда… пришли?

– Через несколько минут она выйдет, а потом мы сразу зайдем обратно. Встанешь у двери. Внутри. Потом поменяемся. Не делай глупостей, понял? Не вздумай даже дергаться. Но ты не из дураков, иначе – зачем ты мне тут? Я же понял, что тебе нужно, – сказал Денис, глядя Павлу прямо в глаза.

«Приехали!» – подумал Павел, но отступать было некуда, да и поздно.

Девушка в изумрудном пальто действительно вышла из той самой двери минуты через две-три, но сразу же была встречена «помощником» нашего бывшего студента: Денис шагнул ей навстречу и, левой рукой прижимая ее к себе, а правой – зажимая ей рот, втолкнул обратно на лестницу, а Павел, действуя уже абсолютно машинально, вошел за ним.

Дверь закрылась. Они оказались на тесной лестнице, где, вероятно, располагалось мало квартир. Вид у всего помещения был жалкий: ремонт давно не делался, лампочка светила тускло, а стены и потолок представляли собой убогие остатки былого благополучия. Это все Павел, однако, припомнил уже потом, а тогда впечатление сложилось если только молчаливое.

– Ну что, что у тебя в сумке, а? – говорил Денис в лицо женщине хрипло-свистящим полушепотом; ответа он, однако, явно не ждал. – Знаешь, какие у тебя перспективы? Знаю, что знаешь!

Та смотрела на своего душителя растерянно и тяжело вздыхала, будучи прижатой к стене. Платок съехал с ее головы, и волосы частично сбились вперед, слегка прикрывая лицо, которое Павел не мог разглядеть в подробностях в полутьме лестницы, когда еще и отвратительная ладонь его «помощника» грубо сжимала ее рот, хотя та будто и не собиралась ни кричать, ни сопротивляться. Наш бывший студент не заметил, как его напарник освободил левую руку и что-то достал из кармана. Это был перочинный нож, немедленно приставленный к горлу жертвы.

– Хочешь, чтобы все обошлось? А?

Женщина стала активно кивать.

– Конечно, ты же не дура! Да?

Она попыталась что-то сказать.

– Отпускаю, отпускаю… Не вздумай заорать, – прохрипел Денис, отнимая ладонь от ее губ.

– Да… Что вам… нужно? – спросила девушка очень тихо, не контролируя еще дыхание.

– Умница! – улыбнулся Денис, не отводя, однако, ножа от ее горла. – Нам на двоих. Ну и… обслужить, конечно, – сказал он, все так же мерзко улыбаясь и указывая глазами вниз, а затем добавил: – Можешь и себе оставить. Но это только если хорошо обслужишь. По настроению.

– Да… Ладно… – она спешила со всем согласиться.

– Поднимемся вверх на следующую площадку. Лишний звук – порежу. Ты оставайся тут пока, – эта последняя инструкция была адресована уже Павлу.

Девушка в пальто и ее мучитель поднялись на один пролет, причем шла она сама, впереди, но он не убирал нож. Она остановилась и повернулась. Павел видел ее лицо теперь в другом свете: тонкий нос, очерченный подбородок, где-то в тени – глаза и немного размазанную вокруг губ помаду. Господа, герой наш едва не бросился в эту секунду на своего подельника! Но что он мог сделать? Женщина же, кажется, немного пришла в себя.

– Можно я покурю сначала? – спросила она все так же тихо, но уже не столь отрывисто, как говорила до того.

– Да, конечно! – ответил Денис.

Она накинула сумочку на плечо, достала из кармана сигареты и закурила. Огонек зажигалки блеснул бликом на стекле пустой бутылки, стоявшей на краю ступеньки следующего лестничного пролета. Сердце Павла билось неимоверно. Его сосед стоял к нему почти спиной, держа в правой руке нож, поэтому его лица не было видно. Нашему бывшему студенту казалось, что он вот-вот потеряет сознание, хотя он и не знал, как это происходит, да и был, к тому же, как-то странно сосредоточен.

Девушка частично отерла размазанную помаду пальцами. Сделала одну короткую затяжку. Вторую – подлиннее. Стряхнула пепел. Все время она смотрела на своего мучителя или по крайне мере куда-то около него. Тут она вдруг улыбнулась весьма дружески, если не сказать, обольстительно, и поманила Дениса:

– Иди сюда!.. Ну… Расслабься ты со своим ножиком!

То, что произошло дальше, мелькнуло перед Павлом молниеносно, но так ярко и отчетливо, будто происходило не на полутемной лестнице богом забытого дома на Коломенской, а при самом ярком дневном свете, и будто герой наш не был черт его знает, как растерян, а наоборот, находился на пике контроля за своей концентрацией и вниманием.

Денис сделал движение навстречу его поманившей, которая, в этот момент, поднесла сигарету к губам и затянулась в третий раз. Затянулась глубоко, сама подаваясь тут же вперед, и вдруг, когда огонек сигареты был особенно ярким, рывком ткнула ее в глаз своему оппоненту. Он взревел, выронил нож, хватаясь руками за лицо, а она, оттолкнув его в сторону, бросилась вниз, хватая по пути пустую бутылку с лестницы. Эта бутылка и пришлась аккурат по голове многострадальному Павлу (он был, правда, в капюшоне), причем он не успел даже отшатнуться, а тем более – попытаться остановить девушку. Она же, не теряя времени, выбежала на улицу еще до того, как матерящийся на все лады «помощник» сам попытался спуститься, дабы что-то еще успеть спасти, а может и просто механически, не останавливая поток своих хриплых воплей.

V

Господа, вы часто думаете о пожаре Александрийской библиотеки? Я, признаться, не слишком, поскольку печаль непреодолимую вызывает у меня мысль эта. Сколько книг! Сколько книг! Сколько достижений Античности кануло в Лету и теперь все еще продолжает переизобретаться? И что сейчас? Разве люди много читают? Разве люди разбираются в сути вещей? Читают-то, может, и много, но разбираются ли? Что читают?

Не будем драматизировать: конечно, что-то в этом мире еще есть. Повествователь ваш, как вы уже, вероятно, заметили, страшный консерватор и ретроград по меркам нынешним, но даже такой черствый человек – поверьте хоть раз! – приходит в умиление, когда видит, как кто-то читает Канта, а не ленту в какой-нибудь известной социальной сети. Но наблюдать-то мы можем лишь в пространстве общественном, скажем, в транспорте. А что происходит дома по вечерам, за закрытыми дверями? Сколько образованных людей было раньше, а сколько сейчас? Самое-то главное ведь не количество, а качество. Не сколько, кто-то читает, а что, и даже как.

Наша героиня жила в совершенно обычной квартире в относительно спальном районе. На часах было уже около десяти вечера, и она сидела за столом на кухне – как ни покажется вам странным, читала и курила в полной тишине. На столе перед ней лежала раскрытая бумажная (неужели и тут консерваторы?) книга, зажигалка и пачка сигарет, а пепел она стряхивала в не самую тривиальную пепельницу, стилизованную под шляпу-треуголку, где, кроме прочего, покоилось уже и несколько свежих окурков. Поодаль, уткнувшись, обиженно, экраном в столешницу, покоился телефон, и ничто, кроме монотонного шума холодильника и щелканья часов на стене, не нарушало почти совершенной тишины, разве иногда откуда-то от соседей доносились некоторые звуки, вроде хлопающей входной двери. Девушка была явно сосредоточена на своем занятии.

В это время в дверь позвонили, однако даже мелодия звонка не сразу заставила ее оторваться. Она прикрыла книгу, заложив ее закладкой с изображением Данте и Вергилия и, притушив сигарету, направилась к двери. Взгляд в глазок позволил установить, что в дверь звонит мужчина, которого она опознала, как соседа сверху, хотя и не была с ним лично знакома, но видела неоднократно, несмотря на то, что тот, кажется, жил на этом месте не так давно. Девушка открыла.

– Добрый вечер! – приветствовала она его голосом негромким и каким-то глубоким, немного даже улыбаясь, но почти только лишь глазами.

– Здравствуйте! – ответил ей тоже молодой еще мужчина умеренно высокого роста, с лицом открытым, но будто бы несколько уставшим, одетый по-домашнему или почти по-домашнему в незамысловатую рубашку и брюки без ремня. – Я ваш сосед сверху. Извините, что так поздно беспокою, я хотел…

– Проходите, чего же вы стоите за дверью? – пригласила девушка, отступая на шаг и приоткрывая дверь.

– Нет, я только… – замялся было ее гость, но, решив, видимо, не быть грубым, переступил через порог. – Я только хотел сказать, что… Понимаете, я не слишком чувствителен в этом смысле, но вентиляция работает неплохо, и я обычно ничего против не имею, но вы сегодня как будто…

– Слишком много курю? – закончила она его фразу. Она стояла перед ним в легком домашнем халате, опершись плечом на стену, темно-каштановые волосы были собраны в пучок на затылке, и смотрела вроде бы прямо в глаза, хотя мужчина больше глядел в сторону.

– Да!.. а… Как вас зовут? – спросил посетитель, взглянув ей в глаза.

– Виктория. Можно, конечно, Вика. А вас? – она протянула руку.

– Григорий. Гриша. Очень приятно, хоть познакомились! – он пожал ее руку, едва касаясь, точно боясь нарушить что-то, повредить нечто очень тонкой работы.

– Ваше имя сейчас нечасто встречается, – заметила Виктория.

– Да, кажется, – согласился ее собеседник.

– Так вы говорите, что я сегодня много курила?

– Больше обычного.

– Это правда, – кивнула она. – Простите, я буду чаще выходить на балкон.

Григорий отрицательно помотал головой:

– Совершенно необязательно выходить на холод – заболеете! Вы можете курить в квартире, просто… Проветрите сейчас, что ли… – тон его был не в меру даже спокойным, будто он должен был извиняться, а не она.

Девушка улыбнулась теперь уже по-настоящему:

– Конечно! Еще раз извините, что потревожила вас таким образом, – тут она, сделав небольшую паузу, добавила: – Может хотите чаю? У меня есть пирожные. Хотя уже почти ночь…

– Нет, что вы! Большое спасибо за приглашение! – энергично, но с какими-то странными нотками ответил Григорий. – Я и так уже слишком вас занял своими капризами. Я лучше пойду к себе.

Виктория пожала плечами:

– Заходите как-нибудь вечером, если пожелаете.

– Да, хорошо. Спокойной ночи!

– И вам!

Она закрыла дверь и вновь осталась одна. Она чему-то глубоко вздохнула, немного откашлялась; прошла на кухню и открыла там окно, затем, взяв из пачки новую сигарету, несмотря на то, что потушенная ею при появлении гостя была только начата, и зажигалку, вернулась в прихожую, накинула там на плечи известное уже нам изумрудное пальто и вышла курить на балкон.

Из открытых створок понесло промозглой свежестью и приглушенными звуками отходящих ко сну улиц. Дым, выпускаемый изо рта, мгновенно сносился ветром, а сигарета то и дело норовила потухнуть, оказавшись им благоразумно задутой. Виктория вспомнила случившееся с ней за несколько часов до того на той лестнице на Коломенской. Что же это были за два дилетанта, один из которых явно чувствовал себя неуютно там внизу, около двери? Другой же – этот самоуверенный балбес с ножичком – как минимум знал, за чем она приходила. Интересно, значило ли это, что тот, к кому она приходила был с этим в сговоре? Или это было бы совсем уже запутано, да и глупо как-то? А еще – грубо, натужно. А вы как думаете, господа?

Теперь еще ход событий нарушил сосед сверху. Странный он был какой-то: говорил точно конь у яслей, не создавая, в то же время, общее впечатление застенчивого или мнительного человека, избегал взгляда, отказался зайти на чай. А зачем она его, собственно говоря, приглашала? Вряд ли она отдавала себе в этом отчет, но ей, видимо, хотелось с ним поговорить, а он отказался. Может, он не выносит запаха сигарет и поэтому не хотел пройти? Но тогда он не стал бы говорить, что она вполне может курить у себя дома, или это из банальной вежливости? Нет, тут что-то другое! Наверное, посчитал ее слишком легкомысленной. Тут Виктория усмехнулась: интересно, часто ли в наше время незнакомые мужчины из соседей наведываются в гости к незнакомым женщинам в десять часов вечера, те их приглашают пить чай, а эти первые соглашаются?

Как вообще мужчина может рассматривать такое приглашение, а, господа? Джентльмены, вы как бы подобное восприняли? Смею ли я надеяться, что среди моих читателей нет людей, которые всерьез считают, что если девушка вечером приглашает ранее незнакомого соседа пить чай с пирожным, то за этим не стоит ничего, кроме чая с пирожным? Вы не подумайте, друзья мои, что я против идиотских банальных сцен, что я против поверхностности и дешевой похоти – я всеми руками за! Каждый может и должен представить себе, что такое приглашение на чай – это приглашение в постель, и я готов стоя аплодировать тем, кто скажет мне, будто не верит, что это не подразумевалось, ну или, хотя бы не подразумевалось что-то около того. Браво, господа! Истинно говорю вам: встаю и хлопаю в ладоши! Ваше сладострастие и звенящая пошлость похвальны и всеобъемлющи!

Ну так неужели же действительно есть такие мужчины, которые думают, что пирожное – это вовсе не пирожное? Неужели есть женщины, которые вот так, приглашая на чай, отдают себя в руки первому встречному, не влюбляясь в него, скажем, с первого взгляда, ведь, если влюбляясь, то зачем всякие извороты с чаями и прочими? Как же низко ставят себя мужчины и какими же мерзкими представляют себе женщин, если так думают, и если такое случается! Как же легко женщины сами подают повод к такому мнению, если действительно кто из них так делает! Какое это неуважение к себе и, как следствие, к остальным людям!

Так думала, меланхолически склонив голову набок и вертя пальцами потухший окурок наша героиня – натура, как вы видите, пока загадочная и отчего-то много курившая в этот вечер.

VI

Собираясь на работу следующим утром, Виктория еще раз вспомнила о событиях предыдущего дня. Она ведь, как-никак, сделала, возможно, кого-то немного более слепым, чем он был до того. Ей, конечно, не было жалко этого персонажа нисколько, но какое-то смутное беспокойство она испытывала. Может, это от того, что она могла встретить его снова, когда придет в следующий раз, да не одного и не двух, а с действенной подмогой? А придет ли она в следующий раз? Ох, господа, как она хотела бы не идти туда больше никогда! Эта лестница на Коломенской была сущим злом, злом большим и сильнейшим, чем Люцифер, более коварным, чем Мефистофель и совершенно хладнокровным, даже методичным. Наша героиня подумала, что было бы неплохо кому-нибудь рассказать о том, что с ней произошло. Но кому и как? Кому-нибудь на работе? Но ведь никто не знает… Она подумала про вечернего гостя – еще менее знакомого человека, чем кто бы то ни было. Интересно, он зайдет?

С такими мыслями Виктория отправлялась на работу. День, однако же, двигался совершенно обычным чередом до некоторого момента. Она шла с обеда обычным своим маршрутом по Невскому проспекту, как вдруг, не доходя до Зеленого моста, она буквально наткнулась на нечто бесформенное. Ей навстречу шагнуло что-то в форме грязного пломбира в шоколаде или чего-то вроде того и, когда она попыталась пройти мимо, взяло ее за руку со словами:

– Девушка, постойте пожалуйста!

Она удивленно посмотрела на странного персонажа и, выдохнув в его сторону дым, спросила:

– Что?!

– Я должен вам кое-что сказать, кое-что важное… Я должен вам помочь! – тараторил пломбир, не отпуская ее. – Нужно отойти с тротуара, я сниму этот дурацкий костюм и…

– Мне помочь? Что за чушь?! Вы кто? – спрашивала она.

Они сделали несколько шагов в сторону, к стене, где новый герой отпустил ее и частично расстегнул свой чехол так, что стало видно его лицо:

– Вы не узнаете меня? – спросил Павел дрожащим голосом, глядя ей в глаза.

– Нет, – ответила Виктория, подспудно будто бы догадываясь, кто может быть перед ней, но тут же прогоняя саму мысль за ее нелепостью.

– Хорошо! – выдохнул собеседник, улыбаясь. – Вы меня вчера ударили бутылкой по голове.

– Хотите повторения? К сожалению, бутылки под рукой нет.

– Слушайте! Случилось не то, что должно было… – Павел все пытался что-то сказать, блуждая взглядом.

– Да ладно тебе! Ты же не против, что я к тебе на «ты» – вчера ведь вечером обстановка была достаточно интимной, как мне кажется? – нашу героиню разбирал смех, так что она с трудом сдерживалась, чтобы не расхохотаться в лицо ему в почти истерическом припадке. – Говори короче: как вы узнали?

– В том-то и дело, что я не знаю! Я сам до сих пор не знаю. Я не хотел этого, а он шел так, будто точно знал, куда вы идете.

– А ты якобы не знаешь и сейчас этого?

– Нет! – энергично замотал головой Павел, стараясь придать своим словам максимальную убедительность. – Я хочу вам помочь… Правда…

– Ты – мне? – усмехнулась Виктория. – Ты вчера себе-то не мог помочь! Где же твой напарник? Давайте, на Невском, чего вам?!

Надо сказать, господа, что она не отдавала себе тогда отчета, зачем ей с ним говорить. Наша новая знакомая испытывала смешанное чувство гротескного презрения и некоторого любопытства. Она не была склонна воспринимать всерьез угрозу, гипотетически исходившую от этого жалкого раздатчика листовок и его где-то обивающегося напарника, хотя это ощущение превосходства было, возможно, лишь мимолетным, ведь прошлым вечером их намерения выглядели серьезными. Сейчас же ореол испуга окружал этого странного персонажа в костюме мороженого еще более явно, чем на той темной лестнице.

– Да послушайте же вы! – с мольбой уже простонал наш трудящийся. – Сейчас он в больнице. Пошел узнавать, что делать с глазом – так он написал мне. Я его не видел с вечера – мы сразу пошли в разные стороны. Я боюсь, что он может захотеть… отомстить, когда поправится. Вы…

Виктория перебила его:

– Если еще раз кто-то из вас появится, у него в глазу окажется что-нибудь поопаснее сигареты! – отрезала она, презрительно бросая окурок в Павла и уходя.

Несмотря на столь бравурное поведение, наша героиня испытывала некоторые сомнения насчет сложившейся ситуации, которая усугублялась щекотливостью причины ее появления на Коломенской. Ей нужен был чей-то совет или даже какая-нибудь деятельная помощь, хотя ни в том, ни в другом она не была до конца уверена.

Вечером же, возвращаясь домой около половины седьмого, она обнаружила в своей двери свернутый пополам листок бумаги, на который можно было бы подумать, как на очередную рекламу ремонта или интернета, а то и доставки пиццы, если б только подобные же квиточки торчали и из других дверей. На поверку сие оказалось запиской со словами:

«Зайду к Вам около восьми часов, если Вы не против. Если против – сообщите».

Дальше шел номер телефона и подпись: «Григорий». Виктория улыбнулась.

Господа, я уверен, что подавляющее большинство, если не все из вас уделяют огромное внимание своему внешнему виду. А как часто, расчесываясь или вычищая брюки, вы задумываетесь, зачем вы это делаете? Зачем вам ножницы, щипчики, крема, туалетная вода, кельнская вода? Зачем вообще существует зеркало? Конечно, иногда ответ очевиден, ведь значительная часть этих процедур направлена на соблюдение гигиены, уход от которой влечет неблагоприятные последствия, причем не только чисто косметического характера, однако – как курьезно! – привнесение дополнительных запахов, как всем хорошо известно, набрало особенную популярность именно тогда, когда от нежелательных запахов не слишком-то и стремились избавляться.

А как, господа и дамы, многие из вас ходят в рубище или прикрывшись пальмовыми листьями (хотя рубище, безусловно, лучше)? Уверен, что немногие. А много ли средь вас эпикурейцев? Надеюсь, что это так, однако разум против этой надежды. Наша героиня, например, не занимала себя подобными мыслями, потому что была увлечена выбором между теми или другими вещами, которые все должны были быть не слишком «домашними», но и не слишком «не домашними», чтобы это не выделялось, представляясь любому созерцателю нелепостью. Единственное, что было в этом процессе понятно сразу, так это то, что сегодня она не могла встретить своего гостя в виде, подобном вчерашнему. Одежда и парфюмерия есть инструменты соблазнения, они служат ублажению органов чувств – своих и чужих, – они служат Эпикуру. Не стоит, однако, думать, что это только так, и что все здесь – поверхностно (хотя ваш несчастный повествователь суть человек до крайности поверхностный и бренный разумом), поскольку услада глазу не отменяет услады разуму, а если кто так не считает, то он, конечно, имеет право на свое мнение.

Итак, без десяти минут восемь она курила на кухне в ожидании посетителя. Она пыталась читать, но это не выходило, ведь сейчас ее больше занимали мысли о том, стоит ли, в случае успешного развития событий (а успешное – это какое?), рассказывать Григорию о случившемся с ней происшествии, и как это делать, ведь не может же он узнать все? Почему-то ей априори казалось, что этот человек может заслужить ее доверие.

Григорий позвонил в пять минут девятого. Он был только с улицы и держал в руках коробку с зефиром в шоколаде. Ему открыла женщина в бордовом платье с узким поясом и короткими рукавами и черных туфлях на плоской подошве. Волосы были, как и днем ранее, собраны на затылке, а губы, чуть подкрашенные неяркой, под цвет платья, помадой, улыбались:

– Здравствуйте, Григорий!

– Добрый вечер, Виктория! Как видите, решил злоупотребить вашим предложением и зайти на чай.

– Почему же «зло»? Проходите!

– Да, спасибо! – он вошел. – Я вот кое-что принес.

– Зачем же? Я же говорила, что у меня есть пирожные. Раздевайтесь скорее, там есть свободные плечики, – сказала она, указывая на шкаф в прихожей. – Пойдемте на кухню.

Повесив пальто, как ему и было указано, в шкаф, Григорий прошел вслед за ней. Кухня эта была не большой, но и не слишком маленькой; все ее убранство составлял гарнитур, аккуратный круглый стол с тремя тонкими светлыми деревянными стульями с высокими спинками, холодильник и круглые настенные часы с замком Шамбор. Григорий сразу почувствовал крепкий запах табака, но ничего не сказал.

– Присаживайтесь, я заварю чай, – пригласила она. – С добавками или без? Есть несколько вариантов, правда, всякий чай – черный.

– Без.

На столе стояли чайные чашки, чайник и сахарница с кубиками тростникового сахара. Рядом с салфетницей лежали сигареты, зажигалка и уже знакомая читателю пепельница, сразу привлекшая внимание гостя:

– Необычная у вас пепельница… – заметил он.

– Я купила ее в сувенирном магазине, представляете? Очень органично выглядит, когда кладёшь сигарету.

Дальше они пили чай и говорили о ничего не значащих вещах. Среди прочего выяснилось, что она работает в какой-то компании на Большой Конюшенной, а он как будто бы занимается организацией концертов классической музыки (чему Виктория не очень-то поверила). Было обнаружено также отношение собеседников к погоде (некоторые считают, что сие есть дурной признак для любого разговора), а вот вопросы, касающиеся личной жизни, не звучали. Зефир и пирожные были найдены, что неудивительно, очень вкусными. Григорий, сначала казавшийся несколько будто стесненным, сидел уже в чуть расслабленной позе, откинувшись на спинку стула, но по-прежнему практически не глядя в глаза собеседнице в те моменты, когда он что-то говорил, и наоборот, периодически пересекаясь с ней очень внимательным и каким-то, как ей казалось, странным, медленным взглядом, когда говорила она. Он заметил на подоконнике достаточно внушительных размеров книгу, но не мог видеть ее названия, а потому спросил:

– Вы что-то читаете?

– Да, это «Унесенные ветром», – ответила девушка.

– Ничего себе!.. И как вам? – интонация нашего героя выражала настоящий интерес.

– Я только недавно начала… Пока не могу ответить. А вы?

– Я?

– Вы читаете книги?

Григорий улыбнулся несколько смущенно:

– Да, читаю, но я, знаете… В последнее время как-то не очень много читал, да и была это книга, связанная… с архитектурой концертных залов и акустикой.

– Наверное, очень пригодилась вам в работе, – заключила Виктория, немного напрягшись.

– Да, пригодилась.

Ей хотелось все-таки рассказать ему о вчерашнем происшествии и о сегодняшнем продолжении, и она старался скрыть внешние признаки волнения. Девушка взяла сигареты:

– Вы не против, если я закурю, или нам лучше выйти на балкон?

– Нет, пожалуйста.

– Спасибо! – она щелкнула зажигалкой. – Вы не курите?

– Я воздержусь, – ответил он (возможно, он не курил, а возможно – считал невежливым принимать от девушки сигареты).

– Как хотите. Берите, если что. Знаете, Гриша, я вам сейчас кое-что расскажу, и мне нужен ваш совет.

– Да, я слушаю.

– Я вчера вечером была на Коломенской после работы… по своим делам. И на лестнице на меня напали двое мужчин. Молодые, пожалуй, моложе вас.

Он перебил ее:

– Вчера? Так а что же вы мне сразу не сказали? Когда я вечером заходил?

– Подождите, я расскажу… Один был с ножом, а другой – не знаю, он у двери стоял. Так получилось, что я смогла ткнуть того, который с ножом, горящей сигаретой в глаз… Не специально, а чтобы убежать, понимаете?

– Да, конечно, о чем вы?! Он вас не поранил?

Виктория отрицательно помотала головой:

– Нет, он сразу выронил нож. А еще там была пустая бутылка на ступеньке – я схватила ее и ударила второго по голове. Он был в капюшоне, я его лица не разглядела, и я… убежала.

– Вика, вы все сделали правильно, – лицо собеседника было очень серьезным, точно он уже про себя что-то решил. – А первого вы запомнили?

Наша героиня откинулась на спинку. Ей теперь казалось, что все идет хорошо:

– Думаю, я бы его узнала, но подождите – это еще не конец истории. Сегодня я шла с обеда, а там – может, и вы знаете? – возле Зеленого моста на Невском раздают какие-то листовки всегда. Так вот, один из этих ряженых взял меня за руку и не отпустил, пока я не согласилась его выслушать. Понимаете, Гриша, это оказался тот, которого я ударила по голове!