Текст книги "Потеряшка"

Потеряшка
Сергей Лапинский

© Сергей Лапинский, 2023

ISBN 978-5-0062-0623-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПОТЕРЯШКА
Посвящается моим внукам – Владу и Ясе

Две лапки, три хвостика

Алексей привел дочку Арину посмотреть на щенков, родившихся три недели назад.

– Вот, смотри, теперь можно. Видишь, глазки уже открылись, стоять научились. Скоро с ними и играть можно будет.

– Ой, папа, какие хорошенькие! Папа, а можно их погладить? Папа, посмотри, а этот – как забавно двигается, только на двух лапках.

Алексей наклонился и поднял щенка на руки. Осмотрел и нахмурился:

– Нехорошо, – пробормотал он задумчиво. Щенок запищал.

– Папа? – испуганно спросила девочка.

– Нет, ничего, – Алексей попытался успокоить дочь, но ему это плохо удавалось, – Боюсь, малышка, вы можете больше не увидеться: у него не работают задние лапки, и ему будет очень трудно…

– Нет, папа, нет! – девочка даже заплакала, – посмотри, какой он умный и красивый! Я его вылечу! Ну, пожалуйста, папа, пожалуйста-пожалуйста!

Алексей не знал, что сказать, как объяснить, что щенок – инвалид. Решив отложить разговор на потом, он пожал плечами, сунул щенка дочке в руки и быстро вышел.

У меня сначала было две лапки. Передние. Когда глаза только открылись, я увидел, что мы все одинаковые: все ползали. А потом остальные начали на лапы вставать, на все, а я только на передние. А задние просто тянулись за мной, как второй и третий хвостики. Человеки к нам заходили – огромный и поменьше, но тоже большой. И они на двух лапах зашли. Я позже узнал, что их «человеками» называют, и что они – другие. А сначала думал, что я – тоже человек. На двух лапах. Но у них ни одного хвоста не было, а у меня – целых три. Я так думал. А тот огромный взял меня, поднял и стал крутить перед собой. Потом тому, что поменьше, что-то прорычал. Я тогда слов не понимал, но тон меня напугал. И я зарычал на огромного… А маленький стал огромному что-то скулить. Что скулил – непонятно. Но повторял все время: Папа… папа… И так тепло от этого «Папа» было, что понял: Папа – это хорошо. Великан плечами пожал, меня мелкому сунул и вышел. А маленький к себе прижал, гладить стал. И я почувствовал, что это – ПАПА. Моя маленькая ПАПА.

Мячики

Маленькая Папа принесла меня куда-то и выпустила на что-то пушистое и пахнущее. Объяснила, что это травка. Травка – она приятная, по ней можно двигаться, и хвостикам не больно. Маленькая Папа смеется, что я прямо морской львенок, потому что бегаю на передних лапах, а попу за собой таскаю.

А что, как-нибудь по-другому разве можно? Сама же тоже на двух лапках бегает. Только хвостики за собой не таскает. Маленькая Папа – необычная какая-то: у меня всё тело после лапок, а у нее – над лапками. Вырасту, тоже так научусь бегать. Зато у меня теперь есть имя: маленькая Папа сказала, что будет меня звать Лёвиком.

Маленькая папа передо мной какие-то круглые штуки положила и сказала дать ей желтый мячик. Ага! Оказывается, это «мячик» называется! А как его дать? Он в рот не помещается. Пойдем на хитрость! Маленькая папа так обрадовалась, когда я носом толкнул к ней мячик, закричала, что я – умница и хитрюга! Только, кричит, не зеленый, а желтый!

А что такое «желтый»? Или «зеленый»? Они одинаковые. Но раз этот – не тот, то толкну другой. Ух как радуется маленькая папа, какое-то «Ура!!!» кричит.

– Папа, ты видел?! Лёвик правильно желтый мячик выбрал!

– Ариша, – улыбается большой Папа, – собаки цвета не различают. Но пёсик, действительно, умён: понял, что тебе ДРУГОЙ мячик нужен. Попробуй с ним поиграть тем, что он схватить зубами сможет.

Маленькая Папа послушалась большого Папу и принесла какую-то гибкую и длинную штуку. Эту штуку удобно хватать зубами и тянуть, а маленькая Папа к себе тянет, отобрать хочет. А я не дам! Мне не жалко, но мы ж играем! Жалко, попа скользит, сил двух лапок не хватает, маленькая Папа хоть и маленькая, а вон какой большая!

Они играли так месяц. Второй. Третий. Мышцы Лёвика напрягались и расслаблялись. И как-то раз в азарте игры все четыре лапки неожиданно уперлись в землю. Передние – сильно, задние – чуть-чуть, но уперлись!

– Папа! – закричала маленькая Папа большому, – Папа, ты видишь?! Ты это видишь?!

– Ты молодец, Ариша!

А за мячиками, оказывается, бегать можно! Задние лапки, которые не хвостики, отстают от передних, но их можно подтягивать, и это быстрее, чем тащить их за собой. И желтый мячик не такой, как зеленый – он по-другому пахнет, по-желтому. И в зубы они теперь берутся.

Ливень

Новые лапы все лучше слушаются. Хорошо все-таки, что это, на самом деле, не дополнительные хвостики, а на них бегать можно. Меня уже маленькая Папа догнать не может. Каждый раз, когда я просыпаюсь, мы с маленькой Папой в лес идем. Лес – это, как бы объяснить… это много травы, деревьев и запахов. Тут такие запахи! ЗАПАХИ!!! И эти запахи – живые! Вот, это пахнет мышка… это – птичка… это – человек… А этот запах я пока не знаю. Но должен узнать! Я же исследователь, охотник. Вот он, здесь! Нет, дальше побежал. А я догоню! Маленькая Папа зовет: «Лёвик! Лёвик!..» Сейчас я, еще чуть-чуть… Вот уже почти поймал. Тяф его! Надо же, а запах в разные стороны побежал. А я куда? За этим или за этим? Или за этим и за тем?! Всех догоню! Всех поймаю!

Что-то на нос капнуло… И на хвост… И опять на нос… Как интересно! А на язык поймать можно? Ох ты, как закапало! Тут и на язык, и на хвост, и на всего. Сколько не отряхивайся, все равно мокрый!

А где маленькая Папа? ПАПА-ПАПА-ПАПА-ПАПА! Где ж она?! А где я?! И запахи пропали… Только капаньем пахнет и травой мокрой. Ой, какой грохот! И свет такой резкий! Страшно-то как! И льёт-льёт-льёт… Вот здесь вроде не так мокро… Немного подожду и обязательно найду маленькую Папу. Совсем немного… Я просто устал… Отдохну и найду… обязательно… найду…

И Лёвик, свернувшийся под какой-то корягой, незаметно для себя уснул. Ему снилась маленькая Папа, которой он положил голову на колени, а она гладила его рукой по спине, и это было очень мокро, но безумно приятно… Лёвику исполнилось шесть месяцев.

Утро

Глазу стало щекотно. Я открыл его и сразу зажмурил от яркого света. Попытался встать и чуть не упал: лапки и спина не слушались, как чужие. И сверху ветки мешали. Вылез из-под них, потянулся, стало легче. Где это я? Вспомнил вчерашний дождь и потерявшуюся маленькую Папу. Даже поплакал немного. Но от плача легче не стало, только сильнее есть захотелось. Может, позвать громко-громко? ПАПА-ПАПА-ПАПА-ПАПА!!! Ответа не слышно, только какие-то птицы сорвались с веток и, отчаянно хлопая крыльями, рванули в разные стороны. Нужно самому найти маленькую Папу. А куда бежать? Запахи совершенно новые, а глазами я не помню. К тому же, глаза с трудом открываются, и на них что-то постороннее и липкое. Лапами постарался потереть, стало немного легче. Есть хочется очень-очень. Всегда утром рядом миска появлялась. Вечером в ней всё съедаешь, а утром она опять полная. И как это у нее получалось? Только сейчас никакой миски нет. Но я ж охотник! Вот мышкой пахнет. Поймаю и съем! Никогда раньше мышек не ел. Вот! Вот она! Куда ты?! Врёшь, не сбежишь! Что, думаешь, я норки раскапывать не могу?! Эгей там сзади, поберегись! Суперземлеройный охотник работает, куда земля летит, не смотрим! Ага! Вот она! Попалась! Ничего себе! Стоит на задних лапах, зубы оскалила и пищит. А я – точно охотник? Что-то, кажется, я мышей и не очень-то люблю. Да ну её, бешенная какая-то. А живот бурчит…

Нужно быстрей искать маленькую Папу с волшебной миской. Буду бежать на звуки: где громче, там и человеки. Вон в той стороне что-то жужжит… И-и-эх! Буераки, буреломы, косогоры-горы-горы, руки-ноги береги! Откуда это? Папа маленькая пела… Совсем рядом жужжит и ревет.

Вот она, полоса без леса, земля такая серая и твердая, что даже травы нет. И большие зверюги носятся со страшным ревом. Видел я такие раньше: маленькой Папы папа на такого залезал и др-р-р-р – на огромной скорости убегал. Значит, он где-то недалеко, а там и маленькая Папа найдется. Нужно только догнать какого-нибудь из этих громких зверей. Эге-гей! Стой!!! Стой, я сказал!!! Подождите! Мне ПАПА нужна!!!

Водители автомобилей, несущихся по шоссе, с удивлением смотрели, как вдоль дороги странными прыжками, подтягивая задние лапы, мчался молодой пёс, почти щенок, взахлеб лая на пролетающие мимо машины. Иногда он останавливался, замирал, вытянув вверх морду, долго и глубоко втягивал носом воздух, затем разочарованно мотал головой и опять мчался за очередным автомобилем.

Человеческая стая

Человеки не живут свободно. Они залезают в большие норы из камня или дерева и окружают их стенами. Маленькая Папа тоже жила за такой стеной. А попробуй увидеть, за какой именно. ПАПА! ПАПА! Ты где?! Дремавшие собаки подняли головы, а затем и вовсе встали на лапы и неторопливой трусцой направились ко мне. Их было много: сколько у меня лап, и хвост в придачу. Окружили и замерли, чего-то ожидая. Самый мелкий из них, с меня ростом, негромко рыкнул, и здоровый черный пес, медленно, показательно медленно переступая, подошел и обнюхал меня. Маленькая Папа успела дать мне хорошее воспитание, поэтому я вежливо позволил это панибратство, и сам ответно тоже обнюхал громилу, не забывая наблюдать за его хвостом. Вот бы он вильнул, хоть чуть-чуть. Я б тогда дружески припал на передние лапы и затем высоко подпрыгнул, показывая, что пришел с миром и готов играть. Но хвост парламентера торчал вверх, не шевелясь, и это было плохим признаком.

Мелкий вожак негромко пророкотал свое «Ну?», и черный громила злобно зарычал, что я – кобель. Остальная банда враз заголосила «Кобель! Чужак!», однако, с места не двинулись, на вожака смотрят. Мне стало не по себе, и от страха я заорал на них. Кто ваши ПАПЫ?! Где знаменитое собачье гостеприимство?! Мне было так страшно, что я от паники и возбуждения в запале даже взвизгнул фальцетом. Вожак негромко, но убедительно рыкнул – А ну погодь! Подошел поближе и тоже обнюхал. Затем презрительно гавкнул на черного – Тоже мне «кобель»! Щенок это. Ты со своей мнительностью скоро в слепых кутятах противников видеть начнешь! – и повернулся ко мне, – А ты, парень, ничего, не из тех, кто брюхо сразу подставляет. Есть хочешь?

Как я забыл про этот способ?! Можно ж было лечь на спину и показать беззащитный живот. Ну и хорошо, что забыл. Теперь я нечаянно стал крутым псом. А крутые псы говорят правду. Всегда. И я честно сознался вожаку, что есть очень хочу.

Впервые в жизни я питался в собачьем ресторане. Чего тут только не было: богатейшее меню предлагало кушанья на любой вкус. Иногда из человеческих нор выходили официанты и выносили в ведрах новую еду и вываливали ее поодаль от нас. Видимо этикет не позволял им подходить ближе. Но это же человеки. Они добрые и могут знать, где Папа. Я направился к ним, издалека спрашивая виляющим хвостиком. Уважаемый Человек, извините за беспокойство… Но у этого человека, видимо, было тяжелое детство, и поэтому хромало образование: он совсем не понимал наш язык. И он с криком «А ну, пошел прочь!» больно, а главное – обидно, пнул меня ногой.

– Сосед, зачем бессловесное животное обижаешь? – обратился к нему другой человек, только что вынесший ведро с отходами к мусорному баку.

– Да развелось этих бездомных… Непонятно, какие болячки на себе притащил. Сам смотри: грязный, глаза гноятся, лапы задние приволакивает – как есть больной. Это твой барбос опять притащил, мать Терез лохматый.

Человек, не тот, который ударил, а другой, присел на корточки и призывно засвистел, протягивая ко мне руку. Ага, сейчас!.. Это я только что проходил, опять ногой получить не хочу. И я попытался объяснить, что подходить не намерен: повернулся к ним хвостом и копнул пару раз задними лапами, да так, что в человеков полетели камешки.

Тот, который звал, засмеялся:

– Ишь, какой обидчивый! Да ладно тебе злиться, иди сюда, не обижу.

Я, как воспитанная собака, еще немного поворчал для вида, потом осторожно подошел. Человек аккуратно стал поворачивать меня, ощупывать и разглядывать. Конечно, не так, как маленькая Папа, но все равно приятно… Точнее, не противно…

– А щенок-то породистый. Охотник. И точно не местный, я в селе каждую собаку знаю… Приболел – нос сухой и теплый, поэтому и глаза текут…

Вот же «капитан Очевидность»! Я и сам про породистость и охотника мог рассказать, только спросите. И, что не местный – тоже. ПАПУ я ищу, ПАПУ, маленькую ПАПУ.

– Ну-ну, не гавкай, не нужно сердиться, пойдем со мной, подлечим, хозяев попробуем найти.

Конечно, пойдем, раз ты ПАПУ моего найдешь, пойдем. И я благодарно лизнул человека в нос, отчаянно соглашаясь хвостом. Человек повернулся к вожаку уличной банды и, назвав его Бабаем, скомандовал тому идти домой и вести «гостя». Вожак, оказавшийся Бабаем, подошел ко мне, слегка показал клыки и низким рыком произнес, что лично ему это не нравится, и что меня нужно было оставить черному беспредельщику. Я примирительно повилял хвостом. Я ж ненадолго, твой папа мою маленькую ПАПУ найдет, и мы сразу уйдем. Бабай оскалом отвечал, что пробовали-знаем, в доме так уже две кошки остались, затем признался, что сам так же появился. А жрать особо нечего. Теперь из-за меня еще меньше будет. Потом предупредил, чтоб мои дурные манеры, типа – «яжохотник», только для улицы. В дворе корова – не пугать, не нападать, не облаивать. Если у нее молоко пропадет, он меня сам на части разберет. И за курами не бегать. Усвоил?

Конечно, усвоил: Бабай веско аргументировал свое высказывание демонстрацией клыков. Пока беседовали, подошли к каменной стене, и человек вдруг открыл в ней дыру с ровными краями, сквозь которую мы проникли внутрь. Да-а, уж… Запахи здесь тоже были, тоже много, но не такие, как в лесу. Там от зверей и птиц, скорее, шел аромат, разбавленный травами и свежим воздухом. Здесь же они пахли конкретно. И собой, и тем, что ели, и тем, что после «ели».

Бабай рассказал, что здесь живет корова. Зовут Нюркой. Тупая, но невредная. Вот это да! Огромная, просто гигантская собака с рогами. На всякий случай, я постарался быть вежливым и галантно шаркнул задними лапами. Здравствуйте, Нюрка! Кому Нюрка, а тебе – Анну-у-ушка, промычала Большая Собака. Бабай фыркнул – ты еще с курицами поговори. Оказывается, куры и кошки ходят везде. Мы, собаки, обитаем здесь, тут и там, за забором. Вон там можно взять тряпку и выбрать себе место. Зачем? Бабаев Папа найдет моего, и мы сразу уйдем… А Бабай меня осадил. Он, конечно, поищет, но… Человеков – знаешь сколько?! Придется пожить тут. А потом зима придет, так что до весны спать мне здесь. Кто такие эти «Зима» и «Весна», я не знаю, но, кажется, встречаться с ними не хочется. А Бабай показывает, куда еще ходить нельзя – здесь территория хозяев.

Я уже понял, что у Бабая нет Папы. У Бабая – Хозяин. И так мне стало жалко этого угрюмого сиротку, что я неожиданно для себя лизнул его в ухо. Бабай аж опешил: ты, говорит, это бросай, здесь среди нормальных кобелей так непринято. Да я, отвечаю, случайно, не бери в голову.

Тут вышел Хозяин и вынес миску с какой-то, судя по запаху, едой. Бабай подбежал к миске, начал торопливо выхватывать из нее всё подряд. Откуда-то возникла парочка кошек и уселась неподалеку, внимательно следя за каждым исчезающим в пасти Бабая куском. Я подошел к ним и, присев рядом, светски вильнул хвостом – типа, хорошая погода, не правда ли?

Одна из особ (или один – мы не обнюхивались) искоса взглянула и отвернулась. Вторая (или второй) даже не удостоил (а) меня взглядом. За холку бы вас, да мордой в воспитание!.. Однако, я здесь гость, да и Бабай предупреждал. Поэтому повторно подвигал хвостом (слегка): – Вы, наверное, тоже ждете еду? Я буду за вами…

Бабай есть прекратил и прорычал, чего, мол, ждешь? Жду по очереди, отвечаю, миску со своей порцией. Бабай одну бровь приподнял и пристально так на меня посмотрел. Даже не пристально, а ехидно: может, тебе еще и ложку, как у хозяина дать? Жри, пока есть, что жрать! За кошками в очереди, видите ли! Не позорься – и зубами за ухо потащил меня к миске. Это было больно, но, наверное, справедливо.

Спал я под крыльцом – так назывались деревяшки перед входом в нору Хозяина. Ночью пришли обе кошки и свернулись на мне. Тоже мне, нашли себе матрасик. Хотел рыкнуть, но было лень просыпаться, к тому же так было теплее. Утром эти твари неблагодарные слезли с меня и, как ни в чем не бывало, стали вылизываться неподалеку. Ни тебе «спасибо», ни тебе «доброе утро». Ухо после знакомства с Бабаевыми клыками наутро разболелось. В надежде на облегчение попробовал потрясти головой. Уши на миг обдавало прохладой, а потом ноющая боль возвращалась. Глаза тоже щипало. Плохо, когда что-то на голове поранишь – ни полизать, ни выкусать. Хотел было поскулить, но вспомнил, что крутые псы не плачут, а я – крутой пес… без маленькой Папы… у-у-у-у…

Вылез Бабай откуда-то, потянулся и прочь собрался. Возле меня рыкнул коротко так, типа – позвал меня с собой. Странно как-то, неправильно: убегать до завтрака, останусь лучше, подожду. А Бабай ждать не стал, ушел. И кошки исчезли. Рогатую Нюрку куда-то погнали. Куры, тупицы квохчущие… Понюхал, что клюют – не-е-е, это точно не моё. Есть не дают, и даже не собираются. Побегу искать Бабая. По запаху найду. Оп-па! Вчерашний собачий ресторан. И вся стая (хотя, на мой взгляд, никакая это не стая, а просто свора) здесь, и Бабай тоже. Завтракают… Жрать изволят… с аппетитом, причем. Еда явно вчерашняя… или даже позавчерашняя. Ароматы от нее – восхитительные. Какая-то шантрапа поперек дороги: пегий, шерсть клочьями – явно никогда не причесывался. Рычит что-то ругательное. Чо ты сказал?! Ты кому это сказал?! Не напирай! Не лезь!! Арх-ры-рах-хр!!! Что, получил?! А не ты лезь, когда я голодный! У меня эта… пищевая агрессия!

Времена года

Зима мне понравилась. И осень тоже. А вот между ними – нет. От слова «совсем». Осенью не жарко, не холодно. Листьев навалило. Пахнут цветным: и желтый запах, и красный, и разный… В них можно зарыться полностью, спрятаться и ждать. А потом неожиданно выскочить и – главное, вовремя увернуться от брошенной напуганной человечихой палки. Или носиться в догонялки с Бабаем, Черным и тем Пегим – неплохие псы оказались. Бегу за Пегим, листья во все стороны, а наперерез Бабай мчится, лапы – стоп и – фонтан вверх. Здорово!

И зима… Чего Бабай меня пугал? Шерсти у меня много, вон как оброс, холод не страшен. Когда первый снег пошел, я даже не понял: мухи какие-то белые летят и ничего не боятся: хоть лай на них, хоть хватай зубами – летят себе и летят. А когда на язык попадают, исчезают. И лапы не грязные. Это снег, оказывается. Правда, между пальцами комки налипают, и тогда больно бегать. А когда комки твердыми становятся, лед называется. Нужно выгрызать. И вот интересно: когда на лапах – как камни, когда зубами хватаешь – скрипят, а потом – раз и нету. Только шерсть с лап во рту вместо льда откуда-то появляется. Фокус, гав его так! Зато в снегу кувыркаться можно. И зарываться, как в листья, и даже лучше. А после купания в снегу шерсть чи-и-истая. Только в тепло сразу нельзя, сначала отряхнуться, как следует. А то сначала намокнешь, а потом сосульки будут. Я один раз не отряхнулся, так потом уснуть не мог, пока все сосульки об забор не искрошил.

А вот после осени, пока снег не начался, плохо. Холодно и мокро. И грязно. Даже под крыльцо течет. Только в самом углу сухое местечко. Но как ни придешь – кошки уже там, оккупанты блохастые. И где они этих блох набирают? И зачем ко мне приносят? Они мне нужны? Шуганешь эти блохоприемники, только спать уляжешься, как они уже на мне – и кошки, и блохи… из-за этого не высыпаюсь. Ночью какая-нибудь мелкая укусит, я ее – зубами, а эти дуры-кошки со сна и со страху когтями вцепляются, прямо сквозь шерсть до самой кожи, весь сон выцарапают. Я на них, конечно, гав-гав, они мне – мияау-у-у-у, Бабай со своего лежбища тоже – р-р-р-гаффф! Нюрка тут же свои пять му вставляет. Хозяин выскочил, да как по крыльцу чем-то бабах! Пыль сыпется, грохот в ушах стоит! А все из-за плохой погоды. И из-за блох. С их кошками. Нет, между осенью и зимой мне совсем не понравилось.

И ухо болит. Уже оба. Особенно ночью. Попробовал полизать, но язык не достает. И до глаз не достает. Но глаза – утром морду в снег сунул, стало легче. А с ухами так не получилось: от холода и воды еще сильнее болеть начинают. И когда головой трясешь, вот в этом что-то хлюпает.

С едой я уже не капризничаю. Потому как есть хочется всегда. Дали – сразу хватаю. А то потом замерзшее есть невкусно. Так Бабай говорит. Но лично я никогда замерзшую еду не пробовал. И не видел – она сразу исчезает. Бабай потом облизывается и гавкает: типа, в нашей стае клыками не клацают. В смысле, хватай больше, глотай чаще. А в собачьем общепите еще круче: еду увидел, выхватил из-под пасти зазевавшегося недотепы, проглотил, сам в это время другой кусок краем глаза засек, рявкнул на покусившегося – схватил – проглотил – засек – огрызнулся – схватил – проглотил… Бабай язык вывалил – смеется, как я в очереди с кошками стоял, миску отдельную ждал… Вот же придурок был! Кстати, Бабай сказал, что никакой это не ресторан, а мусорные баки, куда человеки ненужную еду выбрасывают. Так и думал, что зажрались эти человеки: как может быть ЕДА ненужной? И как ее можно выкидывать? Хотя лично меня эта зажратость вполне устраивает.

Есть хочется. Всегда. И уши болят. И глаза утром плохо открываются. Была бы со мной маленькая Папа, она бы сделала, чтобы не болело. Странно, я давно про маленькую Папу не вспоминал… О! Человеки опять в баки что-то вынесли! Вперед, пока еще есть, что есть!!! Рявкнул – схватил – проглотил – засек – огрызнулся – схватил – проглотил – схватил – проглотил…

Опередить и схватить еду прямо из-под носа собаки-зеваки не запрещается. Это – как игра, круче, чем за мячиком бегать… Опять маленькая Папа с ее мячиками вспомнилась… извините, взгрустну минутку… но только минутку, больше нельзя: съедят всё. Есть нужно быстро. А вот воровать еду у других – нельзя. Поначалу Пегий у Нельсона воровал, Черный про это рассказывал – чуть лаем не поперхнулся, так смеялся. У Нельсона же один глаз, вот Пегий и приноровился подкрадываться с той стороны, которой Нельсон не видел. А Бабай всё видел и Нельсону прорычал про это. Тот только головой кивнул и как-то специально положил добытую кость, а сам в другую сторону смотрит. Пегий подкрадывается, а Нельсон не видит. Но ухо-то! Ухо! Точно в сторону Пегого направлено. Пегий подкрадывается… подкрадывается… И, когда уже кость в пасть взял, Нельсон как над ним рявкнет! Ты чего, мол, шалопай, тут делаешь?! Пегий от неожиданности обмочился, кость бросил – и дёру! Черный так это рассказывал, что мы все от смеха аж повизгивали, даже Пегий.

Сам Черный – единственный из стаи, у кого ни Папы, ни Хозяина нет. Он вообще себе никакого Человека не завел. Считает, что это слишком хлопотно. Живет сам по себе, только со стаей общается. Его не особо любят. Так – принимают, потому что есть. Он – пёс неплохой: и поиграть может, и для стаи старается. Только очень злой и вспыльчивый, для скандала или драки ему повод не нужен, он сам повод найдет: меня готов был загрызть, когда знакомились. Правда, потом подошел, хвостом вильнул: типа, не обижайся. А чего обижаться? Он же не виноват, что характер такой. Поганистый. Когда Черный начинает кого-нибудь задирать, только два пса могут его осадить – Бабай, ему достаточно просто посмотреть, даже не строго, а внимательно, и Нельсон…