Текст книги "Веер (сборник)"

– Интересно, – признался я.

– Я бы согласился! – Очки Коти азартно сверкнули. Конечно же, от резкого поворота головы, но выглядело это так, будто глаза засветились от азарта. – Любой бы согласился! И ты – тоже!

– Ну знаешь… – Я посмотрел в окно. Над неведомым городом Кимгимом шел снег. Там уже стемнело. Там было тихо, таинственно и чисто. А в другом окне моросил дождь, и земля растеклась в слякотную кашу. Фыркая черным дымком, проехал по дороге тяжелый грузовик. Неожиданно для себя я признался: – Да, согласился бы.

– Ну вот, – кивнул Котя. – Теперь подумай – зачем все эти сложности? Квартира, документы, склероз у друзей, безумная баба-самоубийца? Пришли бы и предложили работу – все дела… Вот это меня и смущает, Кирилл.

– Ты пытаешься понять логику… – Я подавился словом «инопланетян» и закончил: – Невесть кого. Может у них вообще логики нет.

– Логика есть всегда! – строго ответил Котя. – Если ее нет, то, значит, мы не понимаем происходящего. И это меня тревожит… А еще…

Он взял одну из книжек, открыл в начале, провел пальцем по странице. Спросил:

– Что такое асфетида?

– Пряность восточная, – не подозревая подвоха, ответил я. – Входит в состав карри. Еще ее называют хинг или асмаргок.

– Верю, – согласился Котя. Раскрыл книгу чуть подальше. – А что такое… э… жуи?

– Ткань. Хлопковая.

– А чем она от обычной ткани отличается?

– Ну… она такая… белая или бежевая, и на ней рисунок одним цветом. Всякие пастушки, барашки, деревца…

Я замолчал.

– Дошло? – спросил Котя. – Ты когда про тильбюри сказал, я сразу неладное заподозрил… Или ты работал поваром на ткацком комбинате?

Я помотал головой.

Самое обидное, что я никаких новых знаний в себе не чувствовал. Какие пряности? Я их знаю две: соль и перец! Какие еще ткани? Бывают натуральные, а бывает синтетика. Синтетику лучше не носить. Особенно в виде носков.

Но когда Котя задал вопрос, ответ выскочил сам собой. Я представил асфетиду (даже резкий чесночный запах припомнился) и большой рулон жуи с пасторальными сценками.

– Это, видимо, тебе прилагается вместе с должностью, – рассуждал вслух Котя. – А иначе как будешь работать… ой!

Нервы были на взводе, но вот раздавшийся стук меня ничуть не напугал – в отличие от Коти. Я встал и отправился вниз.

– Подожди! В глазок хоть посмотри! – выпалил Котя, вскакивая.

– Какой глазок? – отмахнулся я.

– Недосмотр, что глазка нет! – Котя уже явно паниковал. – В какую дверь стучат? В какую дверь?

– В нашу! Московскую!

– Спроси кто!

Но я спрашивать не стал. Просто открыл.

Чуть в стороне, съехав с дороги на раскисшую обочину, стояла большая темно-синяя «Audi Allroad». А прямо у дверей – три человека. Мужчина лет пятидесяти, в дорогом, чуть старомодном пальто из кашемира и с такими начищенными туфлями, будто до дверей его донесли. Сразу было видно человека «с положением». За ним – девушка лет двадцати, в шубке из щипаной норки, стильно одетая, хорошенькая, но с таким брезгливым выражением лица, будто ее заставили рыться в помойке. За ними – здоровенный мужик с мрачным лицом, которому не хватало только плаката на груди: «Я – очень крутой телохранитель». Но при этом телохранитель смотрел на меня не с обычным профессиональным подозрением, а с каким-то испуганным вызовом. Будто я недавно безнаказанно отвесил ему пару затрещин, а потом похлопал по плечу и одобрительно сказал: «Хороший мальчик».

Удивительное это чувство, когда понимаешь – тебя опасаются…

– Добрый вечер, – сказал мужчина с хозяйскими повадками. Я насторожился, вспоминая голос в телефонной трубке. Нет, кажется, не он. Похож только общей уверенностью. – Мы войдем.

– Пожалуйста. – Я посторонился.

Мужчина и девушка вошли. Телохранитель остался снаружи.

– Как договаривались, Витя, – бросил ему мужчина и закрыл дверь.

Наступила неловкая пауза. Девушка стряхивала с шубки капли воды. К высоким каблучкам сапожек она, похоже, не привыкла и стояла как-то неустойчиво. Мужчина осмотрелся. Улыбнулся мне, кивнул замершему на лестнице Коте. Котя зачем-то быстро снял и сжал в руке очки.

– Вы ко мне? – спросил я.

Брови у мужчины поползли вверх.

– Нет. Мы бы хотели пройти.

– В Кимгим? – хриплым от волнения голосом спросил с лестницы Котя.

– А уже есть варианты? – заинтересовался мужчина.

– Нет, – ответил я.

– Тогда в Кимгим.

– Надо было ехать на «Семеновскую»… – негромко сказала девушка.

– И провести час в пробках? Так быстрее, – отрезал мужчина. – Мы пройдем? Товаров у нас с собой нет.

Надо было попросить у них объяснений. Нет, не попросить, а потребовать. Но что-то меня удержало. Может быть ощущение, будто требовать от этого лоснящегося господина объяснений – все равно что спрашивать, сколько цилиндров в моторе его машины. Он не знает, он пользуется.

А может быть, меня остановил взгляд девушки? Одновременно раздраженный… и просящий. Будто она смертельно боялась заминки – и оттого злилась. И на меня, и на мужчину.

– Проходите в ту дверь. – Я кивнул.

Они прошли, оставляя за собой грязные следы на полу. Девушка на ходу провела рукой по перилам лестницы, будто потеряла равновесие. Мужчина уверенно отодвинул засов, пропустил вперед девушку и вежливо кивнул мне на прощание.

Я подошел, чтобы закрыть дверь. И обнаружил, что в отдалении от башни парочку ждет экипаж. Четырехколесный, с откидным верхом.

– Какая дама! – восхищенно сказал Котя за спиной. – А? Что скажешь?

– Ландо, – сказал я, захлопывая дверь.

– Какое еще ландо? Подруга у мужика хороша!

– Может, это дочь?

– Ха! – Котя даже всплеснул руками от возмущения. – С такой попкой? Эх, живут же люди… Надо было их расспросить!

– Не думаю, что это они все устроили, – сказал я.

Меня что-то тревожило. Так… они вошли… девушка покачнулась и взялась за перила, на мгновение замедлила шаг…

– Ну хоть что-нибудь, да рассказали бы! Кто такие, от кого знают про башню, куда собрались… А ты понял – в Москве это не единственная башня! Есть еще где-то на «Семеновской»! Ты что там увидал, Кирилл?

Я подошел к лестнице. Наклонился и поднял с пола комочек бумаги, развернул его.

– Записка? – оживился Котя и перегнулся через перила. – Откуда?

– Это девушка бросила, – объяснил я. – Когда проходила мимо лестницы.

Глаза Коти забегали по бумаге. Через несколько секунд он тихо сказал:

– Блин… Что делать будем?

8

Вас когда-нибудь просили о помощи?

Наверняка просили. «Одолжи штуку на неделю, а?», «Купил я все-таки гарнитур! Приходи, будем таскать мебель на четвертый этаж без лифта!», «У тебя машина на ходу? Теща в три часа ночи из Антальи прилетает…».

Конечно, это иногда напрягает. С другой стороны, понимаешь, что сегодня просили тебя, а завтра попросишь о помощи ты.

А вам когда-нибудь приказывали помочь?

Непременно. «Фура с товаром пришла, поможешь грузчикам», «Стойте, гражданин, будете понятым!», «В субботу вечером все идем на митинг против терроризма!».

Знаете, в чем разница? Ты бы и так пошел разгружать грузовик, ведь от пришедшего товара зависит твоя зарплата. И засвидетельствовать, что у мрачного типа с бегающими глазками в кармане женский кошелек, – тоже был готов. А к террористам ты относишься чуть хуже, чем к тараканам, и «была б моя воля…».

Но тебе не оставляют выбора. Тебе приказывают делать то, на что ты и так согласен. Подчеркивают, кто здесь начальник, а кто дурак. Хотя на самом-то деле умный начальник в таких случаях приказывать не станет, оставит тебе иллюзию собственного решения.

Записка, подброшенная девушкой «с такой попкой», оказалась приказом. Старательным округлым почерком человека, не привыкшего много писать от руки, на листке из блокнота было написано колонкой:

Через час отправляйтесь вслед за мной.

Найдете белую розу.

Человек ответит на все вопросы.

Я посмотрел на часы, засекая время.

– Что будем делать? – повторил Котя. – Искать мужика с белой розой?

– А может, женщину? – из чувства противоречия спросил я.

– Тут же написано – человека! – искренне возмутился Котя. – По умолчанию имеется в виду мужчина… Кирилл, ты учти, дело явно пахнет контрабандой!

– Чего? Белых роз? – Я покрутил пальцем у виска.

– Мало ли чего… Ты даже тех… этих… не проверил как следует!

– Нет у них ничего запрещенного. В товарных количествах – тоже ничего нет.

– Откуда ты знаешь? – удивился Котя. И тут же восторженно воскликнул: – О! Я понял! Ты просто знаешь! Как с асфетидой!

Я кивнул.

– Пошли наверх.

– Тебе чайник надо завести электрический, – сказал Котя, подымаясь вслед за мной. – Или плитку. Как ты без горячего?

– Еще тюль на окна и горшок с геранью… Не собираюсь я тут обустраиваться!

– Ха! – фыркнул Котя. – Не собирается он… Слушай, а где у тебя…

– В Москве. За башней.

Котя остановился как вкопанный:

– Ты что, серьезно?

– По-большому можешь сбегать на станцию.

– Так быть не может, – строго сказал Котя. – Извини меня, но это помещение подстраивается под твои вкусы. Я имею в виду, под твои потребности!

– А ты где-нибудь здесь заметил унитаз?

Котя подумал секунду и стал подниматься по лестнице дальше.

– Закрыто там, – вяло сказал я.

Котя толкнул люк, закрывающий проход вверх. И тот легко подался, откинулся на петлях.

– Закрыто, говоришь? – бодро воскликнул он. – Так… свет тут есть?

Свет там был. Выключатель нашел я, он как-то очень удобно лег под руку.

Третий этаж башни оказался разделенным на две части. Маленькая круглая площадка вокруг лестницы, две двери. Одна вела в совмещенный санузел – исполинских размеров ванна, умывальник, унитаз. На вешалках нашлись чистые полотенца и пестрый банный халат моего размера. Окон не было.

– Погоди минутку, ладно? – Котя бесцеремонно закрыл за собой дверь.

В ожидании я заглянул во вторую полукруглую комнату.

Как и следовало ожидать. Электрическая плита, шкафы, стол и четыре стула. Кухня. В шкафах нашлась посуда. Тарелки, вилки-ложки, кастрюли и сковородки. Неплохой набор. Я даже обнаружил внушительного размера чугунный казан для плова. На кухне окошко имелось – и выходило прямо на железку.

– Знаешь, что интересно… – входя на кухню, сказал Котя. – Никаких ярлычков на полотенцах. Никаких знаков на фаянсе. В мыльнице кусок мыла лежит, так вот это просто мыло. Без рисунка, букв, символов. Во флаконе шампунь стоит, так он ничем не пахнет и прозрачный. Но мылится!

– Гипоаллергенный, значит, – сказал я. – Котя. Я пойду и приму душ. Я последний раз знаешь когда мылся? Вчера утром у тебя дома.

– А как же эта… – Котя явно растерялся, – просьба о помощи?

– Просьба? По-моему, это приказ. Не люблю приказов.

– Мы же все равно хотели туда идти! – воскликнул Котя.

– Искать человека с белой розой? Что-то мне не хочется. Ловушка это какая-то. Лучше вымоюсь.

На лице у Коти поочередно отразились растерянность, обида и даже неприязнь.

– Дама просила, – сказал он. – Ну… смотри. Иди принимай водные процедуры. Я пока твою жратву на кухню перетащу.

Когда я закрывал за собой дверь, то мне послышалось еще что-то вроде: «Дама просит, а ему двое суток без душа невтерпеж…»

Плевать я хотел на его бурчание! Горячая вода, шампунь неизвестного происхождения, хороший напор в душе – я с наслаждением вымылся и оделся. Увы, о чистом белье я вовремя не задумался, но все равно мне было хорошо.

Когда я вышел из ванной на кухню, Котя стоял у окна. На плите кипел алюминиевый чайник. При моем появлении Котя демонстративно посмотрел на часы и вздохнул.

– Котя, как ты представляешь себе поиски человека с белой розой в чужом мире? – спросил я, усаживаясь за стол. Надо сказать, что, несмотря на изрядный бардак у себя дома, в гостях Котей овладела какая-то страсть к порядку. Он действительно перетащил на кухню все продукты и аккуратно разложил по шкафам.

– Я представляю, что не тому человеку выпал уникальный шанс исследовать чужой мир! – горько сказал Котя.

– Котя, сейчас семь вечера, – ответил я. – Еще двадцать минут.

– Так ты пойдешь? – Он сразу ожил. – А еще голову морочил… Кстати, здесь та же самая петрушка! Никаких знаков изготовителя, ни на посуде, ни на плите. Я думаю, все это создано механизмами башни как идеальное отражение конкретных вещей! Своего рода платоновские идеальные вещи!

– Какими механизмами? – спросил я, наливая себе кипятка и бросая в стакан пакетик чая. – Какие идеальные вещи? Этот кривобокий чайник – идеальный чайник?

– Сразу видно, что ты не интересуешься философией. – Котя тоже сделал себе чай. – Между прочим, белая роза – это древний философско-магический символ. Как и башня, кстати! Со времен Вавилонской башни…

– Котя… – Я вздохнул. – Это не символ. Мы в нем сидим. И чай пьем тоже не из символа.

– Весь мир состоит из символов, а наша жизнь – тем более! – горячо воскликнул Котя. – Любовь мужчины к женщине тоже глубоко символична. Я думаю, когда эта дама оставила нам записку…

– Котя! – воскликнул я, прозревая. – Дама?

У Коти забегали глаза, но он твердо повторил:

– Дама!

Я первый раз присутствовал в момент влюбления моего друга. Вот оно как бывает! Мимолетный взгляд, восхищение фигуркой – и Котя готов. Он ведь и лица ее толком рассмотреть не успел!

Нет, симпатичная девушка, слов нет. Но…

– Кирилл, если ты согласен, я пойду с тобой, – твердо сказал Котя.

– Замерзнешь. Там снег валит, а у тебя ботиночки на тонкой подошве и куртка на рыбьем меху.

– Она с виду тонкая, а на самом деле очень теплая!

Я пожал плечами.

– Да пожалуйста! Что я тебе, мать родная, шарфик на шее повязывать? Ты уже большой мальчик, воспаление легких сам вылечишь.

– Я пойду с тобой, – упрямо повторил Котя.

В тупичке было темно. По-зимнему, когда небо не разглядишь, но рождающийся в нем белый снег координатной сеткой чертит воздух, а от самой земли будто идет слабое белое свечение. Едва-едва угадывались заснеженные стены и темный контур башни. На ней снег почему-то не налипал.

– Один маленький шаг открывает целый огромный мир, – внезапно сказал Котя.

– А? – Я вздрогнул. – Ты чего?

– Ну… мы же впервые вышли в иной мир. Надо что-то сказать. – Под моим взглядом Котя даже в темноте начал мяться. – Что-то умное.

– Впервые? Тут люди так и шастают! Туда-сюда! И мы уже выходили час назад, башню осматривали.

– Тот раз не считается… Пошли?

Я решил, что бороться с романтическим порывом Коти бесполезно, и двинулся прочь от башни. Туда, откуда приезжал почтальон и куда, вероятно, отправилось ландо с незнакомой дамой и ее спутником. Снега за прошедший час насыпало изрядно, но следы от повозки все-таки оставались, и мы старались держаться их.

– Неправильно все, – вздыхал за спиной Котя. – Надо было приборы захватить. Термометр, барометр… Какова разница температур между нашим миром и этим? Почему не возникает перепадов давления? Снег бы хорошо взять на анализ… Проверить, работает ли здесь радио…

– У меня в телефоне есть радиоприемник, – похвастался я.

– О!

– Только надо наушники втыкать, они вместо антенны. А их нет.

– Мобильник! – спохватился Котя. – Сейчас… – Он извлек из кармана телефон и обиженно сказал: – Блин… Сеть недоступна!

– Хватит болтать на морозе, точно горло застудим.

Думаете, Котя успокоился? Он обсуждал со мной архитектуру окрестных строений – хотя что тут можно было рассмотреть, в темноте. Выдвигал и опровергал гипотезы о мире Кимгима – к примеру, у него получалось, что мир этот может быть куда развитее нашего, а гужевой транспорт жители используют из соображений экологии и любви к старине.

Я его почти не слушал. Шел, месил ногами рыхлый пушистый снег. Есть люди, которые в непонятной ситуации замыкаются в себе и ждут развития событий. А есть такие, кто начинает болтать и фонтанировать идеями. Я раньше считал, что и сам из таких. Но рядом с Котей невольно стал молчуном.

Меня куда больше волновало, что делать, если мы и впрямь найдем человека с белой розой. Какие вопросы задать. И какие ответы мы получим…

Улица закончилась как-то неожиданно вовремя. Котя, шедший за мной, вначале перестал тараторить, потом тяжело задышал, потом сказал, что я пру как танк и совершенно не жалею работника умственного труда, не привыкшего торить снежные тропы. Похоже, он уже готов был сдаться и отправиться назад. Но тут впереди забрезжил слабый свет, мы оба невольно ускорили шаг и через несколько минут вышли на открытое пространство. Для полноты наших впечатлений и снегопад немного поутих.

– Убиться веником! – воскликнул Котя. – Где это мы?

Я был с ним абсолютно солидарен.

Мне почему-то казалось, что тупичок расположен где-то в центре города. Что достаточно из него выйти – и мы окажемся в гуще местной жизни. Чудились какие-то кривые улочки, прижавшиеся друг к другу дома в три-четыре этажа, маленькие площади с фонтанами и крошечные лавочки с товаром непонятного происхождения и назначения, чинно расхаживающий люд, конные экипажи…

Фиг там.

Мы вышли к морю. На длинную заснеженную набережную, под которой набегали на каменистый берег серые холодные волны. С одной стороны море, с другой – однотипные здания из красного кирпича, с присыпанными снежком железными крышами, без единого огонька в окнах, прореженные уходящими от берега улочками. Как далеко тянулись здания вдоль берега, снегопад мешал рассмотреть. Уж на километр в обе стороны от нас – точно.

Со стороны моря шел довольно высокий, мне по грудь, каменный парапет. И на нем, на пузатых столбиках, горели неярким дрожащим светом большие, с метр диаметром, шары молочно-белого стекла. Фонари стояли нечасто, но благодаря снегу вся набережная была освещена.

– Свет, похоже, не электрический, – с интонациями естествоиспытателя произнес Котя. – Гляди, а что там?

Мы подошли к обледенелому, мокрому от брызг парапету. Вдали, в море, и впрямь медленно двигались огоньки – целое созвездие, плывущее за мутным снежным занавесом.

– Корабль, – предположил я.

– Угу.

– На Питер похоже, – сказал Котя. – Нет, не на Питер. На Юрмалу.

– Хочешь сказать…

– Нет, не хочу. – Котя поежился. – Какое-то все чужое… Тебе не страшно, Кирилл?

Я подумал и покачал головой. Нет, страшно не было. Любопытство, легкая настороженность – и все.

– А то, может, вернемся… – предложил Котя. – Мы честно искали, но никого не нашли.

– Следы от ландо видишь? – спросил я.

– Вижу, – признался Котя.

– Давай пройдем по ним немного. Это все-таки повозка, а не автомобиль. Не могли они очень далеко уехать. Или замерз?

– Я? – возмутился Котя. – Да я вспотел! Говорю же – у меня куртка теплая.

– Тогда пошли. Нет, подожди!

Я прошелся вдоль парапета, утаптывая снег и пытаясь найти хоть какой-нибудь мусор. Камень, ветку… хоть что-нибудь. Лезть через парапет на берег не хотелось. Наконец я нашел булыжник с кулак размером, обтер от снега и торжественно водрузил на парапет.

– Отмечаешь место? – догадался Котя. – Правильно. А то заплутаем.

Честно говоря, я немного завидовал другу. Он вел себя… ну… правильно, что ли. Исследовал новый мир. Героически терпел холод. Спешил задать все вопросы и получить все ответы. И ведь он совершенно явно побаивался.

А во мне была какая-то непонятная уверенность в себе, которая начисто убивала сам дух приключения. Если подыскать сравнение, то Котя вел себя будто охотник девятнадцатого века, отправившийся в Африку охотиться на львов. А я – как современный турист, едущий на сафари в комфортабельном джипе.

Может быть, так и надо?

Может быть, нет здесь никаких львов?

Мы двигались по набережной. Здесь идти было проще, ветер сдувал снег к морю. По левую руку тянулись дома, по правую – парапет с фонарями, исчезающие вдали огни корабля. Котя приплясывал на ходу и прятал ладони под мышками. Я, честно говоря, тоже пожалел об отсутствии перчаток. Снег снова зарядил не на шутку.

А потом сквозь метель проступило здание на берегу. Здесь набережная дугой выступала к морю, и на образовавшейся площадке стоял двухэтажный дом. Тоже кирпичный, но живой – с теплым светом в занавешенных окнах, с дымком из трубы, с расчищенным снегом у входа. Такие дома рисуют воспитанные дети, которых любят родители. Еще их можно встретить в благоустроенной и уютной Европе.

У нас они как-то плохо приживаются.

– Во идиоты, – сказал Котя, останавливаясь. – Во мы идиоты!

Надо же – в очках, но первым разглядел вывеску над широкими двустворчатыми дверями.

БЕЛАЯ РОЗА

– И с чего мы взяли, что надо искать розу? Белую? Зимой? – Котя фыркнул от возмущения. – Это гостиница. Или ресторан. Ресторан еще лучше… Пошли?

– Постой. – Я схватил его за плечо. – Подожди!

Котя послушно остановился.

Я оглядывал здание. Что же меня тревожит? Там должно быть тепло. Там, наверное, и впрямь чего-нибудь нальют. Если попросить. И ответят на вопросы…

– Первым пойду я. – Я строго посмотрел на Котю. – Понял? А лучше ты подожди пока здесь…

– Дай угадаю, – сказал Котя. – Ты небось служил в десанте. Или имеешь красивый цветной пояс по каратэ.

– Нет.

– Тогда не строй из себя героя!

– Хорошо. – Я не стал дальше спорить. – Только иди за моей спиной. Пожалуйста.

«Пожалуйста» сработало. Котя кивнул.

Я подошел к дверям. Красивые ручки – бронзовые, старинные, в виде когтистых птичьих лап… Да что я тяну, здесь все старинное! Неужели пришел страх?

Я взялся за холодный металл и потянул дверь на себя. Она легко, мягко открылась.

– Что там? – спросил Котя из-за плеча.

Там была небольшая комната вроде прихожей или гардеробной. Вешалки на стенах – все пустые. Две двери. Большое кресло, обитое потертым красным бархатом. Оно пустовало, и это почему-то казалось неправильным. Из стены торчат несколько ламп с цветными абажурами. Похоже, газовые – свет дрожал, как от колеблющегося пламени.

Мы вошли.

– Стильно, – сказал Котя. – И пусто. Но тепло!

Я толкнул внутреннюю дверь. Вот за ней было именно то, что я ожидал увидеть: огромная зала (про нее хотелось сказать именно так – «зала»), потолок – метра четыре или даже пять, в центре комнаты свисает погашенная хрустальная люстра; повсюду стоит основательная, добротная мебель: кресла, столики, шкафы с посудой; стены обиты бежевыми гобеленами. Большой растопленный камин с мраморной доской, уставленной безделушками из стекла и керамики. Широкая лестница на второй этаж. Угол залы занимала массивная барная стойка: никаких металлических цеплялок для бокалов, никаких никелированных стоек, одно лишь матово-черное дерево. За стойкой у стены неглубокие шкафы с красочными бутылками, дальше – полуоткрытая дверь. На полу залы лежал светло-коричневый ковер со странным рисунком из беспорядочно разбросанных темных пятен.

– Какой странный рисунок, – глядя под ноги, сказал Котя. Умоляюще посмотрел на меня: – Да?

– Это кровь, – сказал я. И оглянулся.

В гардеробной стоял человек. Видимо, вышел из второй двери, когда мы прошли внутрь. Мне не понравилась его одежда – черного цвета свитер и брюки, все облегающее, даже на вид скользкое, не ухватить. Одежда для драки, а не для распития напитков у камина. Еще мне не понравилась черная маска-капюшон на голове, оставляющая свободными только глаза. Глаза тоже не понравились – холодные, безжалостные. Очень не понравилась увесистая короткая дубинка в руке.

Да что там перечислять, человек мне совершенно не понравился!

И то, как он осторожно приближался, держа дубинку чуть отведенной, – тоже.

– Кирилл, зря мы сюда зашли, – дрожащим голосом сказал Котя, глядя мне за спину.

Я проследил его взгляд: за барной стойкой был еще один мужчина в черном, то ли прятавшийся под стойкой, то ли вышедший из двери. На дружелюбного бармена, мечтающего смешать вам необычный коктейль, он никак не походил. Для начала ему пришлось бы отложить дубинку и нож с широким листовидным лезвием.

Еще двое одетых в черное вышли из неприметной двери в дальней стороне залы. Тоже с дубинками и ножами.

И не похоже было, что нас собираются схватить. Скорее мы оказались досадной помехой, которую требовалось устранить максимально простым и надежным образом.

Мужчина за стойкой чуть отвел руку с ножом.

Мужчина из гардеробной перешагнул порог и стоял теперь метрах в двух от нас.

– Кирилл… – начал Котя.

Я не стал его слушать. Узурпировавший место бармена человек стремительно взмахнул рукой. В ту же секунду я выбросил руку навстречу сверкнувшему ножу и ударил Котю ногой под коленку – он предсказуемо рухнул.

На самом деле это невозможно. Если тебя не обучали с младенчества в каком-нибудь Шаолине. Но сейчас я не задумывался о таких мелочах.

Я поймал нож в полете – не остановил, а лишь коснулся рукояти и подправил траекторию. Он вошел в грудь человеку, закрывавшему нам путь к отступлению, – всем своим широким лезвием, из черной ткани торчал только короткий хвостик, даже не похожий на рукоять. Человек издал хрюкающий звук и осел на колени.

И на этот раз я уже не мог сказать, что в этом нет моей вины.

Человек, метнувший нож, перепрыгнул стойку – красиво, опираясь лишь левой рукой, а правой, с дубинкой, замахиваясь в прыжке. Дубинка неслась мне прямо в голову. Я присел, пропуская удар над собой, – и ткнул нападавшего в грудь открытой ладонью. Убийца будто сломался. Его шатнуло назад, он выронил дубинку и беспомощно заскреб грудь руками. Я ударил снова, почему-то опять не кулаком, а растопыренными пальцами – снизу в подбородок. И не услышал, скорее почувствовал хруст позвонков, когда его голова запрокинулась назад.

Оставшиеся в живых остановились. Страха они не выказывали, хотя я лично при виде невооруженного человека, убившего двоих нападавших, еще три дня назад наложил бы в штаны. Они скорее выглядели растерянными.

– Функционалы? – неожиданно сказал один из них.

– Нет. Не может быть, – ответил второй.

Выглядели они как персонажи-плохиши в детских мультиках. Ко всему еще один держал дубинку в правой руке, другой в левой, так что они казались зеркальным отражением друг друга.

– Кирилл, ты их убил! – внезапно воскликнул лежащий на спине Котя и попытался встать. На лице его отразился больший ужас, чем когда убить собирались нас. – Ты же их убил!

Левша неожиданно пнул оказавшийся перед ним стул – с такой силой, что тот полетел мне в голову. И парочка бросилась в атаку.

Я поймал стул на лету двумя руками за гнутые, покрытые узорчатой резьбой ножки. Одним рывком выломал эти ножки. Перевернул их в руках острыми обломанными концами вперед. И вогнал в грудь нападавшим, прежде чем они успели обрушить на меня свои дубинки.

Как выяснилось в ходе эксперимента, деревянный кол в груди смертелен для человека не менее, чем для вампира.

Левша рухнул прямо на Котю, и тот с воплем выскочил из-под подергивающегося тела. Попятился от меня, будто ожидая, что я прикончу и его.

Собственно говоря, а почему бы ему так не подумать? Ведь для Коти я – почти незнакомый человек…

– Ты их убил! Ты… ты…

– Они бы убили нас! – рявкнул я. – Ты что, они же хотели нас убить! Нож, между прочим, летел тебе в горло!

Котя закивал, но без особой убежденности. Потом глаза у него чуть прояснились, безумный ужас ушел. Но явно обещал вернуться.

– Котя, я не маньяк. Не псих. Они напали, я защищался.

– Как ты их… как ты смог? – Котя снял и начал протирать очки. При этом лицо у него, как это часто бывает с очкариками, стало растерянным и беззащитным.

Я оглядел четыре неподвижных тела. У одного нож в сердце, у другого сломана шея, двоих я проткнул. Кажется, одного насквозь. Это с какой силищей надо было ударить? Я с легким ужасом посмотрел на собственные руки. Так захочешь в носу поковыряться и полголовы оторвешь…

– Не знаю как. Это само пришло. Надо было защищаться, ну и…

– Ты… у тебя глаза при этом стали… задумчивые, меланхоличные. Будто ты стихи читаешь вслух.

Ничего себе сравнение! Все-таки в Коте есть задатки писателя.

– Я делал то, что нужно было делать. Я… даже не сомневался в этом. Знал, что так надо.

Котя кивнул. Водрузил очки на нос. Взгляд у него стал более осмысленный.

– Скажи, а что они кричали – ты понял?

– Да. А что?

– Я так и подумал. – Котя кивнул. – Они не по-русски говорили. Затрудняюсь сказать, на каком языке… что-то довольно приятное, вроде французского. Но я такого языка не знаю.

Я не удивился.

– И что они говорили? – поднимая откатившуюся к его ногам дубинку и уважительно взвешивая ее в руках, спросил Котя.

– Один из них спросил другого: «Функционалы?» А тот ответил, что не может такого быть. Что такое функционал?

– Математическая функция. – Котя аккуратно положил дубинку на хрупкий журнальный столик, чудом уцелевший в пылу сражения. – Ты у нас специалист по значению редких слов, тебе виднее.

– Видимо, функционалы через таможню не возят.

Котя еще раз смерил меня взглядом и покачал головой:

– А ведь ты чувствовал! Ты знал, что здесь будет засада!

С очевидным спорить было бесполезно. Я зашел за барную стойку, заглянул в дверь. Небольшая кухня, все в том же стиле «у нас тут девятнадцатый век, вы не против?». Вроде бы никого нет. Я взял с полки бутылку вызывающе алкогольного вида, глянул на этикетку. Так, информация к размышлению… Надпись явно на английском. Какое-то виски.

– Котя, что тут написано? – Я показал ему бутылку.

Котя подошел, неприязненно поглядывая на тела.

– Господи, тут четыре трупа, а тебя на выпивку потянуло… Виски, односолодовый, двенадцать лет выдержки… Круто. Давай сюда!

Он сделал крупный глоток прямо из горлышка, закашлялся.

– Значит, читать у тебя получается? – спросил я.

– Если помнишь, то вывеску я тоже прочитал. – Котя вручил мне бутылку. – Она была на русском.

– Что же тут, говорят на одном языке, пишут на другом?

Котя посмотрел на меня с неожиданной иронией:

– Я бы предположил, что эти вот… что они здесь такие же гости, как и мы. И общались на своем языке. Только ты, похоже, этот язык понимаешь.

– Функционал? – Я пожал плечами. – Не сказал бы, что понимаю, но… Ты что делаешь?

Котя прошелся от тела к телу, трогая каждого за запястье.

– Вдруг живы… помогли бы.

– Они убийцы!

– Ну они же теперь не опасны? – Котя развел руками. – Нет, ты их надежно уложил. Кирилл, ну что же ты наделал… Это ведь другой мир! Понимаешь? А мы начали знакомство с ним с преступления… Зря ты их убил…

Он подошел к дальней двери и осторожно заглянул внутрь. Потом вывернулся обратно и обессиленно прислонился к стене. Лицо у него стремительно бледнело.

Подхватив на ходу дубинку, я бросился к нему на помощь.

– Лучше не смотри, – быстро сказал Котя. – Лучше не надо.

Был он белый как мел и в бисеринках пота. Одна капля смешно свисала с носа.

– Зря ты их убил, – повторил Котя. – Так легко. Надо было… надо было помучить.

В общем-то после этого в дверь можно было и не заглядывать. Все стало понятно. Но я все-таки заглянул.

– Твари… – пробормотал Котя.

– Они их пытали, – сказал я. – Соберись. Вот тут как раз надо… пощупать пульс.