Текст книги "Любовь вне закона"

– Тайна так тайна, – легко согласился адвокат. – Что за щекотливая деталь, которую вы упомянули, Леонид Борисович?

– Свидетельница утверждает, что владеет неким предметом, позволяющим идентифицировать личность преступницы.

– Ого! И что это за предмет?

– Служебная тайна, – сказал Чакуров и многозначительно добавил: – Пока.

– Кажется, я понимаю, – задумчиво произнес адвокат. – Вы хотите денег за свою улику.

– Во-первых, улика не моя. Во-вторых, денег хочу не я.

– Свидетельница.

– Вот именно.

– Что ж, думаю, это удобнее будет обсудить при личной встрече.

– Я тоже так считаю, – сказал Чакуров с облегчением.

– С вами свяжутся, – пообещал адвокат, прежде чем закончить разговор.

И с Чакуровым действительно связались. Он заканчивал километровую дистанцию, когда на его дорожке появилась девушка в белом купальнике. Плавала она любительским брассом, но купальник сразу привлек внимание Чакурова. Проплывая мимо по встречной полосе, он с удовольствием разглядывал соседку сквозь очки. Это позволяло ему беспрепятственно любоваться ее телом, делая вид, что он занят исключительно плаванием.

Закончилось все тем, что они столкнулись. В самый неподходящий момент пловчиха сместилась на полосу Чакурова, заставив его хлебнуть хлорированной воды от неожиданности.

– Ой, ноготь! – воскликнула она, бултыхаясь на месте. – Месяц отращивала.

– Я не виноват! – защищался Чакуров, высунувшийся из воды в метре от незнакомки.

Разговаривая, они энергично двигали ногами под водой, и это странным образом сближало их, как будто они действовали сообща, забыв о существовании остальных пловцов и инструкторов.

– Виноваты! – возразила девушка не зло, но решительно.

Полные груди ее едва умещались в чашечках купальника.

– В чем? – спросил Чакуров, придавая своему тону оттенок игривости.

– В том, что вы поплыли мне навстречу.

– Но это вы поплыли мне навстречу!

Вместо того чтобы спорить, девушка неожиданно улыбнулась:

– Будете это своей жене рассказывать. Она вас непременно спросит, откуда у вас эта царапина.

Опустив взгляд, Чакуров обнаружил на своей груди длинную красную рытвину, оставленную, надо полагать, обломившимся ногтем.

– Пустяки, – сказал он. – У меня нет жены.

Не прекращая разговаривать, они плыли плечом к плечу в конец бассейна. Их приглушенные голоса звучали интимно на фоне плеска и бодрых возгласов.

– А девушка? – спросила она.

– Ну… – он хотел пожать плечами, но вместо этого снова хлебнул воды. – По-всякому бывает.

– Как насчет сегодня?

Чакуров закашлялся:

– Сегодня?

– Ой, только не поймите меня превратно, – заторопилась новая знакомая. – Мой бойфренд выкупил для нас всю сауну, а сам улетел в Прагу. Одна я побаиваюсь туда идти, так что, может, составите мне компанию?

Чакуров составил. Правда, счастье его было коротким. Когда он спустился в подвальное помещение, пропитанное ароматами распаренной сосны и эвкалипта, там ожидала его не девушка в белом купальнике, а двое молодых людей, одетых почти официально, если не считать замены рубашек с галстуками темными водолазками. Напрасно они рассчитывали застать Чакурова врасплох. Всякое он повидал в этой жизни, ко всему был готов. Прежде чем отправиться в сауну, он наведался в раздевалку, а потом к сейфу, где оставил на хранение телефон, бумажник и пистолет. Сейчас «Стечкин» находился у него в руке под небрежно наброшенным полотенцем. Оставалось только высвободить его и взять наизготовку.

Что Чакуров и проделал с завидной оперативностью.

К чему он оказался не готов, так это к тому, что противники окажутся еще более расторопными. Один из них непостижимым образом очутился рядом с Чакуровым, пока тот отбрасывал полотенце. Его жесткие и холодные, как клещи, пальцы обхватили запястье руки с пистолетом. В тот же момент Чакуров ощутил ужасающую боль. Он услышал, как трещат его связки и хрустят кости. Пистолет перекочевал на ладонь молодого человека в водолазке. Что касается руки Чакурова, то она утратила подвижность и словно налилась огнем.

Подвывая, он согнулся в три погибели и получил локтем в затылок. Мир стремительно померк, а когда прояснился снова, Чакуров находился не в предбаннике, а в салоне микроавтобуса без окон и с перегородкой между кузовом и кабиной. Он толком не видел покалеченной руки, но на ощупь она была распухшей и горячей, а боль в сломанном запястье отдавалась в ушах, в голове и прочих частях тела.

– Твари, – пробормотал Чакуров.

Он понятия не имел, кто его похитил и зачем, но был уверен, что это как-то связано с телефонным разговором с адвокатом. Сидя в одних плавках на грязном полу, Чакуров мысленно пообещал себе, что разберется с похитителями, как только найдет способ освободиться. Не убивать же его везут, в самом деле. Значит, не все потеряно. Они просто не знают, с кем связались, сказал себе Чакуров.

На душе немного полегчало, но рука болела от тряски все сильнее и сильнее. Пришлось баюкать ее, как малое дитя, придерживая другой рукой. Тут автобус тряхнуло, Чакурова бросило вперед, он вскрикнул и, наверное, ненадолго отключился, потому что не помнил, как его выволакивали из фургона.

Он стоял посреди небольшого двора, выложенного каменными плитами. Со всех сторон высились высоченные кирпичные стены с лампами в зарешеченных колпаках, а автобус, пыхтя выхлопными газами, медленно заезжал в подземный гараж. Ночное небо над головой было затянуто маскировочной сеткой. Человек неискушенный решил бы, что хозяин дома опасается авиаударов, но Чакуров, по роду службы, знал, что такая мера оберегает от слежки с помощью дронов и перебрасывания гранат через забор. Из этого следовало, что владения принадлежат либо крупному бизнесмену, либо политику, либо криминальному авторитету… что обычно совпадает.

Чакуров ощупал себя здоровой рукой и спросил парня, изувечившего его в сауне:

– Где мои трусы?

– Заткнись, – был ответ. – Просто стой и жди.

– Чего? Или кого?

Не размахиваясь, парень нанес удар отставленным большим пальцем. Схватившись за горло, Чакуров закашлялся, захлебываясь слюной. Пока он приходил в себя, во двор вышел человек в наглухо застегнутом темном френче. Голова его и лицо представляли собой сплошной ожог. Местами неровная блестящая кожа обтягивала череп и лицо так туго, что глаза были скошены к вискам, а губы растянуты до самых скул. Вероятно, мужчина горел достаточно давно, но с тех пор на голове его не выросло ни единого волоска. Руки его были затянуты в эластичные черные перчатки. Глаза, как и та кожа, что находилась на виду, были розоватого оттенка.

По обе стороны от него стояли два охранника с жуткими грязно-белыми бультерьерами на длинных поводках. Их розовые свиноподобные рыла были нацелены в ту часть тела Чакурова, которую он прикрывал руками.

– У тебя перелом, – глухо произнес обгорелый. – Пока один. Если мне не понравится наш разговор, я велю сломать тебе ноги. Кузя, – распорядился он, не повышая голоса. – Пусть принесут кувалду.

– Кувалду сюда! – распорядился охранник в микрофон у рта.

– Потом, – размеренно продолжал обгорелый, – на тебя, легавый, натравят псов другой породы. Они натасканы отгрызать то, что ты сейчас прикрываешь. Теперь, когда я тебя предупредил, мы можем пообщаться.

У Чакурова не возникло и тени сомнения в том, что стоящий перед ним человек не просто пугает, а готов привести угрозу в исполнение.

– Это из-за моего звонка? – осторожно спросил он.

– Да, – подтвердил обгорелый. – Ты сказал, что у тебя есть свидетельница, а у нее есть важная улика. Это действительно так?

– Так, – подтвердил Чакуров.

– Хорошо, – кивнул обгорелый. – Выкладывай.

– Могу я… Гм! Могу я узнать, с кем говорю?

– Я Караван. Слыхал о таком? Коля Караван.

– Нет, – признался Чакуров.

– Плохо работаешь, мент, – сказал Караван. – Я в прошлом месяце город принял.

Чакурову не доводилось вести дела, связанные с преступлениями и разборками местных группировок. Организованной преступностью занимались другие следователи, плотно связанные с соответствующим управлением МВД. Однако до него доходили слухи о недавнем переделе сфер влияния в городе. Было много трупов и «посадок», а кое-кто из бандитов просто сбежал, не дожидаясь покушения или приговора. Теперь стало ясно, чем закончилась эта война.

– У меня с криминалом «терок» нет, – сказал Чакуров.

– Хочешь спросить, почему я тебя выцепил? – понимающе усмехнулся Караван. – Заясняю. Андрей Дышев – мой племяш. Его матушка – моя сеструха. Ее позавчера из петли вынули. Только поздно.

– Сочувствую, – пробормотал Чакуров, потупившись.

Искалеченная рука, прикрывающая пах, затекла. Хотелось поднять ее, чтобы поискать ей удобное положение, но близость свирепых бультерьеров заставляла мириться с болью. Один из псов все тянул морду к Чакурову, шумно принюхиваясь. Вероятно, решал, с какой стороны будет сподручней вцепиться в беззащитного человека.

– Мне на твое сочувствие… – Караван сплюнул. – Мне виновных наказать нужно. Не стой на пути. Раздавлю.

– Я все скажу, – заторопился Чакуров. – Свидетельницу зовут Кошкина Любовь Викторовна. Она живет не в самом дачном поселке, но рядом. Работает в местном магазине.

– Сбросишь полные данные на номер, по которому звонил. Что эта Кошкина? Реально видела убийцу?

– Похоже на то. Утверждает, что…

Чакуров замялся.

– Это будет ошибкой, – предупредил Караван.

По едва заметному знаку его руки охранники ослабили поводки, и Чакуров ощутил горячее дыхание бультерьеров на своей коже.

– Я ничего не собираюсь скрывать, – поспешил заверить он. – По словам Кошкиной, она подобрала банковскую карту, потерянную девушкой, вышедшей из дома.

– «Девушкой», – передразнил Караван. – Я этой соске глаз на темя натяну, на ремни ее порежу.

Не найдясь с ответом, Чакуров ограничился тем, что прочистил горло. Ближайший к нему пес воспринял это как вызов и тихо зарычал.

– Одежду можно? – спросил Чакуров, которому внезапно так страстно захотелось домой, что даже слезы на глазах выступили.

– Дадут тебя одежду, – кивнул Караван. – Только сперва в маленьком кино снимешься.

– В каком кино?

– Тебе объяснят.

С этими словами Караван в сопровождении охранников покинул двор. Чакурова тоже увели. В подвале его ожидала девушка из бассейна, но уже не в белом купальнике, а вообще без всего. Опрятный молодой человек, представившийся адвокатом, вежливо попросил следователя изобразить небольшую сцену насилия.

– Дергайте ее за волосы, заламывайте руки, в общем, ведите себя как можно брутальней. Видео никуда не пойдет, пока вы будете хранить молчание об обстоятельствах сегодняшней встречи.

– Какой из меня насильник, когда я пальцами пошевелить не могу, – процедил Чакуров, с ненавистью глядя на свиноподобных собак, которых притащили и сюда тоже.

– А вы постарайтесь, – сказал адвокат бесцветным голосом. – Приказано вас не отпускать, если не сыграете свою роль достаточно убедительно. Полагаю, вы понимаете, что это означает.

– Смелее, Леонид Борисович, – подзадорила девица. – Я не кусаюсь.

В этом она Чакурова обманула. И кусалась, и визжала, и царапалась, и сопротивлялась так яростно, что он незаметно вошел во вкус и не успел остановиться.

– Отлично, – кивнул адвокат, просматривая ролик. – В вас актер пропадает, Леонид Борисович. Или сексуальный маньяк, – он показал Чакурову свой мобильник. – Здесь ваша смерть, как в кощеевом ларце. Девушку сейчас повезут на экспертизу, она напишет заявление, все, как положено. А вы можете быть свободны. И помните: ваше будущее в ваших руках.

– Я хочу одеться, – буркнул Чакуров.

Недовольный тон – это все, что он мог позволить себе отныне при общении с бандитами.

* * *

Кошкины завтракали. Любовь Викторовна никуда не спешила. В магазине заступила на двухнедельную вахту сменщица. По дому дел было немного, в город ехать незачем.

– Что не ешь? – спросила Любовь, уминая оладьи с джемом. – Аппетита нет?

– Какой тут аппетит, нах, – проворчал Павел. – Голова, как бубен.

– Водку жри меньше.

– Ага, учить все мы умные…

Павел шмыгнул носом. Получилось у него это по-детски, жалостливо и трогательно. Внезапно Любовь вспомнила, что скоро разбогатеет, а этого забулдыгу бросит подыхать от пьянства, геморроя, язвы и прочих атрибутов настоящей мужской жизни.

– Хочешь, опохмелю? – спросила она.

– Люб… Любаша! – Павел приложил руки к седой груди. – Век не забуду.

Нельзя сказать, что жили они душа в душу. Всякое бывало: измены, ссоры, мордобой. Но выпадали и мирные, благостные периоды, когда, например, отдыхали в крымском санатории или ездили на воды в Трускавец. А то еще, бывало, Павел завязывал ненадолго, и тогда они, чин-чинарем, как все порядочные люди, сидели рядышком у телевизора, жевали что-нибудь и внимали ведущим ток-шоу и новостных блоков. Будучи трезвым, Павел ни разу на Любу руки не поднял. Случалось, обматерит в сердцах, но тем и ограничится. А до прошлого года еще и супружеский долг, хоть худо-бедно, но исполнял.

– Ладно, помни мою доброту, – сказала Люба, отлучилась во двор и вернулась с маленькой прозрачной бутылочкой, идентифицированной мозгом мужа как «чекушка», она же «мерзавчик» и просто «водочка».

– Ух ты! – сказал он и с шорохом потер ладони, как будто собирался взяться за какую-то нелегкую, но очень нужную и важную работу.

– Только не спеши, – попросила Люба. – А то сразу глаза зальешь и варнякать начнешь.

– Не волнуйся, – сказал он, обдирая пластик с горлышка. – Ты меня знаешь.

Вот именно, что она знала. Стоило Павлу перебрать хоть чуточку, как он давал волю сперва языку, потом ногам, а потом рукам. То есть, много и оживленно болтал, после чего отправлялся на поиски приключений, которые выражались в мордобое, причем, как правило, обоюдном. Засветив, допустим, кому-нибудь в глаз, Павел получал в нос или в лоб. Удивительно, но с годами хождение по этому порочному кругу ему не надоедало.

«Брошу, – думала Люба, подперев щеку извечным бабьим жестом. – На кой он мне сдался, весь провонявший и никчемный? Заведу себя хахаля. Не то чтобы совсем молодого, а сорокалетнего, в самом соку. Крепкого корня, обстоятельного. Такого, чтобы выпивал для аппетиту или с устатку. Сядем рядышком, опрокинем по чарочке, закусим как следует – и в койку. Уж я его одену-обую, машину куплю нестарую. Но без баловства. Поймаю на горячем – сразу вон. Состоятельная дама может себе позволить».

Пока она так мечтала, Павел выжрал водку, а потом отлучился в сарай под предлогом, что ему какой-то проводок нужно найти. Когда утратившая бдительность Люба спохватилась, было поздно. В сарае Павел не просто добавил, а залил зенки по самые брови и вернулся в дом без проводка, зато с твердым намерением продолжить банкет.

– Да пошел ты! – оскорбилась Люба и полетела к стене, где, схватившись за занавеску, села на пол вместе с карнизом.

– Водку давай! – потребовал Павел. – Думаешь, я не знаю, что ты из магазина тягаешь? Где прячешь, говори?

Дальнейшее было вполне предсказуемо, однако вмешался, как пишут в бульварной литературе, его величество случай. Он предстал в облике приятного молодого человека, умудрившегося войти в дом так, чтобы не побеспокоить голосистого дворового пса Рекса. Его сопровождал еще один человек, тоже молодой, но не такой приятный, а мрачный, с круглой головой и мощной шеей, до подбородка закрытый высоким горлом водолазки.

– Мир вашей хате, – церемонно произнес первый.

– Не рыпайтесь, – предупредил его мрачный спутник.

Вот чего не хватало Павлу для ощущения полноты жизни.

– Ты кто такой? – спросил он одновременно обоих гостей. – Тебе чего здесь нужно?

Приятный молодой человек назвался адвокатом. Неприятный решил отмалчиваться. Это настроило Павла не в его пользу. Упершись широко расставленными ногами в половицы, он соединил две пятерни в один огромный кулак, хорошенько размахнулся и нанес удар, рассчитывая припечатать противника в ухо и повалить его на пол. Парень в водолазке присел и снова выпрямился, легкий, как поплавок. Потом несильно развел руки и сделал ими хлопок, на мгновение коснувшись ушей Павла. Тот взвыл и, схватившись за голову, повалился на колени с таким грохотом, что посуда зазвенела по всему дому.

– Госпожа Кошкина? – обратился адвокат к Любе. – Мы пришли за банковской картой.

– А это видел?

Она показала ему то, что он, несомненно, видел каждый день по нескольку раз, когда мочился или спускал штаны еще за какой-то надобностью.

– Эдик, – сказал адвокат, – покажи тете собачку.

Прежде чем исполнить поручение, Эдик на всякий случай отправил Павла в нокаут. Потом вышел и вернулся с Рексом, насаженным на черенок лопаты, как кусок мяса на шампур. Окровавленное острие торчало из собачьей пасти, второй конец находился под хвостом.

Бросив Рекса перед онемевшей Любой, Эдик включил телевизор и стал ждать следующего поручения. Нетрудно догадаться, какого.

– Выбор у вас есть, Любовь Викторовна, – заговорил адвокат одновременно с диктором, задушевно вещавшим о начале посевных работ в южных регионах. – А это немало, поверьте. Бывает, человеку вообще выбора не остается. Только один вариант, да и тот прискорбный. А у вас их два: отдать карточку или сесть на этот самый кол, – он показал. – После чего карточка вам уже не понадобится.

– Деньги платите и забирайте, – сказала Люба, решившая, что не сдастся так легко.

– Мы заплатим, – пообещал адвокат. – Сколько?

– Сто тысяч, – сказала она с вызовом.

– Эдик, вынимай палку. И звук погромче.

– Удивительное и радостное событие произошло в родильном доме столицы, – вещал диктор. – Счастливая мама, тридцатилетняя Эльвира Бабекова, произвела на свет сразу четырех малышей, двух мальчиков и двух девочек. «Будет еще одна большая, дружная семья, – сказал нашему репортеру главврач больницы. – Все бы так. Тогда не было бы у страны демографических проблем».

Люба Кошкина слушала, зажмурившись, потому что ей вовсе не хотелось видеть, что проделывают с ее собакой и как выглядит черенок, извлеченный из внутренностей.

– Деньги вперед, – упрямо проговорила она, стараясь не стучать зубами.

Павел очнулся, завозился рядом, получил по голове и опять затих. Люба окончательно поняла, что никто ее не защитит, не спасет. Она была одна против двоих этих ужасных парней, которым было все равно, кого убивать, кого калечить.

– Деньги! – крикнула она. – Деньги!

– Какой сильный характер, – похвалил адвокат. – Молодец. Я дам тебе денег.

– Сколько?

– Торговаться будем, когда насадим тебя на треть. Или на четверть.

– Слышала? – с угрозой спросил Эдик, склонившись над Любой.

Она открыла глаза, посмотрела на заостренную палку и заплакала.

– Так не пойдет, – сказал адвокат. – У нас мало времени. Даю тебе минуту.

– Половину, – подал голос Эдик. – Время пошло.

Люба перестала плакать.

– Под скатеркой, – выговорила она с ненавистью.

– Отлично, – кивнул адвокат. – А скатерка где?

– В столовой.

– Я погляжу, – сказал Эдик.

Вернувшись, он протянул напарнику перламутровую карточку.

– Вот и все, – сказал адвокат Любе. – А вы боялись.

– Ты деньги обещал, – процедила она.

Он залез в карман, вытащил бумажник, бросил на пол несколько купюр разного достоинства. Потом обратился к спутнику:

– Засними здесь все, Эдик. Бутылку на столе захвати. Напились, взялись собаку разделывать на шашлыки и отрубились.

Любовь Викторовна Кошкина уронила голову на поднятые колени и разрыдалась. В ее жизни не осталось места мечте. Совсем.

Глава седьмая. Все пропало!

Наташа Пампурина хватилась банковской карты ранним утром. Вот уже третий день она отправлялась якобы на пробежку, а сама покупала в киоске длинную ароматную сигаретку, банку энергетического напитка и курила в укромном уголке.

Зависимость от никотина пришла столь стремительно, что нечего было даже пытаться противиться ей. Наташа была просто не в состоянии дождаться, когда отправится в институт, где можно будет покурить всласть, не запивая каждую сигарету порцией ароматизированной шипучки.

Но за все удовольствия приходится платить, а карманных денег давали Наташе в обрез. Понимая, что без табачного дыма ей со стрессом не справиться, она решилась на крайний шаг. На шестнадцатилетие родители подарили ей не слишком крупную, но кругленькую сумму, положив деньги на банковскую карточку. По идее, она была вольна распоряжаться ими, как заблагорассудится, но было ясно, что отец и мать будут весьма недовольны, если узнают, что дочка начала транжирить капиталец, да еще буквально пуская денежки на ветер.

Короче говоря, натянув спортивную одежду и сунув ноги в кроссовки, Наташа приготовилась покинуть квартиру в пятнадцать минут седьмого, но так и не переступила порог, растерянная и удрученная.

– Дождь моросит? – спросил отец, выходя из ванной комнаты.

– Нет, – ответила она, в сотый раз проверив все карманы куртки и сумки.

Наташа совершенно точно знала, что носила с собой карту постоянно. Наличие денег придавало девушке уверенности, которой ей так не хватало. Карточка всегда была при ней. Обычно она хранилась в том же кармане, что и мобильник. Вспомнив эту деталь, Наташа похолодела.

– Доброе утро, Наташенька, – поздоровалась мать, заглядывая в прихожую. – Уже побегала?

«Отбегалась», – подумала девушка. А вслух произнесла:

– Нет.

– Завидую тебе, – мать зевнула. – Мне бы твою решимость. Слушай, может и мне бегом заняться?

– А это идея, – подключился к разговору отец. – Будем бегать все вместе.

Он не подозревал, насколько он сам и его семья близки к воплощению этой идеи в жизнь. Губы Наташи горько скривились. Ничего не сказав, она отправилась в свою комнату и битый час рылась там в вещах, после чего опустилась в креслице, бессильно уронив руки.

– Завтракать, господа! – весело позвала мать из кухни.

– Сейчас! – так же весело откликнулся Пампурин, а сам заглянул в комнату дочери, и лицо его вовсе не выглядело жизнерадостным. – Что случилось?

– Ничего, – невыразительно произнесла Наташа.

– Потеряла что-то?

– Нет.

– Потеряла, – мрачно заключил Пампурин. – Так всегда бывает с… – он кашлянул. – На местах преступлений.

– Ты хотел сказать: так бывает с преступниками, – поправила Наташа.

– Завтракать! – снова позвала мать.

– Я сказал то, что хотел сказать, – буркнул Пампурин. – На моей памяти не было такого, чтобы кто-нибудь не обронил какую-то вещицу. Ключи, билет, украшение. Что в твоем случае?

– Банковская карта, – выговорила Наташа онемевшими губами.

– Ладно, потом поговорим. А сейчас сядем за стол и не будем пугать маму раньше времени. Может, еще найдется твоя карта.

– Ты же сам сказал…

– За стол, за стол.

Пампурин вышел, подавая пример. На завтрак были его любимые сырники, но он не ощущал их вкуса, поглощенный своими мыслями. И он, и Наташа едва дождались ухода матери на работу. Потом взялись за поиски вдвоем. На часах была половина девятого. До визита бандитов к Кошкиным оставалось каких-нибудь полтора часа.

* * *

– Сиди в машине и не высовывайся, – велел Пампурин.

Известие о бесследно пропавшей карточке состарило его лет на пять, если не больше. Под глазами его пролегли тени, которых там раньше не было. Он хорошо понимал, чем все это может кончиться. Если банковская карта окажется в распоряжении следствия, то ареста дочери ждать совсем недолго. Успокаивало немного только отсутствие слежки. По пути в прокуратуру Пампурин применил пару нехитрых трюков, позволивших убедиться в том, что «хвоста» за ним нет. Это означало, что банковская карта не была обнаружена или что дочь потеряла ее далеко от места преступления. Очень хотелось в это верить. Пампурин почти верил. Не может же быть все плохо, опять плохо, а потом хуже некуда. Говорят ведь, что любая черная полоса однажды заканчивается… забывая, что это касается лишь тех, кто двигается поперек, а не вдоль нее.

Заглянув в свой кабинет и покрутившись для виду в коридоре, Пампурин отправился к Чакурову. У них были сложные отношения, которые вполне можно было назвать неприязненными. Это осложняло задачу. Пампурин плохо представлял себе, какие доводы помогут убедить Чакурова рассказать, как продвигается следствие. С другой стороны, сделать это было совершенно необходимо.

– Привет, – сказал Пампурин с порога, постаравшись придать тону и выражению лица товарищескую симпатию, которой не испытывал. – Что с рукой? Ты, кажется, боксом занимаешься?

– Плаванием, – поправил Чакуров, искоса взглянув на загипсованную руку. – И еще немного качаюсь.

– На тренажере повредил?

– Да. На тренажере.

Чакуров насупился и принялся набирать левой рукой текст на клавиатуре. Это получалось у него плохо, потому что он постоянно шипел и матерился.

– Давай помогу, – вызвался Пампурин.

– Ну садись, – не стал спорить Чакуров и освободил крутящееся кресло.

– Постой… Ты заявление об уходе пишешь?

Не веря своим глазам, Пампурин приблизил лицо к экрану.

– Как видишь, – сказал Чакуров. – Знаешь, Валера, когда у тебя дело забрали и мне передали, я, дурак, обрадовался. А надо было бежать, как черту от ладана.

– Что-то случилось?

– Не будем об этом. Ты пиши.

Чакуров стал диктовать. Работа заняла две или три минуты. Закончив, Пампурин включил распечатку и повторил вопрос:

– Что случилось?

– Тебя это не касается, – проворчал Чакуров.

– Еще как касается.

– Каким боком, интересно знать?

– Если ты уволишься, Распопов дело мне вернет, – пояснил Пампурин. – Должен же я знать все подводные камни.

– Подводные камни тут такие, что с ходу расшибешься.

Чакуров сходил к двери и выглянул в коридор, проверяя, не подслушивают ли их. Этого времени ему хватило для того, чтобы, образно выражаясь, подобрать сопли и взять себя в руки. Конечно, хотелось поделиться с кем-нибудь своей бедой, но в данном случае это было не только бесполезно, но и опасно. Сотрудникам, даже бывшим, совсем не обязательно знать, как его, Чакурова, шантажируют бандиты. Обещания адвоката выеденного яйца не стоили. Он уже трижды звонил, требуя все новых и новых услуг, намекая, что может дать ход видео, на котором Чакуров якобы насилует незнакомку. Было ясно, что эта кабала – навсегда. Группировка Каравана уже никогда не отвяжется. Значит, рано или поздно о сотрудничестве Чакурова с бандитами станет известно, а там и сроки пойдут: за изнасилование, за разглашение служебных тайн, за участие в коррупционных схемах и так далее. Но Чакуров не собирался проводить остаток жизни за колючей проволокой. В Черногории у него жил брат, занимавшийся там строительным бизнесом. Если уволиться и осесть там, то ОПГ Каравана потеряет к нему всякий интерес. Не станут бандиты искать и преследовать следователя, лишь бы испортить ему жизнь. Так что главное сейчас – исчезнуть быстро и тихо, не привлекая к себе внимания.

– Ну? – поторопил Пампурин. – Что за подводные камни?

– Как везде и во всем, Валера. Ты думаешь, что у тебя все гладко идет, а тут вдруг начальство понесет по кочкам или сам под откос слетишь.

Такая образность не понравилась Пампурину. Ему нужны были конкретные факты, а не эпитеты и гиперболы.

– Распопов говорил, у тебя свидетельница появилась, – сказал он.

– Есть такая, – согласился Чакуров. – Кошкина. Ушлая баба. Вертится, как ёж на сковородке.

– Уж, – машинально поправил Пампурин.

– Мне без разницы.

Чакуров отложил в сторону распечатанное заявление и принялся неуклюже наводить порядок на столе и в ящиках, давая понять, что ему некогда. Пампурин понял, что нужно идти напролом.

– Карточку идентифицировал? – спросил он.

– Не успел, – брякнул Чакуров, после чего сделал большие глаза. – Какую карточку?

– Банковскую, – ответил Пампурин.

– Откуда ты про нее знаешь?

– Распопов сказал.

Чакуров опустил голову, глядя на свои пальцы, нервно барабанящие по крышке стола. «Вот зачем ты приперся, – подумал он с ненавистью. – Планы мои выведывать? Значит, на бандитов работаем, Валера? Не прокуратура, а «малина» воровская, будь она неладна».

– Не вешай мне лапшу на уши, дружок, – заговорил Чакуров. – Думаешь, я не понял, что тебя Караван прислал? Так вот, передай ему, пусть идет на… Нет! – он порывисто схватил сослуживца за руку. – Ничего не передавай, прошу тебя. Ничего им не говори, а? Я просто хочу уехать, Валера. Не губи меня.

Пампурин не очень хорошо понимал, о чем идет речь, но уже точно знал, что Наташину карточку нашли и что Чакуров по неизвестной причине боится бандитов.

– Я тебя не сдам, – успокоил его Пампурин. – Но ты должен рассказать мне все. Потому что ты уезжаешь, а я остаюсь расхлебывать все это дерьмо. Так будет справедливо.

Чакуров еще раз выглянул в коридор, после чего подвел коллегу к окну и сбивчиво заговорил. Время от времени он демонстрировал свою поломанную руку или дергал себя за воротник, как будто ему было трудно дышать. Пампурину его жалко не было. Уголовники про таких говорят: «Жадность фраера сгубила». Чакуров был именно что фраером и именно что жадным.

– Ну? – спросил он, закончив повествование. – Теперь ты видишь, что я влип в эту историю случайно?

– Нет, – произнес Пампурин. – Но это не имеет значения. Думаю, пару дней тебя не хватятся, если будешь отвечать на телефонные звонки. Может, даже больше. Но времени не теряй. Поспеши, Леня.

Коротко хлопнув Чакурова по плечу, Пампурин быстро вышел из кабинета и еще быстрее зашагал к машине.