Текст книги "Плач по Клюеву генерала вытегорских карьеров. Баллады, песни, стихи"

Плач по Клюеву генерала вытегорских карьеров
Баллады, песни, стихи
Сергей Борисович Моторин

© Сергей Борисович Моторин, 2017

ISBN 978-5-4490-0386-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Я мир земной на звёздный променял

в созвездиях отрадно заблудиться,

И удивительно! Никто туда не гнал,

Смогу ли я обратно возвратиться?

Вселенной тайны как хочу познать,

Фантазии душевные страницы

до смерти суждено судьбой сжигать,

Пусть в этом пепле путь мой отразится!

* * *

Иду по лесу,

уж вечереет,

мрачнее тени.

Вверху завеса

туч коченеет

в морозной лени.

Хрустит валежник,

сильнее ветви

суются в руки.

«Какая нежность»,

каким доверьем

ласкают звуки!

Ещё немного,

луна налево,

деревня вправо.

Как много снега

и вьюги гнева,

я дома, браво!

* * *

Лес охватило предчувствием грозы,

ордою чёрною ползёт вполнеба туча,

неся прохладу мокрых стрел колючих,

уничтожая голубые миражи.

Вот сёстры-молнии сбежали с плена и

Сгорев, мне всклыхнули душу,

невольное, мгновенное разрушу,

коль мысль собьётся с чудной колеи.

Снимают тучи напряжённость, прорвало,

и первый шёпот по листве прошёлся,

ударило! Как ливень разошёлся!

Чёрт знает, куда душу понесло!

И растворить весь мир захочется в стихи,

и в молнию на миг один влюбиться,

и верить, что всё чёрное промчится,

идите в лес, в нём мысли так легки!

* * *

Нам на тайной вечере Библии суть открывали

и лили лампадное масло в мысли огонь,

что-то страшно-ночное о будущем сне навевали

и хрипел замурованный в стену Егория конь.

Тени ангелов белых и таких легкокрылых

нам уже не догнать, то для избранных ми г,

но к нам скоро придут из поэм золотых серафимы,

чтобы ночь душой сердца до конца человече постиг.

Да! Уйдём мы в леса, пусть нас солнце в пути догоняет

и подарим лучам на часы дорогие свой лик,

дышат в нас небеса, дум звезда своё сердце роняет

и слезам всё дороже совы заблудившейся крик.

* * *

Собор вдали, как памятник заре,

Взгляни – душа Есенина Серёжи

Пегасом алым встала на горе,

а кто-то рядом на него похожий.

Крест на груди, онежские глаза,

в руках кричат Нарымские цветы,

в онежский край зовёт на них слеза

и в сердце появляются следы.

Зовут к себе, но как до них дойти?

Меж нами бездна слов невозвратимых,

сгоревших звёзд незримые пути

венки плетут седые херувимы.

* * *

Плач по отцу Клюеву, родителю слова онежско-

го, разбавленного житием его мученическим во

славу Поэзии Русской, а ветка молодого клёна

бросит росу-песню в души людские.

Разрубили вороги Крест-душу мечом крас-

ным,

оборвался колокол с «Погорельщины»

приняла его земля руками таёжными,

выпало перо из рук Божеских,

высеченное Лазарем Преподобным с Муромско-

го озера,

замолкли гусли онежские Бояна Вытегорского,

пеплом звёздным посыпана тропа Клюева,

у часовен – поэм стоят берёзки Есенинские,

кольцом-радугой опоясанные.

Покорилась душа Коню-Таинству,

дало Таинство возмездие,

зашумели слова в корнях-плечах сосновых!

Слышь, Миколушка!

Богородице Дево радуйся, обрадованная Мария,

Господь с тобою, благословенна ты в женах,

благословен плод чрева твоего,

яко Спаса родила еси душ наших.

В Песню вечной тишины входил Николай

слепыми ногами, задевая колокольчики лесные,

зовущие солнце.

Застыли слова Клюева на следах Аввакумо-

вых, пляской Пудожской медвежьей встревоже-

ны и разлетелись по Руси Сиринами-птицами,

на кресты церквей садилися, чисты реки крес-

тили криками онежскими.

Плач Прасковьи яркой молнией озарит нам

чёрну ноченьку, в хороводах псалмов молодец

во рубашке калимонковой прочитал «Молитву

Солнцу».

Пойдём по цвету морошковому мы к царев-

не-ПОЭЗИИ, от людей закрыла глаза-ларцы,

красну денежку бросит жадному, он уйдёт и не

воротится.

Откройте Книгу Неба, полистайте облачные

страницы:

Спряталось красно солнышко за Онего-мо-

рюшко, только лучи его заплелись в гребни

волн, про сон поющие, потяну-ка те лучи как

стихами заонежскими, то-то будут красны де-

вицы плесть венки из слов морошковых.

Духом вольных веков наполню грудь как вольную, да пойду Россией-матушкой боль-дороженьку испытывать, молитвой слёзною оглядывать.

Не жалей ты меня, матушка, не жалей ты

меня, батюшка, сторожа – снега холодные во

друзья всё набиваются, а метель – свою сестрицу

за меня отдать всё замужем норовят колючим

приманом.

В нелживом болоте соберу стихи сумою лёг-

кою, утка дика даст мне пёрышко, а гадюка

кровь сосать во святую память-чернильницу,

вот где будет чёрный праздничек, лютой смерти

позавидуешь Аввакума Пустозерского!

Распахнись, болото нераскаянное, зашипи

ты подземельным дном, душу мою протри клюк-

вою, на сухих гадюках встоенну, но не трогай

красну девицу, что у батюшки, у Клюева была

суженной Еленою.

Гей, забей старинный колокол, что стоишь

на Красной площади, проснись, Русь, до Боль-

шого моря Восточного, растопи-ка снег над

Клюевым, отпусти ту душу чистую в нашу сто-

рону Онежскую!

Гей, Вы головы с седёнышкой, да не Вас ли

тройки русские гнали Гоголевским пёрышком?

Аль не с Чёрной речки стон в крови?

Когда ж забьют в тебя, КОЛОКОЛ

СВЯТОЙ ПАМЯТИ???

* * *

Луна – единственный фонарь

в забытой, рваной деревушке,

ты жив ли, мой поэт-звонарь?

Иду, грустя, к твоей избушке.

Вот волчий след на берегу

и хмурый крест на пепелище,

о, для кого же на снегу

моё душевное жилище?

С кем разделить души той свет?

А тучи – тёмные волчицы

шепнули снегом: Это бред,

тебе теперь во тьму влюбиться!

* * *

Русалку на стене нарисовал

и пожалел, что нет здесь моря,

холсты же напрочь разорвал,

подумаешь, какое горе!

Плыви, русалка по стене

в страну немых хазар,

я нарисую храм во мне,

реку, огромный яр.

Свет погасил, пора и спать

на стыке двух молитв,

как горяча моя кровать

в пылу сердечных битв.

Русалке – призрачной жене

шепчу: О, будь моей!

И вот он-шорох на стене

и плач: Воды… ско-р-р-рей…

Луна вмешалась: Не спеши,

а вдруг да не одна?

Включаю свет, но ни души

и голая стена.

* * *

Из стены коридора протянулись чёрные руки,

что за страшная ночь, что за день впереди?

Во дворе дикий лай потревоженной суки

и проржавленный голос: На меня погляди!

Но знакомая вьюга, она как спасенье

белым вихрем ворвалась в открытую дверь,

прекратив чёрных рук слепое горенье,

вьюга, вьюга моя, мой любимейший зверь!

Отхожу я ко сну, забываясь в горячке,

снится голос тот чёрный: Приходи, приходи…

На подушку упала икона от качки,

просыпаюсь: О Боже, нет креста на груди!

* * *

Этот город не верит слезам

и в него я уже не поеду,

на Онего – знакомый бальзам

я уйду по медвежьему следу.

Буду песни я с рёвом сливать,

Эй, Потапыч, к костру выходи!

Будем вместе поэмы слагать,

нам на Коштуги утром идти.

Ветром в темень пропали слова,

здесь такая покоится грусть,

тайну снов у ночи украв,

в этот город я песней вернусь.

* * *

Я город покинул, в нём бесы в почёте всегда

и души поэтов меняют на золота граммы,

я в лес посылал тридцать лет свои телеграммы

и вот наконец услыхал его слово: Да!

Летучая мышь показала дорогу в берлогу,

гитару медведь отогрел новогодним теплом

и вместе молились всю ночь белозвёздному богу,

а утром нас встретил онежский святой бурелом.

До полдня мы шли, украшая слова чудесами,

сердечные искры оставив средь лап-пауков,

Онежское озеро светлое под небесами

в душе погасило города свечку оков.

* * *

Ухожу в свою кровь,

в свои гены столетий,

опускаюсь я в ров

уровяных лихолетий.

Что за шум слышу в них?

Эхо: Где ты, Серёжа?

Глубже в мозг до святых,

пусть взбунтуется кожа!

Опускаюсь всё ниже и вот

я до Бога добрался в душе,

причаститься Христос мне даёт,

раздавив волю лет в шалаше.

Подарил мне четыре гвоздя,

чтоб я выковал Бого-мечи,

в них четыре святые глядят:

Нас возьми, да про нас молчи!

И с тех пор житие их во мне,

сердце бесам уже не отдам,

сердце свято в столетий огне

наполняет душевный храм.

* * *

В городе ночь, белый призрак зашёл в переулок

и припал к моим окнам, молитвенно очи вонзив

в моё царство стихов, самоваров, черствеющих

булок, слабым стуком сон выгнав и меня до утра покорив.

Что за странные танцы на лежанке мы с ним

танцевали и откуда взялась эта гостья – Роза Ветров?

Этот воздух ночной поэмою мы разорвали,

позабыв про несчастнейший этот мир из миров.

Бледный свет между шторок изувечил всё счастье

и мой призрак исчез, растоптав букет роз,

он до будущей ночи подарил мне ненастье

и горячий сонет, чтобы днём не замёрз.

* * *

Стихи застоялись в стойле времён,

запятые – сёдла гусар-сонетов,

какою зарёю я был рождён?

Между какими я из поэтов?

Пролили души свои в рассвет

певцы бесконечного крика,

Онежским озером во сне я согрет

и волной сказо-красочно лика!

* * *

Бывают тени колоколен

и бесполуночных святых,

сегодня ночью я неволен

не ставить сердцем запятых.

На потолке окна гримаса,

то чёрным окаймлённый гроб

и тишины немая масса

разгладила вспотевший лоб.

Бросаю в угол свои взгляды,

в нём сны от будущих поэм

и выползают хмуро гады,

и зашипели: Ты здесь с кем?

Не открываю им я тайну,

что в сердце-озере есть сказ,

русалка в нём истопит баню,

для сказок в нём откроет лаз.

Поёт русалка звёздным роем,

вспугнув непрошенных гостей,

и с потолка умчалось горе,

не выдержав сердец вестей!

* * *

Между двух веков сжато сердце,

выжимается слов серебро,

серебрит оно песен дверцы,

озаряя русалки перо.

Она пишет на волных сонеты,

рассмеясь: Коли светел, прочтёшь!

Разжимая сердце поэта

и веков подлунную дрожь!

* * *

Я стою среди каменных идолов,

многозвучным подавлен мечом

В них вонзил свои мысли-стрелы,

размешав их луны лучом.

В бешенстве каменных ангелов,

галактик слепую игру,

этому городу мало

рыбы звёздной – его осетру!

Икра неба – звёзды далёкие!

Что родится из них – ОНА?

Посылаю стихи высокие,

пусть порадуется Луна!

О, Луна, мать моих дум,

ты

...

конец ознакомительного фрагмента