Текст книги "Карантин"

Сергей Палий
Карантин

Жизнь на планетах, обращающихся вокруг красных гигантов, как правило, быстро угасает. Она словно чувствует скорую гибель самой звезды и готовится разделить ее участь.

Жизнь вообще – хрупкая штука.

Скажу честно: когда я узнал о предстоящей миссии на Гуште, мне стало немного не по себе. Всякое поговаривали об этой планете. Кто-то утверждал, будто на ней водятся хищные рептилии, величиной с бегемота, другие рассказывали о поселениях первых колонистов с Земли-Прима, а некоторые вообще считали Гушту самой странной и загадочной планетой в открытой области галактики.

Слухи, сплетни, байки, домыслы.

Командование, как обычно, делилось информацией неохотно. Даже наш ротный утверждал, что знает только координаты объекта и вводные по внешним условиям: атмосфера кислородно-азотная, пригодная для дыхания без спецсредств, сила тяжести, температура, давление, влажность – в пределах допустимой нормы для планет класса «оптима». Флора и фауна изучены мало.

Достоверно нам было известно, что лет сорок назад Гушту пытались колонизировать как перспективный мир. Вторая планета в системе остывающего гиганта класса M3, расположенного в четырнадцати парсеках от перевалочной базы на Сириусе B. Идеальные условия. Щедрые залежи ториевых руд и ортита. Отсутствие разумной жизни.

В общем – лакомый кусочек для корпораций-переработчиков…

На Гушту высадился универсальный челнок-эксплорер с группой ученых и вояк. Они разбили первичную базу в районе экваториальных гор и принялись заниматься своим делом – разнюхивать что к чему.

Через семь суток разведчики должны были отправить на Сириус бот с данными начальных исследований, но на перевалочной базе так ничего и не дождались.

Прошел месяц – никаких вестей.

Решено было послать спасательную экспедицию.

Она тоже канула в неизвестность. В Министерстве по делам дальней экспансии больше не хотели финансировать дорогостоящие проекты по освоению Гушты – ведь денежки уплывали в никуда.

Программу прикрыли, так и не узнав, что произошло с первыми двумя экспедициями. Родственникам пропавших без вести выплатили денежную компенсацию.

С тех пор и стали постепенно растекаться слухи о всяческих аномалиях в окрестностях красного гиганта, и пилоты-фрахтовщики передавали друг другу дурацкие побасенки об инопланетянах и прочую несусветную чепуху.

Несколько десятков смельчаков-старателей отправлялись к Гуште на небольших тральщиках с минимум экипажа, чтобы поживиться халявными рудными богатствами, но вернулись лишь двое. Оба были с явными признаками умственного расстройства и, словно заводные, талдычили о каком-то божественном проявлении…

– Мересце, ты чего глаза такие умные сделал? – обратился ко мне командир нашего взвода сержант Паводников. – Бабу свою вспоминаешь?

– Нет у меня бабы.

Паводников осклабился во всю веснушчатую харю.

– Конечно, кто ж дурня с такой фамилией в мужья возьмет!

Я сплюнул на пол и отвернулся, насколько позволяли фиксирующие кронштейны. Ну да, странная у меня фамилия для русского – Мересце. Виталий Мересце.

По всему десантному боту прошла вибрация, затем его основательно тряхнуло.

– Отклепались, – прокомментировал Лешка, молодой боец, сидевший слева от меня.

– Жрать охота, – сказал Давид Лопатиков. – С самого L-перехода голодом морят, гады. Крейсер три с лишним часа на орбите уже болтается, а харчей так и не дали.

– Сядем – хозовики сухпай вручат тебе, – отрезал Паводников, вцепляясь в прочные трубы кронштейна. – Едрить… Ненавижу тошниловку…

Я смотрел прямо перед собой, не фокусируя взгляд на бледнеющей роже Лопатикова. Уже давно для себя определил: при посадке лучше не закрывать глаза, но и не сосредотачиваться на чем-то конкретном. Иначе может наизнанку вывернуть.

– Св-в-виньи, – сквозь болтанку проворчал черноусый Ренат Камалев, – на скафах экономят… Вот в плотные сейчас войд-д-дем, трещинка какая-нибудь в обшивке об-б-бнаружится… И пиндец… Заживо сгорим за полсекунды.

– Заткнись ты, пехтура неотесанная! – злобно гаркнул Паводников. – Будет трещинка – тебе никакой скафандр не поможет…

Гул за стенкой усиливался. Желудок подскочил к глотке – бот начал резко снижаться, пробивая вольфрамокерамитовым брюхом атмосферу.

Пилотам хорошо, у них амортизация в креслах – ого-го! А нашего брата штурмовика загоняют в десантный отсек на пластиковые скамейки и закрепляют жесткими кронштейнами – вот и весь сервис.

– О-ох ё… – Сержанта Паводникова вырвало прямо на собственный камуфляж. – Гушта, мать ее, херушта… И какого черта им здесь надо?..

– А что тебе ротный сказал? – спросил я, стараясь не прикусить язык от тряски.

– Цель: захватить первичную экваториальную базу и укрепиться на ее территории до прибытия «ботаников», – отплевываясь, ответил сержант. – Они там что-то изучить хотят.

– Странно, – хмыкнул Лешка. – Сорок лет не совались, а теперь – приспичило.

Корабль мотнуло так, что весь взвод клацнул зубами. Кто-то застонал и матюгнулся, приложившись затылком о борт.

– Я слышал, что спецы из «Роскосмощита» недавно разведбот сюда отправляли, – крикнул Ренат. – Он с орбиты снимков наделал, и что-то там заинтересовало наших военных ксенохренологов…

– Ладно, хорош лясы точить! – скомандовал Паводников, борясь с очередным рвотным позывом. – Сядем – разберемся.

* * *

Деревня обнаружилась в семи километрах от места посадки.

Скрытая огромными скальными карнизами, она была незаметна с орбиты, поэтому на снимках зонда «Роскосмощита», конечно же, отсутствовала и стала для всей нашей штурмовой группы полной неожиданностью.

Пока инженеры и интенданты разбивали лагерь, наш взвод, по приказу ротного, отправился в разведку к поселению.

Это действительно было целое поселение – уже за несколько километров виднелся дымок, стелящийся вдоль единственной улицы, по обе стороны которой ютились дома. От небольших хлипких хижин, до крепких двухэтажных коттеджей. Чуть поодаль, возле излучины небольшой речки, молотила лопастями водяная мельница. Там и тут горели фонари на столбах, разгоняя розовый вечерний полумрак.

Исполинское багряное солнце, словно гора, нависло над планетой, отдавая ей последние крохи тепла перед непродолжительной ночью. Сутки на Гуште длились всего 15 часов.

Что удивительно – люди совершенно не скрывали своего присутствия. А ведь никто на Сириусе не предполагал, что здесь обосновалась целая община.

– Вот те на… – в который раз покачал головой Давид Лопатиков. – Не ждали, не гадали.

– Ты в оба давай гляди, – посоветовал Паводников, поправляя ремень штурмовой винтовки. – Еще не известно, что это за хуторок такой.

– Если наличествует разумная жизнь, значит, есть бабы, – философски изрек Лешка.

Давид усмехнулся.

– Я те дам… бабы! – Сержант театрально нахмурился. – Сначала обстановку разнюхать надо.

Взвод обогнул гигантскую отшлифованную ветрами глыбу и резво потрусил под горку. Мне пришлось прибавить шагу, чтобы не отставать.

Растительность на Гуште была скудная. Вокруг виднелись только редкие рощицы светло-фиолетовых деревьев, кажущихся черными в алом свете огромного солнца. По форме они напоминали земные кипарисы. Суховатую глинистую почву покрывал ковер из жухлой бледно-голубой травки с малюсенькими стебельками, больше похожей на мох. Текущая по долине речка с кристально прозрачной водой смотрелась на фоне этой бедности как-то негармонично – словно свежий штрих на выцветшем полотне старой картины.

– Комаров-мошек нет – это хорошо, – оглядывая причудливый кустарник с игольчатыми листьями, сказал Ренат. – А то меня однажды на Земле-Квинта куснула какая-то летающая тварь – неделю в медблоке валялся под капельницей. И никакие прививки от инопланетной фауны не помогли.

– Да, здесь вообще как-то тихо, – согласился я. – Обратили внимание, что живности не видать?

– Ага. Мертвая земля. Интересно, что эти аборигены жрут…

– Какие на фиг аборигены! Не видишь, что ли – наши. Или колонисты, или старатели обосновались. А может, бандюганы от ментов скрываются.

Возле крайних деревенских домиков Паводников сделал знак рукой, и взвод остановился.

– Мересце, Лопатиков – со мной. Остальным – ждать здесь, – скомандовал сержант. – Оставаться на связи. В контакт с местным населением без приказа не вступать ни в коем случае. И стволами не размахивайте особо – мало ли кто тут живет. Перепугаете народ…

Мы втроем двинулись вдоль покосившегося заборчика, который выполнял скорее функции ограничителя территории, чем защищал владельцев одноэтажного сруба.

Солнце почти опустилось за горную гряду, оставив над ее зубцами лишь гигантский покатый бок вишневого цвета. Скальный карниз нависал над головой темной громадиной, заставляя то и дело скашивать на него глаза. Эти сотни тонн камня будто бы давили на макушку своей безжизненной массой.

На улице никого не было видно. Неподалеку слышались всплески от лопастей водяной мельницы и скрип ее передаточных механизмов.

– Чего они здесь мелят-то? – шепотом удивился Давид, включая подствольный фонарик. – Эту сиреневую труху, что на полях растет?

– Да кто их зна…

Я не договорил.

Девчонка возникла перед нами так неожиданно, что я чуть было не пальнул в нее в упор. Паводников глухо выматерился.

Надо заметить, что мы сами испугались гораздо сильнее, чем местная.

Лет семи, русоволосая, худущая, в потертом техническом комбезе с выцветшей нашивкой российского космофлота на воротнике. Чтобы одежка пришлась в пору, девчонке пришлось круто закатать штанины и обрезать рукава по локоть.

С полминуты она с любопытством разглядывала нас, щурясь от света фонариков и покручивая на указательном пальчике четки. Мы молча ждали, выставив вперед стволы.

Я вдруг представил, как, должно быть, нелепо выглядит эта картина со стороны: трое здоровенных штурмовиков держат на прицеле беззащитного ребенка. Опустил РК-7 стволом вниз. Поставил винтовку на предохранитель.

– Здравствуйте, – произнесла наконец девчонка, не переставая перебирать четки. – Староста живет в конце улицы. В большом доме с железным петушком на крыше.

– Спасибо, – тупо сказал Паводников, тоже опуская оружие.

– Пожалуйста, – ответила девчонка и пошла прочь.

– Эй… – окрикнул ее Давид.

Она остановилась и обернулась.

– Ты… – он на миг запнулся. – Ты здесь давно живешь?

– Как родилась, так и живу, – пожала плечами девчонка. – Я видела, как ваши корабли садились. Там, за Червячной грядой. Вы идите к старосте. Идите-идите. Дядя Клеменс вам все объяснит.

Мы переглянулись.

– Спасибо тебе, – повторил Паводников.

– Пожалуйста.

Она скрипнула калиткой и исчезла во дворике.

Сумрак стремительно опускался на экваториальные горы Гушты. Редкие облачка на небе меняли цвет с розового на пунцовый.

– Я чуть дураком не стал, когда она… когда увидел ее, – признался Давид, вытирая пот со лба.

– Интересно, откуда она знает, что мы прилетели на космических кораблях, если все время здесь безвылазно жила… – Я задумчиво почесал подбородок, соображая. Что-то очень странное сквозило во всей этой деревушке, что-то аномальное. Вообще само ее существование было каким-то… неправильным.

– Чем гадать, пошли к этому пресловутому старосте. Дядя Клеменс… ну и имечко, – хмуро сказал Паводников. После чего озвучил мои сумбурные мысли: – Что-то во всем этом не так. Никак не могу уловить – что именно.

Мы двинулись по направлению, указанному девчонкой. Сержант вызвал по коммуникатору базу и вполголоса принялся докладывать обстановку заму ротного.

Диск звезды-гиганта скрылся за хребтом.

Темнело все быстрее.

* * *

Дверь оказалась не заперта. Мы вошли в палисадник и с удивлением обнаружили по обе стороны от каменной дорожки ровненькие грядки, засеянные какой-то явно сельскохозяйственной культурой. Увесистые плоды поблескивали маслянистыми боками в тусклом свете электрического фонаря.

– Может, мельница на реке – вовсе не мельница, – предположил Давид.

– А что? – изумился я.

– Небольшой генератор. Электричество же есть.

– Тебе не по фигу? – раздраженно бросил сержант. – Пошли в дом.

Мы постучали, и почти сразу изнутри донесся звук шагов.

На пороге возник пожилой мужик в оттянутых на коленях трениках и шерстяной безрукавке. Он хмуро оглядел нас исподлобья, задержал взгляд на короткоствольных «эркашках» и слегка отступил в сторону, давая войти в прихожую.

Если бы у меня в мозгу колом не торчала мысль, что наша штурмовая группа находится на другой планете за десятки парсеков от Земли-Прима, то можно было подумать, будто мы – припозднившиеся туристы – зашли купить литр-другой самогона к местному плотнику где-нибудь в Рязанской глухомани.

– Староста? – поинтересовался Паводников, оглядывая стены, отделанные термопластиковыми панелями. Такие обычно использовались для шумоизоляции и утепления внутренних помещений на военных шаттлах.

– Русские, значит, – не ответив, кивнул мужик, как бы соглашаясь сам с собой. – В комнату проходите. Есть будете?

– Нет, – быстро сказал Паводников. – У нас к вам несколько вопросов.

– Ну еще бы, – усмехнулся хозяин. – Было бы чудно, если б вы просто на чаек заглянули за дюжину парсов от Сириуса.

Мы расположились в просторной зале, практически лишенной мебели и декоративного убранства. Несколько малоудобных раскладных стульев из арсенала комплекса первичного поселения, который был на всех кораблях дальней экспансии, масляный обогреватель, тщательно вымытые чашки и тарелки да несколько десятков уже виденных нами плодов, сушащихся на большом металлическом кожухе с трафаретной надписью «АГАТ-19. РОССИЯ».

«Ого, – подумал я, – да это же с борта первых колонистов. Интересно…»

– Клеменс? – спросил Паводников.

– Так меня зовут, – согласился мужик. – Я староста у поселенцев. Здесь остаются все, кто хочет, никого не выгоняем. Я член экспедиции АГАТ-19. Наш челнок-эксплорер приземлился на Гуште сорок один год назад. Вы, наверное, слышали о пропавших ученых, которые должны были сделать первые шаги к освоению этой планеты. Мы их сделали. Только не нужно было сюда соваться, ясно вам?

– Почему? – тут же уточнил Паводников.

– Бражку хотите? – предложил староста, игнорируя вопрос.

Лицо у него было грубое, будто с плеча вырубленное старостью. Глубокие, но немногочисленные морщины нисходили от крыльев носа и кончиков губ. Когда он вдыхал, они слегка расходились в стороны. Из-за этого складывалось ощущение, что Клеменс то и дело наполняется внутренней яростью. Весь облик создавал отталкивающее впечатление, не располагал к разговору.

– Нет, мы при исполнении не пьем, – соврал сержант. – Скажи-ка, дружище… Мы девчонку встретили местную сейчас. Откуда она знает про космические корабли, если родилась и выросла здесь? Не верю, что из твоих поучительных мемуаров.

– Вы, надо полагать, думаете, будто первыми приперлись сюда, чтобы добраться до объекта? – Староста неприятно осклабился.

– Был кто-то до нас? – Подозрительно прищурился Паводников.

– За последний год вы – пятая военная экспедиция. Всем захотелось вдруг Стелу пощупать. Американцы были, индусы, китайцы…

– Врешь. Если бы здесь побывали другие, остались бы корабли.

– Мы разбираем их на свои бытовые нужды, а что не пригождается – в Хрустальку швыряем. Так речка местная называется.

– А люди? – не унимался Паводников. – Куда делись те, кто, по твоим словам, прибыл раньше нас?

– Я уже упоминал: все, кто хочет, остаются в поселении.

– А… а кто не хочет?

– Прутся к Стеле. В карантин.

Паводников помолчал, переваривая информацию.

– Куда? – наконец переспросил он.

– В карантинную зону, в центре которой, возле руин первичной базы, находится объект, – терпеливо разъяснил Клеменс. – Стела. Биомеханическая штуковина. Метров десять в высоту. Генерирует апериодические низкочастотные электромагнитные колебания. Происхождение неизвестно, предположительно – представитель местной фауны. Именно она, по всей видимости, заинтересовала ваше командование.

У меня давно на языке вертелся вопрос.

– А почему вы до сих пор не покинули планету на прибывавших кораблях? Или хотя бы не отправили весточку, что живы-здоровы?

– Живы, – как-то странно взглянув на меня, ответил Клеменс. – Но здоровы ли?

– То есть?

– Здесь не все так просто, как вам кажется, уважаемые коллеги. Стела – представитель ноофауны. Разумной жизни…

– Бред! – не сдержался я. – На Гуште нет разумной жизни!

– Бред, говоришь?.. – Клеменс встал со стула и вышел из залы. Через минуту он вернулся с небольшим радиоприемником в руке. – А это тоже бред?

Он нажал на сенсор питания, и из динамика донесся чистый, практически без помех, голос…

Я вздрогнул.

Паводников с Давидом уставились на меня дико расширившимися глазами.

«Bellum internecinum… Bellum internecinum… Bellum internecinum…» – повторял голос вновь и вновь.

Мой голос.

– Что здесь происходит? – выдавил через минуту Лопатиков.

– Много чего происходит, – вздохнул староста, выключая приемник. – Уже на протяжении трех лет этот сигнал исходит из эпицентра карантинной зоны. От Стелы. На одной и той же волне.

У меня в голове шумело. Мысли слились в бессвязный поток. В ушах отрывистым тиканьем маятника звучал собственный голос, кажущийся одновременно чужим.

– В карантине не все ладно со временем, – сказал Клеменс. – Там вообще происходят очень странные вещи. Стела видит нас. Видит то, что внутри нашей души, чувствует самые отдаленные ее закоулки, ловит скрытые желания. Вы ведь знаете, что у звезд-гигантов, как правило, не бывает планетных систем? Очень редко можно встретить жизнь на таких планетах. А уж вероятность возникновения жизни разумной – просто мизерна даже в масштабах галактики. Только представьте себе, каким может быть такой разум? Отвергнутый, погибающий, нечеловеческий…

– Что значат слова, которые… мы слышали? – не обратив внимания на философствования старосты, спросил Паводников.

– Это латынь. Что значат?.. Bellum internecinum – истребительная война. – Клеменс помолчал. – Стела – это одинокий, гаснущий, но чрезвычайно могучий разум, крайне обиженный на все сущее. Закомплексованный тиран, если хотите. Поэтому мы не улетаем отсюда… Такую страшную заразу нельзя выносить за пределы карантина.

* * *

– Псих какой-то, – вынес вердикт ротный, дослушав запись разговора с Клеменсом до конца. – Отрабатываем основную схему. По карте я не совсем понял: на транспортерах туда попасть можно?

– Исключено, – ответил Паводников. – Мы глянули с возвышенности в бинокль… Скалистая местность. Сплошные завалы.

– Значит, утром – марш-бросок. – Ротный напыжил широкий лоб. – От деревеньки до первичной базы километров пятьдесят. За двое суток доберемся и займем объект. Непонятно, на кой хрен вообще нас посылали… Могли бы сразу «ботаников» забросить.

– Этот старик говорил, что там небезопасно, – вставил слово Лопатиков. – Показывал здоровенный шрам на животе. Похоже на следы от осколочного ранения…

– Слушай, солдат. Ты вроде здравомыслящий человек, – устало изрек ротный. – Ну кто там может быть? Привидения с пулеметами, что ль?

– А сигнал? – сказал я. – Голос, и правда, был очень похож на мой.

– Я тебе в саундмейке за десять минут такую лабуду склепаю, – раздраженно отмахнулся ротный. – Как дети, ей-богу! Придурок, слетевший с катушек, нагнал страху, а они и обделались… Всё, отбой. Завтра вставать рано.

Мы вышли из штабной палатки и молча пошли к боту. Почти все уже заснули. Только инженеры до сих пор настраивали какую-то скан-аппаратуру под своим тентом, да часовые мерцали огоньками сигарет, прохаживаясь по периметру базы.

Уже входя в шлюз корабля, я замер. Мне показалось, что вдалеке кто-то закричал – протяжно и жалобно.

Поднимающийся следом Давид налетел на меня.

– Ты чего? – спросил он.

– Слышал?

– Не понял…

– Забудь.

Сплюнув на землю, я зашел в кессон и со злостью бросил винтовку на пол. Выругался вслух.

– Виталь, ты в норме?

– Палец отбил, – соврал я, активируя air-lock на внутренней перегородке.

Отчего же так жутко?

От чужого крика, который, скорее всего, вообще померещился? Или от собственного голоса, услышанного час назад из радиоприемника?

А может, оттого, что ротный сегодня ни разу не взглянул никому из нас в глаза?..

* * *

За короткую гуштовскую ночь мы толком не выспались. Утром на улице оказалось довольно свежо, и завтракать пришлось на борту шаттла.

После горячего бульона и сытной каши хотелось поваляться, нагоняя жирок, а не совершать марш-бросок вглубь аномальной зоны. К тому же, у меня не шел из головы этот дурацкий голос.

– Слушай, Виталик, – спросил Давид, – а ты не уточнил, на какой частоте староста поймал эту странную передачу?

Я отставил кружку с чаем в сторону и взглянул на Лопатикова.

– Черт возьми, мне и в голову не пришло… Попросить, что ли, связистов посканировать эфир? Может, найдут чего…

– Как хочешь.

– Хватит жрать! – Паводников был помят, небрит и зол. Ему удалось поспать не больше трех часов. – На построение по форме номер три через две минуты у штабной палатки!

– Что это с ним? – удивился Лешка, забрасывая свою «эркашку» за спину.

– Климакс, – шепотом произнес Ренат.

Мы заржали.

– Камалев! – рявкнул сержант, резко оборачиваясь.

– Я! – Ренат вытянулся.

– Когда вернемся с операции – сутки «губы»! Вопросы есть?

– Никак нет!

– Кру-у-угом! – Паводников потер веснушчатую физу ладонями. – Я те дам… климакс. Скоморох херов!

Возле штабной собрались два взвода – наш и еще один штурмовой. Плюс полторы дюжины инженеров, интендантов сопровождения, медиков и санитаров.

– Местность незнакомая, ориентироваться придется только по картам, составленным из орбитальных снимков, – объявил ротный. – Поселение обойдем с южного края и двинемся строго на запад. Развалины первичной базы находятся в полусотне километров – поэтому вечером придется разбить лагерь и переночевать в горах. Первый, второй взводы, получите сухпай у начпрода. Третий штурмовой остается здесь и дожидается ученых, чтобы эскортировать их.

– Разрешите обратиться? – Лопатиков сделал шаг вперед.

– Ну?

– Как действуем при обнаружении вероятного противника? Без предупреждения?

– Да какого к демонам противника? – Ротный прошелся взад-вперед, глядя в землю. – Если уж кого-то и встретим – огонь открывать только в случае крайней необходимости или по моему приказу… Наслушались баек, салабоны. Отставить мистику! Занимаем объект, дожидаемся «ботаников» и летим домой трахать баб. Задача ясна?

– Так точно! – дружно гаркнули пятьдесят глоток.

– Всё, поскакали. Резвее, мать вашу, резвее!

Первый привал мы устроили возле деревушки. Из местных на нас вышли поглазеть только пара стариков и вчерашняя девчонка с четками. Некоторые бойцы принялись строить ей рожи, гогоча в полный голос.

– Дураки, – в конце концов крикнула девчонка, чем вызвала новый приступ смеха.

– А ты – малявка! – обидно высунув язык, ответил кто-то из второго взвода.

Девчонка покрутила пальцем у виска и убежала прочь.

Наша небольшая армия двинулась дальше.

Вышагивая в ногу, солдаты тихонько переговаривались между собой. Многие вообще не понимали, зачем понадобилось отправлять полсотни головорезов к какой-то заброшенной базе, словно их там поджидал, по меньшей мере, отряд спецназа.

Через километр мы вышли на небольшое скалистое плато. Практически в самой его середине был вбит столбик с табличкой. «Карантин» – коротко и ясно предупреждала надпись, сделанная белой краской.

– Там что, вирус какой-то? – спросил у меня Лешка.

– Хочется верить, что нет.

– Все равно жутковато. – Парень передернул плечами. – Когда враг виден и реален, не очень страшно. А вот так… когда табличка, и непонятно, что там дальше… Мерзостное чувство.

Я вгляделся в узкий проход между двумя утесами, изгибающийся и уходящий вправо. Тишина давила. Шарканье солдатских берцев по сухой земле только подчеркивало ее. А впереди, за поворотом, словно притаился кто-то коварный, ждущий своих новых жертв.

– Мересце, ты чего ворон считаешь? – злобно окрикнул меня Паводников. – Смотри… споткнешься, хавало разобьешь.

Я тряхнул головой, отгоняя вязкие мысли. И правда, напридумывал себе ерунды всякой. Ну случайно оказался у старосты запись голоса, похожего на мой – что ж теперь описаться и под крылышко к маме забиться? Я все-таки солдат, а не курица!

Неожиданно зачесалось правое плечо. Да так, что пришлось сбросить с него винтовку и остервенело поскрести ногтями под камуфляжем.

– Ты чего шаг сбиваешь? – недовольно проворчал Давид и тут же, извернувшись, заскреб у себя под лопаткой.

– На себя посмотри, – усмехнулся я. – Может, здесь эпидемия чесотки – потому и карантин.

– Разговорчики в строю! – крикнул сержант. – Тоже на «губу» хотите, как Камалев? Или – по морде схлопотать?

Дальше мы шли молча.

Там и тут вперемешку торчали нагромождения скал и заросли все тех же «кипарисовых» деревьев. Кое-где попадались довольно большие открытые участки, инфернально освещенные красным диском солнца.

До самого вечера мы топали вперед, лишь дважды останавливаясь на привал. Когда стало смеркаться – побросали вещмешки и стали готовиться к ночевке. Хозовики раскочегарили несколько примусов и принялись готовить ужин.

Тревожные ощущения и предчувствия уступили место усталости и приятной боли в мышцах. Ничего не происходило. Никто на нас не нападал, не пытался убить. Вокруг просто-напросто не было ни души – лишь мертвые горы и противная голубенькая травка под ногами. Из неудобств можно было назвать только одно: приступы чесотки, которые проявились к вечеру практически у всех.

– Говнюк этот ваш староста Клеменс… или как его там… – раздраженно прогундосил Лешка, чуть ли не до крови раздирая кожу на лбу. – Наболтал всякой дряни про разумную жизнь, а про обыкновенную чесотку не заикнулся. Изверг.

* * *

Язвы зудели невыносимо. К утру практически все бойцы в группе были испещрены кровоточащими болячками и гнойничками. У кого-то обнаружилось всего по одному небольшому нарыву, а у некоторых все тело было покрыто красными пятнами и сыпью.

Медики взяли у нас анализы крови и мочи, пропустили через свою хитроумную полевую аппаратуру и лишь пожали плечами. По их заверениям все члены группы были абсолютно здоровы.

– Любезнейший, вы что, издеваетесь? – с тихой яростью в голосе поинтересовался ротный у командира медотделения.

– Я… я сам диву даюсь, – растерянно пожал плечами тот. – Все показатели в норме. У солдат даже количество антител в крови не увеличилось. Это первый на моей памяти случай такого странного отклонения в системе гуморального иммунитета…

– Не парь мне мозги заумной чушью! – взорвался ротный. – Это зараза какая-то?

– Сложно сказать. Местная микрофауна не изучена. Нас забросили на Гушту в такой спешке…

– Ну так вколите бойцам какую-нибудь сыворотку! Я что, должен смотреть на то, как сорок этих обезьян будут чесаться всю дорогу, словно вшивые?

Командир медотделения приказал своим подчиненным приготовить раствор универсального P-антидота, который часто использовали для комплексного обеззараживания организма в чужих мирах. Гарантий это, конечно, никаких не давало, но могло хоть как-то поднять настроение у озлобленных на неожиданный недуг солдат.

– Нет, ты видал, как меня перекорежило? – разжевывая галету, возмутился Лешка. У паренька пол-лица было покрыто бордовой коркой.

– Это что! Сюда гляди! – Ренат расстегнул портупею и стянул штаны. На ногах, чуть выше колен у него обнаружилось четыре язвы размером с пятирублевую монету. – А главное – сзади, на ляжках, такие же блямбы, но побольше! Во! Прямо-таки – симметрия!

Я потрогал внешнюю сторону правого бицепса, ощутив пальцем неприятный бугор на коже. Захотелось почесать, но я пересилил это желание, решив, что этим сделаю только хуже.

У Давида язва проявилась под лопаткой, у Паводникова вообще вся нижняя половина тела покрылась гадостной сыпью и нарывами.

После того, как всем солдатам впрыснули дозу антидота, ротный скомандовал:

– В походную колонну по трое – ста-а-ановись! До объекта осталось всего пятнадцать километров… Ша-агом марш!

Сегодня небо затянуло тучами, поэтому громадного диска звезды не было видно. И пейзаж, окрасившись в грязно-серые тона, стал окончательно похож на земной. Только в земной природе почти нет таких мест, где не слышно щебетания птиц, шуршания мелкой живности, жужжания насекомого, и даже сам воздух кажется мертвым…

Во время перехода через одно из глубоких ущелий случилась неприятная история. Один из инженеров – рослый молодой бугай, которому в пору было в штурмовики идти – неожиданно уселся на каменистое дно пересохшей речки и принялся раскачиваться из стороны в сторону.

Я уже не раз видел подобное: люди часто теряют рассудок на войне. Но тут ситуация вырисовывалась совсем иная: ведь никаких боевых действий не было и в помине, обстановка оставалась спокойной, хотя и несколько напряженной.

– Дружище, что с тобой? – мягко спросил один из медиков, подходя к мотающемуся туда-сюда инженеру. – Устал?

Тот замер, машинально почесал нарыв на кадыке. Вскинул безумный взгляд и прошептал:

– Bellum internecinum.

Я непроизвольно содрогнулся. Настолько неожиданно было снова услышать эти слова.

– Что теперь? – вздохнув, подошел ротный.

– Его всего лихорадит…

– Там что-то не так! – перебил инженер, показывая рукой в сторону нескладного клиновидного уступа. Его взор снова стал осмысленным.

– Ты хорошо знаешь латынь? – спросил медик.

– Латынь? – Парень, казалось, был искренне удивлен. – Так себе, учил кое-что в школе…

Командир медотделения, внимательно наблюдавший за всей сценой, отвел в сторонку ротного и шепнул:

– Боец явно не в себе. Его нужно срочно назад вести, а то натворит чего-нибудь.

– Не военная операция, а цирк какой-то! – насупился ротный. – Паводников, Геневаликус, подите-ка сюда.

Командиры обоих штурмовых взводов побросали недокуренные сигареты и поспешили к нему.

И в это время клацнул первый выстрел.

Сначала мне показалось, что это просто переломилась сухая ветка под чьим-то ботинком, но в следующую секунду, я увидел, как сошедший с ума инженер заваливается на спину, с изумлением глядя в небо. Из его шеи прыскал фонтанчик ярко-алой крови.

– Снайпер! – крикнул кто-то.

Вдалеке щелкнуло еще раз. И еще. В метре от меня взлетела земля от ударившей пули. Солдаты растерянно завертели головами, выискивая противника. Раздался целый шквал криков…

– К скалам!

– Уходите к северному краю долины…

– Твою мать. Наповал.

– Борька! Да бросай ты свой котелок на хер…

– Взводы, разбиться по схеме один-два! Инфрасканеры врубайте, олухи!

– На четыре часа смотри! За уступом…

Рядом со мной рухнул замертво еще один незнакомый солдат, схватившись за живот. Возле левой гряды скал раздался оглушительный взрыв – кто-то подорвался на мине. Застрекотал пулемет.

Я ринулся в сторону, стараясь не бежать по прямой траектории, чтобы не становиться легкой мишенью для притаившегося снайпера. Сердце бешено бухало в груди.