Текст книги "Встреча"

Встреча
Сборник осенних стихов
Сергей Решетнев

© Сергей Решетнев, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Я не умею писать предисловия, особенно к своим текстам. Но, в данном случае, я знаю о чем я хотел бы сказать. О чрезвычайной благодарности издательской системе Ridero, а точнее человеку, который её придумал, людям, которые её сделали, запустили и дали возможность таким несчастным издаться. И понятно, что нас, ждущих издания, пишущих в стол тысячи, и вряд ли меня многие прочтут, а тем более купят книгу. Но уже приятно, что один-то читатель точно есть – тот, кто модерирует мои тексты. Пусть наши отношения официальны, пусть читать мои тексты – это работа этого человека, всё равно, я представляю, как он читает, ищет что-то, улыбается моим нелепостям и неловким откровениям, и мне как-то теплее. Вот уже три месяца я копаюсь в своих книгах. Особое удовольствие. Я понимаю, тешится тщеславие, любуется собой самолюбие, дрожит надежда на своего читателя, но, поверьте, хотя это всё и присутствует, как не противна вся эта слабость мне самому, главное всё же не это. Главное – ощущение, что твои тексты обретают свою жизнь, независимую уже от тебя, от автора. И есть какая-то хорошая гордость, что ты их создал, и такая светлая благодарность, что появилась возможность их издать. Спасибо, люди Ridero!

 
Мои создания не вечны.
Явиться к богу будет не с чем.
Но и за то благодарю,
Что полюбил. То – подарю.
 

Сергей Решетнев

Благодарю

 
Хлопья снега, словно поцелуи
Ангелов, ложатся на лицо.
Та, кого я мысленно рисую,
Может, завтра выйдет на крыльцо.
Бесконечны связи-невидимки,
Близко всё, и всё со всем в родстве,
ТАМ полюбят – ЗДЕСЬ летят снежинки,
ЗДЕСЬ полюбят – ТАМ гореть звезде.
Обо мне вот только все забыли.
Некому учить, как дальше жить.
Только и осталось во мне силы —
За слепящий снег благодарить.
 

Прощание

1

 
Растаяли наши снега.
Листья наши опали.
Мы теперь берега
Одной океанской печали.
Не посылай мне снов
И ветер не призывай.
Ты потеряла перо —
Крылья не потеряй.
 

2

 
Не организм простужен,
А природа.
Никто не нужен
Мне уже полгода.
Закутайся в сырую шаль.
Нас никому уже не жаль.
Угрюмость – тоже вариант
Ответа жизни.
Когда-то был комедиант,
Да шутки вышли.
 

Банька

 
Пахнет сыростью, золой.
Банька старая косится.
Ты вошла в нее со мной,
Заскрипела половица.
 
 
Угли алые трещат,
По щелям ростки белеют,
Ковшик бьется в борт ушат,
Поцелуев нежен клей.
 
 
Свечка тихо оплывает,
Тени бревна огибают,
Льется теплая вода
На бесстыдных без стыда.
 

Сыр

 
Я лежу как сыр, забытый Богом.
Холодильник пуст, остался я один.
Как давно меня никто не трогал.
Ночь сидит во мне, как в лампе джин.
Я лежу, я укрываюсь мраком.
Плесень на часах, в подушке – тлен.
Господи, дай волю, чтоб заплакать,
Дай мне сердце мудрости взамен.
 

В мастерской

 
Здесь мастерская: на столе разложен
В порядке здравом каждый инструмент.
Вошли, таясь. И солнечною кожей
Ты обняла и подарила свет.
Ты хмурилась, опилки целовала.
В ладошку посадила две занозы.
Я пил, как воду, твой сосновый воздух,
Ты, постепенно, страхи забывала.
Меж наших губ – тягучая смола,
Меж наших тел – оливковое масло.
И взгляда молоко я, словно кот, лакал,
Смущение и грусть упрятав в ласки.
День к нам вошел сквозь узкое окно:
То волос вспыхнет, то блеснет металл.
И пахло тело медом и весной.
Шмель на стекле всё путь домой искал.
 

Муза

 
Она сошла с ума.
И я за ней сошел.
И был там ад или костел.
Костры бумаг.
Я видел звезды во хмелю.
Я слизывал с лица: люблю,
Я это слово не берег.
Но всюду храм, а в храме – Бог.
И потому – пускай сошла.
В других местах ей жизнь мала.
 

Наперекор

 
От рукописей тоже можно греться,
Так не горят собранья сочинений.
Цвет пламени – цвет радости и детства,
И солнечных ободранных коленей.
 
 
И я вгрызаюсь в гибельное дело,
Чем боль сильнее – больше хлопочу,
Пока в страданьях жажда не созрела —
Плодов желанных я не получу.
 
 
Я в ярости от изощренных фурий,
Что музами в наивности зовут,
Вот, кажется, шедевр, а завтра, дурень,
Посмотришь и поймешь – напрасный труд!
 
 
Вся радость, все свершенья – всё обман,
За ширмами явлений – хохоток.
Вчера писал, вчера я не был пьян,
Но создал только глупостей венок.
 
 
К кому взывать, где суд, где сердцу милость?
Язык огня приятен небесам?
Зачем перо страдало и молилось?
Какая боль еще нужна богам?..
 
 
Я сочиняю собственную душу.
Я на стекло сажаю серебро.
Кому-нибудь да щит мой будет нужен.
Приспеет время – победит добро.
 
 
Ну, а пока – шлифую зеркала,
Надежду посадив на хлеб и воду.
Скажи, достопочтеннейший мулла,
Где тот пророк, что принесет свободу?
 
 
Чем чаще расшибаешь нос в лепешку,
Тем пристальней вниманье высших сил.
Там кто-то ставит мне подножку,
Чтоб я свой путь наперекор любил.
 

Океаны

 
Что может одна моя память?
Но сердце рвет камень.
В сердце больше заряда,
Чем смертному надо.
У сердца тысяча сто причин,
Чтобы биться.
Даже если живешь один,
Даже если мысль прекратится.
Сердце учит залечивать раны.
Когда-нибудь два океана
Сольются над мертвой землей —
Твой и мой.
 

Мир надежды

 
И небо новое, и новая земля,
И навсегда ушло, что было прежде,
Исчезла смерть, исчезли и моря,
Как никогда реален мир надежды.
 
 
И я стою, боясь кричать и плакать,
И пот мой сушит легкий ветерок.
Ну, вот она, надмирная Итака,
Я все-таки добрался, добр рок.
 
 
Так хочется покаяться, но в чем?
Обнять бы всех, но это впереди —
Там за деревьями, я знаю, будет дом,
И стол накрыт, и все, кто зван – в пути.
 
 
И будешь ты – такая, как всегда.
Так всё закончилось или не всё ушло?
И та же в небе желтая звезда,
И так же больно, грустно и смешно.
 

Краски и карандаши

 
Мне так тревожно, так печально остро —
Ещё чуть-чуть – и не перенести,
Как будто в легкие с трудом проходит воздух,
И нет вдали ни дома, ни пути.
Я не живу, я жизнь пережидаю.
И вещи ждут, когда придет другой,
Они меня презрительно встречают,
И преданность для них, что звук пустой.
И только краски и карандаши
Близки мне тем, что век их скоротечен,
Они умеют мысль мою прожить
И в свет уйти, сгорев, согрев, как свечи.
 

Смешение

 
Большая комната, кирпичный особняк,
И трепет бабочки, захваченной в кулак.
Дивана бархат и песок ковра,
Прикосновенье пальцев – шелк пера.
Окно огромное почти на полстены
И острый серп искусственной луны.
Комбинезон и маечки полоска,
И на подносе лужа воска.
Я мыл аквариум, ты ногти берегла,
И камни острые мне рассекали кожу,
Я счастлив был, да так, что невозможно
Дышать. Лишь боль мне помогла.
Мир исчезал, взлетал под потолок,
Нас смешивал, как краски, Бог.
 

Сочинение

 
Отключили воду. Завтра – отопленье.
На энергию выросли цены.
У меня одно приключенье —
Я учусь проходить сквозь стены.
Пагодой китайской выросла посуда,
Вавилонской башней обернулся плед.
Я работаю над чудом —
Как из слова сделать свет.
Я слова бросаю в топку.
Вспыхнет слово и погаснет.
Развалился шкаф-коробка —
Я пишу на дверцах маслом.
Вылезли пружины старого дивана,
Но его не вынести – слишком дверь узка.
Я хотел бы жить у океана,
Сочинять на небе облака.
 

Вика

 
Слово молния в голове
Возникает быстрее вспышки.
Дождь тихонько шуршит в траве
И бросается прочь – мальчишка.
Мы собираемся под дождем,
Улиткой
Пристраиваем свой дом
За спины,
Припадаем к тропе, как к стеблю,
Лужа причмокивает: Люблю.
Глянцевая открытка:
Мы движемся внутрь картины,
Тщательно выбираем слова,
Скрипит лакированная трава,
Капля с иголочки
И новенькие воздушные елочки.
Я провожаю Вику.
Рядом шествует сенбернар: Бу,
Изо рта вырывается пар: Ау!
Эхо рождается раньше крика,
Голоса сливаются в разговор.
Нас окружает промытый сосновый бор.
Взгляд маскирует взор,
Делает полукруг
И застревает вдруг на мне.
Краснею, как выкупанный в вине.
Собачьих следов узор
Останется на тропе,
Когда я пойду назад
Один…
Потому что ее заберет машина…
Глина!
Едва не сел на шпагат.
Ее голубой взгляд
Проникает, как дождь, сквозь ткань.
Мысль: поцеловать – отстань!
Я слишком дорожу тем,
Что уже есть.
Ягоду я, пожалуй, съем,
Вот и всё назначенье губ…
А река внизу бурлит, как суп.
 
 
Мы движемся налегке.
Пальцы оба прижали к чеке —
Боимся взрыва.
Нам хватает обрыва
По левую сторону
Бытия,
И я
Хотел бы над ним распластаться вороном.
Держись, не падай! Вот тебе – брата – моя рука.
Тучи исцарапали все бока
Верхушками леса.
Туман, почти не имея веса,
Мельчайшими капельками летит перед глазами.
Сами
Мы почти в небесах…
Ровное дружелюбие в голосах,
Как будто бы в пустяках
Сейчас самое главное.
Немота души.
Забавно —
Не видно вершин —
И, кажется, что тропой
Можно подняться и до того,
Что перестает называться горой.
Хочется быть – как пуля —
И лететь в молоко,
В облака, далеко-далеко,
Сквозь август в конец июля.
Почти равен полет —
Бегу по мокрой траве босиком
Под проливным дождем.
Или, наоборот.
Водяные часы: кап-кап…
Мы спешим к расставанью,
Даже слившемуся дыханью
Нас не удержать.
Бежать, мы не бежим, но
Время движется всё равно:
Кап-кап.
 
 
Хвощ —
Предчувствие сосны или ели,
Дождь —
Маленькой, но потери.
Потери необходимого взгляда, внимания,
Маленькое дороже ценится с расстояния.
Вьются светлые локоны —
Бабочки в джинсовом коконе…
Насквозь промокли мы,
Хлюпали, чавкали, цокали,
Вышли из леса у Усть-Семы…
Хлопнула дверца…
Растение-сердце,
Также питается соками,
Корни его – дыхание.
Переживу прощание…
Переживу.
Цветок сорву.
Она тоже плела венок,
Продевая свой стебелек
В разговор.
Меж нами был уговор:
Говорить о любых вещах —
Малине, детстве, дождях,
Легко обходя зазор молчания,
И не впадать в отчаянье,
Отчаянье объяснений.
Прикосновений боится каждый,
Словно воды – листок бумажный,
Пока не обернется корабликом,
Или, хотя бы, зябликом,
Или стихотворением,
Или, вообще, мгновением.
 
 
Сзади ползет туман,
Словно гора пытается натянуть рубашку,
Небо, похожее на промокашку,
Намокло
И расползается по углам.
Ничего не осталось Нам —
Время распалось на Твое и Мое,
За кругом внимания – небытие.
Надо спешить —
И мы спешим,
Но успеваем жить.
Дым
Встает от костра,
Кружится, как спагетти,
Вокруг невидимой вилки,
Играет с туманом в дразнилки,
Пропитывает паучьи сети.
Говорила, простуда ее не берет,
Наверно, не врет.
Я же не ощущаю ног —
Промок.
Остались мне угольки,
Еще дрожащие огоньки —
Бусинки деревень,
Нанизанные на тракт.
Сегодня мы подписали пакт
О недосказанности всего,
Внизу я успел поставить число,
Поэтому и запомнил день.
Всё остальное ушло сквозь сито.
Снова разбито корыто,
Воду держать оно не годится,
Брошу его в огонь и начну сушиться.
 

Не проси

 
Я больше ничего у неба не прошу,
Пускай теперь оно заботится само,
Какой сегодня выпадет мне путь,
И нить какая – на веретено.
Мои глаза не видят дальше грез,
Я не читаю снов и звездных карт,
И сладок гибельный азарте
Во всем быть слабым и податливым, как воск.
 

Не отпускает

 
Прошлое не отпускает.
И не дает опуститься.
Мысли, которые я читаю,
Неуловимы, как в небе птицы.
Чтобы услышать их пение
Необходимо терпение,
Сеть, приманки, способности птицелова,
Но, когда в руках затрепыхается слово,
Мне становится его жаль, я его отпускаю,
Потому ничего не имею, но многое вспоминаю.
А за окном лето раскрыто на первых страницах,
Сестра уезжает на Черное море,
Качели скрипят, как дерево-птица,
Не в силах взлететь и себя растворить в просторе.
И я, как качели, – ребенок с ангиной,
Завистливо созерцаю двор,
И не могу ни слово вставить в тот разговор,
Что ведет солнце с яблочной сердцевиной.
Мякоть полудня и шепот ветвей
Обходятся без моего языка и слуха.
Я всё грущу об одной, о ней.
О стекло стучу пальцами, подражая мухам.
 

У костра

 
Ветер резкий горстями
Капли бросит в листву,
Слово рвется, как пламя,
Из синеющих губ.
Слово скачет в руках,
Как печеный картофель.
Я смотрю на свой страх
На чеканный твой профиль.
 

Опоздал

 
Серебрится на листьях гроза.
Я сегодня везде опоздал.
И за тридевять девять сестра
В море прыгает с розовых скал.
 
 
Двор, как чаша, водою наполнен,
И дорога – один водоем.
Над горой паутина молний,
Под горой спотыкается гром.
 
 
Но разлепит, как веки спросонья,
Солнце тучи, и снова – жара,
А деревья, устав от погони,
Словно лошади в мыле, стоят.
 
 
Изумрудные гривы, слипаясь,
Опускаются к мутным ручьям.
Это наша разлука промчалась,
Пока прятались мы по домам.
 

День из Африки

 
День пришел – как из Африки,
Душный, влажный, как чайник.
Я заветную встретил на телеграфе
Совершенно случайно.
 
 
Потерял буквы, А и О
Только и остались в моем лексиконе.
Ее улыбка нечаянной красотой
Сдувала мысли, как пух с ладони.
 
 
Вечер прохладен, как блюзовые ходы,
Выводил на небе разрозненные облака,
Казалось, немного – и я зажгусь от звезды,
И буду светиться века.
 
 
Попрощалась и поплыла,
Перетекая из шага в шаг,
Словно вышедшая из-под пера
Составителя древних легенд и саг.
 

У Поднебесья

 
Прямо у поднебесья,
А крыша уж в небесах,
Прячется дом Олесин
В диких густых садах.
В небо, совсем как лестница,
Строятся облака.
Вот бы собраться вместе всем,
Жить бы и жить века.
И отступит отчаянье,
Убегая ручьем в кустах.
Золото – лишь молчание
В ее дорогих устах.
То ли она колдунья,
То ли она святая…
Ветер сильнее дунет —
И силуэт растает.
Делая полукружья,
Дорога уходит в утро.
Мне ничего не нужно,
Только ее присутствие.
 

Рассвет

 
Рассвет новорожденный сизокож,
Но скоро алеть ему и кричать,
Луна вытягивается, как нож,
Чтобы ночь от Земли отнять.
 
 
Горло прочистил пригородный петух.
Неизвестные птицы трепещут тонкими голосами.
Мы почти взобрались, переводим дух
На полет во вселенной, рожденной нами.
 
 
Нам никто не нужен пока,
Меж вершиной горы и ее подножьем —
Мы естественные облака
С богоподобьем своим творожным.
 
 
Мы творим и траву, и тихий лес,
Слов прозрачную высоту,
Нам никогда не надоест
Видеть мир в пробуждении и цвету.
 
 
Осыпаются сумрака лепестки,
Тают в канавах и меж корней.
Что же нежнее твоей руки? —
Только лишь мысль о ней.
 

Просьба

 
Занавесьте наш угол
И нас пощадите,
Мы сплетенные руки —
Нас не разводите.
Мы сплетенные сети,
Мы не ловим – качаем.
Наши звездные дети
В тишине одичали.
Не давайте вину
Перекиснуть, погибнуть,
Пусть пойдём мы ко дну,
Но с веселую тризной.
Залихватское лето,
И гроза набекрень.
Мы из тонкого света
Новый выстроим день.
 

Всё другое

 
Там не только дожди, там и мы – всё другое,
И ресницы твои – серебристая хвоя.
Там причудливо скалы вросли в берега,
Красота под ногами, а в глазах – облака.
Череда перекатов, круговерть глубины,
Небо в розовых пятнах и восход тишины.
Рябь от волн и прилива, рябь ребристая дюн.
Невозможное – живо. Ходит дождь, как Баюн.
То в костре зашипит, то тарелкою звякнет,
Я о нем запишу, пусть язык непонятный.
И шуршанье в траве, и о тент перестуки.
К моему бы лицу твои теплые руки.
Словно мысли услышала – вдруг подошла
И смолистую свежесть от губ отпила.
 

Открой

 
Обожжены уста.
Глаза на снегопад.
Кому еще нужна
Душа, как этот сад?..
На улицу пойти,
Стоять ли у окна —
Всё сердце взаперти,
Тоска одна, одна.
Стучишься ты в себя,
Как будто в дом чужой,
И просишь ты себя:
Открой, открой, открой.
 

Оловянный солдат

 
Был солдат совсем оловянным,
Воевал с армией чужестранной.
Был ли этот солдат одноногим?
Или был тот солдат однобоким?
Если стоек – не падай в окно,
И не смешивай сказку с вином.
И не путай картон с балериной,
И любовь с этой жизнью предлинной.
Коль тебя проглотили – не смерть,
Если мыслишь, то можешь и сметь.
Ни дождем, ни потоком, ни крысой
Не суметь оборвать твою мысль.
Ну, а если старик в табакерке
Тебе снова устроит проверку,
Ты, сгорая, – и в пламени спляшешь.
А любовь? – это призрак бумажный.
Не заметишь – и в вечность войдешь.
Жизнь – не правда, а сказка – не ложь.
 

Дикий сад

 
Растет у дома дикий сад.
На склоне. Яблони. Ранет.
Я встрече нашей рад,
А пес твой, видно, нет.
 
 
Из-за ограды – дикий лай,
И ты к губам подносишь палец.
Вдыхаем ночь. Крепка, как чай.
Я словно иностранец.
 
 
Позволен только травам шелест.
Позволен птицам крик.
Ручей на ощупь ищет берег,
На ощупь землю ищет лист.
 
 
Пес, потеряв наш звук, наш голос,
Зевнув, кусает пустоту.
С лица убрав твой тонкий волос,
Я чувствую твой вкус во рту.
 
 
Одежды шелест – ветер скрыл,
А звук колодезный – вода.
Я навсегда тебя любил.
А ты меня на иногда.
 

Светлеющий горизонт

 
Размокла тропинка, и столько грязи…
Река набухла, шумит в логу.
Столько в словах твоих неприязни,
А я тебе что-то приятное лгу.
 
 
Я удивляюсь, как это привычно:
Я виноват и за дождь, и за слякоть,
Птица, ночь созывая, кличет,
А ты ругаешь меня за мрак.
 
 
Как будто я не поставил здесь фонари
И дорожки не замостил,
У меня в груди уже вырос крик,
Я держу его из последних сил.
 
 
Наконец, на слове о каблуках,
Я отдаю тебе зонт,
И уношу на руках
Туда, где дом прорывает светлеющий горизонт.
 

Дно

 
Я засыпаю плотным сном моллюска,
Воображая, как моллюски спят,
Забившись в бесконечность щели узкой
Того, что составляет их наряд.
 
 
И снег уже совсем не мимолетен,
Он сух и тверд, как слой известняка,
Он словно масло белое полотен —
Застыл на тонких ветвях на века.
 
 
Колеблются, как сети, занавески.
Луну поймала золотая тюль.
А мне и рыбу разделить здесь не с кем.
Душа полна, как зеленью – июль.
 
 
Но что с того? Здесь Марианский желоб.
Так глубоко, как ночью в декабре.
Здесь никому не нужно даже тело
В его мелово-белой конуре.
 
 
Хрустят тугие простыни крахмалом,
Из створок век бежит ночной прилив.
Всего мне в океане жизни мало,
Когда в ней нет хоть маленькой любви.
 

Не обмануть

З.

 
Сожмется горло, где-то там за скулами,
Как будто воздух, как стекло, застыл.
Зачем тебе такой как я, сутулый,
Никто в меня не верил, не любил.
Сожмется горло, будто вспомнит жабры,
В глаза плеснет горячий океан,
И кисти рук, неловкие, как крабы,
Упрячутся в свой, каждая, карман.
Я так боюсь испортить всё движеньем
И словом тишину с лица смахнуть…
Твой взгляд – сухой и ломкий, как печенье,
Не может ни простить, ни обмануть.
Не мучай, не печалься, не стыдись,
Но то, что ты не чувствуешь, отныне
Мою определяет жизнь,
Пока душа и сердце не остынут.
 

На переломе

 
На сладкое – печаль, на горькое – мечты,
И соль тоски на все другие блюда,
В своих желаньях и в любви посты
Я соблюдать не буду.
Как велики границы суеты,
У скользких дел стовековая плесень,
Ночь потеряла прелесть остроты,
И развлечения – как тяжелый крест.
Любовь тепла, проварена, скучна…
А я хочу – всегда на переломе,
Пусть неизвестность… Залпом и до дна…
Пусть обожжет… Иль зубы холод ломит…
 

Снег и ключ

 
Только снег деликатен в своей белизне,
Прикрывает все язвы земные.
Только смерть не умеет забыть обо мне
И зовет в свои дали иные.
Иероглифы мокрых следов и ветвей,
Ворожба разговорного пара.
Ты учила меня ни о чем не жалеть
И не знать, что – подарок, что – кара.
Я хотел быть с тобою согласен во всем,
Но тебе было мало согласья.
Есть мужчины, что сердце как будто резцом
Режут больно, а чувствуешь – счастье.
Ты хотела таких, чтобы чувствовать сталь,
А по мне без того этот мир так колюч,
И мне каждую мелочь терять было жаль,
Будто каждая мелочь к чему-нибудь ключ.
 

Обман

Ю. В.

 
Прощай, надежда, здравствуй вновь, разлука,
Как жаль, что мало знали мы друг друга.
Как боль, нас крутит наше одиночество,
От этой боли мы с тобою слепы,
И жизнь, и разум пробуем на прочность,
И алкогольную собой штурмуем крепость.
А в тех, единственно достойных отношениях,
Нам кажется, ведем себя нелепо.
И сердце не умеет жить с прощением,
И гордости мешает его трепет.
Чисты и осторожны разговоры,
Как перевязки незаживших ран,
И говоря, мы просто роем норы,
Чтоб не достал нас собственный обман.
 

Январская рань

Ю. В.

 
У нее было трое детей,
А у меня не было ни одного.
Я любил на неё смотреть,
Я любил подавать пальто.
А она любила пальто надевать сама,
А она меня даже не замечала.
Стояла немыслимая зима,
Которой не было ни конца, ни начала.
Она хотела выглядеть старше,
Потому что заведовала детсадом,
А я завидовал чашке,
На которой осталась ее помада.
И сверкала новогодняя мишура,
Пахло праздником нестерпимо.
Жизнь, как расшалившаяся детвора,
Кричала… Не услышала, что любима.
Зачем судьбе такая игра,
Где подарок и наказанье едины?
Я смотрю один в январскую рань
И глотаю безвкусные мандарины.
 

Невстречи и встречи

 
На снега толстый слой
Еще и снегопад.
На встречи все с одной —
С другой невстречи ад.
Вокруг печальных глаз
Не сходит синева.
Не могут сблизить нас
Ни горе, ни слова.
 

АНТИКорысть

 
За добрым словом, добрым жестом
Я вижу вдруг свою корысть.
И невозможно дальше действовать,
А можно только ногти грызть.
Пока я долго размышляю,
Как мне по чести поступить,
Жизнь свои правила меняет,
Из рук забрав событий нить.
А я оставлен с мукой жгучей
Жалеть о том, что не успел.
Потороплюсь – и будет мучит
Неверно избранный удел.
Мне часто не хватает смелости,
Порою просто доброты,
И мускул совести немеет,
Не в силах отвести беды.
И лишь признав свою ненужность,
Признав корыстный интерес,
Подчеркивая неуклюжесть,
Могу я что-то делать здесь.
 

Океан над городом

 
Океан над городом бушует,
Океан замерзший и густой.
За столом места друзей пустуют.
Даже ангел улетел домой.
 
 
Мандарины вышли пирамидкой,
Тоньше платья сброшенная корка,
Яблоки с бананами – коррида,
Страсть осталась только в натюрмортах.
 
 
Трубка дремлет в ложе телефонном,
Спят вповалку и карандаши,
Океан в пространстве заоконном.
Вот и всё, что нынче может жить.
 
 
Год прошедший прожит, видно дно.
Но тоска от счастья не пьянеет.
Весь мой праздник – сам, мое окно.
Я ничем на свете не владею.
 
 
Выпью я за самых одиноких,
С теми я, кого любовь не знает.
Если есть они, то, значит, боги —
Это просто выдумка такая.