Текст книги "Час Совы"

4

В поселке Дорофеево Владимирской области за эти девять месяцев мало что изменилось. Разве что в конце прошлого года в кирпичный дом въехала пара средних лет. О них председателя предупреждал хозяин дома Филипп Рыльцев. Председатель Михалыч наконец-то вспомнил, где он видел лицо Филиппа. И вспомнил он его перед экраном телевизора, когда он с наслаждением смотрел фильм шестидесятых «Грозовые годы» про гражданскую войну. В роли красного комиссара снимался Игнат Рыльцев, сам же и поставивший этот фильм. До председателя дошло, кто такой Филипп Рыльцев – сын и отец в молодости были абсолютно на одно лицо… Председатель проникся доверием к владельцу дома, хотя он и без этого вызывал приятные чувства. Пара, рекомендованная им, была скромная, и вела замкнутый образ жизни. Обоим супругам Ивановым было лет по сорок – сорок пять. Иванов был коротко стрижен, седоват, малоразговорчив и довольно вежлив, его жена Наташа также особым красноречием не отличалась, с поселковыми тетками не общалась. У пары был старенький «Жигуленок», на котором они через день выезжали или за продуктами или куда-то по своим делам… А, в принципе, о них мало кто чего знал… Сам хозяин дома Филипп Рыльцев больше в поселке не появлялся…

Второй переменой в Дорофееве было бесследное исчезновение старой Совы. И характерно, что пропала она именно в тот день, когда здесь в последний раз был Филипп Рыльцев. Собственно говоря, исчезновением старой нищенки никто особенно не заинтересовался, тем более, что она и раньше далеко не всегда ночевала в своей халупе, пропадала днями и даже неделями… Правда, сельчане констатировали, что без Совы стало в поселке скучновато, как-никак она иногда приглашала местных алкашей в свою лачугу и угощала их водкой и самогоном, пела им песни, плясала, играла на гармошке и всячески развлекала. А порой и давала работягам взаймы. Те старались отдавать, потому что кроме Совы занять на поллитровочку было не у кого. Жалко, конечно, что пропала она, да что поделаешь? Угрохал, небось, старую кто-то по пьяни, или сама угодила под поезд, или просто переехала в другое место – мало ли их в огромной бескрайней России?

Дом, в котором проживала до октября прошлого года Сова, принадлежал некому гражданину Дрючкину, которого здесь никто никогда не видел. А место было неплохое, и появился покупатель на эту землю. Председатель Михалыч попытался найти гражданина Дрючкина, что оказалось делом сложным. Он давно умер, а сын его отбывал срок где-то на далеком Востоке. И решил он на свой страх и риск продать этот дом выгодному покупателю. Но для начала решил зайти туда и поглядеть, что там, собственно говоря, происходит…

Взял с собой участкового Юртайкина и погожим июльским днем они с важным деловым видом направились на окраину Дорофеева в обиталище Совы. Ключа от замка не было, и Юртайкин мощным ударом выбил кривобокую черную дверь. Они оказались в темной, грязной халупе. Между ног у Юртайкина сквозанула тощая серая крыса…

– Да…, – покачал головой Михалыч и сбил с волос прилипшую к ним паутину. – Ну и нищета…

Юртайкин был суров и молчалив. Окинув взором первую комнатушку, в которой кроме закопченного стола было два сломанных стула и большой сундук, он прошел во вторую…

Эта комната была скорее стенным шкафом, нежели комнатой. Даже окна в ней не было… Куча тряпья в одном углу и дверца, ведущая в подвал, на полу… Света в доме не было по причине отсутствия хотя бы одной лампочки. Юртайкин молча протянул Михалычу фонарь, а сам стал открывать дверцу подвала… Было трудновато, она как-то присохла к доскам пола. Пришлось орудовать топориком… Наконец, дверца поддалась и открылась. Юртайкин полез вниз. Михалыч сверху светил фонарем…

– А ну-ка, ну-ка, – пробормотал Юртайкин. – Посвети-ка получше, Михалыч…

Но как только Михалыч всунул свою круглую голову в подвал, светить ему больше не понадобилось… Потому что Юртайкин сумел нащупать на стене подвала выключатель, и зажег свет… – Эге, – пробормотал Юртайкин.

– Вот тебе и Сова, – вторил ему председатель, спускаясь вниз по лестнице…

Подвал был площадью примерно метров пятнадцать, не меньше… Да и подвалом это помещение назвать было трудно. Комната, оклеенная красивыми дорогими обоями, по стенам бра в виде подсвечников. Большая широкая кровать, устланная шелковым покрывалом около одной стены, стол красного дерева около другой… Два мягких кресла, тумбочка, телевизор, стереосистема, в углу – книжный шкаф. На полу были постелены ковры, на одной стене тоже висел ковер ручной работы… На столе стояла в рамочке фотография молодой красивой, весело улыбающейся женщины, лежала недочитанная книга Булгакова «Собачье сердце.»

– Ну, дела…, – покачал головой председатель.

– Что-то не нравятся мне такие метаморфозы, – решил употребить ученое слово студент-заочник юрфака Владимирского университета Юртайкин. – Когда, говоришь, она пропала?

– Чтобы не соврать тебе, скажу так – в середине октября прошлого года… Как раз в тот день, когда тут был Филипп Рыльцев. Ну я тебе рассказывал, помнишь?

– Помню, – помрачнел Юртайкин. – Что какой-то алкаш нашел рано утром труп, а потом труп этот исчез… А не правда ли это была, Михалыч, между нами, девочками?

Председатель молчал, насупившись глядел на участкового… – Где сейчас этот алкаш? – спросил Юртайкин. – Дома… Недавно из психушки выписался, лечился в райцентре…

Юртайкин взял со стола фотографию молодой женщины в рамочке и стал внимательно вглядываться в нее…

– Не знаешь, кто это? – спросил он.

Председатель в свою очередь изучил фотографию и вернул её Юртайкину. – Понятия не имею, – ответил он. – Вроде похожа на какую-то актрису…

Впрочем, со зрительной памятью у Михалыча было как известно плоховато, и вспомнить человека он мог и спустя несколько месяцев…

Юртайкин обследовал книжный шкаф, в котором обнаружил немало русской и зарубежной классики… Но его больше интересовали хоть какие-нибудь документы, способные раскрыть загадку личности внезапно исчезнувшей Совы. Однако, ни в шкафу, ни в каком другом месте он ничего не нашел. Очевидно, Сова забрала все это с собой… – А ты сам-то её документы видел? – спросил Юртайкин. – Когда она поселилась здесь, в Дорофееве… – Вообще-то это скорее твоя компетенция, – возразил Михалыч. – А документы её видел наш покойный председатель Хабалкин Агей Ерофеевич. Он умер недавно, где-то под Новый Год. Но давно был на пенсии. А Сова, что Сова? Приехала, поселилась в заброшенном доме Дрючкина, нищенствовала, смешила людей, и никто особенно ей не интересовался. Кстати, в том числе и ты…

– Ей не интересовались прежние участковые, – возразил суровый Юртайкин. – А я приступил к исполнению своих обязанностей в сентябре прошлого года. И не начал работу прежде всего с того, что проверял документы у всех, живущих на вверенном мне участке. А до вашего Дорофеева просто не доехал. А как ты, председатель поссовета, не знал, кто проживает годами в твоем поселке, это совершенно непонятно… – А что, собственно говоря, произошло? – возмутился Михалыч нотациями в свой адрес такого молодого человека, как участковый Юртайкин. – Никакого состава преступления нет… Жила старуха, построила себе подвал, обставила его, нищенствовала, что, кстати, законом не воспрещается, а прибыль дает изрядную, а потом уехала… Дом теперь этот никому не принадлежит, и мы имеем право его продать, а деньги положить в поселковую кассу… – А труп Сапрыкина? – возразил Юртайкин.

– Какой труп? Кто его видел, кроме этого алкаша Дресвянникова? О чем вообще речь? Что ты ерундой занимаешься? Сколько краж, хулиганства всякого в округе, дома грабят, людей избивают, вот этим и занимайся! А я буду заниматься своим! И катись ты со своими придирками к едреной бабушке! – обозлился Михалыч и полез из загадочного подвала восвояси…

Но суровый Юртайкин не обратил никакого внимания на пустобайство Михалыча. Он продолжал рыться в вещах исчезнувшей Совы.

Собственно, искать можно было только в книгах. Потому что больше ничего не было. Только там, наверху – гора тряпья, а здесь в цивилизованном подвале – книги, и больше ничего… Юртайкин стал перебирать книги… Бальзак, Стендаль, Достоевский, Гюго… Роман Гюго «Собор Парижской Богоматери» был особенно зачитан. Юртайкин стал тщательно перелистывать эту книгу… И нашел… Из книги выпало затрепанное письмо.

«Дорогая подружка Ника!» – читал Юртайкин. – «Как ты там? Дай тебе Господь сил физических и душевных. Я не представляю, как можно вынести такое, что предстоит вынести тебе… Какой страшный срок, это даже трудно себе представить… А прошло всего-то полгода… Я стараюсь следить за всем, что происходит ТАМ, по мере сил и возможностей. Короче, он женился. Его избранницу зовут Надежда. Ей двадцать лет. Она студентка какого-то технического вуза, и, очевидно, большая поклонница его творчества. Я заходила туда и видела её. Хочу тебя обнадежить, она произвела на меня хорошее впечатление. По крайней мере, она очень тепло относится к малышке, меня трудно провести… Так что, не переживай так сильно и страшно, дорогая… Все образуется, как писал Лев Толстой. Я помню тебя в зале суда, и сердце мое обливается кровью. Я люблю тебя, мой Ленечка тоже любит тебя, мы считаем тебя самой талантливой актрисой нашего времени, хоть и совершенно невостребованной. И мы знаем, благодаря кому невостребованной. Всем хорошо известно, какой глыбой лег на твоем пути этот бездарный паук Рыльцев…» – Ага! – крикнул сам себе Юртайкин. – Рыльцев!!! Как все сходится! А Михалыч ещё мне лепит… Раскрутим, все раскрутим…

Выкрикнув этот победоносный клич, Юртайкин продолжил чтение.

«Держись, дорогая моя Ника… Вспомни, какие сроки заключения получали в совсем ещё недавнее время талантливейшие люди нашей страны… Я не могу советовать, я могу только умолять тебя – держись… И я верю – ты сильная, ты мужественная женщина. И ты одержишь победу! И ты обнимешь свою малышку… Целую тебя! Ленечка шлет тебе пламенный привет! Твоя Наташа.»

И в этот момент Валерий Юртайкин почувствовал себя сыщиком, напавшим на след. И ощутил огромное желание раскрыть тайну пропавшей Совы, её связи с владельцем кирпичного дома Рыльцевым и, возможно с исчезнувшим трупом Владимира Сапрыкина.

Повидался он и с вышедшим из психушки алкоголиком Дресвянниковым по кличке Дристан. Тот был какой-то вялый и осовевший, равнодушный ко всему и говорил неохотно. – Не поверил мне никто тогда, Валерий Борисович, – усмехнулся Дристан. – А ить зря… Может быть, и алкаш я, спору нет, люблю я это дело и омерзительным запоям подвержен, но то, что я не сумасшедший, я хорошо знаю… Видел я труп Вована Сапрыкина, как сейчас помню – куртка защитного цвета, брюки темные, сапоги… И голова вся в крови… И мертвый, с места не сойти – мертвый… Хоть совсем ещё не окоченел, видать, не так давно его ухандокали… – И, значит, ты говоришь, эта самая Сова его видела…

– Видела так же, как я вас вижу сейчас, Валерий Борисович, святой истинный крест, – перекрестился Дристан. – Заявила, что желает по-старушечьи помянуть усопшего и пригласила меня к себе, поскольку по её словам имелось у неё в наличии две поллитровочки и соответствующий к ним закусон… Она вообще баба была хлебосольная, врать не стану, и поила, и в долг давала, когда просили, да и обратно не сильно спрашивала… Нормальная казалась старуха, и не ожидал я от неё такой подлости, чтобы перед всем поселком острамотить, сумасшедшим выставить, якобы, никакого трупа не было и все это мне спьяну и сдуру привиделось. – Ладно, – нахмурился Юртайкин. – Гуляй пока, ежели что, вызовут куда нужно и показания дашь…

Сам же прямиком направился к кирпичному дому, чтобы поговорить с проживающими там супругами Ивановыми. Все меньше и меньше начинала нравиться ему эта история… – Здравствуйте, – приветствовал временного хозяина кирпичного дома Юртайкин, строго глядя ему в лицо. – Участковый милиционер старший лейтенант Юртайкин Валерий Борисович. Могу я ознакомиться с вашими документами? – Да, разумеется, – тихо и спокойно ответил высокий сутуловатый мужчина лет сорока пяти. – Проходите, пожалуйста, в дом…

Юртайкин прошел в уютный теплый дом, сел на предложенное ему место в мягком кресле, а хозяин вышел в другую комнату. Принес паспорт и показал его участковому. – Иванов Родион Петрович, уроженец города Саратова, тысяча девятьсот пятьдесят второго года рождения, русский, так… прописан: Москва, улица Чайковского, дом… так… так…, – читал документ Юртайкин. – Понятно… А документ вашей жены? Она дома? – Дома, дома, только она себя плохо чувствует, лежит в постели, а паспорт пожалуйста. Вот он.

– Садовникова Наталья Николаевна, уроженка Москвы, тысяча девятьсот пятьдесят первого года рождения, прописана… там же… Понятно… А здесь значит дом снимаете у Рыльцева? – Да не то, чтобы снимаем, мы ничего не платим, только за свет, за газ… Просто следим, чтобы все было в порядке… – Рыльцева давно знаете? – Довольно давно… Я работал в техническом отделе киностудии, а Наташа художником по костюмам. Ну а у Рыльцева отец знаменитый кинорежиссер, сами знаете… – А почему решили бросить Москву? – уточнял Юртайкин. – Надоело, Валерий Борисович, – вздохнул Иванов. – Шум, гам, суета, нервотрепка… Вот предложил нам Филипп, мы и согласились… – А квартиру в центре Москвы продали, что ли?

– Это не квартира, а комната в коммуналке на улице Чайковского, хорошая, правда, комната, большая, двадцать пять метров площади… Комнату сдаем, за эти деньги живем…

Все было настолько просто, что дальнейшие вопросы были бесполезны… – А когда сам хозяин собирается в наши края? – спросил напоследок Юртайкин. – Полагаю, что в августе, – уверенно произнес Иванов. – Отпуска ему не дают, он теперь на телевидении работает… – Значит, ваша жена больна? – переспросил Юртайкин. – Да, больна, а что? Случилось что-нибудь? – Да нет…, – пожал плечами Юртайкин. – Ничего пока не случилось, плановая работа…

Встал и направился было к выходу. Вышел на свежий воздух, пошел было к калитке, не обращая внимания на рвущуюся с цепи желтоглазую, чудовищных размеров собаку. Но тут досада от бесполезного посещения и пустейшего разговора охватила его до такой степени, что он резко остановился, повернулся кругом и пошел обратно. Иванов стоял на пороге, он слегка отстранился и пропустил Юртайкина в дом. И участковый столкнулся нос к носу с невысокого роста женщиной в спортивном костюме. Вид её был вполне здоровый, она была причесана и в небольшом макияже. Однако, новое появление Юртайкина заставило её побледнеть и вздрогнуть. – Здравствуйте, – сказал Юртайкин. – Вам стало лучше? – Да, стало лучше, – тихо ответила Иванова. – Пошла выпить лекарство. А что?

– Мной произведен обыск одного из здешних домов, в котором проживала некая старая нищенка Сова, – с места в карьер начал Юртайкин. – И там я обнаружил массу интересного, Родион Петрович и Наталья Николаевна – такого, чего там никак не предполагалось… Вы ничего по этому поводу не имеете мне сообщить?

Бледность Ивановой стала уже совсем очевидна. Она с мольбой в глазах поглядела на мужа, словно ища у него защиты. – Н-нет, – произнес Иванов. – Абсолютно ничего по этому поводу мы сообщить вам не можем, товарищ старший лейтенант.

В его голосе слышалось явное раздражение настырностью участкового. – Нет, так нет, – пожал плечами Юртайкин. Он уже прекрасно понял, что супруги Ивановы хорошо знакомы с пропавшей Совой.

А когда участковый, наконец окончательно покинул непонятно кому принадлежащий дом, Наталья Николаевна внимательно поглядела в глаза мужа. – Этот суровый молодой человек, кажется что-то понял, – тихо произнесла она. – Да, видимо, так и есть, как я предполагал. Не зря же они поперлись с председателем в тот дом. Видимо, обшарили его вдоль и поперек и нашли то, что не положено… Да и то, Наташа, сколько времени прошло… Другие на их месте давно бы кое-что разведали… – Ну и что теперь делать? – Что делать? Да ничего не делать. Жить как жили… Не по зубам этому молодому человеку наша старая Ника… Не достать ему ее… – Это как сказать, – усомнилась Наталья Николаевна. – Сообщить о визите ей, однако, надо… – Конечно, сообщи, Наташа… А она сама разберется, что ей делать дальше. После того, что произошло, у неё словно выросли крылья… Одного не могу понять, почему она не уехала от греха подальше за кордон… – Эх, Родик, Родик, – вздохнула Наташа. – Тебе этого не понять… Это, как ни странно, называется патриотизмом… Не хочет она туда… Ей хорошо здесь, на воле, с родным языком, с его солеными оборотами, с приключениями… В этом вся её жизнь… Недаром она выбрала себе такой странный образ, такую роль… – Да, – покачал головой Родион Петрович. – Имидж она поменяла капитально… Вот уж актриса милостью божьей… И все же ради… других могла бы уехать… Эгоизм какой-то во всем этом, фарс… Они же пропадут без нее, не дай Бог что… – Нет, Родик, не понять тебе… Вспомни покойного Леню, он же спился там, в Париже и пропал… Его одолевала тоска, лютая тоска… Но он-то вынужден был… – И она вынуждена, – холодно заметил Иванов. – Чем рискует… – А потом на такой переезд у неё и денег нет, ты полагаешь, что она столько заработала, что может себе позволить переехать в Европу? Там нужны другие деньги, и если они у неё будут, возможно она так и поступит… А пока наше с тобой дело сообщить ей об этом визите… Она должна быть в курсе…

И супруги Ивановы стали собираться… Звонить со своего телефона они не рискнули…

5

… – Вот оно как…, – усмехнулась Ника, услышав от подруги любопытное сообщение. – Однако, в нашей стране можно дела делать, пока раскачаются, годы пройдут… Ничего, Наташенька, прорвемся… Разве это для нас проблемы? Разве какой-то Юртайкин для нас представляет опасность? Это для нас мелочи, дорогая подружка… – Не надо никого недооценивать, Ника, – возразила Наташа. – В том числе и провинциального участкового. Мужик он, по-моему дотошный и занудный. И настроен как-то агрессивно…

– А я ничего не боюсь, – засмеялась Ника. – Я свое отбоялась, устала бояться…

– За себя не боишься, за близких бойся. Пропадешь – что они без тебя смогут?

– Во-первых, я не пропаду, а во-вторых, даже если и так, тут найдется кому о них побеспокоиться…

– Ника, дорогая… Меня так тревожат твои сомнительные друзья… Как ты можешь доверять подобным людям? Это же звери, лютые звери, они только о своей выгоде и беспокоятся…

– Знаешь что?! – разозлилась Ника. – Нечего мне лепить всякую ерунду! И не трогай моих друзей, они мне здорово помогали, если бы не они, вряд ли я вообще бы выжила. Да и вам с Родионом, между прочим, тоже помогли, извини за напоминание, Наташка… Не тебе бы про это говорить… А звери лютые это не они, это другие… Это режиссер Рыльцев, это его чудесный сыночек, это поганый Вадим Петрович… Вот уж кто зверье, так зверье, проб негде ставить… И они ответят за все, по полной программе… Так вот, Наташенька. Живи себе в своем доме и не тревожься ни о чем. Вас-то никто не тронет… Конечно, что-то они в моей хибарке нашли, возможно, кстати, твое письмо, в котором есть упоминание про Рыльцева. Никак я не могу его найти, наверное, там забыла впопыхах… Видимо, прочитав его, этот участковый и сопоставил старую Сову с владельцем кирпичного дома Рыльцевым… И фотографию свою на столе забыла, хотела в последний момент в рюкзак сунуть, но… Забыла, короче говоря… Ладно, Наташка, не паникуй, бояться нам с тобой нечего, а все равно тебе спасибо за информацию, буду осторожнее… – Как у тебя-то? – спросила Наташа.

– У меня? – блаженно произнесла Ника. – Да замечательно, изумительно… Воистину, кто не ведал горя, не знает и настоящего счастья… Кто не сидел в тюрьме, никогда не поймет, что такое свобода… Недавно мы ездили на море… И я по-другому смотрю и на море, и на все вокруг. Я счастлива, Наташка, безумно счастлива… Пока… Целую. Родьке пламенный привет! Как он там, в глуши? Не засох ещё от скуки? – Что ты? Тоже наслаждаемся тишиной и покоем… После всей этой истории с квартирой, нам здесь так хорошо… – И дай-то Бог… Нравится – живите. А ваш квартирный вопрос мы тоже уладим, все будет по справедливости. Ты, коренная москвичка, лишилась своего города из-за этого мерзавца Рыльцева, этого не должно быть…

– Это уже не мой город, – с грустью возразила Наташа. – Это город, оккупированный всякой нечистью… И не хочу я туда возвращаться…

– Ладно, и это поимеем в виду… О, кто-то звонит в дверь, пойду открывать! Пока, подружка!

Ника открыла дверь дома. На пороге стоял пожилой почтальон. – Вам телеграмма, – сказал он. – Распишитесь, пожалуйста.

Она расписалась заковыристой росписью, поблагодарила почтальона и захлопнула дверь.

«Срочно нужно твое присутствие в Москве. Дело начинается. Роман.»

– Начинается, так начинается, – произнесла Ника, положила телеграмму на стол, закурила папиросу и задумалась… Далекое прошлое частенько прокручивалось у неё в мозгу, как кинопленка, заставляя сердце биться чаще и в гневе сжимать кулаки…

«Звери, лютые звери», – прошептала Ника, глубоко затягиваясь крепким беломорным дымом…

… Шло лето восемьдесят первого года… И шел ей в ту пору тридцать второй год… Какой счастливой и безмятежной была она тогда… Полтора года назад она стала матерью, и только что была утверждена на главную роль в новом фильме кинорежиссера Рыльцева, всемогущего, известного, народного…

Казалось, что перед ней открыты все дороги… И в голову не могло ей прийти, какие страшные испытания уготовила ей жизнь… И не когда-нибудь, а немедленно, завтра, послезавтра…

– Поехали, Ника, подвезу, – произнес своим красивым бархатным голосом Игнат Рыльцев, элегантный, кудрявый мужчина, лет пятидесяти двух, в самом, что называется, расцвете сил, открывая перед ней дверцу темно-синей «Тойоты». Тогда, в начале восьмидесятых мало у кого были иномарки. Но Нику это мало интересовало, она была счастлива тому, что будет сниматься в главной роли в фильме такого известного режиссера, она, никому не известная театральная актриса… Ника села на заднее сидение «Тойоты», и режиссер плавно тронул её с места.

– Через мой дом едем, – сказал Рыльцев. – Давай, заглянем, кофейку попьем… Ненадолго…

– Если ненадолго, то можно, – согласилась Ника, ещё совершенно наивная в свои тридцать с небольшим. Она жила в Москве чуть более двух лет, до этого жила в Ленинграде, а все детство и юность прошли в самых различных местах – от Берлина до Кушки. Отец был военным, командиром десантных частей. Сама она закончила театральное училище в Саратове, играла в театрах разных городов, затем осела в Ленинграде. Там же, в городе Пушкине жили и её родители, отец, вышедший в отставку и мать.

Зайти в квартиру самого Рыльцева казалось для Ники чем-то сказочным. Известный актер и режиссер был кумиром того поколения. А тут… приглашает её домой…

Они зашли в прекрасную квартиру на улице Горького. Из окна был виден Кремль. Семья Рыльцева, состоящая из жены и девятилетнего сына была на даче.

Рыльцев заварил кофе, предложил и коньяка, но, вообще-то не откладывал в долгий ящик то, за чем он привез сюда Нику. Статная, красивая, с длинными белокурыми волосами и темно-синими глазами, провинциальная актриса должна была пополнить многочисленную коллекцию его побед… После чашки кофе с коньяком он стал лезть ей под юбку…

«Что вы делаете, Игнат Константинович?!» – крикнула она и отшатнулась от него.

«А ты как думала?» – игриво усмехнулся он. – «За просто так ничего не бывает…»

«Я думала, что все, что про вас говорят – это грязные сплетни…»

«Ну, нет дыма без огня», – откровенно признался Рыльцев. – «Только не читай мне мораль… Должен тебе сказать, что ты самая очаровательная женщина из всех, кого я знал. Тебе уже тридцать один год, но ты гораздо интереснее иных восемнадцатилетних… Чувствуется порода… Неужели я тебе не нравлюсь? Поверь мне, нам с тобой будет хорошо… Раздевайся, дорогая… Боже мой, как ты хороша, какие глаза, волосы, какие ноги, какое под твоей одеждой тело… Я сделаю тебя кинозвездой, ты будешь самой знаменитой советской актрисой… Ну же…»

С этими словами он задрал ей юбку и повалил на постель. Церемониться и ухаживать у него, видно не было ни времени, ни желания. Удовлетворить свою похоть, и заняться другими делами…

То, что проходило всегда, не прошло теперь. Ника вырвалась от него, обругала его крепким словечком, дала пощечину и выскочила из квартиры… Весь мир перевернулся для неё в эту минуту, только что вдохновленная и счастливая, она была облита помоями и чувствовала себя полным ничтожеством… Не суждено ей сниматься в главной роли, вряд ли после этого могут получиться какие-либо взаимоотношения с Рыльцевым. Еще бы – ударить такого известного человека… «Ответишь за это, тварь!» – звучал в ушах крик Рыльцева ей вдогонку.

Ника мчалась по улице Горького к метро… Она жалела, что никого не было дома, что некому было излить свое негодование, муж Вадик был на съемках в Сибири, полуторагодовалую дочку Леночку забрала свекровь.

… Взволнованная, с колотящимся сердцем, ворвалась она в свою маленькую квартирку на Соколе. Ей хотелось поделиться с кем-нибудь только что происшедшим, но она воздержалась от этого. Первым должен был узнать об этом Вадик… И он узнал… Только не от нее…

… – Ты пошла сниматься к этому мерзавцу?! – крикнул он, входя через две недели в квартиру и увидев там Нику. – Я знаю, что ты спала с ним… Паршивая шлюха!

Не успела Ника открыть рот, как Вадик ударил её кулаком в лицо. Она упала на пол. Муж схватил её за длинные волосы и стал таскать по полу, отчаянно матерясь. – Я…, – всхлипывала она. – Все не так… Тебя… Ты… Тебя дезинформировали… – Все так! – завопил Вадик. – Мне в Томск ещё две недели назад звонил Тынчеров, которому все рассказал сам Рыльцев. У него же никто не снимается без постели, никто, это известно всем… И всем известно, что он половой извращенец, известно, что он творит со своими любовницами, чтобы удовлетворить свою похоть… Знаю я некоторые подробности его похождений. Но от тебя я такого не ожидал… Шалава, паршивая шалава, я убью тебя!!!

Обезумевший Вадик стал бить её, валявшуюся на полу, ногами. Боясь, что он убьет её, Ника выскочила на улицу. Было поздно, и никто её не заметил. Она взяла такси и поехала к подруге Наташе. – Ты должна пойти в милицию, – твердо заявила Наташа, увидев подругу в таком истерзанном виде. – Никуда я не пойду, – покачала головой Ника. – Я люблю его. А он меня. Он поверил наговорам. И я дура, я должна была посоветоваться с ним, прежде чем давать согласие на съемки у Рыльцева. Моя вина, и я получила по заслугам. А он поверит и простит меня… Хотя меня и не за что прощать. Я боялась, что он меня убьет и его посадят, только поэтому и приехала к тебе… И все… Постели мне, я умоюсь и пойду спать… Хорошо, что Лени нет дома.

… Дальнейшее происходило настолько быстро, что теперь представляется каким-то кошмарным фарсом…

Через два дня Ника привела себя в порядок и поехала домой мириться с любимым мужем. Шел девятый час вечера. Она открыла ключом дверь. В квартире стояла тишина, и она показалась Нике зловещей. – Вадик, ты дома? – крикнула она и услышала в спальне некое шевеление.

Заподозрив худое, она ногой открыла дверь. Там, в постели, под одеялом замерли две фигуры… Ника подошла и сдернула одеяло. Голый Вадик, голая молодая девка… Оба вытаращив глаза, молча глядели на нее…

… Дальнейшее она помнит плохо. Словно в тумане, она бросилась на кухню, схватила острый нож, вернулась в спальню. В это время девица как раз вскочила с кровати.

– Ника, это тебе расплата за твою измену! – воскликнул фальцетом смертельно побледневший Вадик, робко поднимающийся с постели. А Ника, с налитыми кровью глазами молча всадила нож под сердце своей сопернице. Раздался душераздирающий крик, и та упала на пол. Фонтаном хлынула кровь. Вадик вскочил, издал какой-то непонятный звук и тут же грохнулся в обморок. А Ника так и стояла, опустив руки и так же молча глядела на двоих, лежащих на полу. А затем подошла к телефону и набрала «0–2». Милиция приехала быстро.

Коренастый белобрысый старший лейтенант мрачно поглядел на сидящую в оцепенении на полу Нику. – Ох, попала ты…, – только и сумел произнести он.

С бригадой был врач. Он констатировал смерть жертвы.

– Вы понимаете, что будете немедленно задержаны? – спросил старший лейтенант. – Да…, – пролепетала Ника, тупо глядя на свою окровавленную жертву. – А как же… А как же… Аленушка? – вдруг пришло ей в голову, до неё дошло, что она сделала, и она разразилась рыданиями. Старший лейтенант только пожал плечами. – Раньше надо было думать… Убийство… Статья сто третья Уголовного Кодекса. Пригласите понятых…

Вскоре привели двух понятых – соседа из квартиры напротив вежливого пожилого человека и соседку снизу Люсю, работающую продавщицей в гастрономе. Ника знала, что Люся безумная поклонница Навроцкого, что она влюблена в него, а, скорее всего, в прошлом его любовница. Когда Навроцкий женился на Нике, Люся возненавидела её лютой ненавистью, никогда не здоровалась, бросала на удачливую соперницу суровые взгляды. И вот… Когда Люся поняла, что тут произошло, глаза её озарились свирепой радостью. – Доигралась, курва? – прошипела она. – Ничего, теперь тебе мало не покажется… – Что это вы так? – поинтересовался старший лейтенант. – А то, что эта провинциальная шлюха, дешевая актриска окрутила доверчивого Вадима Петровича, родила неизвестно от кого дочь, которую он считал своей, а недавно её пригласил сниматься в кино режиссер Рыльцев, который, как всем известно, никого так просто к себе не приглашает… Я читала в газете, что она будет сниматься у него в главной роли… Я слышала, какой был у них на днях скандал, я внизу живу, только глухой не услышит… Вадим Петрович, скорее всего, избил её и выгнал вон. И естественно, решил забыться с кем-то… – Она взглянула на окровавленный труп. – А эта копила злобу и решила отомстить… Так что, пишите, пишите, я буду свидетельницей, это не случайное убийство… Это все продумано, спланировано… – Она, однако, сама вызвала милицию, – возразил старший лейтенант. – А кишка оказалась тонка, думала, так просто человека зарезать, ан нет… Убила и испугалась, решила выдать все за всякое там состояние аффекта, тому подобное… Но есть свидетели, дорогая моя, я есть… Я покажу, я докажу… – Вы, я вижу, женщина в юриспруденции грамотная, – заметил старший лейтенант. – А мой отец работал в милиции. Капитан Салабаев, не слышали?

Как ни странно, но старший лейтенант слышал эту фамилию. Капитан Салабаев был арестован за избиения подследственных и впоследствии зарезан кем-то в зоне…

– Ладно, – вздохнул он, не отвечая на вопрос. – Разберемся… Пока распишитесь вот в этом протоколе… А нам пора ехать… Собирайтесь, – приказал он Нике.