Текст книги "След Сокола. Книга третья. Том первый. Новый град великий"

Глава первая

Прибытия всей колонны вагров пришлось ждать до вечера. Слишком далеко растянулся обоз, который князь Бравлин предпочитал прикрывать частью своей уцелевшей дружины. Отдельные полки шли в середине обоза, отдельные передвигались сзади, предотвращая нападение. Хотя княжич Гостомысл и посмеивался, уверяя, что никто в этих землях напасть на колонну, которой он предводительствует, не посмеет, Князь предпочитал придерживаться привычного выверенного порядка. И не столько из-за какого-то опасения, сколько просто для того, чтобы собственно порядок сохранить, чтобы он привычкой стал. Таким образом, разные группы прибывали в разное время. Но, те, кто прибыл раньше других, времени терять даром не стали. Тем более, что сам князь Бравлин Второй тоже время тратить попусту не любил, и уже отдал необходимые распоряжения, сразу отправляя людей в работу, чтобы не мерзли почем зря не только в нынешнюю предстоящую ночь, но и в ночи ближайшие. Распоряжения князя доносил до тех, кому они адресовались, сотник Заруба, как и в Старгороде, исполняющий обязанности княжеского секретаря. Он сразу и собрал к Бравлину прибывших в первой части колонны градских инженеров-вагров[18]18
  Инженер – слово «инженер» вошло в обиход еще во втором веке до новой эры в Древнем Риме. Тогда так называли строителей стенобитных машин. Позже этот термин приобрел более широкое значение. Происходит от латинского слова «ingenium» – способности, изобретательность.


[Закрыть], которые сразу получили от князя задание обойти территорию, где должен быть заново построен новый город, и наметить примерные чертежи. Или хотя бы мысли о контурах нового города высказать. А потом уже за чертежи браться. Срок для подготовки чертежей был дан предельно короткий – всего одна поладеница. Сопровождать строителей по просьбе Бравлина княжич Гостомысл отправил воеводу Первонега, который мог все показать и рассказать. Впрочем, показывать было не обязательно, поскольку обгоревшие остатки стен еще торчали из уцелевших городней[19]19
  Городня – один из видов нижней части крепостных и городских стен. Срубы-городни ставились вплотную друг к другу. Со временем нижние венцы подгнивали, и из-за этого кренилась вся стена. Это являлись основным недостатком городней. (Классификация Ф. Ласковского).


[Закрыть] и тарас[20]20
  Тараса – более прогрессивная, в сравнение с городней, система строительства городских и крепостных стен. Тараса представляла собой двойной сруб, малый устанавливался внутри большого, засыпался землёй с камнями, и для создания жёсткости конструкции соединялся с большим перерубами. В промежутке между срубами находились защитники стен, для которых в большем срубе прорубались двери и бойницы. По наличию дверей и бойниц можно было отличить тарасу от городни. (Классификация Ф. Ласковского)


[Закрыть], словно черные растопыренные пальцы человеческого горя, указывающие в светлое, но все же серое небо этих почти полуночных земель. Таким образом, очертания старого города были вполне достоверно обозначены. Да и неподвластный огню земляной вал повторял контуры стен даже там, где стены выгорели полностью. А таких мест, где стены не имели ни городней, ни тарас, и устанавливались прямо на землю, было немало.

О том, что город очерчен по внешней стороне валом, Гостомысл сразу и сказал князю Бравлину. На что князь мягко возразил:

– Во-первых, я видел этот вал, и особого смысла в нем в таком виде вообще не вижу. Во-вторых, сейчас стены придется сильно раздвигать. С ваграми население увеличится, почитай, вдвое. И нужно сразу улицы разметить. Кварталы – где кому жить предстоит, где лавки держать, где ремесленные мастерские, где сами ремесленники будут жить, где знатные горожане, где купцы. Все ведь предпочитают соседей иметь близких себе по духу. Так они и будут селиться. Раньше город как строился? По плану?

– Кто где мог, где удавалось землю купить, там дом и ставили. Лучшие участки посадский совет на торги выставлял – кто больше заплатит, того и участок. Но земли всем все равно не хватало. А строили все больше и больше. Часто за городом. Потом стены переносили. Их время от времени все равно переносить приходится. Отец мой, помнится, уже думал в ближайшие годы стены ближе к Ильмень-морю выдвигать, чтобы под стены окрестные береговые селения взять.

– А там берег какой? Почва…

– Песок и суглинок.

– На песке стены не поставить. Упадут. Суглинок, когда снега мало, и мороз крепкий, сам стены сдвинет и свалит.

– Это отца и держало. Иначе уже давно город расширил бы. А улицы, не понимаю, зачем размечать? Улица – это же только дорога. А дорогу люди всегда прокладывают там, где им удобнее. Сами прокладывают. А потом уже, вокруг этих дорог, дома ставятся. У нас так обычно бывает.

Бравлин категорично не согласился.

– Дозволь мне, друг мой, Гостомысл, по своему в твоей земле похозяйничать. Уверяю тебя, у меня и у моих инженеров есть опыт и знания. Мы специально изучали науку возведения градов и крепостей. Так, как ты говоришь, город строится десятилетиями и даже веками. А у нас с тобой задача другая. Нам даже одного десятилетия не отпущено: какой-нибудь враг да нагрянет, и потому нам нужно как можно быстрее возвести жилища для людей, и окружить их стенами, чтобы избежать очередного нашествия врагов, и сохранить то, что построим. А потом только займемся большим городским строительством. Плохо, что сейчас зима, иначе мы смогли бы поставить даже каменные стены. Но пока будем запасать больше леса для строительства. Может быть, потом и камни найдем, и кое-что из камня возведем…

Гостомысл улыбнулся.

– Мой народ не обучен с камнем работать. Мы привыкли пользоваться тем, что у нас под рукой. А под рукой у нас леса и леса.

– Мои люди умеют. И твоих научат. Они ставили каменные дома и каменные стены не только в Старгороде, но даже в королевстве данов. Целые замки возводили. А смекалки, чтобы научиться, твоему народу тоже хватит. Что касается улиц, то сейчас, сам посмотри, люди ставят землянки как попало, – князь показал пальцем вдаль. – А потом, чтобы улицу проложить, если ее сразу не разметить, придется землянки ломать. А если у этих людей еще не будет построен свой дом? Куда им из землянки перебираться. Нет, княжич, необходимо сразу все продумать. Улица должны быть прямой.

– Для чего? Не понимаю. Это что-то дает?

– Улица – это, в какой-то мере, фортификационное сооружение. И должна идти так, чтобы, в случае чего, можно было кратчайшим путем перебросить один полк в другое место, где требуется поддержка. Чтобы конница, скажем, совершила бросок от ворот до ворот, и произвела вылазку вместе с другим конным полком. А потом такую же вылазку из других ворот. Но как конница будет передвигаться между землянками! Если нет улицы, от конницы не жди быстроты маневра. В прежние годы в Старгороде мы с воеводой Веславом, который такое использование конницы и придумал, даже снесли в Старгороде несколько домов, чтобы спрямить путь от ворот до ворот. И это принесло нам пользу в двух войнах – с франками и с нордальбингами, которые тоже пытались, помниться, Старгород взять «изъездом»[21]21
  «Изъезд» – во времена, когда стенобитные машины в славянских землях не имели широкого применения, города и крепости брались, в основном, двумя способами: быстрой неожиданной атакой на ворота – это называлось «изъездом», или долговременной осадой «на измор». Франки, как и другие германские племена, предпочитали использовать стенобитные машины, часть которых в чертежах и в редких экземплярах унаследовали от римлян, часть захватили у арабов в Испании, и усовершенствовали. Карл Каролинг даже «покупал» сарацинских мастеров по изготовлению стенобитных машин.


[Закрыть]. Нордальбингов мы тогда конницей просто сначала порубили, потом развернули, и погнали. А у франков отбили много метательных стенобитных баллист. Без них они стены пробить не смогли, и отступили. Тогда, впрочем, у монсеньора Бернара, а именно он франками командовал, и войск было немного. Это, скорее, не война была, а разведка в преддверии войны. Баллисты были, правда, примитивные. Мои инженеры потом улучшили их, и со стен метали бочки с горящей смолой во врага. А все это удалось благодаря быстрым перестроениям конницы. А если бы расположение улиц было заранее продумано, ничего и сносить бы не пришлось. У нас с тобой сейчас есть возможность сначала подумать, и только потом строить. Так давай будем думать. На то нам головы и даны. Все это – стены, башни, улицы – должно быть увязано в одну систему с воротами, и не может строиться наобум. И должно быть удобно как для обороны, так и для собственной неожиданной для врага вылазки.

Гостомысл доверял грамотности князя Бравлина полностью, поскольку об этой грамотности еще в предыдущие свои поездки в закатную сторону много раз слышал от князя Годослава. И потому согласно кивнул. Гостомысл вообще по нраву был человеком доверчивым и легким в общении, сговорчивым. Никогда не упирался, как это делал его отец князь Буривой, в одну мысль только потому, что эта мысль ему самому и принадлежала.

– Распоряжайся, княже, здесь, как в Старгороде распоряжался. Я твои знания уважаю, как и знания твоих людей. Только есть у меня тоже свои отдельные мысли. Может быть, и тебе они по вкусу придутся. Выслушай!

– Говори…

– Вот видишь, наш город так расположен, что Волхова его пополам разрезает. И когда варяги сожгли Словенский конец, Людин конец уцелел. Мост разобрали, и не дали огню распространиться. Что, если новый город так и строить? Чтобы и внутри стены были. Разделить его на несколько частей, что будут по разные стороны Волхова расположены. Да и между собой, даже на одном берегу, тоже разделить. Хотя бы отдельные концы сделать. По роду занятий.

– Есть в этом смысл, – согласился князь. – Так некоторые города у швабов и у франков построены. В Византии так города строят. Только есть при таком строительстве и определенные отрицательные моменты. В Византии с этим многократно сталкивались, и не всегда, говорят, были такому рады.

– Какие моменты?

– Как правило, люди, живущие рядом, в соседних, скажем, домах, друг на друга влияние оказывают. Имея общие интересу, мыслями делятся. Там свои собственные настроения создаются. Грубо говоря, свои силы, думающие не всегда так, как соседи. И каждое отдельное городище в этом случае будет иметь свою мысль. В Древнем Риме тоже с таким были знакомы. Они называли эту мысль обособленной группы людей доминантой. И всячески старались инакомыслие уничтожить. В Византии доминантность отдельных частей города выливалась в открытые восстания против императора или против отдельных его действий. В восстания, часто кровавые, несущие за собой смену императорской власти. А отдельные участки города даже между собой войны вели. Одна часть их столицы Константинополя выступала против императора, другая императора поддерживала. А война внутри города – это всегда угроза всему городу. Угроза уничтожением. И ослабление перед внешним врагом.

– У нас как-то не принято со своими же насмерть воевать, и своих уничтожать. Подраться друг с другом, как мы с варягами – это часто. Но не уничтожать. Даже когда город сожгли – беда большая. Но народ не побили. Не угнали никуда, не продали в рабство. И мы точно так же дважды сжигали Русу. Но потом помогали восстанавливать. Однако, с внутренним разделением город перед внешним ворогом будет держаться лучше. А что касаемо настроения каждого конца, то это и сейчас есть. У батюшки моего специально люди по разным концам города сидели, пригляд вели, кто что говорит, кто чем недоволен. Есть такой пригляд у городской стражи, что посаднику подчинялась, а отдельные люди у батюшки были. Здесь тоже нужно будет так сделать. Чтобы каждый конец города под присмотром был. И все вопросы решатся.

– Хорошо, я подскажу своим инженерам, пусть продумают твое предложение.

А обозы все прибывали и прибывали. Других своих людей по мере прибытия Бравлин сразу отправлял на строительство землянок, где вагры перед наступлением темноты сменили женщин и детей. Но, поскольку сами имели дорожные палатки, то землянки начали строить не для себя, а для горожан. И даже смердов, которые рассчитывали весной получить новые земельные наделы, пока отправляли работать на горожан. Землю им обещал Гостомысл. Но он еще не стал князем. А княжич землей княжества распоряжаться не может. Тем более, без разрешения посадского совета, с которым княжич еще не встретился, исключая отдельных бояр-советников, вышедших его поприветствовать. И князя Бравлина посадскому совету Гостомысл еще представить не успел. Был бы жив посадник Славена боярин Лебедян, он уже собрал бы других посадников, несмотря на всеобщую занятость, и как-то узаконил бы все, что делалось на пепелищах. Пока же боярин-советник Самоха взял сам на себя обязанности посадника, и пообещал Гостомыслу, что посадский совет соберется в доме у боярина Самохи в Людином конце через седмицу.

– А что так долго? – спросил присутствующий при разговоре князь Бравлин.

– Раньше никак не получится. Больше половины посадников от пожара в загородные имения разбежалась. У некоторых имения далеко. Кое у кого даже в Бьярмии, у некоторых в землях русов, у некоторых в землях кривичей. Пока еще их соберешь… Я гонцов уже начал отправлять… Завтра еще отправлю…

– А как так – в чужих землях имения? – не понял князь, и продолжал выспрашивать.

– От родни в наследие осталось. Кому через жену перешло, кому от других родственников. Мы же в здешних краях все породнены, невзирая на племя… Что уж говорить, если у нас княжна была хозаритянка… А у вас, в закатных княжествах, стало быть, не так есть?

Боярину не нравилось направление разговора, и он перевел разговор в другое русло.

– Всякое, наверное, бывает, – согласился Бравлин. – Вон князь-воевода Дражко, первый военачальник и соправитель князя Годослава у бодричей, он по материнской линии – наследник княжеского стола лужицких сербов. Да и бояре в других княжествах часто земли имеют. У меня у самого было поместье в Нордальбингии, хотя я там и бывал-то всего дважды за всю жизнь. Один раз только ночевал, во второй раз три дня охотился там, пока дела позволяли.

Гостомысл намеревался сначала поторопить боярина Самоху, и дать ему на сбор совета только пять дней, но напоминание о Велиборе, что недавно произвела на свет племянника княжича, сбило его с толку. Отпустив боярина, Гостомысл обмолвился несколькими словами с Бравлином, и направил коня к сотнику стражи городских ворот, чтобы узнать, в каком доме Людиного конца поселилась Велибора. А оттуда княжич намеревался отправиться и свою семью поискать. А то как-то нехорошо получалось, не по-доброму. Хотя воевода Первонег уже успел предупредить княжича, что Прилюда вместе с детьми от первой жены Гостомысла, ведет себя не как жена княжича, а как простая, пусть и знатная горожанка, и наравне со всеми работает на строительстве в городе. Но, имея теплое жилище в Людином конце, она не пожелала заниматься строительством землянки для себя, но расчищает пожарище на месте сгоревшего терема, чтобы сразу строить новый. Правда, пока все бревна, что привозили на лосях из леса, шли на землянки, и Прилюда не требовала леса для строительства княжеского терема. В первую очередь, как сама наказывала, и показывала своим примером, следовало устроить и обогреть простые городские семьи. Рассказал Первонег и то, как Прилюда им командовала. Но не в осуждение жене княжича, а даже с каким-то восторгом. А с пепелища она возвращается уже в темноте…

* * *

Князь Русы Здравень, вернувшись с другого берега Ильмень-моря к себе в город, сразу приказал собрать посадский совет. Сам выглядел сердитым и озабоченным, хмурил косматые брови, и, не боясь растрясти жирок, нервно метался по горнице, и фыркал, как понюхавший что-то непотребное кот. Первыми явились городской воевода Блажен и посадник Ворошила.

– Ну, что ты мне наговорил про какое-то нашествие… – сразу прикрикнул князь на воеводу.

Тот повинно голову склонил.

– Когда гонец, княже, прискакал, ты уже уехал. По времени уже должен был до Славена добраться. Я уж вослед тебе посылать никого не стал. Сам ты все увидел. Ложная тревога. Вои из ближней крепостицы знакомых словен узнали. Подъехали, поговорили.

– Ладно… – устало отмахнулся князь Здравень. Его, похоже, сильно утомила поездка и последующие нервные метания по горнице. Уставшие ноги начали ступать неуверенно, и князь предпочел занять свое кресло на подиуме. – Что там нам этот воевода бьярминский толковал про больного Гостомысла. Этот… Славер… Жив княжич и здоров, чего и нам всем пожелал, хотя, похоже, не с добром. Зол на всех сильно. А как зол не будешь, когда такое на словен свалилось. Да еще в зиму, в морозы…

– Грустно ему начинать княжение так… – сказал посадник Ворошила. – С забот тяжких о тепле и доме для народа…

– Княжение… – повторил Здравень произнесенное посадником слово. – Вот о том я и позвал вас поговорить. – Знаете, с кем Гостомысл приехал?

– Говорят, с ваграми, которых король франков Карл разбил. Вагры, они какая-то дальняя родня словенам, как старики говорят, – объяснил воевода Блажен.

– А вагров кто привел? – продолжил Здравень задавать вопросы.

– Кто привел? Гостомысл, надо думать…

– Можно так и не думать, – сердито фыркнул Здравень. – Вагров привел их собственный князь Бравлин Второй. Тот самый умник и книжник, которого разбил, но не добил полностью король Карл…

– И что? – не сообразил тугодумный Блажен, чуждый не только всякой инициативы и действия, но даже мыслей об этом боящийся.

– А вот это уже интересно, – сразу понял мысль князя Здравеня хитрый, умный и пройдошливый посадник Ворошила. – А сколько войска пришло с Бравлином?

– Всего мои разведчики насчитали больше четырех тысяч в походной колонне. Из них, надо полагать, две сотни словен из тех, что в Гостомыслом отправились к бодричам.

– А у словен, сколько здесь в наличии? Без бьярминских полков, которые далеко…

– Да столько же, примерно, – сообщил Блажен. – Может, сотен на пять меньше.

– Подерутся? – с надеждой спросил Ворошила.

– Если помочь, могут и подраться, – сделал вывод, к которому и вел дело с самого начала, князь Здравень. – Наша задача – заставить их подраться. Один из них – настоящий опытный князь. Но словене не захотят пришлого князя. А вагры, что прибыли с Бравлином, пожелают подчиняться своему князю, как они привыкли. Гостомысл – только княжич. И посадский совет еще не вручал ему символы власти. Значит, будет заседание посадского совета. Но посадник боярин Лебедян убит на пожаре. Лебедян был бы сторонником Гостомысла. А что другие посадники скажут, во многом зависит от нас. Многие из них владеют землей и домами в нашем княжестве. И сбежали в свои имения после пожара. С них следует и начинать. Нужно настроить посадский совет в пользу Бравлина. Тогда взыграет в Гостомысле чувство справедливости, и он поднимет свои полки. Я не могу судить о том, кто там будет победителем. Но, в любом случае, это уже не будет княжество, в два раза более сильное, чем оно было до пожара. И не будет опасным противником для нас. То есть, нам уже не нужно будет ждать, когда словене придут жечь Русу. Я верно все объясняю?

– Верно, княже… – улыбнулся Ворошила.

Сам посадник Русы не знал, что улыбка у него в такие моменты всегда выглядела подлой и лживой. Это была улыбка шакала. И никто не говорил об этом посаднику, опасаясь, что шакал может исподтишка и укусить, как и делает настоящий шакал…

* * *

Увидеться с Велиборой раньше, чем он встретился со своей женой и с детьми от первой жены, княжича Гостомысла заставляли некоторые обстоятельства его прощального разговора с князем Годославом. Князь Годослав тогда уже принял твердое решение в ближайшем будущем отказаться от христианства вернуться к обычаям предков, взять себе вторую жену, и признался, что отрок-предсказатель из его княжества сказал, что князь должен породниться со словенами. К моменту разговора Гостомысл уже знал, что Славен сгорел, его отец и брат погибли, а жена брата Велибора произвела на свет мальчика, которому дали имя Вадим. Именно о ней и возникла в голове княжича мысль. Он сразу и спросил князя бодричей, как тот отнесется к вдове его брата. Вдовство Годослава никак не смутило. Не смутило и то, что Велибора наполовину хозаритянка.

– У меня уже служит хозарин. Кат[22]22
  Кат – палач.


[Закрыть] Ероха.

– Будет строптива, отправляй ее к соплеменнику, – согласился Гостомысл. – Мой брат был очень мягким по характеру человеком, он так поступить не мог. Хотя иногда необходимость, думаю, возникала. Не церемонься с ней сильно. Я в обиде не буду.

Тем не менее, Гостомысл считал необходимым заботиться о Велиборе и о ее сыне. Вернее, о сыне Вадимира, следовательно, и своем нетии[23]23
  Нетий (старослав.) – племянник.


[Закрыть]. Это и Годослав понимал. Но это был не настолько спешный вопрос, чтобы решать его на ходу. А продолжить его в тот момент помешали люди. Вагри во главе со своим князем Бравлином Вторым уже сконцентрировались в Рароге[24]24
  Рарог – столица княжества бодричей (ободритов), ныне немецкий город Мекленбург.


[Закрыть], и готовились к отъезду. Лишь немногие пожелали остаться в столице бодричей. Годослав только пообещал:

– Мы к тому разговору еще вернемся. Ты пока сам подумай. И я подумаю… И с христианством я сразу, резко расстаться не могу. Это моя защита перед королем Карлом, и защита княжества со стороны самого Карла. Причина нужно. Когда что-то решу, я спешно сообщу тебе. Гонцом…

– Договорились. А я пока подготовлю Велибору. Чтобы мыслью уже свыкалась.

На том и расстались. Колонна отправилась в долгий путь. Но мысль эта Гостомысла не оставляла. Он знал, что ему предстоит стать не только князем племени словен, но и главой своего дома. И, как глава этого дома, как старший в роде, он обязан был заботиться обо всех своих родственниках. В том числе, и о вдове брата и его сыне Вадиме.

Найти нужный дом с подсказки сотника стражи ворот оказалось не сложно.

Велибора, как понял Гостомысл, устроилась весьма даже неплохо. Добрые люди, приютившие ее, по сути дела, добровольно пошли к ней в услужение, и во всем старались Велиборе угодить. Во-первых, просто по своему характеру, во-вторых, из уважения к погибшему княжичу Вадимиру, которого в городе всегда любили за приветливость и добрый нрав, в-третьих, из уважения к женщине, которая только недавно, в этом самом, как говорили, доме, произвела на свет сына. К молодым матерям и детям у словен всегда было особо бережное отношение и заботливость. Но хозяевам дома Гостомысл откровенно не завидовал, поскольку хорошо знал властолюбивый и требовательный характер Велиборы. И предполагал, что она уже успела его проявить. Это было бы вполне в духе княжны. По крайней мере, еще в сенях Гостомысл увидел, как топает ногами на дворовых людей чужого дома рабыня Велиборы старая труболетка[25]25
  Труболетка – ведьма, колдунья, знахарка.


[Закрыть] Бисения. Но, увидев Гостомысла, оставила дворовых людей в покое, всплеснула в испуге руками, и побежала внутрь дома, докладывать своей хозяйке о госте.

Хозяева дома были немолодыми людьми, тем не менее, как и другие жители Людинова конца, помогали погорельцам побыстрее построить хотя бы временное жилье. И в доме в отсутствие хозяев Велибора со своей рабыней чувствовали себя полноценными хозяевами. Впрочем, княжича Гостомысла это не удивило. Его больше удивило то, что Велибора не желает, как другие, отправляться на общественные работы, ссылаясь на то, что не может надолго оставить малого сына одного. С одной стороны, это была уважительная причина. Но ведь с княжной находилась ее рабыня, на которую ребенка можно было бы и оставлять. Однако сам Гостомысл не намеревался учить Велибору правильному поведению, хотя его жена и дети от первой жены физической работы не чурались. Он даже совет давать ей не хотел. И вообще Гостомысл рад был, что князь Годослав не воспротивился его предложению, хотя еще и не дал своего окончательного согласия, потому что терпеть в своем доме Велибору даже для такого мягкого и доброго человека, как княжич Гостомысл, было трудно. И он надеялся вскоре от нее избавиться хотя бы таким способом.

Гостомысл поднялся по той же лестнице, по которой только что поднялась Бисения, открыл дверь, и оказался в большой горнице, из которой три двери вели в какие-то другие покои. Не зная, куда пройти, и дожидаясь дворовых людей, которых присутствие княжича сильно смутило, и потому они медленно поднимались по лестнице, Гостомысл остановился у низенького окна, подернутого замысловатым морозным узором, и почти не допускающего возможности посмотреть во двор, где княжич передал дворовому человеку повод своего коня. Но княжна Велибора появилась из средней двери раньше, чем поднялись по лестнице дворовые люди.

Она, вопреки ожиданиям Гостомысла, не выглядела убитой горем вдовой.

– Здравствуй будь, брат, – сказала без приветливости в голосе то, что должна была сказать. – Как твое здоровье? А то мы все сильно за тебя беспокоились. Но моя Бисения бросала птичьи кости, и они сообщили ей о твоем добром здравии, и скором возвращении.

– Здравствуй будь и ты, сестра, – с легким поклоном ответил Гостомысл негромким своим голосом, не просто потому что за дверью слева раздался плач ребенка, а потому что привык говорить так. Может быть, даже подспудно, в противовес своему отцу, но подражая матери, которая тихим спокойствием самое яростное возбуждение Буривоя обуздывала. – Если твоя труболетка уже сказала тебе о моем здравии, зачем тогда спрашиваешь… Но я все равно отвечу, что вернулся здоровее, чем уезжал в дальний край. Меня чувство ответственности делает сильнее, и не позволяет поддаваться слабости. Я сейчас один остался, и город в таком тяжелом положении, что даже женщины с малолетними детьми ходят на строительство… – он не удержался, и высказал свой справедливый упрек. Но Велибора не пожелала принять его в свой адрес. Она считала себя выше городских бед.

– Я рада за тебя.

– Племянник мой спешит с дядей познакомиться? – кивнул Гостомысл на дверь, из-за которой раздавался детский плач.

– С ним Бисения и кормилица. Сейчас покормят его, и вынесут тебе показать. Как-никак – это твоя родная кровь, брат. Я надеюсь, что ты проявишь о нем свою заботу.

– Можешь не сомневаться. Проявлю. И о нем, и о тебе. О тебе я уже начал проявлять, если, конечно, ты сама не будешь против моего предложения.

– Что за предложение?

– У меня есть добрый друг – князь большого княжества бодричей Годослав. Слышала ты что-нибудь о нем?

– Только то, что ты к нему ездил, и сейчас вернулся. Большое у него княжество?

– Большое. Больше, чем наше вместе с княжеством русов. И сильное. Три с лишним года назад Годослав заключил договор частичной вассальной зависимости с королем франков Карлом Каролингом, который захватил уже, практически, всю Европу. Но тогда же Годослав был вынужден принять христианство. Когда Годослав находился при дворе Карла, и не имел возможности вовремя вернуться, на княжество пошел войной король данов Готфрид, которого поддержали мятежные бояре-советники. Это немножко не то, что наши бояре, но нечто общее есть. Жена Годослава княгиня Рогнельда, по рождению датчанка, и подданная Готфрида, чтобы спасти княжество от захвата, заманила в ловушку, и приказала убить своего отца герцога Гуннара, который и занимался устройством бунта бояр. Потом сама бунт очень жестоко подавила. А князь-воевода Дражко в течение одного дня дал два сражения, и разбил две армии данов, которые значительно превосходили его силы количественно. А Дания по силам может сравниться только с королевством франков или с Византией.

– И что же? – спросила Велибора.

– Беда в том, что после смерти отца княгиня заболела. У нее что-то с головой не в порядке, и она не может родить Годославу здорового сына, наследника княжеского стола.

– Ты предложил Годославу изгнать жену, и жениться на мне?

– Он не может ее изгнать, потому что заболела она, спасая княжество для своего мужа. Годослав – благородный человек, и не допустит подлости. А, как христианин, он не может иметь вторую жену. Хотя вторую жену и славяне берут редко, но все же наш закон это разрешает. Сейчас отказаться от христианства Годослав не может по многим политическим причинам. Но готов это сделать, и вернуться в веру предков. У него при дворе есть какой-то видящий отрок. И этот отрок сказал князю, что видит его мужем женщины из княжеского дома ильменских словен. Я сразу подумал о тебе. Ты согласилась бы стать второй женой князя Годослава?

– Я не очень понимаю, что такое вторая жена. Она тоже княгиня? Или наложница, как в народе… моей матери? – Велибора не решилась назвать хозар своим народом, и Гостомысл сразу уловил это. Своему мужу она говорила о хозарах откровенно, называя их – «мой народ». С Гостомыслом такой вольности себе не позволяла.

– Она тоже – княгиня. Официально, первая жена называется – правящая княгиня. Только я сомневаюсь, что она правящая, потому что волхвы вагров говорят, что Рогнельда не способна управлять даже собой и своими поступками, не то, что княжеством в отсутствие, предположим, князя. Как это было в тот раз, когда она приказала заколоть копьями своего отца, влиятельного сподвижника короля Дании Готфрида. К тому же у нее часто бывают приступы бешенства, когда она становится совершенно неуправляемой. Тогда она может на любого напасть, и только Годослава слушается.

Глаза Велиборы загорелись надеждой, но она, чувствуя это, сразу начала смотреть в пол, и только тихо ответила:

– Ты, брат, сейчас старший в нашем доме. Ты вправе распоряжаться моей судьбой по своему усмотрению. Как решить соизволишь, так и будет.

Все свершилось просто, хотя Гостомысл рассчитывал, что ему придется долго уговаривать Велибору. Однако ее легкое согласие тоже чем-то княжичу не понравилось, хотя он и не мог точно сказать, чем именно.

Подержав на руках племянника, которого ему вынесли, Годослав вернул его на руки кормилице, хотел выйти, но перед порогом обернулся, и сказал Велиборе достаточно твердо:

– Вообще-то, когда все жители города работают, когда даже моя жена с моими детьми работают, тебе тоже не мешало бы выходить в город. И хотя бы показывать, что ты со всеми вместе, – и добавил еще серьезнее. – Право называться княгиней бодричей следует заслужить…

– Я завтра же присоединюсь к Прилюде, так и передай ей, – пообещала Велибора.

– Не забудь, – Годослав развернулся, и пошел из горницы. За ледяным узором, налипшим на оконное стекло, уже собирались сумерки. Скоро должна была вернуться из города Прилюда с детьми. Годослав спешил к ним…