Текст книги "Убойная позиция"

Но впадать в отчаяние Хамидрашид не умел, как не умел отказываться от начатого дела. Страх ему был чужд, и о возможности собственной гибели он вообще не думал. Правда, он думал об этом раньше. И думал часто. И пришел к выводу, что погибнет все равно… Раньше или позже, но он погибнет как мужчина, с оружием в руках… И давно смирился с этой мыслью… Но откровенно погибели не искал… Он просто хотел делать свое дело, которым все последние годы занимался… И это дело ему нравилось…

Как человек неглупый, Хамидрашид понимал, что любой путь имеет характерную особенность – он обязательно заканчивается. И его жизненный путь должен был когда-то закончиться. Это было естественным явлением, и думать о своей смерти, представляя ее, Хамидрашид не хотел.

Плохо было, что он не успел из-за войны обзавестись семьей. Большинство из тех, кого он знал, семьями обзавелись. В его народе считалось нормальным рано жениться и обзаводиться детьми. А он не успел. И погибнет, не оставив после себя потомства… Может быть, это и хорошо, потому что сирот и вдов у его народа и без того осталось после войны много. Хотя хотелось бы знать, что на тебе твой род не заканчивается, что есть кто-то, в ком течет твоя кровь… Но сейчас положение уже было не исправить, и потому не стоило об этом беспокоиться…

* * *

Арслан Мовсарович позвонил минут через десять.

– Я освободился… – сообщил он. – С какой дистанции стрелял спецназовский снайпер?

После раздумий о детях, которыми он не успел обзавестись, Хамидрашиду было трудно сразу вернуться к действительности, а потому вопрос подполковника прозвучал очень резко. Но эмир встряхнул головой и сразу ответил:

– Если бы мы видели его… Трехглазый Муса, мой наблюдатель, в самом деле в три глаза смотреть умеет… Умел, то есть… Его снайпер застрелил одним из первых… Он «летучих мышей» не видел… Я специально вопрос задал… Последний вопрос перед его смертью… На тропе никого еще не было…

– Тогда откуда они могли стрелять?

– Только с перевала. Мы долго за тропой наблюдали… Никто не появлялся… Значит, только до перевала дошли… Оттуда и стреляли… Правда, с самого перевала нас не должно было быть видно. Но там скала есть высокая… В оба конца хороший обзор… Я думаю, снайпер с этой скалы стрелял. Место для него самое подходящее…

– Какое от вас до скалы было расстояние?

– Километра два, не меньше… Это по прямой… По тропе, естественно, еще километр наберется… Тропа не лыжный трамплин…

– Не больше? – по голосу было понятно, что такая дистанция Арслана Мовсаровича даже слегка расстроила. Он ожидал большего от винтовки-«дальнобойки». И Хамидрашид это почувствовал.

– Не меньше двух, но больше – едва ли… Но я там с рулеткой не бегал, а дальномера у мена в джамаате нет, я не артиллерист…

– Впечатление, говоришь, хорошее… – Подполковник все еще думал о своем.

– Какое бы у вас было впечатление, если бы человеку, стоящему рядом с вами, голову оторвало… Я, конечно, недолюбливал эмира Саидулюкаева, как все его недолюбливали… Но удовольствия от выстрела не испытал… Потом мой снайпер руку с винтовкой только поднял… Знак мне подавал… И ему тут же руку у плеча вместе с винтовкой оторвало… Чем они стреляют? Это на артиллеристский снаряд больше похоже, чем на пулю…

– Калибр «двенадцать и семь»…

– Пулеметный… Но пулеметная пуля так не бьет…

– Вот теперь ты понимашь, зачем мне нужна именно эта винтовка… – не спросил, а констатировал факт Арслан Мовсарович. – И очень нужна…

– Я понимаю, что Ахмедке без головы не выжить… – сказал Хамидрашид. – А времени осталось совсем…

– Забудь это, даже если что-то и знаешь… – прервал эмира подполковник. – Что предпринять собираешься?

– Пока они по тропе спускаются, я займу позицию внизу… Атаковать их я не могу, могу только пострелять и уйти…

– Правильно… Но постарайся стрелять метко… Что, значит, от тебя требуется… Твоя задача – не пустить «летучих мышей» в сторону севера… Я думаю, они пожелают по дороге двинуться… Нет машины, могут какую-то случайную остановить, могут сведения с попутной машиной передать, могут винтовку своим отправить… Все может быть… Ты должен не пустить их на дорогу…

– Я должен постараться не пустить их на дорогу… – поправил Хамидрашид.

– Ты должен постараться не пустить их на дорогу, хотя с твоими силами это сделать сложно… – согласился подполковник с поправкой. – И еще ты должен выполнить более сложную задачу… Ты должен постараться заставить их идти на юг… К тебе вот-вот может подкрепление подойти… Сзади «летучих мышей» тоже подпирают… Долго на одном месте они задерживаться не будут… И в прорыв идти, я думаю, не захотят… Поэтому у тебя есть возможность «подтолкнуть» их к южному направлению…

– Я попробую… Кто в подкреплении будет?

– Я машину выслал… Она по дороге едет. Милиционеры… Они твою рожу знают… Ориентировки на твой розыск во всех отделениях висят… Ментам дан приказ поступить в твое распоряжение… Командуй ими, как командовал бы своими воинами. Они не слишком хорошо знают местность… Имей это в виду… Не местные, мне их прислали в поддержку те, кто вместе с нами… А таких много… Они и тебя, когда нужно будет, поддержат, как я все эти годы поддерживал… Через своих подчиненных…

Эмир сделал вид, что не расслышал последние слова, потому что он знал больше подполковника милиции. Он знал, что его поддерживали те менты, которых он заставил себя поддерживать, зная их прошлое и этим прошлым угрожая их карьере.

– Ситуация… – не удержался Хамидрашид от оценки своего положения и смешком заглушил в себе желание сказать подполковнику, что ему про поддержку врать не надо. – Что в мире творится… И кто такой теперь я? Не понимаю… Но ментов под свою команду, пожалуй, возьму… Когда они будут?

– Часа, думаю, через два-три…

– Спецназ спустится раньше.

– У меня есть связь с машиной… Я попрошу ехать быстрее и сообщу, что они могут попасть сразу в бой… Это даже было бы лучше, потому что «летучие мыши» могут принять их за своих… Еще… Извини за личное… Мой племянник…

Племянник подполковника Тамирханова Беслан воевал в отряде Хамидрашида. Но с родным дядей отношений не поддерживал. Впрочем, у каждого в отряде есть или была какая-то родня на противоположной стороне, поскольку горские народы все маленькие и родственными отношениями крепко связаны. Иногда это помогает, иногда мешает, но, чтобы не мешало, следует о родственных связях просто забыть, как это делал пулеметчик Беслан.

– Жив…

– Слава Аллаху! Сестра не перенесла бы потери последнего сына… Всех уже потеряла… И сейчас что-то чувствует, звонила мне, хотя не знает, что здесь творится… Ладно… У тебя, значит, снайпер убит?

– У меня убит человек, который ходил со снайперской винтовкой… Он не снайпер… Теперь с винтовкой ходит другой…

– Попроси другого подстрелить Самурая…

– Вы же просили захватить его…

– Я передумал… Он мне не нужен… Но он опытный командир и единственный, кажется, офицер в отряде… Без него отряд станет неуправляемым. С солдатами справиться легче… И договориться с ними легче…

– Хорошо, я сам возьму «винторез»… Правда, я стреляю плохо… Но я, может быть, смогу определить офицера…

– Лучше покажи офицера тому, кто умеет стрелять хорошо.

– Я подумаю, как поступить. Поторопите подкрепление…

– Ментами командует старший лейтенант Мазаев… Мовлади Мазаев…

– Я запомню…

* * *

Дорогу в обратном направлении перебежали так же быстро, как и в первый раз, только теперь уже не опасаясь получить пулю. Перед этим Хамидрашид долго пролежал на самом краю насыпи, положив локти на покрытое слоем слежалой пыли боковое окончание дорожного полотна, и в бинокль наблюдал за тропой, шедшей от перевала. Правая тропа тоже не осталась без внимания, но она шла не от перевала, а из соседнего ущелья. По правой тропе пришел с остатками своего джамаата эмир Имран Саидулюкаев, пришел, чтобы здесь такую страшную смерть найти. Но «летучим мышам» в том ущелье делать было нечего. Они могли спускаться только по левой тропе.

И Хамидрашид их увидел…

Расстояние, правда, было великовато для детального рассмотрения, тем не менее, кроме как спецназовцев, на тропе никого не могло оказаться. Да и пора уже им было обозначить свое присутствие зримо, не только пулями из «дальнобойки». Дадашев со своими людьми и без того долго ждал, уже и отдыхать устал, хотелось действовать. И по численности – двадцать два человека… Примерно столько, сколько и должно быть…

Тропа извивалась между скалами. Хамидрашид долго выбирал участок, ловил момент, когда спецназовцы скроются на продолжительное время, и только тогда дал команду к перебежке. За дорогу, и сразу в кусты, а там кустами к остову взорванной машины. Только в самом начале этой перебежки выдержали путь прямо, потом свернули в сторону, и уже не бегом, но быстрым шагом двигались через кусты, где их рассмотреть можно было только с тепловизором, но кто же во время марша, да еще на таком крутом спуске, будет тепловизором пользоваться… Дальнобойная винтовка тяжела, не будешь ее постоянно на весу держать. Конечно, у командира может быть и простой тепловизор, чем-то бинокль напоминающий. Но едва ли. Хамидрашид отлично знал, что такой прибор стоит больше двадцати тысяч долларов. А командиров в спецназе много. На всех по двадцать тысяч не напасешься…

Так и добрались до машины. Там эмир выбрал предположительные пути, которыми «летучие мыши» могут к своей машине идти. А пойдут они к ней обязательно. Простое любопытство толкнет. Может, пожелают посмотреть, что от машины осталось, может, подобрать что-то пожелают. Наверняка какие-то вещи в кузове оставались. Подойдут…

И эти пути необходимо заминировать… Мин нет, но установят «растяжки»…

Хамидрашид дал команду, работа началась, работали все, в том числе и сам эмир. Не поленились и просто шнур во многих местах натянуть. Имитацию растяжки… На одну наткнется человек, проверит, гранаты нет… Расслабится… На вторую наткнется, проверит… В третий раз зацепится ногой за настоящую «растяжку»… От взрыва кого-то еще в сторону понесет… Еще за одну или за несколько настоящих зацепятся…

И время потеряют… Они много времени потеряли… Отдыхали, наверное, на перевале… И дали возможность машине с ментами, что вышла в помощь Хамидрашиду, приблизиться… Сейчас машина уже на подходе… Бой можно будет завязать… А тут и менты подоспеют…

Глава 4

1. В ЗАМКНУТОЕ ПРОСТРАНСТВО

Самурай не любил лезть в душу. Есть необходимость у человека поговорить, поговорит. Нет необходимости, пусть молчит. Прапорщик Родионов ни с кем тем, что у него на душе, не делился. Помалкивал и тогда, когда жена от него ушла. Только из-за тесноты военного городка эта новость стала всем известна. Жена забрала из школы документы сына. Только недавно подали документы в первый класс, и учиться еще не начали, а уже забрала в связи с переездом. Сам Александр никак не комментировал это событие, и никто не знал, облегчение или огорчение ему самому оно доставило.

Капитан сделал вид, что не слышал голоса прапорщика, не заметил и слезинок в его глазах. Даже изобразил, что дыхание переводит, сбившееся при подъеме, хотя с дыханием у него все было в порядке.

– Что не отзываешься… – Самурай постучал подушечкой пальца по своему микрофону. Ногтем стучать было рискованно – слишком громким будет этот стук для ушей двух командиров отделений.

– А… – Снайпер сделал удивленное лицо, сунул руку в нагрудный карман «разгрузки» и там включил «подснежник». – Выключился что-то… Наклонился неудобно, прижал, должно быть, и выключился…

– Как обстановка? – Чтобы не показывать прапорщику свою наблюдательность и смущение, этой наблюдательностью вызванное, Самурай поднял бинокль и сам посмотрел в сторону недавно пройденной ими тропы.

Большой отряд чеченских милиционеров он увидел сразу. Бинокль не позволял определить, что за груз милиционеры тащат в гору – расстояние было слишком велико для бинокля. Но, со слов Родионова, капитан уже знал, что несут минометы с комплектами мин для них. Минами, естественно, будут только пугать, будут загонять, чтобы шли строго в нужном направлении – будут, если спецназ позволит им это сделать. А спецназ должен не позволить, потому что спецназу необходимо свое поведение совмещать со своими потребностями и не действовать под чужую диктовку…

Мина – дура куда как бо€льшая, чем пуля… Тем более пуля, пущенная из такой снайперской винтовки… Мина не имеет того качества прицеливания. А менты вообще всегда были скверными минометчиками. Это Самурай из практики совместных с ними действий знал. Так что есть опасения, и опасения обоснованные – нечаянно и накрыть могут. А Самураю этого очень не хотелось…

Следовательно, лучше минометчиков до конкретной работы не допускать. Добиться этого можно только одним путем…

– Лучше минометчиков до конкретной работы не допускать… – сказал Самурай теперь уже вслух. – Целее будем…

– Значит, не допустим… – согласился снайпер.

Родионов, кажется, уже полностью пришел в себя. Или просто овладел собой… Такие люди, склонные к слабой форме аутизма, как знал Самурай, всегда боятся, что их внутренний мир станет достоянием гласности и досужих рассуждений и разговоров. Когда им невыносимо плохо, они всегда будут делать вид, что им лучше всех, лишь бы никто не понял, что им действительно плохо. И больше всего такие люди боятся насмешек. Конечно, это гордыня, один из грехов человеческих, но грех этот не из самых страшных, если он внешне не проявляется.

– Долго еще?

– Несколько минут… – Прапорщик поправил винтовку, передвинул ближе к краю скалы подножник ствола, сам слегка поворочался, подыскивая наиболее удобную позу, потому что для снайпера удобная поза классически важна, и прильнул глазом к окуляру прицела. Не глядя, работая уже автоматически, пальцем нажал одну за другой три кнопки на прицепленном к массивной казенной части сбоку электронном пульте управления. И сразу после этого Родионов замер, как спортсмен-спринтер на старте. Самураю казалось даже, что прапорщик не дышит, настолько его дыхание было равномерным и коротким.

Капитан сам поднял бинокль. Присмотрелся.

– Лучше с задних начинать, – сказал снайпер. – Передние никуда от нас не уйдут. Им до укрытия, как до райских ворот… А задние… После выстрела сразу на нижних свалятся…

– Тропа как раз к самой крутизне подошла… – подсказал Самурай. – Дальше такой не будет… Не достать еще?

Палец снайпера еще одну кнопку нажал. Капитану показалось, что он услышал слабое гудение. Но это, наверное, ветер в ушах гудел. Измерительные приборы винтовки так гудеть не должны, хотя там тоже есть какие-то электроприводы, которые, например, прицельную планку самостоятельно передвигают, поднимая или опуская прорезь. А прицельная планка жестко зафиксирована в креплении оптического прицела. Следовательно, и прицел тоже передвигается. А прицел большой и тяжелый. Усилие приложить надо, чтобы его сдвинуть. Значит, и в винтовке что-то гудеть может.

– Три тысячи восемьдесят два метра до последнего… – сообщил Родионов.

«Умная» винтовка быстро вычисляла расстояние.

– И что? – поинтересовался капитан. – На сколько еще подпустишь? Может…

– Попробую… – волнуясь, с придыханием сообщил снайпер и замер.

Самурай ждал. И ожидание затягивалось, усиливалось напряжение. Наконец Родионов сильно вздрогнул. Самурай не сразу понял, что это отдача после выстрела заставила прапорщика вздрогнуть. Когда он стрелял раньше, казалось, что и звук выстрела был сильнее, и отдача не казалась такой значительной. Но рассматривать снайпера времени не было…

– Миноносец горный… – сказал с презрением прапорщик.

Капитан поднял бинокль. Ему не надо было долго искать. Смятение в рядах милиционеров было заметно.

– Самый здоровенный последним шел… Самый тяжелый груз на себя взвалил… Вот бы еще и мины грохнули… А как я его достал, а? С такого-то расстояния…

Совсем прапорщик к обычному состоянию вернулся. Даже просит, чтобы похвалили…

Самурай увидел уже результат стрельбы. Он не выделил раньше идущего последним милиционера особо, а прапорщик выделил. Прапорщик – специалист! – и он знал, в кого стреляет… Мент с грузом мин свалился на плечи и головы идущим под ним товарищам. Мины, конечно, взорваться не могли. Они защищены колпачком, который отвинчивается непосредственно перед стрельбой. Но падение произвело впечатление.

– Молодец! Давай еще… – потребовал капитан.

Прапорщик и без команды уже прильнул к прицелу. Теперь, когда Самурай не следил за Родионовым, потому что от бинокля не отрывался, он явственно слышал негромкие выстрелы. И выстрелы почти сливались с моментом падения очередного из ментов. Обойма была расстреляна почти моментально.

– Шесть человек… – сказал Самурай. – Ни одного промаха… На шесть человек меньше…

– На шесть врагов меньше… – прошептал, возражая, Родионов. – И ни одного раненого… Страшное оружие…

Непонятно было, восхищается он или ужасается… Или то и другое чувство испытывает…

Новый рожок быстро, хотя и без суеты, был вставлен в крепление. Самурай недолго думая стал набивать освободившийся патронами из коробки. А прапорщик опустошил еще одну обойму с той же скоростью.

– Еще пять человек… И только один промах… Я в минометчиков стрелял… И в носильщиков… Мины рассыпались… По склону покатились… Не соберут… Там слишком круто… Можно считать, что угрозы минометного обстрела мы избежали. Я выбирал первые и вторые номера минометных расчетов… Они минометы обычно сами носят… Стрелять теперь будет некому…

– Остальные пойдут быстрее…

Самурай снова поднял к глазам бинокль. Чеченские милиционеры поняли наконец, что их обстреливает снайпер. Но они – только милиционеры. Может быть, при задержании преступника они и могут выглядеть иначе, но в противостоянии спецназу ГРУ смотрелись неумелыми детьми, в войну играющими. Залегли на склоне вниз головами. Головы, может быть, за камнями и спрятали, но задницы выставили. Стреляй, кто хочет. Милиционеры просто не видели и не понимали, откуда снайпер ведет обстрел. Слишком велико было расстояние до скалы, чтобы считать, что стреляют оттуда. Поэтому тыл оставили открытым.

– Пока с них хватит, – решил капитан. – Снимаемся, уходим… Только сначала посмотри, что на той стороне делается…

Родионов долго разворачивался. Наконец, развернулся, устроил винтовку и долго обозревал в «оптику» нижнюю поляну под склоном.

– Не вижу их…

– Сколько их там осталось?

– Четверо, кажется…

– Будут караулить… – решил Самурай. – Около машины займут позицию, заминируют подходы и будут караулить… Чеченский характер… Они убегать начинают только после нескольких выстрелов… Справиться не могут, это понимают… Постреляют и убегут… В разные стороны, чтобы потом где-то сойтись… А ты догоняй их, если можешь… А чтобы не догонять, не надо давать им возможности стрелять… Пусть идут за нами вдалеке… Тогда они не помешают… Скоро вечер… Им в темноте поискать нас придется…

– А четверо – это не много? – спросил прапорщик.

– В самый раз… Трое могут уйти… Терпения не хватит… А четверо останутся… Будут дожимать нас… Будут пытаться дожимать, чтобы загнать в замкнутое пространство…

* * *

Спуск завершался уже в ослабленном темпе. Слишком крутым он выдался, чтобы торопиться и рисковать свалиться и сломать себе шею. Самурай особо предупредил об осторожности и в наиболее опасных местах даже приказал спускаться с помощью страхующего каната. Впрочем, особой необходимости в страховке не было, поскольку горную подготовку в своей роте капитан Рудаков проводил лично и на совесть. Капитан вообще при обучении всегда был более строг, чем в боевой обстановке. Вопреки всем правилам, он исключил привычную шкалу баллов в оценке любого умения, будь то горная подготовка или стрельба из боевого оружия. И признавал только две категории оценок – «хорошо» и «неудовлетворительно», – считая, что если в бою один будет стрелять хорошо, а второй удовлетворительно, то противник убьет и того и другого, потому что второй подведет первого. К концу любого цикла обучения оценку «неудовлетворительно» не получал никто, но для оценки «хорошо» следовало потрудиться и согнать с себя семь потов…

При спуске солдаты все так же несли пустые упаковки от дальнобойной снайперской винтовки, а саму винтовку нес, не выпуская из рук, прапорщик Родионов. Сейчас из-за того, что шли медленнее, у прапорщика было больше возможностей останавливаться, включать прицел с тепловизором и осматривать поляну внизу. При каждой задержке группы Родионов сразу подыскивал для себя ровное место. Конечно, держать на весу такую тяжелую винтовку сложно. Но снайпер раньше даже стрелять из такого положения пробовал – и попадал. А смотреть было легче…

На одной из таких остановок в наушнике Самурая раздался голос прапорщика:

– Командир! Они объявились…

– Сколько?

– Как и было – четверо… Проредить?

– Не надо… Что делают?

– Рвут одежду в кустах. Лезут напролом к остову машины…

– Будут минировать подступы… – решил Самурай.

– Я сомневаюсь, чтобы у них был с собой запас мин.

– Машину-то они чем-то взорвали…

– Шашками… А на тропе мины нужны…

– Присмотрись внимательно…

– Я уже каждого «ощупал». Нет мин…

– Тогда поставят «растяжки»… И будут караулить нас со стороны дороги…

– Почему со стороны дороги?

– Они будут загонять нас в горы… Повыше… Постараются загнать в сухое русло Хулхулау и не выпустить оттуда… Чтобы мы пошли туда, нас следует на дорогу не пускать…

– А мы, товарищ капитан? – спросил слушающий разговор младший сержант Лаврентьев.

– А мы по берегу пойдем… По одному, потом по другому… Потом еще что-нибудь подыщем… Не переживай… Путей на наш век хватит…

Капитан никогда не возражал против профессионального любопытства подчиненных…

– Сворачиваем с тропы… – дал он команду. – Правее забирай… Там уже можно без тропы спускаться… И – осторожнее… Про страховку не забывать!

И посмотрел на небо – скоро ли стемнеет…

* * *

Младший сержант Олег Лаврентьев сунул руку в карман разгрузки, вытащил «подснежник» и показал старшему сержанту Лехе Колоскову, что выключает. Тот понял и выключил свой «подснежник». Подобные действия в отряде не редкость, о них заранее было оговорено. Командиры отделений оказались рядом.

– Разговоры все слушал? – поинтересовался Олег с недоброй и какой-то горькой усмешкой.

– И что? – Леха был настроен мрачно, и это было заметно даже при том, что он вообще был от природы неулыбчивым человеком.

– И какое впечатление?

– Какое еще впечатление… – Леха сердито отмахнулся. – Впечатляться в казарме будем… Сейчас не до того…

– Впечатление от всех наших действий…

– А какое мне дело до впечатлений… Ведет Самурай, и пусть ведет… Он знает, что делает… Ты – не знаешь, я – не знаю, прапор тоже, кажется, не знает… А Самурай знает…

– Прапор – снайпер… Для него винтовку добывали… А дальше что?

– А что дальше? – повторил Колосков.

– Слышал, как снайпер их из этой винтовки крошит?

– Слышал…

– А ты думаешь, у них другой такой винтовки нет?

– Думаю, нет… Иначе за нами бы так не гнались… Если даже менты против нас, значит, другой такой винтовки нет…

– Пусть нет такой, пусть другую винтовку найдут… Снимут капитана, что будем делать?

– Кто-то команду примет… Наверное, прапор…

– А он тоже не знает, что делать и куда идти…

– А радист на что? Свяжутся со штабом, там подскажут… И не хорони Самурая раньше времени… Не загадывай… Примета нехорошая…

– А насчет машины ты слышал базар?

– А что – насчет машины?..

– Взорвали, вроде как, и хорошо… Самурай словно даже обрадовался…

– А ты помнишь, что он приказал ничего в машине не оставлять? – в свою очередь задал вопрос Леха.

– И что?

– Значит, знал, что взорвут… Машину «подставили»…

– Я про то же и говорю… – согласился Олег. – Непонятно, зачем это надо и как нас «снимать» отсюда будут…

– Впервой, что ли? Вертолетом снимут…

– А зачем машину взрывать?

– Чего докопался… Спроси у Самурая, если такой любопытный… Еще спроси, зачем ему карта Веденского ущелья, хотя до ущелья еще топать и топать, а «метро не ходит, в такси не содят»… Может, он тебе весь план и цели операции разжует…

Лаврентьев вздохнул. У командира соседнего отделения он не нашел отклика на свои мысли. Сам же Олег в поведении Самурая, в его разговорах с солдатами чувствовал какое-то неестественное напряжение. Оно не было открытым, но напряжение присутствовало, и командир отделения это замечал. Лехе проще – он будто железобетонный. Ему прикажут, он пойдет, а Олегу всегда хотелось знать больше. И когда он не знал, он чувствовал раздражение.

Сейчас Олегу казалось, что Самурай словно бы специально вызывает на себя большие силы противника, будто бы отвлекает их от чего-то другого, более важного. Но ведь это опасная игра. Все силы боевиков контролировать невозможно. А уж тем более силы чеченских милиционеров, действующих заодно с бандитами. Какой-то отряд, или, как их здесь называют, джамаат, появится неизвестно откуда и встретит группу засадой… Что тогда делать? Куда бежать, если бежать некуда – кругом одни враги. Раньше можно было на местных милиционеров положиться, вызвать их из райцентра, они и прикроют, если есть необходимость. А теперь от местных милиционеров прикрыть вообще некому…

Зачем такой риск? Может, группу просто «подставляют», жертвуя солдатами ради каких-то своих целей?.. О таких случаях уже приходилось слышать, и Олег не хотел быть пресловутым ягненком для заклания…

* * *

Александр Родионов еще на срочной службе служил снайпером. Сначала окончил специализированную снайперскую школу, окончил с отличием, и сразу был отправлен служить в спецназ ГРУ. А после службы, втянувшись в новую профессию, еще и двухмесячную школу прапорщиков окончил. И в той же Моздокской бригаде служить остался, в которой солдатом служил.

До службы Родионов окончил техникум, мог бы по гражданской профессии работать мастером в механическом цехе любого завода. Но не любил он заводы. А снайперское дело считал искусством, и влюблен был в это искусство самозабвенно.

Про нервные срывы других снайперов Родионов порой слышал. Все шло нормально, но в один прекрасный момент кому-то становилось вдруг трудно убивать человека, который находится от тебя далеко, ничем тебе в данный момент не угрожает и вообще не подозревает о твоем существовании. Такое случилось с бывшим напарником Родионова старшим прапорщиком Соловьевым. Именно Соловьев когда-то говорил Родионову, что снайперское дело – это искусство, требующее терпения, ума, расчета и многого-многого другого. Именно Соловьев когда-то объяснял сержанту срочной службы Родионову, что никогда нельзя принимать мишень, в которую стреляешь, за человека. Это мишень – и только, сложная, подвижная, не желающая получить пулю, но – мишень. Всегда невозмутимый, спокойный и уверенный в себе, Соловьев в один прекрасный момент превратился вдруг в плачущего психопата… Его сначала отправили в гарнизонный госпиталь, в нервное отделение, оттуда перевели в психиатрическое отделение окружного госпиталя, а потом и вовсе комиссовали из армии как человека психически больного. Но уроки старшего прапорщика Родионов хорошо помнил – нельзя мишень представлять живым человеком.

Оставшись без напарника, а снайперы в основном парами работают, Родионов временно попал в группу капитана Рудакова… Только до момента, когда к нему прибудет из «учебки» напарник, солдат срочной службы, которого необходимо будет учить, как его самого когда-то учил старший прапорщик Соловьев, и объяснять, что снайперское мастерство – это искусство…

Задуматься о том, что мишень тоже является человеком, прапорщика заставила новая винтовка. Вернее, не сама винтовка, а ее патроны, снаряженные такими пулями, которые наша военная промышленность не выпускает и в ближайшем будущем выпускать не обещает. Как специалист, влюбленный в свое дело, Саша всегда следил за специальной литературой, читал и книги, и журналы и знал, кажется, все о новинках. Читал и, честно говоря, завидовал иностранным снайперам, завидовал российским ведомственным спецподразделениям, таким, как, например, «Альфа» или управление государственной охраны. Для снайперов «Альфы» и снайперов охраны правительства закупали за рубежом высококлассные снайперские винтовки. Не обязательно «дальнобойки», но тоже хорошие винтовки. Эта новинка, что попала ему в руки, превзошла все ожидания. С такой винтовкой можно было смело выходить на снайперскую дуэль одному и против пары, и против троих, и против пяти снайперов и победить их, не будучи даже вовремя опознанным. Но винтовка имеет и другую особенность, не слишком приятную… Она позволяет увидеть все происходящее после выстрела… И страшно было «вблизи» наблюдать, как стоял только что человек, разговаривал с другим человеком и вдруг отлетел вперед… И вот у человека уже нет головы… Потом у другого, которому пуля в правое плечо угодила, руки не стало…

Слишком близко это происходило, чтобы оставить равнодушным… Крупный план… Смерть крупным планом… Страшно становилось… Еще на предельно дальней дистанции, когда пришлось стрелять по милиционерам с минометами и минами, все было не так, там удаление было таким же, как у обычной снайперской винтовки, хоть у «винтореза», хоть у СВД, с небольшим отклонением в сторону плюса или минуса, но все равно – далеко и не впечатляюще.

Такую винтовку нельзя было не любить… И ее нельзя было не бояться…

Прапорщик Родионов продолжал спуск вместе со всеми, нес на ремне свое тяжелое оружие, но мысли его по-прежнему были там, где он расстреливал боевиков эмиров Имрана Саидулюкаева и Хамидрашида Дадашева – внизу… С каждым шагом они приближались к этому месту… Отчего-то начали болеть глаза, воспалились, веки стали тяжелыми…

* * *

Самурай успевал и задним что-то подсказать, и передних предостеречь, и в середине оказаться, когда кого-то следовало поддержать. Сам он, казалось, усталости не знал, проходил в три, в четыре раза больше других, и никто не замечал, что у капитана хотя бы дыхание сбилось или голос приобрел усталую хрипотцу, как у спортсмена после забега. И, кроме самого Самурая, никто не знал, как нелегко это дается. Он умел терпеть и еще умел не показывать, что терпит. Казалось, он просто от природы двужильный и усталость его взять не может.

Так и продолжался спуск, значительно усложнившийся после схода с тропы, но укорачивающий путь и, главное, уводящий в сторону от поляны, где спецназовцев поджидали боевики и установленные «растяжки».

Но еще до выхода к подножию в наушниках «подснежника» прозвучала новая команда Самурая:

– Колосков, Родионов, ко мне! Мы погулять пойдем… Лаврентьев, командуешь группой за меня… Обеспечь окончание спуска…

– Куда вы, товарищ капитан? – не удержался и спросил младший сержант Лаврентьев. Он не желал брать на себя такую ответственность, что делало его смелым.