Текст книги "Краповые рабы"

– Но человек милейший… – не унимался бомж с сиплым голосом. – Не побрезговал… Правда, вот анекдот этот я ему простить не могу. Ладно бы хоть разные рассказывал, пусть и «с бородой», а он одним всех достает. И не перебьешь ведь. Застрелит сразу. А его парни слушают и в очередной раз пасти разевают – хохочут. Лучше бы застрелили его. Все ведь при оружии…

– Понятно, – прекратил спор старший сержант. – Васнецов! Пробеги со Стрижаковым до прохода, загляни как можно дальше, найди место поуже, выставь пару «растяжек». И автоматы убитых с запасными рожками прихвати. Сгодятся. И гранаты тоже, если есть.

– Понял. Сделаю… – младший сержант жестом позвал за собой рядового Стрижакова и побежал туда, откуда пришли первые четыре бандита.

Семисилов повернулся к бомжам.

– А что собой представляет база бандитов? Охрана там остается, когда другие уходят?

– Сомневаюсь насчет охраны, – сказал Серафим Львович.

– Зачем там охрана, – сказал третий бомж, с громадной родинкой под левым глазом, до этого молчащий. – Они охрану только рядом с нами выставляли. Если кто войдет в ущелье, мимо нас не пройдет. А с той стороны до границы тридцать километров по камням.

– Сам ходил? – спросил Серафим Львович.

– Я так слышал, – сказал бомж с родинкой. – Я в Махачкале родился. Язык с детства знаю. В Самару перебрался, когда мне пятнадцать лет было. Язык не забыл. Слышал, как они промеж собой разговаривали.

– Вот темнила, – сказал бомж с сиплым голосом. – И молчал, что язык знает.

– Если бы сказал, кто-нибудь проболтался бы. Мир не без стукачей. Тогда при мне бы больше не разговаривали. А так – не стеснялись.

– И что ты узнал? – спросил Семисилов.

– Аукцион проводится в третьем отсюда ущелье. Как выйдешь, сразу налево. Должно быть несколько местных жителей. Хозяева кирпичного завода. И сваны должны прийти из Грузии. У них там престижно иметь русских рабов. С такими они себя выше России чувствуют. Своего рода месть. Эти сваны из приграничных сел. Их с нашей стороны границы мало. Рабов хотят покупать для перепродажи дальше, в Сванетию. Так обычно делают. Их по ту сторону границы должен будет грузовик дожидаться. На нем и повезут. С запада в Сванетию русских рабов абхазы продают. Но те берут очень дорого. В два раза дороже, чем дагестанцы. Правда, абхазы привозят туристов. Молодых и сильных людей. Специально за такими охотятся. Заманивают на турбазы и воруют. Но молодые и сильные часто убегают. Потому в последнее время стали больше бомжей брать. Не таких, конечно, как мы, кто получше выглядит. Хотя тоже ругаются. Вино у них, если доберутся, все выпивают, а потом, говорят, хоть убивайте. А они же вино вместо воды держат. Вот наша братия и старается.

Васнецов со Стрижаковым возвращались, как и уходили, бегом. Заметно торопились, даже дыхание не берегли, что вообще-то у спецназовцев в крови. Похоже, несли важную и срочную информацию.

– Что там? – не давая им перевести дух, спросил Семисилов. – Докладывай…

– Бандиты заняли позицию и пытаются удержать проход. Отстреливаются. Наши несколько раз их из РПГ обстреляли… – начал Васнецов. – Пошел позиционный бой. Тылы у бандитов не прикрыты. Но гранатами их хорошо «накрывают». Долго не продержатся. Сейчас самое время своим помочь с тыла. В помощь гранатометчикам…

– Да, я знаю, что должны «накрывать», сам ящик осколочных гранат в машину загружал, – сказал старший сержант, обдумывая положение.

– У бандитов большие потери. Пока отступили метров на сорок, где камни покрупнее, и дали нашим возможность миновать самое узкое место прохода и занять удобную позицию. Тоже за камнями. Сейчас просто позиционная перестрелка идет с короткой дистанции. Кто кого выдавит. На нервах друг у друга играют. Мы со Стрижаковым не удержались. Сначала «растяжки» выставили, потом дали по нескольку очередей со спины. Нескольких бандитов «завалили». Наши нас, скорее всего, заметили. Стреляли так, чтобы нас не задеть в случае промаха. Это было заметно.

– Перед бандитами не «засветились»?

– Нет. Нас не обнаружили. Мы вовремя отошли. Жадничать не стали.

– Силы бандитов?

Разведать силы банды заместитель командира взвода не поручал, он посылал подчиненных только «растяжки» поставить. Но они все же были армейскими разведчиками и не могли не прикинуть соотношения сил.

– Примерно на треть больше, чем наших. В пределах четырех десятков.

– У эмира Дагирова было шестнадцать человек, – вмешался в разговор бомж с родинкой.

– Вместе с теми шестью, что здесь лежат? – переспросил Семисилов.

– Да. Вместе с ними. Значит, осталось десять человек, – бомж с родинкой оказался даже хорошим математиком.

Рядовой Крюков это сразу заметил.

– Доктор богословия из вашей землянки уже вышел. Теперь, похоже, выходит доктор физико-математических наук. Так?

– Не так. Но математику в сельской школе я по молодости преподавал. И математику, и биологию, и физкультуру. Так уж пришлось.

– Широкий профиль, – оценил Крюков с некоторым восхищением.

– А где же в деревне напасешься учителей на каждый предмет. Я по образованию учитель физкультуры. А уж что дали, тому и рад был…

– Отставить прения, – тихо сказал Васнецов.

– Предложения! – не вникая в колкий разговор, коротко потребовал старший сержант у вернувшегося с передовой линии младшего сержанта.

В этом коротком требовании чувствовалось подражание командиру взвода старшему лейтенанту Самоцветову. И слово было сказано точно так же, и сам тон сказанного был требовательным точно так же. У солдат-спецназовцев даже где-то подспудно возникло ощущение, что старший лейтенант с ними, среди них и готов сам командовать.

Васнецов посмотрел на сидящих рядом и слушающих разговор спецназовцев бомжей и с кислым видом пожал плечами.

– Говори, – Семисилов хорошо знал Васнецова, уже несколько лет вместе с ним служил и прекрасно понимал его, порой, даже без слов.

– Если наших друзей… – Василий кивнул в сторону бомжей. – Если их оставим здесь, если на всякий случай вооружим их… – теперь он кивнул в сторону только что принесенных Васнецовым и Стрижаковым автоматов убитых бандитов. – Тогда можно помочь взводу. Хорошо укроемся и с тыла будем обстреливать. Это даже нужно сделать. И чем быстрее, тем лучше.

– Наши в нас не попадут?

– В нас же со Стрижаком не попали. Я думаю, товарищ старший лейтенант не забыл, что мы здесь, всех предупредил. Но каждое наше попадание спасет чью-то жизнь. При этом, как вероятное развертывание событий, вижу вариант, при котором бандиты нас определят. Тогда они повернут. Попытаются прорваться. В этот момент мы вынуждены будем отступать обычным маневром. Двое отступают, двое прикрывают. Отступать, думаю, лучше в глубину ущелья.

– Мы здесь не останемся, – решительно сказал бомж с родинкой под глазом. – Мы с вами.

– Чтобы нам потом и самим отбиваться, и вас защищать? – спросил Васнецов. – Удовольствие малое. Обычно тому, кто других защищает, себя защитить не удается. Мы уже такими ситуациями научены. Если высунешься, я тебе пулей под вторым глазом отметину поставлю. Для симметрии. Сиди и не рыпайся. Можешь для удовольствия автомат в руки взять. Только осторожно, он заряжен. Нос себе не отстрели…

Старший сержант, не обращая внимания на говоривших, сосредоточенно думал. Потом решился и встал, сам плечистый и крепкий, как окружающие их камни. Казалось, непоколебимый.

– Идем…

* * *

На позицию рискнули бежать бегом, хотя и знали, что если бандиты вдруг начнут отступать именно в этот момент, то столкнутся лицом к лицу со спецназовцами в малом числе, причем столкнутся в месте, где практически невозможно укрыться, где нет рядом ни крупных камней, ни скал, от которых они, наоборот, удалялись. И преимущество в плотности огня у бандитов будет несомненное. А плотность огня автоматов с глушителями вообще, как говорит практика, сначала не ощущается. По крайней мере, не наводит на противника панического ужаса и не заставляет его искать укрытие, вместо того, чтобы стрелять навстречу. Этот момент, как правило, все же возникает, но уже после того как потери станут значительными и заметными любому. Автоматы с глушителем – оружие эффективное, но малоэффектное. Оно не пугает так, как обычный автомат. Но задача спецназовцев стояла не в том, чтобы напугать, а в том, чтобы уничтожить как можно большее число бандитов, чтобы взводу можно было с ними легче и без лишних потерь справиться. И бежали к передовой позиции они стремительно.

Серафим Львович высунулся из-за камня, наблюдая за солдатами.

– Егорыч, сможешь так бегать?

Бомж с сиплым голосом тоже высунулся.

– Только если свору ментов за мной пустить. С громким лаем в мегафоны…

– Бородино, а ты?

Бомж с родинкой под глазом посмотрел между камнями.

– Я что, дурак, что ли? Сам убегу, а ноги позади останутся… Что за жизнь без ног…

– Бегут хорошо. Отважные мальчишки. А эмира Бабаджана Ашуровича они не удержат, – сделал вывод Серафим Львович. – Положат этих мальчишек там же. Останутся в этом ущелье, как оловянные солдатики в своей коробке. Слишком много у эмира людей. А потом и нас рядом с ними положат. Как крутых сообщников. И что делать будем, господа хорошие?

Бомж с сиплым голосом взял в руки автомат и передернул затвор. Так он ответил.

– А ты когда-нибудь стрелял в людей? – прозвучал вопрос.

– Не-а… Когда я служил, в Афгане война как раз началась. Но нас туда не посылали.

– Но с автоматом-то, смотрю, обращаться умеешь?

– Если служил, наверное, умею. Правда, тогда автоматы другие были. Там калибр был, так калибр. А это – пукалка… Но Бабаджана Ашуровича я встречу! С удовольствием ему все выскажу. И спрошу, почему он нам французский одеколон постоянно не поставлял. Милейший он человек, а вот на одеколоне пожадничал. А громче всего за анекдот спрошу. Чтобы он вспомнил и сам над ним в аду похохотал…

– А ты, Бородино? Что делать будешь?

– Не знаю. Может, так как-нибудь все обойдется? На тормозах скатится…

– Не обойдется, – уверенно сказал Серафим Львович. – Убьют нас.

– Пусть постараются, – недобро хмыкнул Егорыч. – Я тоже их убить хочу. За каждый день здесь по паре человек. Если каждый из нас так настроен, то отобьемся…

– Только я тебе не помощник, – сказал Серафим Львович. – Я никогда в людей не стрелял и стрелять не буду. Не я им судья… Буду просто молиться. А ты как хочешь…

– Я, пожалуй, тоже стрелять не смогу, – сказал Бородино. – Меня отдачей с ног сшибет.

Спецназовцы тем временем благополучно добежали до крайних скал прохода. По пути перепрыгнули через тела убитых ими четверых бандитов. Рядовой Крюков и старший сержант Семисилов, притормозив, выглянули из-за ближней скалы и тут же перебежали за проход, чтобы стрелять с правого плеча от дальней скалы. Во второй паре только младший сержант Васнецов был левшой, то есть при стрельбе упирал приклад в левое плечо, а рядовому Стрижакову приходилось бы сильно высовываться, чтобы точно прицелиться. Но Стрижаков сразу залег на левый бок, пусть и высунулся слегка вперед, но подножие скалы несколько выступало и прикрывало его. На это же подножие удобно лег и автомат. Младший сержант завис над Стрижаковым, поставил левую ногу рядом со спиной рядового, а правой, согнутой в колене, в скалу уперся и высовывал из-за скалы только автомат, руки и часть головы. При этом в сам проход выдвигаться у Васнецова необходимости не было, потому что бандиты на находившейся неподалеку позиции расположились широко, и младший сержант свободно мог простреливать их левый фланг, точно так же, как и рядовой Стрижаков. Идентично, по диагонали, стреляли и старший сержант Семисилов с рядовым Крюковым, только они простреливали правый фланг бандитов. Специфические автоматы спецназовцев психологического давления не оказывали, но свое дело делали качественно. Скорее всего, спецназу противостояли не опытные бандиты, прошедшие и обучение, и войну, а в самом деле пришедшие из Грузии сваны. Они даже лежали неуклюже, плохо использовали укрытия и стреляли торопливо, не успев прицелиться, стреляли не в цель, а в сторону и слишком длинными очередями, отчего их стволы отбрасывало вверх и влево после каждой очереди. Это дополнительно показывало, где прячется противник, и таким подарком было грех не воспользоваться. И потому атакующий взвод спецназа наносил бандитам заметные потери, хотя действовать всеми наличными силами спецназовцам не позволяла узость прохода. Дополнительные прицельные очереди солдат и сержантов взвода с тыла сразу многократно усилили потери. Пятьдесят метров – это удобная боевая дистанция. И промахнуться трудно, и видно хорошо всех бандитов. Тем более лазерный целеуказатель всегда подтверждал правильность подготовки к выстрелу. При нажатии на спусковой крючок первая пуля короткой двухпатронной очереди ложилась точно в красную точку. Вторая пуля обычно поражала противника дополнительно, практически не удаляясь от точки первого попадания больше чем на пять сантиметров. Так, если бы все оставалось без изменений, бандитов можно было бы перестрелять по одному с тыла. Но, видимо, эмир Дагиров все же понимал, кто воюет на его стороне, и быстро сообразил, что с этими силами удержать позицию он не сможет. И дал команду. Она была выкрикнута громко и на незнакомом спецназовцам языке.

Намерения их стали понятны сразу, как только центральная часть многократно усилила обстрел позиции спецназа. Патронов не жалели, расстреливая скалы в проходе и выбивая из них облака пыли и крошки. При такой плотности огня и многочисленных рикошетах от скал трудно бывает поднять голову и прицелиться. И сразу после этого усиления обстрела последовала другая команда. Эмир приказал отступать левому и правому флангам. И, наверное, очень удивился тому, что с каждой стороны поднялось только по паре человек. Потери банды, как оказалось, были катастрофическими.

А группа старшего сержанта Семисилова начала методичный и планомерный отстрел бандитов на центральном фланге. Причем делала это так успешно, что понижение плотности бандитского огня сразу стало заметно. Или эмир Дагиров догадался, что происходит, или просто увидел у кого-то на спине красную точку лазерного целеуказателя, но тут же прозвучала еще одна, очень длинная и эмоциональная команда, похожая на ругань, и бандиты центра развернули стволы в обратную сторону. Последовал продолжительный и плотный обстрел прохода за спиной. Это было ожидаемым действием, и спецназовцы успели спрятаться. Но моментом тут же воспользовались бойцы основных сил взвода, резко выдвинулись вперед, и целое отделение при огневой поддержке остальных перебежало совсем близко к бандитской позиции.

Едва стих массированный обстрел, стало ясно, что бандиты ринулись на прорыв теперь уже в полном составе, и спецназовцы, атакующие банду с тыла, снова смогли стрелять. Бандитам требовалось преодолеть следующий узкий проход, дно которого было усыпано крупными камнями. Два взрыва последовали один за другим, как только они ворвались в этот проход. Установленные младшим сержантом Васнецовым «растяжки» сделали свое дело, забрав еще несколько жизней. Но это значило, что и дистанция предельно сократилась.

– Гранаты! – крикнул Семисилов, первым бросил за угол гранату «Ф-1». И отпрянул, хорошо зная, как далеко разлетаются осколки этой мощной гранаты[1]1
  Согласно паспортным данным, граната оборонительного типа (то есть предназначенная для броска из укрытия) «Ф-1» разбрасывает осколки на дистанцию до двухсот метров. Однако практика показывает, что подавляющее количество осколков разлетается только на тридцать – тридцать пять метров. Хотя это вовсе не говорит о том, что отдельный осколок не может улететь дальше и попасть в кого-то. Хотя это уже вопрос индивидуального везения или же невезения.


[Закрыть].

Следом за первой полетели еще три гранаты.

Бандиты, кажется, даже стрелять перестали. Семисилов выглянул из-за угла и сразу дал очередь. Ему показалось, что он определил эмира, дающего какую-то команду, не слышимую за шумом. Очередь оказалась точной, но еще недостаточной. В пятнадцати метрах от Семисилова бежало меньше десятка бандитов. Короткие автоматные очереди, прицельные и выборочные, без жалости били бегущих и в грудь, и в спину. И хотя сам Семисилов только что думал уже о возможности рукопашной схватки и сравнивал силы бандитов и свои, до угловой скалы не добежал никто.

С бандой было покончено…

Глава первая

Старший лейтенант Самоцветов, коренастый крепыш со спокойным, холодным и бесстрастным, никогда и ничего не выражающим лицом, не поспешил уйти в глубину ущелья. Прежде всего он занялся осмотром бандитов. Среди тех, кого «положили» на коротком пространстве входа в ущелье, были и убитые, и тяжелораненые, и легкораненые, но не это заставило Бориса Анатольевича не проявлять торопливости с осмотром того, что ждало его взвод впереди. Там уже побывали четверо его солдат, значит, оперативной необходимости двигаться дальше пока не просматривалось, а убитые и раненые бандиты Дагирова слишком не походили на обычных бандитов даже по внешнему виду, и это не могло не привлечь внимания командира взвода. Он неторопливо прошел между лежащими телами. Солдаты уже собрали оружие и теперь обыскивали убитых и раненых. Старший сержант Семисилов подошел с докладом. Командир взвода выслушал его внешне невнимательно, занимаясь одновременно просмотром документов нескольких раненых, но слышал, как оказалось, все.

– И где эти бомжи? – Бесстрастный командир взвода даже нос не сморщил, представляя себе встречу с освобожденными пленниками банды.

– Я им приказал сидеть за камнями и не высовываться, чтобы нам не мешать. Вот и не высовываются. Дисциплину знают.

– Видят же, что все закончилось. Могли бы и выйти. Или мне за ними сбегать?

– Стесняются, товарищ старший лейтенант.

– Бомжи умеют стесняться? – Брови Бориса Анатольевича прыгнули на самый лоб.

Самоцветова, как думал старший сержант, удивить ничем нельзя. Но в этот раз он, кажется, удивился. Стеснительный бомж в понимание старшего лейтенанта не укладывался.

– Может, кого-то боятся, – предположил Семисилов. – Меня или вас. Или боятся, что их в полицию сдадим.

– Да, возможно, они в розыске по ведомству МВД… – подытожил Самоцветов. – Гони их сюда, пока не смотались. Хотя здесь и смотаться некуда. Только что в Грузию. Одни из Грузии, другие, наоборот, туда норовят, – командир взвода засунул в офицерский планшет пачку паспортов убитых и раненых бандитов.

Оказалось, младший сержант Василий Васнецов уже сходил за бомжами и вел их к командиру взвода на допрос.

– Ходячие источники информации, товарищ старший лейтенант, – доложил младший сержант. – Как тут без меня мое отделение? Справилось?

Васнецов командовал во взводе отделением. И из его отделения старший сержант, отправляясь на осмотр ущелья, взял с собой только командира и рядового Стрижакова.

– Я сам тебя заменил, – с ложной скромностью признался старший лейтенант. – Кажется, справился. У тебя, кстати, двое раненых. Позаботься…

– Понял, – Васнецов сразу осмотрел поле боя, выделяя из общего числа спецназовцев своих сгруппировавшихся солдат. – Разрешите идти?

Самоцветов кивком отпустил младшего сержанта…

* * *

– Где остальные рабы? – Это был главный вопрос, ради которого взвод сюда и прибыл и разрешить который было необходимо.

– Их увели на аукцион, а нас, понимаешь, старлей, не уважили, посчитали негодным товаром. Решили, что мы должны их обслуживать и за это время откормиться, – за всех ответил Серафим Львович.

Ответ обеспокоил Самоцветова, хотя вида он и не подал. Но хорошо знающий своего командира старший сержант Семисилов это заметил.

– Где аукцион должен был проходить? – поинтересовался старший лейтенант, по-прежнему не выдавая своего беспокойства. Но было в поведении командира что-то едва уловимое, что подсказывало его заместителю, что не все здесь однозначно. Впрочем, если Самоцветов спрашивает, значит, бандитов взвод нашел, а рабов освободить не удалось. Не нашли их просто. Это было довольно странно даже для старшего сержанта.

– Если отсюда выйти – третье ущелье налево.

– Да, оттуда бандиты и вышли. Но рабов там не было… – старший лейтенант вытащил из планшета и развернул карту. Старший сержант смотрел в карту через его плечо. Третье по счету ущелье было довольно широким, хотя имело узкий вход, но оказалось тупиковым. Куда-то уйти оттуда было невозможно.

– Родя… – сказал командир взвода. – Возьми людей, проверь. Бандиты вышли. Мы дали им всем выйти на открытое место, не атаковали. Атаковали только после того, как все вышли. Но ущелье мы не проверяли. Бегом. Возьми с собой отделение…

– Понял, товарищ старший лейтенант. Мы бегом…

Старший сержант подал знак командиру одного из отделений, тот сделал знак своим солдатам, и все они бегом устремились к выходу. Бегать для спецназовцев почти так же привычно, как ходить. И, хотя банда Бабаджана Дагирова была только что уничтожена, Семисилов даже во время бега не забывал об осторожности. Потому из узкой щели прохода он сначала сам высунулся, посмотрел вправо и влево и только потом вышел и дал знак остальным солдатам. Следующее ущелье оказалось на расстоянии сотни метров, второе через тридцать метров от первого, но до третьего было не менее трехсот метров. Тем не менее расстояние было быстро преодолено. В ущелье вошли осторожно, миновали узкий проход, заметили хорошо протоптанную множеством ног тропу в жесткой, смерзшейся земле. А дальше уже открылся почти простор. По крайней мере, в сравнении с тем ущельем, где спецназовцы вели бой, здесь казалось очень просторно и свободно в смысле чистого пространства. Но видно здесь никого не было.

– До конца просмотрите, – подал знак старший сержант, и два солдата устремились к противостоящей почти вертикальной стене. И быстро вернулись.

– Там даже мышке спрятаться негде.

– Возвращаемся…

Вернулись еще быстрее, чем добирались до места проверки. Старший лейтенант уже закончил допрос бомжей и допрашивал по одному раненых бандитов, которым солдаты помогали дойти до командира взвода. Самоцветов выбрал правильную тактику. Конечно, ему было бы не трудно и самому пройтись между ранеными. Но когда раненому пленнику оказывают уважение, когда с ним считаются, когда его почти оберегают, он начинает чувствовать свою значимость. А когда с ним обходятся бесцеремонно, тащат, невзирая на то что ему больно, подгоняют ударами автоматных стволов под ребра, оказывается естественное психологическое давление. И пленники общаются более откровенно.

Так все произошло и в этот раз. Хотя большинство пленников традиционно забыло русский язык, который все они знали с детства, психологическое давление заставило их быть более сговорчивыми и вспомнить то, что они постарались забыть. Даже жители Грузии вдруг оказались хорошо подкованными в русском языке.

Когда старший сержант вернулся, Борис Анатольевич как раз допрашивал эмира Бабаджана Ашуровича Дагирова, который старался держаться надменно и даже пытался угрожать, что, впрочем, случается со многими пленниками. Сами они понимают в глубине души, что их угрозы – это простая и ни к чему не обязывающая оппонента болтовня, тем не менее этой болтовней они поддерживают свой дух, подбадривают себя и вообще кажутся себе при этом мужчинами, настоящими воинами.

– Ты, старший лейтенант, сам не знаешь, в какую историю ввязался. Я не буду тебе обещать, что тебя убьют, хотя тоже этого не исключаю, но посадят тебя точно… Ты влез в межгосударственные отношения. Ты уничтожил иностранных туристов из государства, которое поднимет большой шум из-за этого. У каждого человека, приехавшего ко мне в гости, есть российская виза в паспорте. Хотя я и не знаю, отменили или нет, как обещали, визовый режим между Россией и Грузией. Но все они, в любом случае, переходили границу законно через пограничный пункт. И это зафиксировано у них в документах.

– Я обратил на это внимание, – спокойно возразил Самоцветов. – Только у меня есть вопрос, и тоже законный. Они переходили границу с оружием в руках или ты им это оружие выделил?

– В тебя стреляли только мои люди. Мои гости в бою участия не принимали.

– А мои люди говорят обратное.

– Твои люди будут отвечать в суде в качестве обвиняемых. Хотя они действовали и по твоему приказу, но отвечать тоже будут. Это военное преступление.

– И в гости убитые приехали к тебе, к бандиту и террористу? – невинно, почти равнодушно спросил Самоцветов.

– Бандитом и террористом меня считаешь ты и твоя власть. А они считают меня нормальным и честным человеком, с которым можно поддерживать деловые отношения. Они приехали поздравить меня с днем рождения.

– Рановато приехали, – заметил Борис Анатольевич, раскрывая паспорт эмира, который держал в руках. – До твоего дня рождения еще целых пять дней.

– Я родился в горном ауле. И родился на четыре дня раньше, чем записано в паспорте. В паспорте указано то число, когда меня привезли в райцентр в ЗАГС, чтобы зарегистрировать рождение. День рождения у меня завтра. Юбилей. Пятьдесят лет. Это дата!

– Как красиво твоя эпопея закончилась. Почти в день рождения. Жалко, что тебя завтра еще не расстреляют. Хотя я лично обещать это тебе не могу. К моему сожалению, тебя вообще не расстреляют. Тебе, согласно нынешним законам, дадут пожизненный срок. И будешь три-четыре года подыхать в камере. Медленно и нудно. Дольше с таким приговором в наших гуманных тюрьмах никто не живет. И тебе даже повеситься не разрешат, потому что камера для пожизненно осужденных имеет только три стены, а вместо четвертой решетка. А против решетки «вертухай» сидит. И ты даже на парашу будешь ходить под его присмотром.

Бабаджан Ашурович расхохотался. Он не боялся, кажется, ни смерти, ни тюрьмы, ни холода. Его распахнутая на груди рубаха обнажала широкую грудь, покрытую густыми волосами.

– Интересная у нас с тобой, старший лейтенант, беседа получается. Ты мне камерой угрожаешь, я угрожаю тебе тем же самым. Но ты только предполагаешь, а я точно знаю, что с тобой произойдет. И некому будет за тебя вступиться. А показания твоих солдат во внимание не примут, поскольку солдаты – люди подневольные. А меня адвокаты вытащат. Невозможно будет доказать факты моей причастности ни к одному из произведенных мною взрывов. Косвенные улики ни один суд не примет. Значит, пожизненный срок мне никак не грозит. Будь уверен. Есть люди, которые наймут хороших адвокатов. Иностранцев, опытных в такого рода делах. А тебе никто адвоката хорошего не предложит. Государство тебе самого завалящего предоставит, потому что ты слишком сильно усложнил своими неумными действиями международную обстановку.

– А тебе, эмир, все равно пожизненный срок обеспечен, – сказал Семисилов. – Хотя бы за то, что ты собственноручно с живого человека шкуру сдирал.

Родион сказал и сразу увидел, как туча наползла на лицо эмира.

– А вот здесь, сынок, пусть обвиняют. Я это обвинение с гордостью приму, – сказал он, как казалось, честно и открыто. – Я только волю Аллаха выполнил, который велел убивать таких людей. Кстати, кажется, у вас, христиан, тоже в Библии об этом сказано. Господь ваш завещает своим последователям: если увидишь, что мужчина лег с мужчиной, как с женщиной, убей его, и кровь его на нем будет. Дословно я не помню, но что-то такое говорили мне.

Серафим Львович стоял неподалеку и слушал допрос эмира. Семисилов почему-то на него посмотрел, словно подтверждение сказанному Дагировым хотел услышать, и доктор богословия кивком согласился со сказанным.

– Сказано – убей, но не сказано: шкуру сними, а это уже убийство с отягчающими обстоятельствами, – сказал командир взвода, хотя и не знал, о чем речь. – А садизм всегда является отягчающим обстоятельством. Хотя в чем-то и я могу тебя такого принять и оправдать, но при условии, что это будет без садизма. А что это был за человек?

– Офицер ФСБ, – сказал Серафим Львович.

– Тем более… Хотя я бы побрезговал к такому прикоснуться, – добавил старший лейтенант, не зная, что повторяет слова бомжа с сиплым голосом. – Но офицер находился здесь, наверное, при исполнении служебных обязанностей. Это еще одна статья. Отягчающая… На этот случай наши судьи научились загибать пальцы и складывать положенные сроки заключения.

– Если за это – пусть сажают, – согласился Дагиров. – Будем в соседних камерах сидеть. Хоть пообщаться будет с кем.

– Ладно, пусть так, – согласился и старший лейтенант. – Только скажи мне, куда ты спрятал рабов, которых продавал своим гостям?

– Ты о чем? – спросил Бабаджан Ашурович.

– Не знаешь?

– Не знаю.

– Родион. Что там? – поинтересовался старший лейтенант результатами разведки.

– Тишина… Никого…

– Плохо. Искать надо. А то адвокаты эмира действительно заведут на нас дело. А свидетелей наших или убьют, или запугают. – Самоцветов посмотрел на бомжей.

– Мы уже пуганые-перепуганные, – сказал Серафим Львович. – Мы даже полицию не очень и не всегда боимся.

– Уведите эмира подальше. Он своим присутствием мешает вести допросы, – распорядился Самоцветов. – И осторожнее с ним. У него бедро прострелено. Сделайте ему хорошую перевязку.

Старшему сержанту показалось, что в голосе командира взвода даже какие-то нотки уважения послышались. И даже определенная заботливость.

– Не бедро, а задница… – поправил Самоцветова бомж с сиплым голосом, а Семисилов вспомнил вдруг, что это, кажется, он стрелял кому-то в это место. Эмир тогда в профиль стоял и был в бронежилете. В корпус стрелять – пуля может бронежилет и не взять. Потому и стрелял в ягодицу. И не знал точно, что это эмир…

* * *

Допросы пленников продолжились. Раненых было много. Часть из них, конечно, наотрез отказывалась разговаривать на русском языке. Но большинство говорило. И словами своими бандиты старались подтвердить сказанное эмиром. Наверное, Дагиров не случайно говорил громко. Но было непонятно, то ли голос у него такой сам по себе, то ли он для кого-то говорит. Потому Самоцветов не перебивал его и не заставлял разговаривать шепотом. И если раньше версию эмира, насколько слышал старший сержант, пленники даже не упоминали, то теперь о ней старался сказать каждый, кто соглашался говорить. То есть шло прямое обвинение спецназа в уничтожении мирных жителей. И даже не просто мирных жителей, а иностранцев, приехавших в гости на день рождения к другу. Причем никто из друзей с грузинской стороны не знал, что Дагиров считается бандитом. Он часто бывал в гостях у них и всегда вел себя примерно, был уважаемым человеком.

И только предпоследний из пленников, приведенный с дальней позиции, почти что с той линии, где Семисилов с товарищами держал оборону, на вопрос о том, куда делись рабы, не зная уже сложившегося во время прежних допросов положения вещей и не слышавший слов эмира, сказал почти откровенно и с наглостью:

– А ты попробуй, догони. Они сейчас уже, наверное, в Грузии…

Разговор принял конкретный оборот, чего старший лейтенант и добивался.

– Каким ущельем пошли?

– Ищи! Я за ними не следил…

Наглость всегда должна наказываться. Она и была наказана кулаком стоящего рядом рядового Стрижакова. Он выглядел рядом с бандитом словно тоненькая ветка дерева рядом с мощным дубом. Но при этом хлестким и резким боковым ударом, похожим на удар плетки, срубил этот дуб. Выглядело это впечатляюще.