Текст книги "маленькие и неприметные"

6

Подлесный осуществил поджог одного из складов, принадлежащих фирме, хозяином которой являлся Виктор Леонидович. Он выполнил ещё несколько подобных поручений – и вдруг…

– Диман, я приняла заказ на убийство, – сообщила Бояркина.

Подлесный только что вошёл. Он лишь успел пройти несколько шагов и плюхнуться в кресло.

– И из-за этого я нёсся сюда как угорелый?

– Диман, ты не понял, – ответила Марина, и что-то в её голосе заставило его насторожиться. – На этот раз всё без дураков.

– О чём ты? – сдвинул брови Подлесный.

Бояркина выбралась из-за стола и пересела в кресло напротив Подлесного.

– Я же говорю тебе: я приняла заказ. И ты за это получишь десять тысяч баксов.

– Ты хочешь сказать, что…

– Вот именно. Ты ликвидируешь одного человека и получишь свои денежки.

– Меня ты спросила? А если я не соглашусь? – начал сердиться Дмитрий.

Бояркина всплеснула руками:

– Но почему? Ты столько раз это делал!

– Я ещё никого не убивал! – поднял указательный палец Подлесный и прищурился многозначительно. – И не собирался!

– Ну не упрямься, Диман, – обиженно протянула Бояркина. – Ну чего ты! Ну, в самом-то деле! Всё же как обычно, только… – Марина помолчала. – Только один новый штришок…

– Который тянет на девять граммов в затылок!

Подлесный вскочил и побежал к двери.

– Диман! – закричала Бояркина. – Подожди, Диман!

Дмитрий шёл долго. Быстрым шагом и не разбирая дороги. И почувствовал усталость. Необходимо срочно присесть на некоторое время, чтобы отдохнуть и набраться сил. А потом… Что же потом? Бежать дальше! Бежать и бежать дальше, пока он не убежит так далеко от Маринки, что она даже перестанет существовать для него. Как бы исчезнет. То ли умрёт, то ли просто испарится, как пригоршня воды, пролитая на раскалённый металл, а пространство и время, некогда окружавшие её, свернутся в одну точку, маленькую и незаметную. Она поболит, поболит да и рассосётся.

Дмитрий заметил несколько белых пластиковых столиков и подобных им стульев. А вот и киоск справа от них. Сейчас он присядет за один из столиков и отдохнёт.

Взявшись за спинку стула, Дмитрий замер. Сесть-то он сядет, но не следует ли взять граммов сто водочки, чтобы в дальнейшем, присев за столик, влить в себя. Для остойчивости. Он так и сделал.

Выпив водку и закусив хот-догом, взглянул на окружающий мир с некоторой надеждой. Может быть, он поспешил? «А-а!» – завопил и убежал. Разобраться надо было. Ну не такая же она в самом деле дура, чтобы… сделать из него киллера, убийцу, по-русски говоря!.. Нет, тут что-то не то, он, видимо, не так её понял.

Или это была шутка? Хотя нет, шутки не очень-то свойственны Маринке. Маринка не тот человек, из которого сыплются шутки. Ей, напротив, довольно-таки трудно это даётся; она даже кряхтела, бывало, когда ей уж очень хотелось сказать что-нибудь смешное, а не получалось. Покряхтит, покряхтит, бывало, да и ничего не скажет. А если и скажет, то вовсе не то, что можно квалифицировать как шутку или иной подобный продукт.

Дмитрий помрачнел. Марина, конечно же, говорила сегодня с ним вполне серьёзно. И сделала более чем определённое предложение. Вот именно – предложение! Она приняла заказ и сделала ему, Дмитрию Подлесному, предложение заказ этот выполнить. А он откажется. Да, откажется. Извини, скажет, дорогая, это не по моей части. Я, уважаемая, чтобы тебе было известно, являюсь… Кем же он является? Впрочем, неважно. Но он не убийца. Не киллер. И как она могла вообразить, что он может согласиться?! Дурдом! Уж кто-кто, а она-то, кажется, уж должна была бы знать, что он исключительно не тот человек, которому можно делать подобные предложения. И как у неё язык-то повернулся? Если он и выполнил несколько её поручений щекотливого характера, то это вовсе не значит… Подлесный схватил пластиковый стаканчик и ринулся к киоску.

– Девушка, мне, пожалуйста, ещё сотню граммулек и гамбургер.

Вернувшись, он обнаружил двух женщин. Они сидели как раз за его столиком и пили джин-тоник.

– Мы за ваш столик сели? – спросила одна из них, с улыбкой глядя на удивлённо взметнувшего брови Дмитрия. – Вы уж извините.

– Да ничего, – ответил Подлесный и отвернул голову, чтобы поискать свободный столик.

– А вы садитесь. Вы нам не помешаете, – сказала вторая женщина.

– И мы вам, надеюсь, не помешаем, – добавила первая.

– Спасибо.

Дмитрий в два приёма выпил водку и неспеша съел гамбургер. Всё это время он, кажется, ни о чём, кроме выпивки и еды, не думал. Тем более что водка была премерзкой, а гамбургер таким каким-то… неживым, что ли, словно его уже раз сто разогревали и охлаждали перед тем, как разогреть в последний раз и скормить ему. Эх, была же раньше водочка! Её можно было пить едва ли не как нектар, вкушать в благословенной сосредоточенности, наслаждаясь законченностью вкусовых решений. А это? Разве это водка?

– Не понравилась, я вижу, вам эта отрава, – сочувственно произнесла одна из женщин.

Подлесный взглянул на выразившую сочувствие даму. Ей, пожалуй, лет сорок или около того. Тело у неё, наверное, ещё вполне, а вот лицо поизносилось, поувяло и пожухло под действием горячих солнечных лучей и движений холодного ветра, хлеставшего то дождём, то снегом. Да ещё разнообразные эмоции, не отображать которые человеческое лицо давным-давно уже не может. Вот и волосы, некогда тёмно-русые, теперь изрядно посветлели, сединой посеребрённые.

– Действительно, отрава, – вздохнул Дмитрий.

– Зачем же пили тогда?

Дмитрий снова вздохнул и ничего не ответил.

– Жизнь у него тяжёлая, не видишь разве? – радостным голосом сказала вторая женщина. – Видишь же, бьёт его жизнь ключом по башке. Так ведь?

Вопрос адресовался ему. Но радость-то в её голосе – почему? Дмитрий посмотрел на женщину. Не без неприязни.

– Неприятности имеются, – ответил сдержанно.

Эта женщина, с радостным голосом, была ещё старше первой. Крашеные рыжие волосы, яркое пятно губной помады пониже носа, обведённые чёрным весёлые глаза серого цвета.

– Женщина? – сочла необходимым уточнить она.

Дмитрий задумался. Действительно, его неприятности связаны с женским полом. С его Маринкой.

– Почему вы так решили? – спросил он. – На работе у меня не всё благополучно. А женщины… что женщины? – Дмитрий осмотрелся по сторонам, словно намерен был сказать о том, что уж по этому-то поводу переживать вроде как и глупо. Он даже развернул слегка плечи и сел более прямо и свободно.

– И никаким боком? – хитро улыбнулась рыжая. – Никогда не поверю, что без нас могло обойтись. А ты, Шура, веришь?

Дмитрий перевёл глаза на Шуру. Похоже, и она не верила.

– А ведь вы правы где-то, – Дмитрий поджал губы и покивал головой. – Хоть и производственные, как будто, неприятности, а всё равно…

– Начальник баба? – обрадовалась рыжая. – Это последнее дело, когда баба начальником. Не приведи Господи. Мой тебе совет – увольняйся. Если уж невзлюбила – увольняйся, пока хуже не стало. У тебя уже и сейчас видок более чем, а ещё немного и совсем дойдёшь. Беги – мой тебе совет. А работу найдёшь. Руки-ноги есть – найдёшь. И, может, не хуже ещё.

– Тут, видимо, гораздо сложнее всё, подружка, – произнесла Шура негромко. Она внимательно наблюдала за Дмитрием и отметила, судя по всему, нечто, позволившее ей сделать подобное высказывание.

– Да ну! А-а, вот оно что! Ну если так… Да, если не просто начальница, а ещё и, так сказать, личные отношения, то я вообще не завидую!

Теперь радости рыжей не было предела. Её даже подбрасывало.

– Вы уж как-то сразу… – растерялся Подлесный.

– Мы не правы? – ухватила его за руку рыжая.

Дмитрий неуверенно пожал плечами.

– Если так, то… – рыжая задумалась ненадолго, а потом встряхнула головой и распорядилась: – В таком случае – тем более. Беги и не оглядывайся. И как можно дальше. Пока не спился и руки на себя не наложил. А это уж совсем последнее дело. И не по-христиански даже. Из-за бабы залезать в петлю – последнее дело.

– Ты уж сразу про петлю, Анюта. Он, может, вовсе и не думал, а ты мелешь, – придержала её Шура.

– Да нет, это уж я так, на воду дую, как говорится. Хотя ты, Шура, глянь на него. Не видишь, что ли? Да он же одной ногой в могиле! – Анюта даже в ладошки прихлопнула. – Когда с такой-то рожей да водку хлещут – пиши пропало. Ты как сам-то, парень? Ты держишься ещё? А?

– В могиле скоро окажется кто-то другой, – мрачно проговорил Дмитрий. – Но отнюдь не я. Хотя в последующем, возможно, и я, – прибавил он после паузы.

– Заболел кто? – предположила Шура.

– В наше время далеко не все умирают от болезней.

– Несчастный случай?

– Можно сказать и так, – согласно кивнул Дмитрий.

– Ты способен предвидеть несчастные случаи? – живо спросила Анюта.

Звоночек прозвенел. Правда, не очень громко. Фоновый мотив городской улицы, несущей автомобильный поток, звучал едва ли не более убедительно. И всё-таки Дмитрию стало тревожно. Было ясно, что разговор свернул на опасную дорожку, однако степень этой опасности нетрезвый Дмитрий оценить затруднялся. Анюта, между тем, повторила вопрос:

– Как тебе удаётся предвидеть несчастные случаи? Может быть, ты экстрасенс?

– Да нет, я не экстрасенс. Хотя, между прочим, мне и приходилось исполнять роль эту, роль этакого колдуна и мага. Посмотрел многозначительно, подчёркиваю, мно-го-значительно и изрёк.

– А что изрёк?

– Это ерунда, это скажут. Что велят, то и изречёшь.

– И кто велит-то? – не отставала Анюта. И сама же догадалась: – Баба твоя, которая начальник?! Так?

Дмитрий опустил голову.

– Ясно: она, – подвела итог Анюта. – А она и в самом деле может предвидеть чужие смерти?

– Иногда, по всей видимости, может, – с усмешкой сказал Дмитрий.

– Это в каких же случаях?

– А когда точно знает, что человек умрёт.

– Как, то есть, знает?

– Знает, что человек приговорён.

– Как, то есть, приговорён? Кто его приговорил?

– Да болезнь его приговорила, – вмешалась в разговор Шура. – Заболел человек, скоро умрёт – видно ведь. Тем более для знающего-то человека.

– Но мы говорили о несчастных случаях, – не согласилась Анюта. – Товарищ говорил… Кстати, как тебя зовут?

– Дмитрий.

– А нас – Анна и Александра. Анна – я. А она, соответственно, – Александра. Ты, Дима, говорил, что то ли ты, то ли твоя супружница-начальница знаете, что человек приговорён и умрёт.

– Ну, – подтвердил Дмитрий.

– Как это может быть? Каким образом она это определяет? Или это большой секрет? – сыпала вопросами Анна.

– Да, секрет. Вот именно что секрет. Я уж тут и так наговорил, кажется, лишнего. Но, опять же, я вас не знаю, вы меня не знаете. Встретились, поболтали да и разбежались.

– Кажется, я начинаю понимать, – запрокинула голову Анюта и допила свой джин-тоник, а потом, прищурившись, посмотрела на Дмитрия. – Ты тут употребил слово «приговорён». «Приговорён – это значит «заказан»? Так?

Подобной прыти от Анюты Подлесный не ожидал и потому растерялся. Растерянность его Анна истолковала однозначно.

– В самую точку! Я угодила в самую точку! Шура, ты видела?

Шура всполошилась:

– Ты с ума сошла, Анька! Да разве ж Дима похож на бандита? А ты тут такое городишь! Не обращай на неё внимания, Дима. Заносит её, бывает. Как понесёт, бывает… Анна у нас натура увлекающаяся, с фантазией.

Но Анна сдаваться не собиралась.

– Ты много бандитов-то видела, подруга? – вскинулась она. – В повседневной-то жизни? Они ведь, поди, разные бывают. Уличная шпана – это одно, а организованная преступность – это совсем другое. На них академики и кагэбэшные генералы работают, на них такие люди работают, что ого-го и о-ё-ёй! А ты говоришь…

Женщины спорили, а Дмитрий слушал их и размышлял. Размышлял он, конечно, не о том, чью ему сторону принять следует, а как вообще ему выбраться из пограничной ситуации.

***

Уквасов внимательно осмотрел проходившего мимо него Дмитрия, затем ещё и проводил его довольно-таки продолжительным взглядом.

– Шурка, а твой Уквасов очень даже и ревнивый мужичок, – лукаво поглядывая на Уквасова, сказала Анна. – Ты видела, как он пялился на Дмитрия?

– Видела я, видела, – покивала Шура. – Если бы ещё он выводы из своей ревности делал правильные, то цены бы ему не было. В смысле, повыше цена была бы.

– Кто с вами тут сидел? – поинтересовался Уквасов, стараясь говорить максимально безмятежным тоном.

– Успокойся, Уквасов, это не её ухажёр. И даже не мой, – со вздохом сказала Анна. – Это – так, просто один знакомый. Он – киллер. У него что-то там не склеивается в киллерской деятельности – вот он и попивал водочку вместе с нами. Поболтали немножко, на жизнь свою он нам жаловался. А всё, если вас, мужиков, послушать, мы виноваты, бабы.

– Анюта, по-моему, не он, а ты обвиняла бабье племя во всех грехах, – решила поправить её Шура. – Это же ты говорила, что, мол, если баба – начальник, то это уже последнее дело.

– Да я просто потрафить ему хотела. Я же вижу, что мужик услышать хочет. Что он желает, несчастный киллер, услышать, то я ему и выдаю.

– Да что вы заладили: киллер да киллер? – воскликнул Уквасов. Он только что уселся в кресло, которое недавно занимал Дмитрий, и теперь ему предстояло решить, чего же ему больше хочется: пива или водки.

– Дак он же киллер! – Анна мотнула головой в сторону метро. – Этот парень работает киллером, а начальником у него – баба, к тому же, его собственная! А баба-начальник, да ещё при такой профессии, сам должен понимать… К тому же, если ещё плюсом ко всему идут и личные отношения…

– Вы это серьёзно? – перебил поражённый Уквасов.

– Что? – не поняла Анна.

– Он сам сказал, что он – киллер?

– Ну да, – подтвердила Анна. – Не сами же мы это придумали. Нам-то зачем выдумывать всякое?

– Так прямо и сказал?

– Так прямо и сказал.

– Да нет, Анюта, что ты тут такое говоришь?! – вмешалась Шура. – Прямо он, конечно, не сказал, но вполне можно предположить, что, возможно, что-то тут такое есть.

Уквасов вскочил на ноги.

– Может, я его ещё догоню, а? – вскричал взволнованно. – Он не говорил, куда он направился?

– Нет, увы, – развела руками Анна. – И телефона он нам не оставил. Если только Шура ему свой тайком от меня сунула, то, возможно…

Уквасов уже не слушал её. Догнать! Надо попытаться догнать этого человека! Если он пошёл в метро, то, вероятно, будет покупать карточку. А у кассы, возможно, окажется очередь. Или поезд, такое вполне может случиться, уйдёт у него из-под носа.

– Как он у тебя смешно бегает, ты только посмотри, – заметила Анна, указывая на Уквасова. – С такой побежкой только за киллерами и гоняться.

– Неуклюжий и невезучий он, – печально проговорила Шура. – Бегает всё, крутится, суетится всё, а толку – чуть.

– Где он у тебя сейчас работает?

– Он сам толком не знает, я думаю, – махнула рукой Шура. – В общем-то, как и раньше, он частным сыщиком. А ещё он называет себя независимым журналистом. Теперь и вообще папарацци решил заделаться.

– Что за папарацци?

– Это те, которые не в своё дело всегда лезут. Короче, вмешиваются в частную жизнь всяких знаменитостей. Сфотографируют какую-нибудь звезду в неподобающем виде и тащат снимок в газету. Принцесса Диана когда погибла…

– Да, припоминаю, – оживилась Анна, – там этих самых папараццей обвиняли, что они в той аварии виноваты. Они на мотоциклах, кажется, за ней гнались.

– Вот и он собирается какой-то там длиннофокусный аппарат покупать. В тот раз, когда мы тут Пугачёву видели, – тоже так вот сидели за пивом, а она из машины выскочила и в туалет побежала, – то он едва с ума не сошёл, что без фотоаппарата оказался.

Анна неверяще потрясла головой:

– Ты смотри-ка! Она – в туалет, а ему-то, казалось бы, какое дело?

– За такой снимок можно неплохие деньги получить, – пояснила Шура.

– А побить не могут? Недели две тому назад он, помню, с фингалом ходил.

– Били его уж. Даже не один раз, а два. Он собирает сведения о дачах всяких Дьяченко да Орбакайте, а потом идёт на промысел.

– Ну и?..

– Ну и нарывается.

– Понятно, – покивала Анна, сочувственно глядя на подругу. – А я тут на днях, позавчера, познакомилась с одним молоденьким.

– Молоденьким? Ты с ума сошла! – Шура даже сигарету затушила, чтобы ничто не помешало ей выслушать историю о новом романе Анюты.

– Да он не совсем и молоденький. Тридцать четыре ему. Я просто с собой сравниваю.

– Почему молчала-то столько времени? – сказала Шура, с некоторой даже обидой в голосе.

– Ну ты извини, а почему я должна посвящать тебя в свою личную жизнь?

– Подруги ж всё-таки, – смущённо пожала плечами Шура.

– Не во все сферы жизни, ты знаешь, и подруги допускаются, пусть и самые близкие.

– Анюта, ну ты, прямо… Я же не выпытываю интимные подробности. Просто – кто он, что он?

– А не поняла я. В общем-то, он такого, знаешь, завирального типа субъект. То про одно рассказывает, то по другому то же самое может рассказать.

– Аферист какой-нибудь? – предположила Шура. – А может, альфонс? Деньги не пытается вытягивать?

– Альфонсы – это для богатеньких штучек. Тут – симпатия. Естественно, я не собираюсь его к себе навсегда привязывать… И свет клином на нём не сошёлся. Но пока, вроде бы, всё неплохо идёт. Он, между прочим, такой, знаешь, непосредственный. «Чего смотришь? – спрашивает. – Тебе вдуть? Ладно, подставляй, курва!» Меня сначала это даже несколько шокировало. Или: «Чего облизываешься?» – спрашивает. Ну и в том же духе.

7

В глазах Бояркиной вспыхнули гневные огоньки, и Подлесный, готовый к обороне, сжал зубы и прищурился. Невозможно сжимать пружину до бесконечности. Так и с ним. Он слишком многое позволял ей в отношении себя. Однако – хватит, пора бы уже и положить конец этому безобразию. Сколько, в конце-то концов, можно! Будь сейчас на дворе даже и не патриархат или равенство, а самый что ни на есть суровый матриархат – всё равно. Он, в конце-то концов, свободный человек!

Однако Марина, видя его решительный настрой (Дмитрий стоял сжав кулаки и набычившись, ноги на ширине плеч), не стала обострять ситуацию.

– Разувайся, проходи. Сейчас ужинать будем, – произнесла она приветливым голосом и ушла на кухню.

Дмитрий хотел отказаться, но не успел – Марины уже не было, а кричать не хотелось. Ладно, он поест. Он будет вести себя как обычно, но будет твёрд. Хватит вить из него верёвки. Нет и нет. Он будет немногословен, но непреклонен. Никаких дискуссий. А поесть он поест. Так как проголодался. И пусть даже с ложечки начала бы она кормить его – без разницы, она ничего не добьётся. Говорят, в кормлении неизбежно присутствует элемент приручения. Объявить бы голодовку, а то и вообще домой не являться – вот беспроигрышное решение. На все сто процентов. Но он припёрся. И не отказался от приёма пищи. Из этих реалий и надо исходить.

– Ты всё ещё не разулся? Диман, что с тобой? – удивилась вновь объявившаяся в коридоре Марина. – Мой ручки и на кухоньку. Давай-давай!

«Ручки», «кухонька» – вконец обнаглела. Дмитрий злился и с удовлетворением отмечал у себя признаки данного состояния. Главное – не удариться в благодушие. И эти её «ручки» и «кухонька» – это она зря, совсем нюх потеряла. Нельзя же держать его за полного-то идиота.

Подлесный явился к ужину с каменным лицом и в полном молчании приступил к трапезе. Огромный бифштекс, предварительно вывалянный в специях, был безупречно прожарен. Картофель также выглядел превосходно. Очищенная головка чеснока, горчица и перец. И блюдце с мелко порезанным лучком. Дмитрий понял, что ему придётся очень трудно, ибо Маринка просто так не отступит, она пойдёт до конца. Ему бы отойти на заранее подготовленные позиции и закрепиться. Однако таковых нет, не подготовил он заранее-то. Остаётся бежать в никуда. Просто – в никуда. От бифштекса с картошечкой. От стопарика с алмазно поблёскивающей жидкостью.

Дмитрий решил остаться. Он поужинал и переместился к телевизору. Расслабленный организм вяло отметил: ошибка. Следовало сразу завалиться спать. Не приняв душа и не раздеваясь. Он же улёгся на диван, подложив под голову две подушки, и принялся шарить по телевизионным каналам в поисках чего-нибудь такого, что соответствовало бы его теперешнему состоянию.

А необходимо было нечто бодрящее. Рано было успокаиваться.

– Тебе кофейку не сделать? – спросила Марина. Она уже минут пять была в поле периферийного зрения Дмитрия. Она то протирала подоконник, то рылась в шкафу, то зачем-то перемещала торшер.

– Нет, спасибо, – отказался Дмитрий, подумав, что это как раз то, чего бы ему сейчас действительно хотелось.

Но он обойдётся и без кофейку. Как и без кое-чего другого. И напрасно она надела этот свой халат, который правильнее было бы назвать пеньюаром. Когда Марина была в нём в присутствии посторонних мужчин, Дмитрий жутко бесился. Порой это приводило даже к скандалам, один из которых, кстати, закончился тем, что они подрались. Во время того мордобойного инцидента Марина разбила ему голову в области темечка, а Дмитрий поставил ей синяк и провёл на вокзале ночь да две – у Коротковых.

А у халата этого был провокационный характер, и когда Марина садилась, на стул, на диван, в кресло ли – всё равно, одна нога оставалась открытой практически полностью. Марина, конечно, обычно брала пальчиками подол халата и прикрывала ногу, но происходило это уже после того, как бдительный взгляд постороннего мужчины успевал увидеть то, что ему видеть вовсе не следовало. Да и в области груди этот халат-пеньюар… В общем, в присутствии гостей мужского пола Дмитрию оставалось только мучительно переживать, не вывалится ли правая либо левая грудь наружу и не поставит ли под угрозу их семейное благополучие.

– Я всё же решила приготовить тебе кофе, – сообщила Марина, и Дмитрий увидел рядом с диваном столик-консоль на металлических ножках.

Подлесный недовольно сморщился, но кофе принял. А когда Марина уронила салфетку и нагнулась за нею, то не смог удержать своего взгляда, метнувшегося непроизвольно к вырезу на груди женщины. Кстати, не напрасно – он на мгновение увидел сразу обе груди, что его ощутимо встряхнуло и насторожило. Специально уронила салфетку, решил Дмитрий. Но зря старается. Хоть голышом пускай бегает по квартире, он не затрепещет и не запылает. И когда Марина расположилась в кресле, Дмитрий даже не посмотрел в её сторону. Ни когда она только устраивалась в кресле, ни когда уже сидела и попивала кофе. Он словно бы не замечал её присутствия, как бы захваченный льющимися из телевизора новостями в стране и мире.

– А что ты думаешь по поводу этого кризиса, Дима? – поинтересовалась Марина. Голосом, обращённым к внутренней необходимости его не быть одному на фоне известий о финансовом кризисе, как бы и далёком, заэкранном, но всё равно нежелательном.

– О каком ещё кризисе? – неприязненно буркнул Дмитрий. – Плевать я хотел на него.

– Ты хочешь сказать, что думаешь о другом? – нежным голосом спросила Марина.

– О чём это ещё о другом? – покосился на неё Дмитрий.

– Да знаю я, о чём уж.

– О чём? Что ты знаешь?

– Да уж знаю. Смотреть на меня боишься – вижу ведь. Опасаешься неконтролируемых поступков. Решил дуться на меня до бесконечности? И вовсе зря. Я же вижу, как ты мучаешься.

– И не мучаюсь, и не опасаюсь, – сурово отрезал он.

– Ты просто сходишь с ума, – продолжала гнуть своё Марина.

– От чего это я с ума-то схожу?

– От неутолённого желания.

– Многократное «ха-ха» – прямо тебе в лицо, – съязвил Дмитрий.

Марина многозначительно улыбнулась и поправила на груди халат:

– Вот и врёшь. У тебя в глазах тот же огонь, что и в тот вечер, когда мы познакомились.

– У меня в тот вечер был огонь в глазах? – усмехнулся Дмитрий.

– Ну да, – подтвердила Марина.

– Да виной тому бодяга, которую мы жрали тогда. Да и нравилась-то мне больше твоя подруга. Но этот Сомов вцепился в неё, как клещами. Я пытался подловить её у дверей ванны, туалета или на кухне, но Сомов всегда был начеку. Он даже пить перестал. Как сторожевой пёс нюхал квартиру.

– Да ты от меня не отходил. Вспомни-ка! Ты предупреждал каждое моё желание. Ты не видел никого, кроме меня. Ты на следующий день не помнил имя той моей подруги! – Марина говорила уверенным голосом, однако нотки обиды, тем не менее, сквозили.

– И тогда помнил, и сейчас помню прекрасно. И её родинку на шее помню. Я только собрался… Сомов псом рыскал по квартире!

– Но ты же весь вечер возле меня крутился! – возопила Марина. – И был сама галантность. Рассыпался весь…

– Ерунда! – перебил Дмитрий. – И имя её не помнил, в кавычках, чтобы тебе удовольствие доставить. Воспитание у меня такое – всегда говорить собеседнику в юбке только приятное.

Они спорили, кричали ещё минуты три, потом Марина, вся в слезах, сбросила с себя халат и прыгнула на диван, точнее, на Дмитрия, и, придавив его тяжёлыми грудями, уткнулась мокрым лицом в его шею. И разрыдалась со свежевдовьей выразительностью.

– Ну-ну-ну! – с раздражением сказал Дмитрий и принялся успокаивающе похлопывать Марину по голым ягодицам.

И допохлопывался.