Текст книги "Привет, счастье!"

Глава 3
Школа и коллектив

«Не отвергай мудрость, и она будет защищать тебя. Люби ее, и она будет оберегать тебя» (Притчи 4:6)

«К тому-то и тому-то (текст условный) будьте готовы!» – звонко выкрикнула пионервожатая в красном галстуке, и мы дружно ответили: «Всегда готовы!» 22 апреля 1970 года я стал пионером. Помню чувств гордости за себя, за свою Родину, и радость, с которой я получал поздравления от мамы и папы. Помню праздничный ужин по этому поводу, гордость красным галстуком, который я с удовольствием носил в школе.

До пионеров были октябрята – славные ребята, но звездочку не надо было каждый день завязывать в особый узел, поэтому я о ней почти не вспоминал. Зато я очень хорошо до сих пор помню Елену Андреевну Султанову – мою любимую учительницу. Она была у меня не первой.

Я пошел в школу в Усть—Погожьем. Помню огромный букет цветов, за которым я прятался от окружающих, и угрюмую, строгую учительницу, потому что она была пособником школы, которая вслед за сессией и садиком стала воровать мое счастье. Хотя, здесь стали появляться проблески надежды. Например, уроки рисования. Выяснилось, что я рисую лучше всех. Это было вдвойне приятно, ведь в нашем классе два ряда парт занимали первоклашки, а третий – третьеклассники. Да, тогда такое практиковалось в деревенских школах – на два класса один учитель, да еще угрюмый и строгий к тому же.

Отучившись первую четверть, родители решили переехать в Ленинский район этой же области в село с необычным для СССР и Ленинского района названием – Царев. Как потом выяснилось, мне довелось жить в бывшем уездном городе, основанном на месте бывшей столицы самой огромной империи за всю историю человечества – Сарай-Берке – обители татаро-монгольских ханов, завоевавших в свое время почти весь мир.

В Цареве школа была огромной. Двухэтажное здание царской гимназии после усть-погоженского блочного барака казалось величественным дворцом. Просторные коридоры, светлые классы, вместо чернильниц и перьевых ручек, которые постоянно ставили кляксы в мои тетрадки, что счастья не добавляло, были шариковые ручки. А вместо тетрадок в линейку были тетради в косую линеечку, которые значительно улучшали мой корявый почерк. Первых классов было аж два: «А» и «Б». У каждого был свой класс и своя учительница. У нас была самая добрая учительница на свете. Так считали все в моем новом классе, а было нас около 35 человек. Елена Андреевна возилась с нами, как квочка с цыплятами.

Три первых года школа немало добавила к моему счастью. Но было и горе, когда Елена Андреевна попрощалась с нами в конце 3 класса. Я шел домой и плакал.

Став пионером, я уже не лил слезы так запросто у всех на виду, потому что стал серьезнее и еще более ответственным. На всех линейках меня хвалили, вручали подарки и грамоты. Ни один праздник не обходился без моего участия в популярных тогда литмонтажах. Приходилось заучивать много четверостиший, а потом памяти не хватало на стишки по школьной программе, за которые частенько получал двойки, потому что просто забывал их выучить. Короче, школа была вычеркнута из моих злейших врагов, и только по утрам, когда учился в первую смену, я проклинал ее про себя, да и то только до начала уроков. Хотя, даже здесь мне повезло, потому что с 3 по 8 класс я учился во вторую смену и мог спать до обеда.

В школе было интересно, я любил учебу. К тому же, мне повезло с учителями. Почти всех своих учителей я помню до сих пор. К сожалению, многих из них уже нет в живых, но я верю в воскресение мертвых, праведных и неправедных (Деяния 24:15), поэтому с уверенностью смотрю в будущее и очень надеюсь еще поучить своих учителей тому, что сам узнал из Библии. Очень хочу так их отблагодарить за то, что они в меня вложили. Про Елену Андреевну я уже писал, а теперь вспомню еще о четверых, хотя я мог бы целую книгу о них написать, а может, еще напишу, какие мои годы! Наша школа была одна из немногих, где мужчин-педагогов было больше, чем женщин. Например, были годы, когда все предметы, кроме английского языка, у меня вели исключительно мужчины. Вот о них и поговорим. Точнее, о некоторых из них.

Итак, первый – это Игумнов Вячеслав Иванович. Его смело можно назвать учителем с большой буквы. Так, как учил он, можно смело описывать в методичках для обучения тех, кто решил стать учителем. Ты любишь алгебру и математику, мой дорогой читатель? Если да, то мы с тобой уникумы, потому что за всю свою педагогическую карьеру больше не встретил таких любителей. Другое дело труды, физкультура и пение с рисованием. Мало кто любит алгебру, но я любил, потому что Вячеслав Иванович умудрялся даже безнадежным двоечникам объяснить, как решать сложные уравнения. Он никогда не заставлял учить наизусть правила и формулы, но очень много внимания уделял практике и разъяснению, как этими правилами и формулами пользоваться при решении задач. На его уроках постоянно использовались разные наглядные пособия и приспособления, часто придуманные и сделанные самим Вячеславом Ивановичем. Кроме того, он был моим соседом по улице, что позволяло часто общаться с ним дома.

Александр Иванович Анисимов – учитель физики и наш классный руководитель. У него я учился не физике -алгебра затмевала физику и химию в моей учебе. У него я учился тому, как увлечь ребят, казалось, самым скучным делом. Например, обязательные в те времена политинформации. После того, как он проводил этот формальный для многих пункт школьного расписания, я стал смотреть «Международную панораму» по телевизору! Вот так можно зажечь интерес там, где им и не пахнет.

Николай Антонович Евглевский – учитель рисования и трудов. Его знаменитая фраза: «Мальчик, я тебя сейчас расчешу!» и настораживающее постукивание щеткой для чистки верстаков по широкой мозолистой ладони ясно давало понять, чем будет производиться расчесывание. Ну, а на рисовании и черчении, где расчесок не было, в ход шли богатырские руки Антоныча, как мы его величали меж собой. Он был огромным и очень сильным, поэтому обычно шел через класс к озорнику напрямую, раздвигая парты вместе с учениками. При этом он высказывал своё тайное увлечение фигурным катанием, потому что обычно говорил: «Сейчас, мальчик, ты у меня сделаешь из класса двойной тулуп!» В итоге получались даже четверные, так что у нас в школе четверные крутили не хуже, чем у Тутберидзе. Я его помню больше за то, что он привил мне любовь к труду и творчеству. Николай Антонович любил творить и заряжал нас своей любовью.

И последний, о ком я хотел вспомнить, – это Александр Васильевич Бурьянов – молодой учитель физкультуры, позднее ставший моим другом. Саша научил меня играть в футбол, волейбол и хоккей. Он заложил в меня новую мечту – стать спортсменом. Эти и другие учителя нашей школы зародили во мне еще одно желание – стать учителем. Об этом тоже будет отдельная глава.

А пока вернемся в наш класс. Он был очень дружным. Даже спустя сорок лет мы находим время иногда собираться вместе, чтобы вспомнить былые годы. Ведь в нем я себя когда-то чувствовал, как в семье. Тогда мы не делили друг друга по национальности и материальному достатку. Все были одинаковые, но, в тоже время, такие разные. От этого жить и учиться было очень интересно!

Помню совместный поход с ночевкой в соседнее татарское село. Мы были с параллельным классом. С ними было весело и увлекательно, но свой класс, как рубашка, – ближе к телу. Я до сих пор помню всех поименно, хотя прошло уже более 45 лет, как мы расстались.

Когда я стал комсомольцем, то в моем счастье завелась червоточинка. Мне стало казаться, что это не настоящее. Что-то во всех собраниях и комсомольских делах было искусственное с ощущением того, что это надо делать, потому что так надо, а зачем – так толком никто и не объяснил. Такие чувства не покидали меня все время, пока я был комсомольцем. А был я им очень долго, поскольку в морской пехоте служил секретарем комсомольской организации реактивного дивизиона. В школе даже воодушевляющие речи нашего комсорга Веры Сахновой не вдохновляли на подвиги. Хотя становилось стыдно, но ничего поделать с собой не мог. Я больше всего не любил притворяться тем, кем не был на самом деле. Комсомольцем я значился, но так им и не стал. А значок висел себе и висел на моей рубашке, его тоже не надо было завязывать в особый узел.

Закончилась моя школа в 1976 году. После восьмого класса, сдав успешно экзамены и получив аттестат всего с четырьмя четверками и остальными пятерками, я поехал поступать в художественный техникум осуществлять свою давнюю мечту – быть художником-мультипликатором. Для начала надо было стать хоть каким-то художником. Мама повезла меня в Украину, в Прикарпатье, учиться на резьбяра. Само собой, когда спешишь к мечте, не особо смотришь на то, что оставляешь позади. Однако, это уже другая история. И, если я тебе еще не надоел, мой дорогой читатель, то жду в следующей главе. А сейчас, как обычно, бонус за прочитанную – небольшой стих из тюремных зарисовок и отрывок из письма того же периода:

 
Небо утонуло в синей глубине.
Облака осели на крутой горе.
Остывает вечер на углях костра,
Расправляет Млечный ночные паруса.
Мастер постарался и шедевр создал,
Подарил эмоций, восхищенья шквал!
Сколько ни любуйся, сколько ни смотри —
Не вместить мне в сердце всей его любви!
 

«Шестилетний сын ничего не понимает из того, что говорит его годовалый брат и спрашивает: «Мам, а ты уверена, что он русский?» (из Сибири)

Глава 4
Дедушка, бабушка и каникулы

«Помню твою искреннюю веру. Такая вера вначале была у твоей бабушки Лои́ды и у твоей матери Эвни́ки, и я уверен, что она есть и у тебя». (2 Тимофею 1:5)

Продолжим? Только прежде, чем перейти к студенческой жизни, давай, дорогой мой читатель, покончим с детством. А какое счастье в детстве без каникул? У меня летние каникулы не обходились без дедушки и бабушки по папиной линии. Они жили на моей малой родине, в Елани, на берегу местной речки с загадочным названием – Терса.

Я обожал каникулы и дедушку с бабушкой! Дед Леня был шофером. Он работал водителем автобуса и всегда из рейсов привозил нам гостинцы от зайчиков и лисичек, которые встречались ему на пути. Повзрослев, я понял, что это был обычно бабушкин компот и несколько конфет, которые с удовольствием съедала Лариса. А я выпивал очень вкусный компот. Еще дедушка воевал и имел несколько медалей. О войне он нам никогда не рассказывал. Зачем портить счастье? Дедушка был очень мастеровитым и большим выдумщиком. Каких только приспособлений не было в его дворе! Хитроумные механизмы и сооружения всегда увлекали меня. Очень нравилось наблюдать, как он работает. А еще дедушка мог выполнить любой заказ. Надо саблю, как у Чапаева – получи. Надо ружье, как у Чингачгука – пожалуйста! Шпагу Д'Артаньяна – не вопрос! Дедушка мог сделать все, что пожелаешь. Ну как не любить такого кудесника! А еще он был очень веселый, много шутил и часто смеялся. Бабушка Шура тоже была мастерицей по вязке и вышиванию. Она могла связать свитер с таким замысловатым узором, что он напоминал сказочную картину, а не одежду. А еще она была очень доброй бабушкой. Бабушка разводила цветы и участвовала в районных конкурсах цветоводов, где часто становилась победителем. В ее саду одних георгинов было около ста видов. А еще гладиолусы и другие яркие, красочные цветы. Вечером возле крыльца дома распускались ночные фиалки. И вокруг стояло такое приятное благоухание, что не хотелось уходить с этого места. Удивительно, что бабушка никогда не торговала цветами и своими поделками, которые ценились в то время не меньше, чем сейчас. Всё вязалось и выращивалось для дарения. И это тоже немаловажная составляющая моего счастья, которому я у неё научился. Всё дарилось родным и знакомым. Детей у дедушки и бабушки было шестеро: три старших брата и три младших сестры. Это тоже важная составляющая моего счастья. На каникулах все они часто съезжались со всего Советского Союза в родительский дом со своими детьми. Почти всё лето сад и огород были похожи на палаточный туристический лагерь – так много народа было в гостях!

В огромной беседке, какой она мне тогда казалась, весь этот «кильдим», как любила выражаться моя мама, гомонил, смеялся и копошился во время приёмов пищи, а вечерами – за игрой в карты. Хохот, шутки и никаких забот! Это сейчас я понимаю, каких трудов стоило накормить и разместить такую ораву! Щи варили в огромном чугуне, литров на десять. И кашу тоже. И еще тазик салатов, несколько трехлитровых банок компота, и десятилитровая бутыль дедушкиного вина, которого я так ни разу и не попробовал из-за незрелого возраста. Картошку жарили на огромной сковороде, а чай заваривали в пятилитровом алюминиевом чайнике. Чай всегда был настоен на мяте и стоял на кухне для обычного питья. Всё готовилось на двух керогазах. Такие сейчас только в музеях краеведческих можно увидеть, а мне посчастливилось видеть их каждые каникулы.

А ещё я ждал каникулы из-за рыбалки. Удивительно, но даже живя в Цареве на реке Ахтуба, где до Волго-Ахтубинской поймы и ее многочисленных озёр и ериков рукой подать, и где рыбалка на зависть всем рыбакам России, я с нетерпением ждал лета, чтобы, приехав к дедушке, схватить удочку, сбежать в огород к речке, закинуть снасть и, сев на маленький стульчик, который смастерил мне любимый дедушка, сидеть полдня, чтобы поймать несколько малюсеньких плотвичек и окуньков, и быть на седьмом небе от счастья! Что там ахтубинские килограммовые подлещики и судаки! Пескарик – вот самый желанный трофей для меня. Да, тогда я уже понимал, что счастлив.

Ещё к моему счастью приложился мой старший двоюродный брат Олег. Его папа, мой дядя Николай Алексеевич Косьяненко, был военным и служил не только в СССР, но и лет пять в Монголии. Я очень любил дядю Колю за доброту и радушность. Лето без Олега не обходилось, и когда он приезжал, мое счастье росло в арифметической прогрессии. С ним было очень интересно. Это и рыбалка с лодки, новые знакомые, взрослый пляж, походы в лес и кинотеатр, а иногда и на вечерние сеансы, поездки к родственникам и многое другое. Больше всего мне нравилось играть с ним в разные игры. Олег на пять лет старше меня, поэтому учил меня играть в очень серьезные игры: шахматы, разные виды преферанса, кинг, тысяча, покер и многое другое. С тех пор я очень люблю головоломки, потому что очень хотел быть похожим на старшего брата. Олег во многом был моим учителем. Благодаря ему я в школе сильно опережал одноклассников в решении задач. Однажды даже выиграл районную олимпиаду по математике, решив все задачи на час быстрее остальных, потому что неудачно в тот день позавтракал. Или, наоборот, слишком удачно, и мне посреди олимпиады срочно надо было выйти. Почему – я стеснялся признаться, поэтому выбрал более простой путь: быстро решил задачи и побежал искать туалет. Через неделю мне сообщили, что я как победитель олимпиады поеду на весенних каникулах в Волгоград на областную олимпиаду по математике.

Лето обычно пролетало быстро, и я ни за что не уехал бы из Елани от дедушки и бабушки, если бы там были мама и папа. Но их не было. Приезжали они обычно по очереди. Папа нас привозил с Ларисой, а мама забирала в конце лета. С папой мы всегда ездили на поезде из Волгограда. Он отправлялся очень поздно, поэтому папа нас водил в цирк на вечернее представление. Я очень любил цирк, всё, кроме воздушных гимнастов и акробатов. Мне было очень страшно за них, поэтому я обычно зажмуривался, когда они крутили сальто под куполом цирка, и облегченно вздыхал, когда их номер заканчивался. Зато клоунов я мог смотреть сколько угодно и всегда смеялся во весь голос над их шутками. Маму я обычно ходил встречать в начало улицы. И, когда видел её, бежал навстречу, плакал от радости в её объятиях, а потом держал её за руку, пока мы шли до дедушкиного дома. Через несколько дней мы обычно уезжали, и я опять ждал лета и очередной поездки на родину моего счастья.

Вот и всё о детстве, мой дорогой читатель. Теперь обычный бонус за усердное чтение:

 
Ночное небо —
бездонная чаша сверкающих звезд;
И белый лебедь —
невеста прекрасная из сказочных грез;
Бескрайнее поле —
травы и тюльпанов весенний разлив;
И шепот прибоя —
ласкающий слух лишенного сил;
Воркующий голубь
и гор голубых высота;
Зимняя прорубь
и яркого солнца жара;
Пушок одуванчика, кит– великан;
Ребячество мальчика
и законов природы величия храм.
Куда ни взгляни, везде мудрость Бога видна.
Любви Иеговы мирно катит очередная волна.
 

«Привет, деда! Я по тебе очень сильно соскучился. Я тебя сильно люблю. Я за тебя молюсь. Не бойся. Иегова тебе поможет. Хочешь, я напомню тебе одну историю? Когда Даниил не переставал молиться, Иегова его спас от львов» (от внука)

Глава 5
Техникум и свобода

«Его дела величественны и великолепны, и его праведность вечна». (Псалом 111:3)

Привет! Вижу, я тебе ещё не надоел. Как не всякая птица долетит до середины Днепра, так и не всякий читатель доберется до пятой главы книги. Тебя, дорогой читатель, уже можно смело переводить в ранг верного читателя. Так что эта глава – для тебя, мой верный читатель.

«Я хочу сказаты щирэ дякую всим выкладачам и працювныкам техникума за ти знання, яки я надбав, навчаючись в цьому учбовому закладе!» – этими словами я завершил публичную защиту своей дипломной работы на тему «Столовый набор». Защита проходила в актовом зале Косовского техникума народных художественных промыслов имени В. И. Касьяна. Это было одно из лучших учебных заведений подобного плана в СССР.

Я учился на отделении художественной обработки дерева, самом престижном и многочисленном. Кроме резьбяров учили в этом техникуме художников-прикладников по металлу, коже и керамике. В Косове, при поступлении, я впервые узнал, что такое блат. Не всякому абитуриенту приносят на дом экзаменационный диктант для переписки, чтобы исправить заслуженную «тройку» на незаслуженную «четверку», дающую право на получение стипендии (30 рублей). Честно, блат мне не понравился, как-то гадковато было на душе после этого, поэтому на следующем экзамене я постарался на славу. Это была математика. Учитель, принимавший мой ответ, даже пошутил: «Паренек, а ты не перепутал техникумы? Тебе на физмат надо идти, а не в художники». Он поставил мне «пятерку» с плюсом. Я же, в свою очередь, заверил его, что ничего не перепутал, потому что мечтал стать художником с первого класса. Итак, получив три заслуженные и одну незаслуженную «четверки», а также «суперпятерку» по математике, я стал студентом.

Учиться было очень интересно. Я выучил родной язык, так как по паспорту я был украинцем, как папа. Грамматики родного языка я не знал, впрочем, как и русского, поэтому конспекты писал на том, который учил в школе, а уроки шли на украинском. Уже тогда попробовал себя в роли переводчика. У нас на курсе было пять представителей Казахстана, и я был для них долгое время гидом по украинскому языку. Первые два года общеобразовательные предметы немного омрачали нашу свободу, но, начиная с третьего курса, пошло идеальное обучение без портфеля, многочисленных учебников и тетрадок. Карандаш за ухом, ластик в кармане – вот и всё, что чаще всего нужно было для уроков. Иногда – краски для живописи и композиции, стек и халат для скульптуры, резцы для основного предмета с звучным названием – майстерня. Для него у нас была персональная мастерская и свой учитель – Микола Юрьевич Федирко – известный украинский резьбяр.

Как уже отметил, учеба шла на «ура», и время на уроках проходило очень увлекательно. Например, однажды на урок скульптуры в мастерскую вломилась съемочная группа с кинокамерами, осветительными приборами, деятельным режиссёром и услужливой ассистенткой. Они заполонили всю мастерскую. Режиссёр попросил показать лучшую скульптуру. Его подвели к работе Вовы Акулова. Володя был единственным женатиком среди нас, у него даже ребёнок уже был! Но самое главное достоинство этого скромного парня было в его таланте. Он на голову превосходил нас в рисунке, скульптуре и резьбе по дереву. Такого таланта я больше не видел за время учёбы. Режиссёр снял один дубль. Потом нужен был крупный план рук мастера, но Вовины талантливые пальцы ему не понравились, поэтому всех заставили вытянуть руки, и выбор пал на Лискевича с музыкальными длинными пальчиками, которые не сделали ни одного произведения выше среднестатистической троечки. Его пальчики и стали теми, которые запечатлел оператор над Володиной работой. Потом режиссёру не понравилось лицо Акулова – уж слишком оно старое для студента, а фильм о техникуме, а не о доме престарелых. Режиссер окинул всех нас быстрым взглядом и ткнул в меня пальцем: «Его лицо будем снимать. Симпатичный парнишка!» Так я временно стал Вовой Акуловым, и был запечатлён у его работы, как вдохновленно работающий над своим шедевром студент. Жаль, что ту работу не отлили в бронзе, а то у меня были бы определенные права на авторство с визуальным доказательством. Я же для себя из той истории вынес важное открытие: обманывают нашего брата! Не всему надо верить из того, что видишь своими глазами. Оказывается, бывает не только оптический обман зрения, но и кинематографический.

В техникуме я играл в волейбол, баскетбол и футбол за сборную, но о спорте мы позже отдельно поговорим, мой верный читатель, если, конечно, я тебе не надоем к тому времени. А сейчас о преподавателях. «Выкладачи» – так в техникуме называли учителей. Начну с Лёвина, по сути, моего земляка. Более того, я сейчас прописан на его малой родине. И, если бы не сидел в тюрьме, то до сих пор работал бы инструктором по спорту в с. Капустин Яр Астраханской области, откуда он родом. Он был одним из немногих, а может и единственным, кто говорил исключительно на русском языке. Поскольку он вел физкультуру, то я ему обязан тем, что упрочил мою любовь к спорту. Он научил нас играть в волейбол на хорошем уровне – мы были призерами Ивано-Франковской области среди средне-специальных учебных заведений. А еще он показал насколько интересными могут быть тренировки волейболистов.

Хочу также отметить того учителя, который поставил мне «пятерку» по математике на вступительных экзаменах – Лаюк Васыль Васыльевич. На его уроках было очень весело. Он постоянно шутил. Например, о своем предмете он говорил так (привожу русский перевод): «Я понимаю, что физика художнику нужна, как мертвому припарка, но чтобы у вас в голове извилины не выпрямлялись, учите физику, хлопцы и девчата!» Помню, как однажды я решил пошутить на контрольной по физике. Она по-прежнему была у меня в непонятках, поэтому я нашел юмористические ответы на поставленные вопросы и оформил все смешными иллюстрациями в тетради для контрольных работ. В следующий раз в тетради обнаружил запись красной ручкой: «2+3=5. 2 – за работу, 3 – за юмор, итого – 5». В журнал мне поставили «пятерку». Еще он мог играть в шахматы, не глядя на доску и вести при этом урок, читать на уроках фантастические рассказы. Как не любить такого выкладача?

Соломченко Виталий Алексеевич – выкладач рисунка и композиции. Ему я обязан хорошо поставленному рисунку и умению не бояться экспериментировать с композицией и отходить от укоренившихся традиций, что в Советском Союзе в то время не приветствовалось. Виталий Алексеевич часто снимал пиджак и садился или вставал за чей-нибудь мольберт и лично показывал, как надо накладывать штриховку, как передавать фактуру материала и структуру конструкции изображенного. Это было очень наглядно и эффективно. Его отец, Алексей Соломченко, преподавал у нас историю искусств и народных художественных промыслов. Что меня в нем поражало, так это его влюбленность в свой предмет. Он мог всю пару говорить об одном произведении, его авторе, и это было очень интересно. Но потом приходилось просиживать часами в библиотеке, чтобы собрать остальной материал по теме. Алексей был кандидатом наук искусствоведения и при нас писал диссертацию на профессорскую степень. Уверен, что он успешно ее защитил, так что мне посчастливилось учиться у будущего профессора, впрочем, как и в будущем институте, ведь именно такой ранг сейчас у бывшего техникума.

И, наконец, мой родной дядя, младший брат моего папы – Косьяненко Юрий Алексеевич. Мне не повезло – он учил на других курсах. И, как ты уже догадался, мой верный читатель, это благодаря ему у меня здесь был блат. Хотя, когда он стал директором, а было это уже на четвертом курсе, то мне поблажек не делали, и даже пришлось отдежурить на кухне в последнюю неделю обучения в техникуме. Мой дядя был классным живописцем. Он иногда заглядывал к нам в аудиторию и давал мне советы. Смешно было всем, кроме меня. Но советы были очень дельными, поэтому я жалею, что не довелось у него учиться. Однако, я целый год жил в его квартире, и, бывало, получал хорошие уроки живописи. Однажды я рисовал – не писал, как принято говорить у настоящих живописцев -, так вот, я рисовал натюрморт, когда дядя Юра пришел домой. Спрятать краски я не успел, и он подошёл ко мне: «Да, племяш, тоби парканы (заборы) фарбуваты (красить), а не живописю займатысь. Дывысь, як треба малюваты!» Он сел на мое место, взял кисть и несколькими сочными мазками превратил мою унылую мазню в яркое произведение искусства. «Ось! Николы не бийся ошибатысь! Малюй, а не парканы фарбуй! На!» Он протянул мне стакан томатного сока из натюрморта, а сам взял яблоко и откусил его: «Выпей сок и ставь новый натюрморт, через пятнадцать хвилин проверю. Будешь таких по три-четыре в день рисовать – станешь живописцем». После этого случая живопись у меня сдвинулась с мертвой точки, и я ее тоже полюбил, как и рисунок.

Опять же, мой верный читатель, я очень люблю учиться и тех, кто меня учил, поэтому готов писать о каждом, но это в другой раз и в другой книге. А сейчас о музыке! Да, именно в это время у меня прорезался слух, но это и не удивительно. Во-первых, мой папа играл на гармошке и на семиструнной гитаре, а во-вторых, полутораметровые колонки в актовом зале техникума и несколько децибел композиций «Пинк Флойд» и «Дип Пёрпл» даже у глухого слух прорежут. Я захотел научиться играть на гитаре. Учителей хватало, а вот терпения у них на меня явно не доставало, поэтому пришлось обучаться самому и в глубоком подполье, иначе мне грозило линчевание за измотанные нервы двенадцатью куплетами про несчастную японку с берегов Амазонки. Я абсолютно не чувствовал разницы между настроенной и расстроенной гитарой, а это вызывало бешенство у тех, кто был не столь равнодушен к этому. Так или иначе, но пришлось прятаться, ведь играть-то хочется! Когда я выучил три аккорда и все двенадцать куплетов «японки с Амазонки», то стал появляться на публике. Возникла новая проблема. Оказывается, у всех песен свои неповторимые мелодии, поэтому не достаточно выучить только слова и те из них, где надо менять аккорды. Надо еще запомнить и воспроизвести именно её мелодию, а это было очень сложно даже для «японки с Амазонки». Здесь помог мой аналитический интеллект: раз нельзя чужие песни неправильно петь, то со своими я могу делать все, что захочу. Так я стал бардом. Причем, своеобразным: я мог, как Окуджава, играть на расстроённой гитаре и, в то же время, петь одну и ту же песню так, что никто не догадывался об этом. Однажды я так спел эту песню, что сбежалось все четырёхэтажное общежитие, чтобы послушать, что за заезжая звезда горланит на третьем этаже. Тогда я впервые был пьян. Поэтому, поняв, что чтобы петь надо пить, я решил больше так не петь, чтобы не спиться.

Техникум – это друзья, которые учили как полезному, так и бесполезному, а иногда и вредному, но о друзьях поговорим в последней главе, мой верный читатель. А пока вернёмся к моей защите диплома. Защитился я на «отлично». В последствии мою дипломную работу даже показали по центральному украинскому телевидению вместе с другими работами из группы Соломченко В. А. Я был счастлив, видя, как моя мама плачет от радости, специально приехав на мою защиту вместе с сестрёнкой Ларисой. Был горд за сестрёнку – рыжую красавицу, сводившую с ума местных парней на выпускном балу. Счастье растёт намного быстрее, когда ты сам становишься частицей чьего-то счастья. Так и моё счастье неразрывно связано со счастьем тех, кого я люблю. В тот день я был счастлив, но на следующее утро меня со всем моим счастьем забрали в ряды Советской армии. Хочешь узнать, что с ним и со мной там было? Тогда прочти следующую главу, мой верный читатель! А за прочтение этой – очередной бонус:

 
Ворон мне вчера поведал,
В чем моя над ним победа:
«Ты счастливый человек —
Можешь жить не только век.
Бог вложил вам в сердце вечность,
Если прочь прогнать беспечность
Поколенья, что копили,
Когда Бога не любили.
Но Иисус не зря учил,
Где не надо жалеть сил.
Соблюдай его закон.
Из двух заповедей он:
Люби Бога всей душой
И стоящего с тобой.
Не о вороне здесь речь,
Как себя тебе сберечь.
Надо бросить воевать,
Друг у друга воровать.
Люби Бога и людей,
Вместе будет веселей!»
Ворон каркал, я молчал.
Волны бились о причал.
А в бескрайней вышине
Бог махал с улыбкой мне.
 

«Нашу веру можно сравнить с костром. Разгоревшись, он ярко пылает. Однако, если огонь не поддерживать, то вскоре от него останутся лишь тлеющие угли, которые, остыв, превратятся в пепел. Но если в костер постоянно подбрасывать дрова, он может гореть и гореть. Точно так же, регулярно читая Слово Бога, мы можем сохранять свою веру живой. Когда мы исследуем Библию, наша любовь к её Автору становится глубже. Такая любовь – хорошее основание для крепкой веры» (из Прибалтики)