Текст книги "Ведун Сар"

Сергей Шведов
Ведун Сар

Часть 1
Римская месть

Глава 1
Император Авит

Римские обыватели зализывали раны, нанесенные им вандалами Гусирекса, а потому практически не заметили конных варваров, спокойно проехавших по мощеным улицам города. Варваров было немного. Две тысячи закованных в железо готов без труда разогнали три десятка вагилов, выставленных для охраны, и почти без помех заняли императорский дворец. Дворец во время минувших трагических событий был разграблен подчистую, однако продолжал оставаться в некотором роде символом власти. Так, во всяком случае, казалось Эмилию, потрясенному наглостью готов, превративших обитель римских владык в конюшню для своих лошадей. Сенатор ринулся на Капитолийский холм с горячим желанием пробудить доблесть в сердцах почтенных мужей. Увы, патрикии, облаченные в белоснежные тоги, не рискнули собственноручно изгнать из города и дворца утомленных долгим переходом готов. Тем не менее они все-таки приняли единственно возможное, по мнению Скрибония, решение и отправили в величественное здание, построенное еще при императоре Юлиане, делегацию в составе двух сенаторов, одного префекта анноны и одного комита свиты. Достойные римские мужи были так напуганы, что не осмелились выделить им для сопровождения вагилов. Для посланцев Римского Сената в городе не нашлось ни лошадей, ни приличных колесниц. Лошадей пустила под нож голодающая чернь, а колесницы были приведены в негодность вандалами, ободравшими их позолоченные украшения. После ухода вандалов в Вечном Городе верховодили головорезы, поднятые кровавой волной с городского дна, а потому вечерние прогулки становились небезопасны. Впрочем, префекта анноны Афрания два дня назад ограбили среди бела дня напротив Одеона, на глазах у многочисленных свидетелей, равнодушно наблюдавших, как с достойного мужа сдирают тогу и украшения. Афраний буквально вибрировал от возмущения, когда рассказывал своим спутникам об этом прискорбном во всех отношениях происшествии.

– Могли и убить, – вздохнул Скрибоний и скосил выпученные с рождения глаза на триумфальную арку императора Трояна, где как раз сейчас кучковались подозрительные по виду люди.

У сенатора Эмилия брать было нечего. Вандалы настолько старательно обчистили его дом, что там, кроме голых стен, не осталось практически ничего. Гордому патрикию пришлось обращаться за помощью к высокородному Туррибию, иначе ему скоро нечем было бы прикрыть срам. И надо отдать должное бывшему комиту тайных агентов императора Гонория, он не бросил старого знакомого в беде и предложил ему на выбор целый ворох одежды, достойной императора. Туррибий был богат, от нашествия вандалов почти не пострадал, а потому мог себе позволить широкие жесты.

– Туррибий – предатель, он служит Гусирексу, – сказал толстый комит Дидий таким тоном, словно сделал открытие.

Сенатор Скрибоний в ответ лениво пожал широкими плечами. В отличие от низкорослого и раскормленного Дидия Скрибоний обладал внешностью истинного римского патрикия. Он был довольно высокого для римлянина роста, сухощав и ловок в движениях. К сожалению, при таких завидных данных сенатор не обладал доблестью, достойной его родовитых предков, а потому не пользовался уважением ни у своих коллег, ни у городского плебса. Зато префекту анноны Афранию смелости было не занимать, жаль только, что проявлял он ее не на поле брани, а при финансовых сделках, то и дело запуская длинные пальцы в городскую казну. Божественный Валентиниан обещал его повесить при первом же удобном случае, но не успел привести свою угрозу в исполнение. Петроний Максим оказался расторопнее сына сиятельной Галлы Плацидии и отправил императора на тот свет с такой ловкостью, что привел в изумление славный город Рим. И уж конечно, Афраний занимал далеко не последнее место в рядах заговорщиков, которым, впрочем, так и не удалось воспользоваться плодами своей победы. Мстительный Петроний Максим был убит патрикием Ратмиром на ступенях императорского двора, а нашествие вандалов положило конец честолюбивым устремлениям префекта анноны и сильно подорвало его материальное положение. Афраний в течение трех дней лишился всего, что накопил за долгие годы неустанных трудов на благо Вечного Города. Наверное, в силу этой скорбной причины Афраний с такой ненавистью уставился на варваров, охранявших вход в императорскую обитель, что осторожному сенатору Скрибонию пришлось шепотом призвать своего спутника к порядку. Не следовало раздражать вооруженных до зубов готов на пороге новых событий, возможно еще более страшных, чем те, которые римлянам пришлось пережить в последние три года. К счастью, готы не обратили внимания на вызывающее поведение Афрания и без помех пропустили во дворец посланцев Сената, как только последние заявили о своих полномочиях. Подобное гостеприимство при желании можно было расценивать как успех миссии. Но у Эмилия с этим дворцом были связаны столь страшные воспоминания, что он буквально задрожал от страха, ступив на его ступени, еще не отмытые от крови несчастных жертв мятежа. Рослый рыжеватый гот проводил гостей в императорские покои, где их поджидал немолодой человек с лицом, изрезанным морщинами, и небольшими умными глазами.

– Высокородный Авит! – ахнул от удивления сенатор Эмилий.

Разумеется, комита агентов узнали все. А Эмилий даже припомнил, что именно этому невысокого роста, узкоплечему человеку префект Аэций поручил склонить готов к сотрудничеству с империей едва ли не в самый тяжкий для Рима час, когда гунны Аттилы уже стучались в его ворота. И надо отдать должное Авиту, он сделал даже больше, чем от него ожидали. Враг Рима и верный союзник кагана рекс Турисмунд был убит в результате заговора, а на его место встал родной брат покойного рекс Тудор, настроенный в отношении империи куда более лояльно. Комит агентов за свою деятельность на благо Рима был достоин самой высокой награды, но, к сожалению, вручать ее было некому. Обезглавленный и опозоренный Вечный Город ныне слишком слаб, чтобы с достоинством приветствовать нового героя. Справедливости ради следует отметить, что высокородный Авит о незавидном положении империи знал не хуже посланцев Сената, а потому не стал предъявлять патрикиям завышенных претензий.

– Сожалею, благородные мужи, но угостить мне вас нечем, – сухо произнес Авит, жестом приглашая гостей садиться. Почти вся мебель во дворце была разнесена в щепы, но кое-что готам удалось собрать в помещениях для прислуги. Сенатор Эмилий с готовностью опустился на грубо сработанную скамью рядом с толстым Дидием и с интересом уставился на Авита, стоявшего посреди зала в глубокой задумчивости. Помещение, некогда вмещавшее сотни светских и военных, было великовато для пяти патрикиев, но тут уж ничего не поделаешь. Для пиров и задушевных бесед время сейчас не самое подходящее.

– Я приехал в Рим, чтобы предложить свои услуги Высокому Сенату, – заговорил наконец Авит после долгого молчания.

– В качестве кого? – насторожился сенатор Скрибоний.

– В качестве императора, – сверкнул глазами в его сторону расторопный комит агентов.

Эмилий при этих словах ахнул и тут же зажал рот ладошкой. Впрочем, никто из присутствующих не обратил внимания на оплошку сенатора, достойные римские мужи с великим трудом переваривали предложение высокородного Авита, коего совсем еще недавно в свите божественного Валентиниана за глаза называли Мышонком. И вот теперь этот Мышонок полез в императоры. А ведь Авит, не в обиду ему будет сказано, не мог похвастаться ни родовитостью предков, ни громкими победами, одержанными во славу Великого Рима, ни высоким положением. Никто прежде из патрикиев и слыхом не слыхивал, чтобы комиты агентов выходили в императоры.

– У Высокого Сената есть другой претендент на власть? – холодно спросил Авит, от внимательных глаз которого не ускользнуло замешательство гостей.

Претендентов на божественное величие в Вечном Городе всегда хватало, но ни один из них по большому счету не обладал ни силой, ни разумом, достаточными для того, чтобы вернуть империи уважение соседей. Сенатор Эмилий перебрал в уме едва ли не всех своих знакомых и с ужасом обнаружил, что среди них нет человека, пригодного для выполнения столь ответственной и трудной миссии. За исключением разве что надменного дукса Ратмира, сына матроны Пульхерии. Но этот полуварвар обладал столь крутым нравом и до того уже успел напугать почтенных римских мужей, что его почти неизбежного прихода к власти ждали с таким же ужасом, как конец света.

– А почему бы и нет? – вслух произнес Эмилий, кося настороженными глазами на своих спутников.

– Хотелось бы все-таки знать, высокородный Авит, какими силами ты располагаешь, – пробурчал Скрибоний, недовольный легкомыслием старого друга.

– Десять легионов под командованием моего зятя дукса Майорина находятся в двух днях пути от Рима, – спокойно произнес Авит. – Еще пятнадцать легионов, набранных в Галлии и Норике комитом Эгидием, подойдут к Вечному Городу через два месяца. Кроме того, я заручился поддержкой рекса аланов Страбона и рекса готов Тудора. Думаю, этого будет достаточно, чтобы навести порядок как в Риме, так и в Италии.

– А как же Галлия? – напомнил рассеянному комиту агентов Афраний.

– Всему свое время, – окрысился Авит в сторону префекта анноны. – Не надо хотеть слишком многого, патрикии. Причем сразу. Империя находится в тяжелейшем положении, а потому и от меня, и от вас потребуются гигантские усилия, чтобы удержать ее от развала. Еще одной гражданской войны Рим не переживет. Именно поэтому я отдал приказ Майорину разгромить легионы Ратмира, а самого мятежного дукса либо убить, либо доставить в Рим в оковах. К сожалению, Майорин выполнил мой приказ только наполовину: легионы Ратмира разгромлены, но он сам успел скрыться. Надеюсь, Высокий Сенат одобрит мои действия, направленные во благо Рима.

Что касается Ратмира, то здесь Авит мог, конечно, рассчитывать на поддержку родовитых римских мужей, ибо сын благородной Пульхерии если и был популярен в Риме, то только среди черни и матрон, кои относились к этому наглому красавчику с неизменной благосклонностью. Сенатор Эмилий был вдов, а потому спокойно взирал на похождения любвеобильного дукса, а вот, скажем, сенатору Скрибонию было что предъявить расторопному полуварвару. В любом случае римские патрикии с радостью восприняли весть о разгроме легионов Ратмира, которые таили в себе нешуточную угрозу для Рима. Ибо не приходилось сомневаться, что сын Пульхерии рано или поздно двинет три тысячи своих головорезов на Вечный Город, и без того разоренный вандалами.

– Я готов поддержать тебя, сиятельный Авит, – неожиданно для всех произнес Афраний. – Лучшего императора Риму не найти.

Комит агентов никогда не был «сиятельным», как чиновник второго ранга, он с достоинством носил звание «высокородного», но префект анноны, видимо, не рискнул без дозволения Сената самолично объявить самозванца «божественным» и остановился на более скромном определении. Тем не менее его расторопность была по достоинству оценена Авитом, и он тут же, не сходя с места, назначил Афрания префектом города Рима. Столь быстрое продвижение по службе давнего приятеля подвигло толстого Дидия к действиям. Не успел еще ошарашенный Эмилий глазом моргнуть, как этот пройдоха стал комитом финансов при щедром на ласки новом императоре. А ведь это именно Эмилий первый высказался в пользу божественного Авита. Надо отдать должное бывшему комиту агентов, он тут же признал свою ошибку и предложил сенатору возглавить схолу нотариев при своей особе. Но выше всех взлетел сенатор Скрибоний, выдержавший воистину титаническую паузу: ему было предложено занять пост префекта Италии. Неслыханное возвышение, которое, впрочем, никого из присутствующих не потрясло и не удивило. Будущий император нуждался в сторонниках и готов был облагодетельствовать всякого, кто рискнет отдать свой голос в его поддержку. Это понимали все присутствующие, а потому благодарили Авита сдержанно, блюдя достоинство римских патрикиев. К сожалению, у бывшего комита агентов не хватало средств. Все свои деньги он уже истратил на снаряжение легионов, а Рим и Италия были до того разорены гуннским и вандальским нашествием, что рассчитывать на налоги для императорской казны в ближайшие годы не приходилось. Столь прискорбное обстоятельство могло в перспективе расстроить блестящие планы как самого императора, так и его преданных сановников. Эту мучавшую всех мысль вслух выразил комит финансов Дидий:

– Сенат тебя поддержит, сиятельный Авит, но где взять деньги, чтобы накормить голодающих и заткнуть рты недовольным?

– Золото следует попросить у императора Византии божественного Маркиана, – подсказал Скрибоний.

– А что мы предложим константинопольцам в качестве залога? – насторожился Эмилий.

– Илирик, – холодно отозвался Авит. – Византийцы давно точат зубы на эту провинцию.

– Сенаторы будут возражать, – покачал головой Дидий.

– В таком случае мы потеряем все, – пожал плечами Авит. – Так и скажите благородным римским мужам.

Высокородный Эмилий до того был захвачен лавиной событий, захлестнувших Великий Рим, что только через неделю выкроил время, дабы навестить своего старого друга и благодетеля Туррибия. Зато нес он с собой целый ворох новостей, способных вызвать оторопь даже у самого выдержанного человека, коим, безусловно, следовало считать сановника давно умершего Гонория. Дворец Туррибия нисколько не пострадал во время нашествия вандалов. Чему никто в Риме не удивился, поскольку бывший комит долгие годы верой и правдой служил Гусирексу, грозному вождю северных варваров, ныне обосновавшемуся в Карфагене. Удивляло другое – почему римские головорезы, нанесшие благородным мужам вред едва ли не больший, чем вандалы, даже и не пытались ограбить самого богатого жителя разоренного города. А причиной тому, скорее всего, была дурная слава, который пользовался дом, принадлежавший едва ли не сто лет тому назад некому Федустию, коего многие в Риме почему-то считали могущественным магом и повелителем демонов. По слухам, высокородный Туррибий сумел поладить с нечистой силой, облюбовавшей этот подозрительный во всех отношениях дом. И не просто поладить, но и подчинить себе. Время от времени он выпускал демонов порезвиться в своем саду, и несколько отчаянных городских воров, рискнувших пересечь запретную черту, уже заплатили жизнью и здоровьем за чрезмерную любовь к чужому добру. Эмилий почти не сомневался, что слухи о демонах распускает сам Туррибий, поскольку за время своих частых посещений этого дома ничего подозрительного в нем так и не обнаружил. Точнее, подозрительным был сам хозяин палаццо, обладавший обширными связями не столько в потустороннем мире, сколько в этом.

Седеющий Туррибий встретил гостя с распростертыми объятиями и тут же пригласил к столу, за которым уже расположился с удобствами бывший сенатор Паладий, объявленный безумцем еще во времена Галлы Плацидии и лишенный на этом основании всех прав и состояния. Возможно, Паладий действительно был сумасшедшим, но только не дураком, если судить по тем предсказаниям, которыми он время от времени удивлял просвещенный Рим. Эти предсказания сбывались с завидной регулярностью, вызывая оторопь даже у скептически настроенных мужей, к коим причислял себя не без оснований Эмилий. После того как Паладий накликал смерть Валентиниану и напророчествовал взлет и скорое падение Петрония Максима, Эмилий всерьез стал опасаться вздорного старца.

– Жених пришел, – недобро глянул Паладий на гостя и покачал облысевшей головой. – Он весь в золоте, Туррибий. Не верь его стенаниям. У этого человека денариев больше, чем у императора Маркиана.

– Каких денариев? – смущенно хихикнул Эмилий. – У меня за душой нет даже медного обола.

– Будут, – твердо пообещал Паладий. – В золоте утонешь, комит!

Перспектива расстаться с жизнью в потоке драгоценного металла показалась Эмилию настолько нереальной, что он только рукой махнул в сторону провидца. Зато не замедлил поделиться свежими новостями с Туррибием:

– Римский Сенат провозгласил Авита императором и даровал ему титул божественного!

– Этого следовало ожидать, – кинул лобастой головой хозяин. – Ты бы поел, высокородный Эмилий, а то на тебе просто лица нет. Комиту схолы нотариев в нынешние смутные времена потребуется немало сил, чтобы достойно справиться со своими обязанностями.

– А откуда ты знаешь о моем назначении? – ошеломленно уставился на Туррибия гость.

– У меня провидец под рукой, – криво усмехнулся хитрый патрикий. – Только что Паладий напророчил тебе не только возвышение, но и скорую свадьбу.

– Какую еще свадьбу? – подозрительно покосился на самозваного пророка Эмилий. Однако Паладий уже задремал после сытного обеда и не склонен был ни подтверждать, ни опровергать слова своего щедрого друга.

– Ты ведь вдов, высокородный Эмилий, – развел руками Туррибий, – и стеснен в средствах. Так почему бы тебе не поправить свои финансовые дела удачной женитьбой.

До сих пор Эмилий о новом браке не задумывался, но с другой стороны – почему бы и нет? В конце концов, он еще достаточно молод, ему совсем недавно исполнилось тридцать пять лет, хорошего рода, недурен собой и сумел даже в нынешнее смутное время занять достойное место в свите нового императора.

– Императоры приходят и уходят, а деньги остаются, – наставительно заметил Туррибий. – Божественному Авиту Паладий напророчил считаные годы власти. Я, в отличие от почтенного безумца, не провидец, но опыт подсказывает мне, что правление нового императора будет недолговечным и малоуспешным.

– Но ведь у Авита нет соперников? – запротестовал гость.

– Будут, – огорчил его хозяин. – Такова жизнь, Эмилий. Разумный человек никогда не кладет яйца в одну корзину, ибо в противном случае он рискует потерять все.

– Ты собираешься помогать Ратмиру? – догадался новоявленный комит нотариев.

– Прежде всего я хочу помочь тебе, Эмилий, – ласково улыбнулся Туррибий. – Я пережил четырех императоров, дожил до семидесяти лет и, как видишь, преуспел в этом мире. Так почему бы мне не помочь советом достойному человеку?

Высокородный Эмилий глупцом не был, он уже успел сообразить, куда клонит хитроумный собеседник. Конечно, комит нотариев мог возмутиться, швырнуть в хозяина обглоданной костью и уйти из этого дома нищим и честным человеком. Возможно, в Риме нашлись бы люди, которые по достоинству оценили его благородный жест, но подавляющее большинство разумных мужей сочло бы Эмилия законченным дураком и потенциальным неудачником.

– А кого напророчил мне в жены Паладий?

– Вдову Валериана Севера достойную матрону Климентину.

Эмилий едва не захлебнулся вином, которое как раз в эту минуту отпил из серебряного кубка. Вино оказалось превосходным на вкус, проблема была в Климентине. Ибо Рим еще не знал более распутной женщины. Многие всерьез полагали, что вдова Валериана Севера – колдунья, связанная с культами самых темных языческих богов. К тому же у Климентины было двое почти взрослых сыновей, законных наследников немалого состояния ее первого мужа, магистра двора Галлы Плацидии.

– Ты, видимо, запамятовал, высокородный Эмилий, что Климентина единственная дочь комита финансов Феона, человека далеко не бедного. И эта женщина не настолько проста, чтобы выпускать золото из своих рук.

– Но если благородная Климентина не хочет делиться со своими сыновьями, то с какой стати она станет делиться со мной?! – возмутился Эмилий.

– Я разговаривал с матроной, комит, она согласна оплатить твои долги. Мне очень жаль, дорогой друг, но твои кредиторы не желают больше ждать. Если мне не изменяет память, то ты должен этим кровососам сто пятьдесят тысяч денариев? Боюсь, они отсудят у тебя все имущество. А по законам империи, как ты знаешь, человек, лишенный имущества, не может занимать высокий пост. Конечно, новый император к тебе расположен, но божественный Авит еще только утверждается в своем новом статусе, а потому вряд ли рискнет в нынешней ситуации бросить вызов общественному мнению.

Эмилия кинуло в холодный пот. Он наконец осознал весь ужас своего положения. Если не жизнь, то карьера могли закончиться в один миг по мановению руки зловредного паука, которого он по глупости считал своим другом.

– У тебя такой вид, высокородный Эмилий, словно я предложил тебе в жены Горгону Медузу, – засмеялся Туррибий. – А ведь этой очень расположенной к тебе женщине еще не исполнилось сорока лет, и ее красотою до сих пор восхищается Рим.

– Знать бы еще, что она потребует за свою доброту, – зло процедил сквозь зубы комит нотариев.

– Душу, – неожиданно произнес безумный Паладий и вновь погрузился в сладкий сон.

Эмилий вздрогнул от ужаса и отвращения, а Туррибий лишь пожал плечами в ответ на затравленный взгляд, брошенный в его сторону загнанным в угол претендентом на семейное счастье.

– Возможно, наш провидец ошибся в этот раз. Но в любом случае, Эмилий, я бы на твоем месте держался настороже. И не давал этой женщине невыполнимых обещаний.

Бракосочетание комита Эмилия с матроной Климентиной повергло многих достойных и родовитых мужей в изумление. И отнюдь не пышностью церемонии. Венчание как раз прошло скромно, да и пир, данный по этому случаю, не поражал воображение. Удивляло другое – зачем вообще Эмилию понадобился этот во всех отношениях странный семейный союз? Ибо репутация благородной Климентины была такова, что пальцем в ее сторону не показывал только ленивый. А многие открыто называли вдову Валериана потаскухой и сводней. О ее порочной связи с почившим императором Валентинианом знали все, и отрицать эту связь не представлялось возможным по одной очень важной и простой причине – старший сын Климентины, восемнадцатилетний Либий Север, был как две капли воды похож на умершего императора. Не было сомнений и по поводу ее младшего сына Марка – вылитый дукс Ратмир. А в дополнение ко всем неприятностям, выпавшим на долю несчастного Эмилия, по Риму прошелестел слушок, что комит нотариев впал в ересь. Возможно, даже продал душу дьяволу или демону. При этом сторонники скандального во всех отношениях предположения ссылались на бывшего сенатора Паладия, несшего в очередной раз околесицу.

– Стыдись, Афраний, – возмутился навету на старого друга благородный Скрибоний. – Не стоит повторять всякий вздор за сумасшедшим. Экое, право слово, событие, брак вдовца и вдовы!

– Тем более – вдовы богатой! – поддержал префекта Италии комит финансов Дидий.

– Паладий утверждает, что видел все собственными глазами, – обиделся на отповедь Афраний. – Якобы демон обвенчал Эмилия и Климентину в подвале дворца Туррибия раньше, чем они предстали перед алтарем.

– По-твоему, епископ Лев спустил бы такое непотребство? – с сомнением покачал головой Дидий. – Он проклял бы Эмилия раньше, чем тот заикнулся о венчании.

– Так ведь не Лев венчал новобрачных, а отец Викентий, – хитренько улыбнулся Афраний. – И сделал он это по настоятельной просьбе высокородного Туррибия.

Падре Викентий был клириком невысокого полета и сомнительной репутации. Ходили упорные слухи, что он сын епископа. Что являлось, разумеется, чистейшей ложью, ибо такого благочестивого пастыря, как монсеньор Лев, разгульный Рим еще не знал. Тем не менее Лев Викентию покровительствовал, и отрицать этого не мог никто, включая упрямого Скрибония.

Возможно, слухи продолжали бы множиться, бросая тень на репутацию уважаемых людей, если бы им не положил конец, сам того не желая, божественный Авит. Едва ли не первым своим указом он назначил Эмилия главой миссии, отправляемой Римом в Константинополь. От успеха этого посольства зависела судьба очень многих людей, не говоря уже о судьбе империи, а потому внимание сплетников сразу же переключилось на обсуждение этой очень важной темы. Божественный Маркиан, несмотря на свое темное происхождение, был крепким орешком, о который обломал зубы сам Аттила. Да и положение Византии не шло ни в какое сравнение с нынешним убогим состоянием Рима. Другое дело, что римлянам по сути нечего было предложить константинопольцам, кроме разве что навязшего на зубах Илирика. Римские сенаторы скрепя сердце дали согласие на эту уступку гордым Византийцам, но у многих, в том числе и у префекта Афрания, оставались немалые сомнения в том, что хитрый Маркиан удовлетворится малым. И этими сомнениями он поделился не только с Дидием, но и с божественным Авитом. Надо отдать должное бывшему комиту агентов, даже вознесшись на высоту, многим недоступную, он не утратил ни трезвости ума, ни готовности выслушивать разумные суждения. В этом Афраний и Дидий могли убедиться на собственном примере. Афраний начал с главного: в осторожных выражениях, дабы не задеть самолюбия свежеиспеченного императора, он усомнился в способности высокородного Эмилия выполнить возложенную на него миссию.

– Связан Эмилий с демонами или нет, этого я утверждать не берусь, – вздохнул префект Рима, – но в том, что он близок к Туррибию, сомнений у меня нет. А кто такой Туррибий, я думаю, тебе известно, божественный Авит. Сведения о наших переговорах с Маркианом очень скоро достигнут ушей Гусирекса. И этот хитрый вандал примет меры, чтобы не допустить союза Рима и Константинополя.

– Ты не все знаешь, Афраний, – задумчиво проговорил Авит. – Маркиан давний агент князя Верена, я сам в свое время загнал его в силки Гусирекса.

Префект Рима крякнул от изумления, но тут же взял себя в руки. Подобная откровенность императора ко многому обязывала его верных сановников. Во всяком случае, следовало держать язык за зубами и не торопиться с советами, которые могут быть превратно истолкованы божественным Авитом.

– Варвары – вечная угроза для Рима, – задумчиво проговорил Авит. – А противостоять мы им сможем, только объединив усилия. Вот только с кем, Афраний? В Константинополе заправляют франки магистра Аспара, и даже смерть Маркиана ничего практически не изменит в этом раскладе. Именно поэтому я назначил главой миссии комита Эмилия. Он будет торговаться с Маркианом и Аспаром за Илирик, но куда более важную задачу я возлагаю на тебя, Дидий, и на комита Эгидия. Вы должны найти в Константинополе человека, для которого Римская Слава – не пустой звук.

– Найти можно, – осторожно прокашлялся Дидий, – но, боюсь, ему свернут голову раньше, чем он успеет заявить вслух о своих правах.

– Риск, – согласился Авит. – Но иного выхода у нас нет. Пока варвары властвуют в Константинополе, Великий Рим обречен на поражение.

Дукс Галлии, высокородный Эгидий, если и был похож на своего отца, божественного Авита, то разве что глазами – небольшими и цепкими. Это был человек среднего роста, обычного телосложения, с довольно приятным, но невыразительным лицом. В его преданности, судя по всему, император не сомневался. А вот Дидий на месте божественного Авита призадумался бы. По одной простой причине – Эгидий был незаконнорожденным и поэтому не мог наследовать отцу. Пока Авит оставался небогатым комитом агентов, ничего существенного с этой стороны ему не грозило. Увы, власть развращает не только тех, кто ею обладает, но в большей степени тех, кто жаждет ею обладать. А Эгидий, надо полагать, не хуже, но и не лучше других. Для честолюбивого человека оставаться в шаге от вершины и при этом знать, что тебя опередят другие, несмотря на все твои усилия, – это тяжкое испытание. И большой соблазн.

Вместе с Эгидием в зал вошел еще один человек, показавшийся Дидию смутно знакомым. Он попытался вспомнить, где он видел это бледное, словно у покойника, лицо и большие карие глаза, но без особого успеха. На помощь комиту финансов пришел префект Афраний, шепнувший ему на ухо:

– Это Орест, сын магистра пехоты Литория.

Оресту уже перевалило за сорок. Когда-то, лет двадцать назад, он довольно успешно подвязался в свите юного тогда императора Валентиниана. К сожалению для Ореста, мятеж его отца закончился провалом. Магистр Литорий был убит, сенатор Рутилий Намициан казнен в Медиолане, а все прочие участники безумной затеи отправлены на галеры. Ореста ждала та же участь, но сын главаря мятежников сумел вывернуться из рук палачей и пристал к гуннам Аттилы. После смерти грозного кагана Орест затерялся в бурном водовороте событий, но, как оказалось, ненадолго. На поверхность сын Литория всплыл, конечно, не без помощи Авита, искавшего себе союзников в борьбе против Ратмира. Орест, выросший среди варваров, стал находкой для императора.

– По моим сведениям, – возвысил голос Авит, привлекая к себе внимание собравшихся, – божественный Маркиан тяжело болен, дни его сочтены, и константинопольцам предстоит сделать нелегкий выбор между двумя претендентами: дуксом Фракии Львом Маркеллом и магистром двора Прокопием. Первый женат на племяннице Аспара, второй пользуется покровительством сиятельной Пелагеи, супруги божественного Маркиана. Прокопий для нас предпочтительней. По моим сведениям, он благочестив и ненавидит варваров, считая их отродьями дьявола. Правда, он слишком прямолинеен и успел нажить массу врагов не только среди язычниками, но и среди христиан.

– Можешь на нас положиться, божественный Авит, – склонился перед императором в поклоне Дидий. – Мы сделаем все, что в человеческих силах.

Дело высокородному Дидию предстояло нелегкое, и сиятельный Афраний почти искренне выразил ему свое сочувствие. Шутка сказать, комиту финансов предстояло найти и привести к власти человека, сочетавшего в себе римский дух и воистину дьявольскую изворотливость. А в случае неудачи римский патрикий рисковал если не головой (вряд ли константинопольцы рискнут казнить посла), то, во всяком случае, опалой. Ибо божественный Авит, не в обиду ему будет сказано, не любит простофиль.

– Ты мне лучше скажи, могу ли я положиться на Ореста, сына Литория? – угрюмо бросил болтливому соратнику тяжело отдувавшийся Дидий.

– Можешь, – твердо сказал Афраний. – Во-первых, Орест честолюбив, а божественный Авит твердо обещал ему место комита агентов в случае успеха миссии, а во-вторых, он ненавидит варваров вообще и дукса Ратмира в частности больше, чем мы с тобой.

– Но ведь он долго жил среди гуннов?

– Вот я и говорю, – кивнул Афраний, – у него было достаточно времени, чтобы их невзлюбить.

Честно говоря, выбор божественного Авита Афрания удивил. Дидий был далеко не глупым человеком, но ужасно ленивым. Что, кстати говоря, помешало его карьере при божественном Валентиниане. Неужели Рим настолько оскудел мужами, что для серьезного и опасного дела не нашлось более решительного человека? Или Дидий тоже ширма, подобно Эмилию? Но в таком случае кого же тогда следует считать истинным главой этой миссии? Эгидия? Или все-таки Ореста? Первый был отважен, но прямолинеен. А вот о втором Афраний не знал практически ничего. Двадцать лет – срок вполне достаточный, чтобы из мелкого змееныша вырос большой и опасный гад.