Текст книги "Бич Божий"

– Плацидия в ужасе, – сообщил Пульхерии сразу же после торжественного приема взволнованный Бонифаций.

– Почему?

– У Гонория появился новый сердечный друг, – зачастил комит. – Это тот смазливый юнец, сидевший слева от императора. Гонорий не расстается с ним ни днем ни ночью. Зовут этого негодяя Иоанном. Нотарий Авит рассказал мне под большим секретом, что император собирается объявить Иоанна своим внебрачным сыном и соправителем.

– Но это же безумие! – возмутилась Пульхерия.

– А кто тебе сказал матрона, что Гонорий находится в здравом уме? – криво усмехнулся Бонифаций, явно не одобрявший поведение своей любовницы.

Вряд ли молодой комит, которому недавно исполнилось двадцать пять лет, был влюблен в сорокалетнюю Плацидию. Но, прожив с ней бок о бок пять лет, Бонифаций не мог не привязаться к этой умной, расчетливой и еще довольно красивой женщине. Появление неожиданного соперника он воспринял болезненно и теперь докучал Пульхерии просьбами о порче.

– Ты в своем уме, комит? – рассердилась матрона. – Напустить порчу на божественного Гонория – значит подписать и себе, и тебе смертный приговор. Никогда больше не упоминай об этом.

Пульхерия не собиралась вмешиваться в отношения Плацидии с Гонорием по одной простой причине: ей было выгодно довести это срамное во всех отношениях дело до логической развязки. Опытной женщине и жрице, познавшей многих мужей, не составило труда определить, что силы Гонория на исходе. Точнее, их нет совсем. И никакой Осирис не поможет человеку, которого лишь условно можно назвать мужчиной, овладеть женщиной, находящейся в самом соку. А фиаско Гонория неизбежно приведет к падению Белинды. Эта мошенница не на шутку раздражала Пульхерию, мешая занять место рядом с Плацидией, принадлежавшее ей по праву. Маленький Валентиниан скоро станет императором, но не милостью Изиды, а волею Лады, точнее, усилиями одной из ее жриц.

Глава 5
Бегство

Божественный Гонорий столь стремительно покинул палаццо своей сестры, что поверг в изумление не только свою свиту, но и медиоланцев, пристально следивших за его перемещениями. И только узкий круг особ, посвященных в семейную жизнь императора, либо знал, либо догадывался, что же произошло нынешней ночью в здании, построенном сенатором Пордакой исключительно для мирских утех. Этому роскошному дворцу, украшенному множеством изображений языческих богов, как скульптурных, так и живописных, не суждено было стать храмом. Об этом Пульхерии во всех подробностях рассказал активный участник незадавшийся мистерии комит Бонифаций. Сам он блестяще выполнил возложенную на него миссию. То есть, изображая рогатого Осириса, покрыл корову Изиду, в роли которой выступала мошенница Белинда. К сожалению, Гонорий оплошал. Совокупление божественной пары не только не распалило его, но, скорее, вогнало в оторопь. И на старания своей партнерши он смог ответить только мышиным писком. В довершение всех бед сверкнула молния. И хотя грозы в летнюю пору не редкость, Гонорий счел это опасным предзнаменованием и сбежал от расстроенной Плацидии в полном смятении чувств.

– А что стало с Белиндой? – спокойно спросила Пульхерия.

– Она умерла, – прошептал побелевшими губами Бонифаций. – Неужели это гнев Господень?

– Скорее – предосторожность владык, – усмехнулась Пульхерия. – Тебя тоже убьют, Бонифаций, если ты останешься в этом доме.

– Но я же ни в чем не виноват! – возмутился молодой комит.

– Зато ты много знаешь, – строго сказала Пульхерия. – Беги к магистру Сару и проси у него защиты.

– Но неужели Плацидия способна убить человека, преданного ей душой и телом? – ужаснулся наивный Бонифаций.

– Беги, юнец, – прикрикнула на него Пульхерия. – Иначе я не дам медяка за твою жизнь.

Пульхерия была уверена, что смертью Белинды дело не ограничится. Будут устранены все люди, так или иначе причастные к организации мистерии. Плацидия и Гонорий слишком предусмотрительные люди, чтобы оставлять в живых свидетелей своей несостоявшейся страсти. А потом они попытаются устранить друг друга. Ибо двоим на этой земле им уже тесно. В этой смертельной борьбе брата и сестры шансов уцелеть у Гонория гораздо больше, чем у Плацидии.

– Где остановился твой знакомый, нотарий Авит? – спросила Пульхерия у бледного от ужаса Бонифация.

– У нотария Паладия.

– Проводи меня к нему.

Паладий был мужем подруги юности Пульхерии, благородной Стефании. Последняя входила в свиту Плацидии, но угождала не столько ей, сколько любовнику Аэцию, не забывая при этом о продвижении по служебной лестнице своего мужа. И, надо признать, бывший куриал преуспел на новом поприще гораздо больше, чем на старом, если судить по роскошному палаццо, которое он построил в Медиолане.

Паладий встретил комита Бонифация и благородную Пульхерию настороженно, чтобы не сказать враждебно. Видимо, нотарий, до сего времени честно служивший сначала императору Константину, потом его вдове Плацидии, узнал от нотария Авита нечто такое, что повергло его в смятение. Хорошо еще, что у него хватило выдержки не гнать гостей от порога, а принять их с достоинством римского стоика. Впрочем, Пульхерию в данную минуту интересовал не перетрусивший хозяин, а Авит, сохранявший полное самообладание. Это именно он, исправляя оплошность хозяина, предложил Пульхерии сесть. Впрочем, дальше атриума гостей не пустили, и, надо полагать, на это у хозяина были веские причины.

– Я так понимаю, светлейший Авит, что участь Галлы Плацидии уже решена? – спросила в лоб Пульхерия, пристально глядя в глаза молодого нотария.

Паладий растерянно ахнул и стряхнул с благородного римского лба проступившие капли пота. Авит смутился, что с ним случалось крайне редко.

– Я не берусь судить о замыслах божественного Гонория, – увильнул от прямого ответа нотарий.

– Зато ты знаешь, о чем думают Иовий, Олимпий и Литорий, – спокойно произнесла Пульхерия. – Ты можешь мне сказать, когда это случится?

– Нет, – глухо проговорил Авит.

Пульхерия сознательно поставила молодого нотария перед выбором, трудным для любого человека, называющего себя христианином. Убийство Плацидии и ее детей действительно готовилось, но заговорщики побаивались непредсказуемого Гонория, который мог сказать «да», а потом раскаяться в содеянном и жестоко расправиться с людьми, толкнувшими его на преступление. И в этом случае заговорщикам придется устранять уже и Гонория, что разом превратит их в узурпаторов власти. Авит был слишком умным человеком, чтобы этого не понимать. Заговор засасывал его в кровавое болото, из которого не удастся выбраться никому.

– Ни один волос не упадет с головы Галлы Плацидии, пока жив префект Сар, – глухо проговорил Авит. – Но ее вышлют из Медиолана в ближайшую к городу усадьбу. Сиятельную Плацидию собираются обвинить в ереси и потворстве самым отвратительным языческим культам. И как только сиятельный Сар будет убит, настанет и ее черед.

– К Сару уже посланы убийцы?

– Да. Неделю назад.

– Кто они?

– Речь шла о некоем Фавсте, который был когда-то клиентом Олимпия, потом служил твоему мужу Атталу и наконец переметнулся на сторону Сара. Ему обещаны большие деньги за голову префекта, и, думаю, он не промахнется.

– Комит Бонифаций, – обернулась Пульхерия к своему спутнику. – Если тебе не удастся спасти Сара, то передай его сыну Аэцию, чтобы вел все имеющиеся у него под рукой силы к Медиолану.

– Но меня не выпустят за ворота, – запаниковал Бонифаций. – Меня убьют сразу же, как я высуну отсюда нос.

– Это правда, – кивнул Авит. – Гонорий уже отдал приказ убить комита. Это было первое его распоряжение по возвращении в императорский дворец. Я удивлен, что высокородный Бонифаций еще жив.

Теперь уже заволновался и Паладий. Шутка сказать, едва ли не главный заговорщик, уже приговоренный к смерти божественным Гонорием, находится в его доме. На побелевшем лице стоика страх был написан такими яркими красками, что не заметить его смог бы только слепой. Но вслед за страхом на том же лице стала проступать и решимость. Паладий уже созрел для того, чтобы схватить бунтовщика и выдать его властям.

– Не делай глупости, – остерег его Авит. – Если Бонифаций будет схвачен в твоем доме, то тебя объявят заговорщиком и врагом императора. Комит ведь доводится братом твоей жене.

– А что же мне делать? – в ужасе схватился за седую голову светлейший Паладий.

Выход из создавшейся ситуации предложила Пульхерия. Высокородный Бонифаций счел его оскорбительным для своего достоинства, но под давлением обстоятельств вынужден был признать, что иного выхода нет. Что же касается благородной Стефании, то она с большой охотой вызвалась помочь своему попавшему в беду брату. Причем она проявила при этом куда большую твердость, чем светлейший Паладий. Поклонник Сенеки в самый последний момент струсил и отказался сопровождать жену и ее «служанку» до городских ворот. К счастью, нотарий Авит вызвался заменить оробевшего родственника.

На выезде со двора карету, которую сопровождали шесть всадников во главе с нотарием Авитом, все-таки задержали. Светлейший Паладий, наблюдавший за досмотром из окна, едва не упал в обморок. Однако ни Стефания, ни ее служанка не вызвали у городских стражников ни малейшего подозрения, и карета спокойно покатила по мощенной камнем улице к южным воротам Медиолана.

– А что теперь делать мне? – растерянно спросил Паладий у властной гостьи.

– Ждать, – усмехнулась Пульхерия. – И надеяться.

Галла Плацидия в коварство своего брата Гонория не поверила и даже бросила в сторону благородной Пульхерии несколько злых фраз. Последняя никак не отреагировала на слова взбешенной императрицы и лишь кивнула на окно:

– Туррибий, собственной персоной.

Высокородный Туррибий, комит схолы тайных агентов божественного Гонория, уже поднимался по мраморным ступенькам дворца. Туррибий был человеком далеко еще не старым, любезным в обхождении, но не пользовавшимся успехом у женского пола. Впрочем, последнее обстоятельство его нисколько не смущало и уж тем более не огорчало, ибо Туррибий обладал философским складом ума и определенными наклонностями, избавлявшими его от необходимости искать расположения женщин.

– Увы, матрона, – развел руками комит. – Я огорчен даже больше, чем ты, но приказ божественного Гонория не оставляет лазейки ни мне, ни тебе.

Агенты Туррибия уже рассыпались по дворцу, а сам он остановился напротив мраморной статуи и стал с интересом ее рассматривать.

– Это ведь Меркурий? – спросил комит у растерявшейся Галлы Плацидии. – Епископ Антонин был страшно огорчен, увидев в твоем дворце такое количество языческих идолов. Ты нарушаешь эдикт, матрона, и я вынужден с прискорбием это констатировать. Божественный Гонорий распорядился очистить твой дом от скверны, сиятельная Плацидия. Статуи будут разбиты, а похабные лики замазаны краской.

– А что будет со мной и детьми? – нахмурилась Плацидия.

– Тебе придется отправиться в загородную усадьбу, матрона, под охраной моих людей.

– Меня заключают под стражу?

– Пока нет, – вздохнул Туррибий. – Божественный Гонорий сам решил возглавить расследование, дабы не допустить несправедливости по отношению к сестре. Тебя обвиняют в ереси, матрона, и епископ Антонин уже согласился, что основания для подобных подозрений есть. В частности, он назвал имя некой Белинды, называющей себя жрицей Изиды. Я могу ее увидеть, сиятельная Плацидия?

– Белинда умерла, – прошипела Плацидия, с ненавистью глядя на Туррибия.

– Жаль, – вздохнул комит агентов, – а я как раз хотел выяснить у нее, как выглядели демоны, с которыми она предавалось блуду в Риме более десяти лет тому назад. Возможно, вы, матроны, согласитесь мне помочь?

Плацидия бросила на Пульхерию вопросительный взгляд, но та в ответ лишь пожала плечами. Божественный Гонорий готовил расправу над своей сестрой, но хотел придать ей видимость справедливого суда над еретичкой, погрязшей в блуде. И, уж конечно, христианская Церковь в лице епископа Антонина поддержит императора в столь благочестивом начинании. Ибо, несмотря на все запреты со стороны, как Церкви, так и государства, языческие культы продолжали процветать на землях империи, вводя в смущение нестойкие души. Похоже, Гонорий решил проводить свою сестру на тот свет с большой свитой из разоблаченных еретиков и поручил Туррибию подобрать для этой цели подходящих кандидатов.

– Боюсь, мы не сможем тебе помочь, комит, – отозвалась наконец на вопрос, повисший в воздухе, Пульхерия.

– Время терпит, а дыба ждет, – пошутил Туррибий. – Не смею вас больше задерживать, матроны. Агент Сильван проводит вас.

Перечить Туррибию было бессмысленно. Это очень быстро поняла не только Пульхерия, но и потрясенная Галла Плацидия, похоже не ждавшая от брата подобного коварства. Хотя женщине, столь много повидавшей на своем веку, должно быть известно, что от любви до ненависти всего один шаг.

Префект Иовий с любопытством наблюдал за Гонорием. Похоже, императора одолевали сомнения и мучила совесть. Чего доброго, этот никчемный и уже смертельно больной человек в последний момент пойдет на попятный и поломает игру, которую ведут за его спиной высшие сановники империи. Гонорий давно жаловался на недомогание, но, кажется, не придавал этому значения, а между тем болезнь уже вцепилась в его рыхлое тело мертвой хваткой. Лекари вынесли ему смертный приговор, но знали об этом немногие.

– Так ты говоришь, что сиятельный Сар мертв? – вперил император в Иовия припухшие глазки.

– В этом нет никаких сомнений, божественный Гонорий, – склонился в поклоне префект. – По слухам, его убили богоуды. Прикажешь провести расследование?

– Мы обязаны найти убийцу, Иовий, – решительно взмахнул рукой император. – И покарать его здесь, в Медиолане.

– Я уже отправил в Арль магистра Литория, думаю, он справится с твоим поручением, божественный Гонорий.

– А как идут дела у комита агентов Туррибия? – задал наконец давно ожидаемый вопрос император.

– Свидетели найдены, они готовы дать показания в суде. Епископ Антонин в ужасе. Он даже не предполагал, что римские матроны могут так низко пасть.

– Их допрашивали?

– Комит Туррибий не рискнул этого сделать без твоего приказа.

– В виновности Плацидии у меня нет сомнений, – задумчиво проговорил император, – но суд над ней может бросить тень и на меня. Я подумаю, Иовий.

– Возможно, я огорчу тебя, божественный Гонорий, но по Медиолану распространился слух, что на тебя напустили порчу.

– Порчу? – аж подпрыгнул в кресле император. – Не может быть?

– Твое недомогание беспокоит всех, божественный Гонорий, а лекари лишь разводят руками. Ты до сих пор не сделал никаких распоряжений, и многие в империи считают твоим наследником маленького Валентиниана, сына Плацидии.

– Так я могу умереть?! – в ужасе воскликнул потрясенный император.

– Все мы смертны, – развел руками Иовий. – Но твоя жизнь, божественный Гонорий, дороже мне, чем моя собственная.

Гонорий засмеялся, но этот смех слишком уж напоминал кудахтанье столь любимых им птиц, и он его резко оборвал. Глаза императора зло уставились на Иовия:

– Суда не будет, префект, но она должна умереть. От рук разбойников или богоудов, мне все равно.

– Будет странно, если разбойники нападут только на одну усадьбу, – покачал головой Иовий.

– Так пусть разграбят десяток или сотню… Важно, чтобы никто не вышел из этой виллы живым. Ты меня понял, Иовий? Никто.

Иовий молча поклонился божественному Гонорию, рухнувшему в кресло.

– Лекаря мне, – прохрипел император. – И побыстрее.

Префект Иовий выполнил долг человеколюбия и удалился скорым шагом из покоев обессилевшего императора. Лекари утверждали, что Гонорий проживет еще несколько месяцев, но они могли и ошибиться в своих прогнозах. Император мог умереть в одночасье, похоронив тем самым честолюбивые мечты Иовия.

– Гонорий подписал эдикт? – спросил у префекта магистр двора Олимпий, с испугом поглядывая на закрытую дверь.

– А твои лекари не ошиблись?

– У Гонория водянка, Иовий, в этом уже нет никаких сомнений. Он не протянет долго. Какое счастье, что Сар уже убит!

Иовию ничего другого не оставалось, как молча кивнуть. Конечно, они с Саром были врагами, но вряд ли Иовий пошел бы на крайние меры в отношении даровитого полководца, если бы не обстоятельства. Смерть Гонория и торжество Плацидии означало не просто отставку префекта Италии, но, скорее всего, изгнание, а то и смерть. Дочь Феодосия Великого унаследовала характер отца, который, по слухам, не прощал своих врагов. Олимпия ждала бы еще менее завидная судьба. Плацидия не раз грозила отправить этого развратника на плаху. И наверняка сдержала бы слово, данное самой себе.

– Император приказал устранить Плацидию и ее детей, – понизил голос почти до шепота Иовий. – Но сделать это надо так, чтобы даже тень подозрения не пала ни на него, ни на нас.

– А как же процесс? – растерялся Олимпий. – Епископ Антоний собрал доказательства вины как Плацидии, так и Пульхерии.

– Если он обнародует эти доказательства с амвона, то обыватели не слишком будут скорбеть о смерти сестры императора, – усмехнулся префект. – Где Фавст?

– За городом, в моей усадьбе.

– Тем лучше, – кивнул Иовий. – Пусть он ее разорит.

– То есть как разорит? – ахнул Олимпий.

– Дотла, – усмехнулся префект. – Не время торговаться, магистр. Ты пострадаешь не один, возможно, хоть это тебя утешит. Чья вилла находится рядом с твоей?

– Нотария Паладия.

– Достойный кандидат, – спокойно отозвался Иовий. – Проследи, чтобы этот дурак оказался в нужное время в нужном месте. Нам нужны жертвы, Олимпий.

– А если Фавст проболтается? Потом, когда-нибудь…

– Это уже забота комита Туррибия, он умеет закрывать рты ослушникам.

Достойный Фавст не был законченным болваном, а потому отлично понимал, кто и зачем его использует. Догадывался он и о том, чем для него лично может закончиться нынешний кровавый загул. Наниматели почти наверняка попытаются устранить его, как только он завершит грязную работу. Риск был велик, что и говорить. Но ведь и Фавст не вчера родился. Пока что воровская удача помогала Фавсту избегать ловушек, расставленных на его пути, так почему она должна изменить ему именно сейчас, когда огромный куш сам плывет в руки. Возраст Фавста приближался к пятидесяти, самое время уйти на покой, чтобы провести остаток дней если не в роскоши, то в достатке. В империи хватает укромных мест, где обеспеченный человек может чувствовать себя в относительной безопасности. Фавст уже успел сорвать ставку в затеянной крупными воротилами игре, устранив своего покровителя сиятельного Сара. Сделал он это не без изящества, свалив вину за смерть префекта Галлии на богоудов. Хотя богоуды ни сном ни духом не ведали, откуда прилетела стрела, пронзившая сердце одного из самых влиятельных чиновников империи. Зато это очень хорошо знал Фавст. Знал он и человека, пустившего стрелу. Сейчас этот человек стоял напротив главаря с открытым от изумления ртом.

– Ты собираешься разорить усадьбу Олимпия? – обрел наконец дар речи Савл.

– Мы вывезем из этой усадьбы все, что представляет хоть какую-то ценность, – спокойно продолжил Фавст. – Я уже договорился с дядюшкой Марком, он даст хорошую цену.

Фавст, Савл и еще добрая сотня головорезов вот уже почти десять дней отсыпалась в усадьбе сиятельного Олимпия, предоставившего бандитам, бежавшим из Галлии, возможность приятно провести время в обществе рабынь. И вот теперь Фавст собрался ограбить своего благодетеля. И какого благодетеля – магистра двора! Было от чего Савлу разводить руками и взывать к небесам.

– Другим это знать не обязательно, но тебе я скажу правду, Савл, – понизил голос почти до шепота Фавст. – Сегодня ночью мы ограбим не только Олимпия, но еще две усадьбы, находящиеся поблизости. Не пугайся. Это плата за работу, которую нам предстоит сделать завтрашней ночью. Мы устраним людей, мешающих божественному Гонорию и нашим покровителям наслаждаться жизнью.

– А потом эти покровители устранят нас.

– Этого нельзя исключать, – согласился с подельником Фавст. – Но нельзя взять хорошую добычу совсем без риска, и ты это знаешь не хуже меня. Время, чтобы скрыться, у нас будет, а все остальное зависит от быстроты наших ног.

Савл раздумывал недолго и уже через мгновение тряхнул густыми спутанными волосами:

– Согласен.

Савл был моложе Фавста почти на двадцать лет, но его опыту в воровских делах мог бы позавидовать любой отпетый головорез. К тому же он успел три года прослужить в клибонариях и умело владел не только луком, но и мечом. Савл и начал разорение виллы сиятельного Олимпия, сунув кинжал под ребра десятнику Сидонию, отвечавшему за охрану обширной усадьбы. Следом был посажен на копье управляющий Луций, дородный старик с внешностью римского патрикия. А всего от рук головорезов в усадьбе пало не менее двух десятков рабов. Остальных согнали в амбар и заперли там до лучших времен. Увы, лучшие времена для этих несчастных так и не наступили. Кто-то невзначай обронил факел, после чего в усадьбе начался пожар. И хотя все ценное из виллы уже успели вывезти, все равно ущерб получился изрядный. Обширная усадьба выгорела почти дотла. А более трех сотен рабов просто задохнулось в дыму.

Расторопный дядюшка Марк не подвел своего старого знакомца и встретил Фавста в оливковой роще на берегу Тибра, в трех милях от усадьбы Олимпия.

– Ого, – произнес старый сатир, оглядев сваленную в кучу добычу. – Ты всегда удивлял меня прытью, мой мальчик.

Марку уже стукнуло семьдесят лет, Фавста он знал еще зеленым юнцом, а потому мог себе позволить вольности по его адресу.

– Тридцать тысяч денариев, – назвал Марк свою цену.

– Бери, – великодушно махнул рукой Фавст. – Но помни: это только начало. Мне потребуется втрое большая сумма, чтобы расплатиться с людьми. Я не могу терять время. Завтра ночью ты должен ждать меня здесь же, на этом месте. И не вздумай опоздать, Марк.

Усадьба нотария Паладия располагалась всего лишь в одной миле от оливковой рощи, и конная ватажка никак не могла ее миновать. Не говоря уже о том, что Фавст получил прямое указание от Олимпия не только захватить усадьбу, но и уничтожить всех ее обитателей.

– А если они видели пожар и успели приготовиться к встрече? – оглянулся на зарево Савл.

– В любом случае добро они не успели вывезти, – усмехнулся Фавст. – Вперед, римляне, пусть трепещут наши враги!

– Ты бы еще «баррин» затянул, – хихикнул довольный Савл и втянул ноздрями воздух. – Руку даю на отсечение – они варят баранину.

– Зачем? – удивился Фавст.

Ответа не последовало: Савл прямо из седла прыгнул на изгородь и одним махом перелетел во двор. Ворота распахнулись, и конная ватажка в полном составе ворвалась в усадьбу. Из дома для прислуги послышались вопли, из конюшни донеслось ржание коней, но в самой вилле, расположенной на небольшой возвышенности, пока все было тихо. Фавст спрыгнул с седла и взбежал на крыльцо вслед за расторопным Савлом.

– Я же говорил – баранина! – радостно воскликнул Савл.

– А для кого? – спросил в полный голос Фавст, освещая факелом накрытый стол.

– Для меня, – прозвучал вдруг громом небесным голос со второго яруса.

– Аэций! – ахнул растерявшийся Савл и тут же рухнул лицом в блюдо с еще не остывшим мясом.

Фавст метнулся к двери, но, увы, путь отхода был уже перекрыт клибонариями покойного префекта Сара, которыми командовал его сын. Головорез, обреченный на заклание, никак не мог понять, каким образом Аэций и его люди оказались в усадьбе нотария Паладия. И лишь много времени спустя, когда его шайка была вырублена до последнего человека, он вспомнил о слухах, гулявших по Арлю, о близких отношениях благородной Стефании и высокородного комита Аэция. Какое нелепое и трагическое совпадение, причем не только для Фавста, но и для сиятельного Олимпия!

Комит Туррибий с удовлетворением отметил, что негодяй Фавст сдержал слово и спалил три усадьбы в окрестностях Медиолана. Туррибий не поленился и побывал на пепелище каждой из них. Зрелище было ужасающим, а паленым мясом пахло так, что у самоотверженного комита едва не начались рвотные спазмы, и он поспешил отъехать подальше от жуткого места.

Сиятельный Олимпий после доклада Туррибия пришел в ярость: он почему-то полагал, что головорезы Фавста не будут поджигать его усадьбу. Увы, Фавст следовал не букве, а духу договоренностей, а потому не стал церемониться даже со своим благодетелем.

– Убытки возместим, – махнул рукой в сторону расстроенного Олимпия Иовий. – Важно, чтобы Фавст не оплошал в следующую ночь. Ты должен его подстраховать, Туррибий.

– Я сделаю все, что в моих силах, – склонился перед префектом комит агентов. – Но, думаю, Фавст справится без моей помощи. Уж больно ловко этот подонок проворачивает свои дела.

– А что говорят о погромах в Медиолане? – спросил Иовий у приунывшего Олимпия.

– Город в панике, – ожил магистр двора. – Прошел слух, что несколько тысяч богоудов прорвались в Италию из Галлии и теперь бесчинствуют на наших землях. Иные поминают гуннов. Кое-кто кивает на готов. Делегация медиоланских куриалов просила божественного Гонория о помощи. Но я сказал, что император болен, а все необходимые меры принимаются.

– Пока все идет как мы задумывали, – подвел итог удачно прожитой ночи Иовий. – Будем ждать развязки, патрикии. Мы с вами сделали все, чтобы спасти империю в трудный для нее час. Но предстоит сделать еще немало, чтобы не выпустить бразды правления из рук. Я надеюсь на тебя, высокородный Туррибий.

Туррибий успел выспаться днем, а потому с наступлением ночи чувствовал себя свежим и бодрым, как никогда. Бояться комиту было нечего и некого. В богоудов, готов и гуннов, он, разумеется, не верил. Что не помешало ему, однако, прихватить с собой на ночную прогулку сотню своих агентов и три сотни клибонариев, выделенных сиятельным Иовием для славных дел.

Центенарий Климент, посвященный во все детали заговора, нервничал. Усадьба Галлы Плацидии, облитая лунным светом, была у наблюдателей как на ладони. Но пока там царили покой и благолепие, разве что изредка лаяли собаки, ошалевшие от ночной тишины.

– Быть может, следовало уменьшить охрану? – осторожно заметил Климент, кося настороженным взглядом на комита.

– По-твоему, пятнадцать городских стражников – это много? – криво усмехнулся Туррибий. – Не забывай, что речь идет о сестре императора.

– Но в усадьбе есть собственная охрана и рабы, которые, чего доброго, вздумают защищать Плацидию.

– А мы здесь на что? – рыкнул в ответ комит.

– Не хотелось бы мараться в крови, – вздохнул огорченный Климент.

Туррибий собрался уже обругать центенария последними словами, но тот вдруг предостерегающе поднял руку. Сомнений не было: ватажка Фавста приближалась к воротам. Действовали подонки столь стремительно, что удивили даже видавшего виды Туррибия. Чей-то дикий предсмертный крик резанул комита по ушам, а потом загомонили уже по всей усадьбе. Впрочем, крики продолжались недолго. Надо отдать должное головорезам Фавста: вопреки ожиданиям Климента, они очень быстро подавили сопротивление стражников и, судя по факелам, замелькавшим в окнах виллы, уже вовсю хозяйничали там. Телеги и коней грабители взяли у хозяев. Туррибий глазом моргнуть не успел, как обоз с награбленным добром покатил прочь от места трагедии в сопровождении сотни молчаливых всадников. Первой загорелась вилла, потом полыхнула конюшня, и через какое-то время огненный вихрь гулял уже по всей усадьбе. Вопреки обыкновению, Фавст не стал запирать рабов, и они сыпанули в разные стороны, спасаясь от набирающего силу огня.

– Пусть бегут, – остановил Туррибий заволновавшегося Климента. – Фавст свое дело сделал, а лишние трупы нам ни к чему.

– Мы что же, позволим головорезам уйти? – удивился центенарий.

– А деньги? – напомнил ему с усмешкой комит. – Или ты сам собираешься сбывать добро, награбленное у сестры императора? В четырех милях отсюда Фавста поджидает старый негодяй Марк с туго набитой мошной. Мы атакуем эту шайку, когда они получат денарии за свои неправедные труды.

Увы, расчет Туррибия оказался неверным. То ли Фавст почувствовал недоброе, то ли у него были свои осведомители в схоле агентов, но только на встречу с Марком он не явился. Старый выжига, а с ним вместе и Туррибий напрасно прождали обоз, утонувший во мраке. Впрочем, Туррибий и Климент, огорченные неудачей, все-таки вытрясли из Марка все наличные деньги, но убивать его не стали – уж очень ценный во всех отношениях был человек.

– Это же грабеж, высокородный Туррибий, – обиделся на комита агентов Марк. – Мы так с тобой не договаривались.

– Молчи, старик, – небрежно бросил ему Климент, – а то мы решим, что это ты предупредил Фавста.

– Будьте вы трижды прокляты! – напутствовал обидчиков старый негодяй, но его крик так и остался гласом вопиющего в пустыне.

Выезд императора на пепелище был обставлен с подобающей пышностью. И хотя со дня гибели Галлы Плацидии миновало уже девять дней, горе божественного Гонория воистину не знало границ. Рыдал он очень натурально, оплакивая сразу и сестру, и племянника с племянницей. Епископ Антонин здесь же на месте жуткой трагедии отслужил заупокойную службу по рабе Божьей Плацидии и двум чадам ее. Имя Пульхерии не было даже упомянуто. Антонин вдруг заупрямился, и его с трудом удалось уговорить отпеть хотя бы сестру императора. К сожалению, запах сгоревшей плоти давал о себе знать даже спустя девять дней, поэтому прощание божественного Гонория с горячо любимой Плацидией пришлось свернуть. Префект Иовий и магистр двора Олимпий подхватили под руки скорбящего императора и проводили его до кареты.

– Я хочу, чтобы над местом ее гибели был насыпан высокий холм, – всхлипнул Гонорий.

– Это будет сделано в ближайшие дни, – дуэтом отозвались Иовий и Олимпий.

– Надгробную плиту не забудьте. Из мрамора, – спохватился Гонорий. – Я сам напишу для нее эпитафию.

На этом император успокоился. Возвратился он с пепелища тихим и умиротворенным, хорошо покушал и отправился почивать. Сиятельный магистр вздохнул с облегчением – буря, которой он ждал, так и не разразилась. Божественный Гонорий смирился с потерей, и теперь пришла пора подумать о его преемнике.

– Неужели Иоанн? – вопросительно глянул на префекта Италии магистр двора.

– У Иоанна два достоинства: во-первых, он молод, а во-вторых, глуп, – усмехнулся Иовий.

– Но я полагал, что ты сам мог бы… – начал было магистр двора.

– А зачем, Олимпий? – пожал плечами префект. – Никто не поверит, что Гонорий добровольно назвал меня своим соправителем. Начнется смута. Вмешается Константинополь. Пусть пока будет Иоанн. А потом мы подыщем ему замену.

Пораскинув умом, Олимпий пришел к выводу, что префект, пожалуй, прав, властвовать из-за чужой спины порой куда удобнее, чем самому подставляться под ядовитые стрелы, летящие со всех сторон.