Текст книги "Радио безумных ананасов"

Сергей Смирнов
Радио безумных ананасов

© Сергей Смирнов, 2023

© Издательский дом «Кислород», 2023

© Иллюстрации – Андрей Солонский, 2023

© Дизайн обложки – Георгий Макаров-Якубовский, 2023

* * *

Список страхов далеко не полон!

Каких только страхов-боязней не бывает у людей! И всем им ученые-медики и психологи дали названия, а чтобы по-научному мудрёнее – на древнегреческом языке. Иные звучат так необычно и даже красиво, что хоть нарочно чего-нибудь бойся, чтобы почувствовать себя особенным и в компании привлечь к себе внимание. «У меня, знаете ли, айлурофобия!» А это просто – боязнь кошек. И почему бы их не бояться, если у вас аллергия на них, на их шерсть?

Но того страха, той фобии, которой я сам страдал несколько лет после событий, о которых собираюсь теперь рассказать, в этом списке нет. Сначала как будто нашел, вот она – радиофобия! Но оказалось, что это – боязнь всем известной радиации. А я в ту пору опасался… радиоприемников! Особенно старых, старинных. С таинственным зеленым глазком, с колесиками поиска радиостанций на разных волнах. В обычной жизни их теперь и не найти, разве только на барахолках… но в страшных снах они мне не раз снились. Однако ж и современных цифровых приемников я тоже слегка страшился. Поэтому одно время старался в машине садиться на заднее сиденье, за водителем, чтобы не видеть приемник прямо перед собой на панели…

Родителям я, конечно, в своей фобии не признавался, а то они бы не поскупились на психотерапевта. Но и психотерапевту я правду ни за что бы не рассказал, а то он переправил бы меня прямиком в кабинет психиатра… А если бы я стал нести всякую отвлеченную ерунду, то психотерапевт чего доброго перевел бы стрелку на моего дедушку, который очень любил крутить колесико своего допотопного, большого радиоприемника Festivals в красивом деревянном корпусе. Я был совсем маленьким, когда дедушка занимался своей ностальгией по шестидесятым годам двадцатого века, и всякие помехи, трески и странные шумы, которые издавал приемник при поиске радиостанций, могли меня пугать и отложиться в подсознании надолго. Так, наверное, предложил бы мне думать психотерапевт, чтобы я успокоился… Но на самом деле дедушка ни разу не виноват!

И в самом деле, разве не начнешь бояться радиоприемников, если натыкаешься на какую-то таинственную радиоволну, а вместо рэпа, рока или джаза тебе на голову начинают сыпаться ананасы! Тяжелые такие, спелые! А потом и вовсе такое появляется… такое… вернее такая!

Травмоучебное начало

Как и в прошлый раз, нужно прежде всего уточнить время и место происшествия. История началась всего через несколько дней после того, как мы разобрались с альдебаранским похищением детей и кота… Казалось бы, после такого кошмара ничего в жизни уже не испугаешься! Однако потом слишком быстро привыкаешь к периоду тиши и глади, теряешь бдительность – тут оно и подкрадывается снова. А уж наши Загривки – самое место, чтобы подкралось что-нибудь таинственное и невообразимое! Это же Загривки – окраина уникального города Платонова! О главном месте действия и о самом городе Платонове я уже рассказывал в прошлый раз, и это – важная информация, без которой нашу реальность не понять… Здесь повторяться не буду, но если кому-то было недосуг прочесть первую историю или она прошла мимо внимания, то приглашаю заглянуть в Приложение, которое я поместил в конце, – там можно узнать про город Платонов самые интересные факты.

Итак, прошло чуть больше недели – и начался новый учебный год. И в тот учебный год мы с сестрой вернулись в знаменитую гимназию имени Ломоносова… Перед этим нашему папе предложили возглавить кафедру элементарно-ватсоновских частиц на физическом факультете Платоновского университета, который того же имени, что и платоновская гимназия, а заодно и Московский университет, от которого наш по иным дисциплинам ничуть не отстает. Папа же сказал, что не согласится, если и нашу маму не пристроят в университете на приличном месте. Приличное место нашлось – на кафедре славяно-берберской филологии. У нас и город уникальный, и кафедры в университете ему под стать!

Ну, а мы с сестренкой, близняшкой и тезкой (почему тезкой – отдельная история, тоже в прошлый раз изложенная мною), в том году пошли учиться в нашу гимназию… Причем – в третий раз! Дело в том, что нашего папу-исследователя жизнь мотала где только не. Доставалось нам с сестрой учиться и в Москве, и в Анадыре… Но в Платонове нам всегда были рады, встречали и принимали, как родных. Без лишней скромности признаюсь: особенно меня. Я в ту прекрасную пору только что ушедшего детства как-то умудрился, порвав три пары кедов, дойти до призовых мест на российских соревнованиях по скейтборду. Так что, вернувшись в Платонов, я снова вставал в линейку важных лиц гимназии. К тому же я по своей натуре на многое не претендовал, что особенно радовало лидерскую группу класса, пытавшуюся привлечь меня в свои ряды для увеличения живой силы и техники… А вообще, таким неактивным я сделался после второго семейного переезда, наложившегося на школьные годы чудесные. Приходишь в новый класс, собираешь коллекцию фингалов и прочих лютых подколок, добиваешься мечтаемого статуса в стае… и вдруг – бац! Все заработанные очки пропали… Начинай всё заново на новом месте. И тогда я понял, что в жизни нужно добиваться только того, что не обнуляется при больших переездах.

С сестренкой все было сложнее при ее тогдашнем характере и способности заполнять собою все обозримое пространство. Девчонки ее, скажем так, любили не слишком, однако по-своему мужественно терпели, стараясь мирно толпиться в тени ее братика. Умные в нашей гимназии девчонки!.. Похвалить их – значит, и себя похвалить. Кидайте в меня за это тапочки и гнилые помидоры!

В тот злосчастный и, собственно, первый учебный день Сашку дернуло всем что-то доказать, а я не успел ее тормознуть… Хотя день неплохо начинался: учителя нас с сестрой поприветствовали, как блудных, но любимых детишек, вернувшихся наконец под родной кров… тем более что мы не успели намозолить им глаза и классные журналы в прошлые годы. Встреча с однокашниками тоже прошла на высоком уровне обнимашек. Солнышко на небе светило. Но после обеда стало пасмурно, прошел легким выдохом тучек мелкий дождичек. А сестренка за сумму перемен между уроками сумела-таки не только пообниматься с подружками, но и слегка их выбесить. Когда мы компанией, кажется, в семь или восемь человек после уроков двинули на набережную, градус ядовитых подколок у девчонок тоже поднялся на опасную высоту.

Пацаны были с досками. Они хотели не только потренироваться друг у друга на виду, но и мне показать, чего достигли в мое отсутствие. Есть над рекой Платоновкой и прогулочной набережной самое высокое место. И именно с той высоты городские власти некогда развернули от беседки-ротонды вниз к набережной помпезную такую гранитную лестницу с непропорцио нально широкими бордюрами, на которые там, где марши лестницы сменялись площадками, были установлены небольшие вазоны. Эти бордюры, не считая набережной, использовались скейтерами в качестве полигонов. Спуск был достаточно пологим, чтобы даже не слишком опытному скейтеру не поломаться при первом же проезде, да и на площадку можно было выскочить легко, если что.

Когда мы пришли, мелкий дождь снова заморосил. Колька Павшин, лидер класса, предложил мне свою доску… Я посмотрел на блестевший влагой гранитный бордюр и, не колеблясь, честно признался, что подвиги с кондачка мне не нужны: доска чужая, скользко, трасса мною давно не полированная… Колька сразу взбодрился и пообещал показать класс «чмовому чемпиону», то есть мне. Обозвался он не обидно и съехал прилично до третьей сверху площадки. Там, при объезде вазона, его снесло-таки на площадку. И он показал действительно класс – мощный такой инерционный беговой спуск по лестнице рядом с кувыркавшейся по ступеням доской. В общем, выступил вполне достойно – прогресс у Кольки был налицо. Прочие пацаны словно заробели выступить нечаянно лучше Кольки и выжидающе посмотрели на меня: может, все-таки решусь бросить вызов. Мне только оставалось правильно выдержать паузу…

– Нормальная трасса, Аль! – деловито сообщил Колька, поднявшись к нам с доской.

Я держал паузу.

И тут вдруг моя Санька выдернула доску из руки Кольки:

– Сделаем ненормальной!

Я и глазом моргнуть не успел, как она кинула доску себе под ноги, толкнула ее и, легко подпрыгнув с разворотом, понеслась вниз.

Я, конечно, учил сестренку… да и сама она наездила достаточно часов… но…

Робкий запоздалый возглас Артурчика: «А может, не надо, Сань?» – полетел ей вдогонку, когда она уже достигла первой площадки и объехала вазон…

Кто-то скажет, что это судьба – все произошло так, как и должно было произойти. Кто поумнее, тот скажет, что это брат-близнец – дурак, раз сразу не кинулся к сестре и не отобрал у нее орудие самоубийства… А какой-нибудь совсем умный психоаналитик проницательно заметит, что моя сестра намеренно, хоть и подсознательно, шла на травму, на тяжелую травму, чтобы все изменить в свою пользу, выйти из тупика отношений, которые обострила по инерции… И это у нее получилось – по счастью, не посмертно. Отношение девчонок к ней тотчас изменилось так, будто в их мозгах мгновенно поменялись местами геомагнитные полюса. Ей простили всё!

Я и сейчас с ужасом и холодом внутри вспоминаю, как почему-то оцепенел весь, нутром чуя, что вот-вот оно случится… но ничего не сделал. Ничего!

Санька, как метеор, достигла третьей площадки, но вазон обойти не смогла, зацепила, уже кренясь… помню, что время потекло со скоростью одна секунда в минуту… Санька медленно летела по воздуху к следующему маршу лестницы… доска же медленно скользила по площадке… Санька приземлилась плечом прямо на ступени, перевернулась… а доска вдруг обрела огромную скорость, врезалась в другой бордюр и рикошетом полетела прямо в мою сестру… прямо ей в голову…

Все мои внутренности в одно мгновение превратились в айсберг… в голове моей полыхнула молния, начался шум и гул: крики девчонок смешались с буханьем сердца… Девчонки первыми ринулись вниз к моей сестренке, пока пацаны еще пару секунд стояли застывшими болванами…

– Не трогайте! Не трогайте! – донесся снизу крик Аньки Орловской, которая еще минуту назад задирала мою сестренку по полной программе, и дело чуть ли не к драке шло. – Тут переломы! Скорую надо!..

Станция «скорой» приняла одновременно три или четыре вызова по одному и тому же поводу, и диспетчеры уже ругались в ответ. И платоновская «скорая» не подвела – была на месте происшествия уже через десять минут. Меня в машину не пустили – и я остался тупо таращиться на кровавое пятно посреди блестящей от влаги ступени. А однокашники остались меня расталкивать, хором убеждая, что все обойдется и, типа, до свадьбы доживет.

Сестренка моя собрала серьезную коллекцию: перелом голени, сложный перелом голеностопа, перелом трех ребер. Трещина на нижней челюсти и еще раны на щеке и на лбу, учиненные мстительной Пашкиной доской… В больнице на меня и на папу с мамой смотрели потом два глаза на забинтованной, как у человека-невидимки, голове… и ее загипсованная нога теперь торчала едва не в потолок, как ствол зенитного орудия…

Слезы у меня на глазах за день-другой высохли. А вот чувство вины в душе сохло куда дольше… До тех пор, пока его не вытеснили события совершенно необычайные. Ну, и сестренка тоже помогла мне прийти в себя.

Появление Дяди-из-Марокко

Когда мы втроем вышли из больницы, я сказал Павлинам, то есть папе Павлу и маме Лине, что хочу подышать свежим воздухом, поразмышлять о превратностях жизни и потому пойду домой пешком.

Павлины переглянулись и сказали, что тоже предпочли бы пройтись вместе со мной, но не оставлять же здесь машину, тем более что парковка маленькая и другим позарез нужна будет.

– Ты как? – спросил меня папа и, не дожидаясь ответа, мотивировал сына: – Давай не раскисай. Ты не виноват. Сашка всегда была шустрее тебя.

– Да, поди успей схватить ее за руку, – кивнула мама и тяжело-тяжело вздохнула. – Вся в меня.

– И ты не раскисай, – сказал папа маме. – Главное, жива. И врачи сказали же, что опасных гематом нет. Я в юности тоже переломы коллекционировал. Заживало, как у кошки… или кота.

– Вся в тебя! – снова тяжело-тяжело вздохнула мама.

– Ну, я пошел, – сказал я и оставил Павлинов еще поуспокаивать друг друга.

Последнее, что я услышал позади, были слова папы:

– За руль я сяду…

По дороге я думал вот о чем: о том, как сестренка станет переживать шрамы и рубцы на лице, ведь они останутся, хотя ей даже швов не накладывали, а использовали какой-то супермедицинский скотч. В общем, беда! Мне надо работать и копить деньги на пластическую операцию сестре… И вообще, я вдруг осознал, что за свою жизнь еще ни разу не расставался со своей сестрой дольше, чем на несколько часов. Даже на соревнованиях – ведь она приезжала моей группой поддержки. Как же я теперь жить буду в этой пустыне?! Кто меня теперь будет одергивать, подначивать, колотить и поддерживать во мне волю к жизни?! Рассказать пацанам о своей проблеме – засмеют… Да и сестренке как теперь там одной-то, в больничке?! Боль и депрессия! Боль и депрессия! Надо бы мне с учебой пока завязать и добиться разрешения сидеть с сестрой… Но ведь это – утопия!

Так и добрел до дома в полном расстройстве. И почти не обратил внимания на мышиного окраса новенький «Порше Кайенн», стоявший около нашей калитки. «Почти», потому что ничуть не удивился чужому внедорожнику, только недоуменно хмыкнул по поводу петербургских номеров. Подумал, что кто-то из коллег отца прикатил по делу… Вопрос, кто из его коллег мог иметь такую дорогущую тачку, у меня не возник.

Не сильно удивило меня и появление в нашем доме экзотического чужеземца, на вид лет пятидесяти. Я был весь ватный внутри… Но как-то сразу угадал, что он – араб. Араб повышенной смуглости. Пришибленные бедой Павлины даже свет не включили в гостиной, хотя уже начинало темнеть, и от этого чужеземец выглядел лицом еще темнее, почти по-негритянски. Особой радости от этого визита на лицах мамы и папы я не заметил.

– А вот и наш сын Александр, – как-то очень официально, упавшим еще в больнице да так и не поднявшимся голосом представила меня мама. – А это дядя Аббас, муж моей двоюродной сестры.

Мы с Санькой мельком слышали когда-то эту романтическую историю про то, как сестра мамы Лины, тетя Женя, познакомилась в Марокко на отдыхе с каким-то образованным, богатым и все такое. Несмотря на все опасения славянских родственников, марокканское счастье тети Жени как будто задалось… Дядя Аббас, слышали мы, владеет турбизнесом и даже имеет свой отель во Франции. В гости мы к ним еще ни разу не ездили, и вот дядя Аббас явился сам. Как говорится, «если гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе». Дядя Аббас наслушался от жены сказаний о нашем замечательном городке, загорелся развивать тут свой турбизнес и приехал пообщаться с властями, а заодно и с родственниками. Приехал без предупреждения. Это у них там, наверно, в норме.

Дядя Аббас был весь круглый и очень живой. Такие люди в моих представлениях о мире должны быть низкорослыми, как все толстячки в комедиях. Таким мне дядя Аббас и показался, пока он сидел в кресле. Но когда он взвился мне навстречу из кресла, прямо как Карлсон с пропеллером, оказалось, что он большой – как воздушный шар.

Тут я удивился чуть больше: арабский богатей в шикарном, песочного оттенка костюме-тройке да еще при алом галстуке, вел себя не как шейх какой-нибудь, а как пацан, рванувшийся навстречу корешу, которого давно не видел.

Он потискал меня и слегка придушил, прижав к мягкому пузу – ну, правда, воздушный шар! – а еще окутал и придушил своим арабским парфюмом. Сладким, но с легкой и терпкой горчинкой мыльным ароматом.

Его голос тоже доносился до меня как будто не сверху, а из глубин его пуза. Он говорил, вернее тараторил на русском почти без акцента, но речь его была похожа на кипение гречневой или овсяной каши.

Он обрушил на меня лавину сочувствия по поводу несчастья с сестрой и заставил напрячься, сказав, что оплатит любые нужные операции, в том числе и пластические, если потребуются…

Я осторожно заглянул сбоку за горизонт дяди-шара. Павлины только растерянно улыбались, не шевелясь на диване.

Тут дядя Аббас отстранил меня, взяв за плечи, и очень серьезно спросил, какие цветы любит Санька.

Я знал, что Санька балдеет от чайных роз, лучше кустовых, но бухнул, что – орхидеи. В глубине души мне хотелось побыстрей отвязаться от этого вулканического родственника, вот и дернуло его озадачить.

– Орхидеи! – Казалось, дядя Аббас даже оторвался от пола сантиметров на десять. – Превосходно! Орхидеи и мои даже любимые цветы. Завтра мы твою сестру удивим и заставим твою любимую сестру любить жизнь дальше!

Я выпал в осадок. Услышал робкий голос мамы Лины:

– Сашу пока не стоит сильно волновать. У нее голова повреждена…

На мое счастье, шар развернулся вокруг своей оси.

– А кто здесь так выразился, что мы будем ее волновать?! – воздел руки к небесам, точнее к люстре, дядя Аббас. – Мы сделаем все возможное, чтобы ее превосходно успокоить!

О квантовой запутанности и о папиной проницательности

Сделать все возможное, чтобы я смог хоть чуть-чуть успокоиться и заснуть под утро, удалось нашему папе.

Стоило мне начать засыпать-забываться, как я сразу срывался на доске с кручи в бездонную тьму, падал-падал-падал… и уже мне казалось, что я по собственной воле становлюсь невесомым, как вдруг подо мной появлялось гладкое гранитное дно… и я с криком выныривал в темную, но родную домашнюю реальность. Тут же начинала жутко болеть, хоть и недолго, волной, правая нога, будто я ее тоже сегодня сломал одновременно с ногой моей сестренки… а еще боль вдруг выстрелом пронизывала нижнюю челюсть…

То мне виделось, что я несусь на доске… по стреле башенного крана и должен соскочить на крышу здания, но конец стрелы внезапно начинает опускаться вниз… я понимаю, что стрела ломается подо мною – и вот я несусь прямиком в бетонную стену… И так раза три. Потом в комнату пришел папа… Когда мою сестру в детстве особенно сильно мучили ночные кошмары, то приходил именно он, а не мама. Его спокойная, сильная рука мгновенно выдергивала Саньку из глубин невидимого океана, в котором она тонула и захлебывалась…

– Что? Плющит не по-детски, да? – как и нужно, по-деловому и без кисломолочного сочувствия утвердительно вопросил папа.

Свет в комнате он не стал включать, но я отчетливо видел его силуэт.

– Плющит, ага, – признался я.

– И нога несломанная болит?

– Ага, – удивился я папиной проницательности. – И голова… там, где Санька приложилась… Ты сегодня телепат, папа?

– Нет… – Видно было, что папа качнул головой. – Физик… Простой физик. Это нормально, что у тебя тоже все болит. У вас с сестрой нормальная квантовая запутанность. Вы как две элементарные частицы, которые якобы разделены, а на самом деле – единое целое… взаимозависимы независимо от того, на каком расстоянии друг от друга находитесь… Такой вот каламбур. Наша мама не особо верила. А теперь поверит… Ты ей расскажешь. Когда вы каждый по отдельности женитесь и замуж выйдете, у вас дети в один день рождаться будут, к бабке можно не ходить!

– Бабкой-то наша мама тогда станет, – вырвалось у меня в ответ на папину подначку. – Можно и пойти…

– Уже лучше… тебе уже лучше, – с намеком хмыкнул папа. – Может, вам собаку купить?

Вот так прямо – без паузы!

Я вдруг испугался, увидев совсем иной, мрачный смысл в этом суперпредложении. Нам с сестрой всегда хотелось живность иметь, но мы понимали, что это – утопия. Жизнь мотала наших родителей, а заодно и нас при них, где только не… Чего животных мучить большими переездами и разными климатами? Мы и цветы не заводили – не на кого оставить…

– Так Санька же выздоровеет! Лежачей не останется! – прямо выпалил я.

– С чего такой подсознательный пессимизм? – удивился в свою очередь папа. – Просто мы теперь тут надолго. Может, и насовсем. И мне мотаться надоело. У меня кафедра. План экспериментов уже есть… Вы какую собаку хотите?

– Бигля! – озвучил я сокровенную нашу мечту.

– А шустрые-ушастые! Годится! – радостно принял идею папа. – Бегать с ней по утрам будете. Сначала ты, потом с тобой Санька, а там, глядишь, и мы с мамой присоединимся…

И тут мы пару минут посидели молча, воображая нашу будущую счастливую собачью жизнь. То есть это папа посидел, а я полежал…

– Еще этот старик Хоттабыч на наши головы… – вдруг пробормотал папа себе под нос и вздохнул.

Он как бы личную мысль наружу выпустил, и я понял, что ему хочется поделиться…

– Какой Хоттабыч? – проявил я необходимую заинтересованность.

– А ты что, не читал сказку про старика Хоттабыча? – удивился папа.

Ну, я помнил смутно что-то про волшебника, которого предыдущие поколения с детства лично знали… Так и ответил.

– Нет, не волшебник… не совсем… – Тут папа по привычке взлохматил свои густые, в меру кудрявые волосы, и в темноте его голова приобрела черты монстра. – Джинн из бутылки. Из лампы. Ты, случайно, лампу старую не находил?

Папа умел удивлять и сбивать с толку.

– Какую еще лампу?! – обалдел я.

– Медную такую. Древнюю, – сказал папа и решил больше не мучить сына. – Короче, это я про дядю Аббаса. Выпрыгнул, как джинн из бутылки. Или из лампы. И что-то знает слишком много. Даже про мой институтский проект знает… Он, правда, сказал, что перед тем, как к нам ехать, уже успел с властями поговорить… и с руководством института. У него виды на «Сигнал» есть. Ему здесь сказали, что там уже ничего особо секретного нет и можно открытую зону вместе с антенным полем достопримечательностью объявить. Туристов водить… про НЛО им рассказывать… Сказал, что спецслужбы готовы снять гриф секретности и разрешить ограниченный доступ. Прикинь!

– Прикольно! – только и мог сказать я… хотя мне пришлось совсем не по душе, что таинственный военный городок «Сигнал-А», где совсем недавно происходили с нами ужасные чудеса и приключения, на поругание и потоптание толпам туристов отдадут…

– А у меня в проекте восстановление и активация антенного поля для исследований. Так он… этот дядя, весь, значит, марокканский, как апельсин… сказал, что готов в мой проект вложиться! – сказал папа. – Что-то мне даже тревожно как-то.

За что мы с сестренкой нашего папу всегда не только любили, но и по-особенному уважали, так это за то, что он делился с нами, как с равными, своими проблемами еще с тех пор, как мы еще в дабл-коляске лежали, а потом пешком под стол пошли. Говорил серьезно, в глаза смотрел. Хорошо, если мы два-три слова в его докладе понимали… Когда подросли, начали соображать, что папе иногда надо выговориться, а тем самым четче понять свою проблему и принять правильное решение… Однажды мы на это папе намекнули, а он нас ошарашил: «Когда вам года по три-четыре было, вы еще лучше советовали мне, какое решение вернее… Глаза младенцев глаголят истину! Неверный вариант всегда вызывал в ваших глазах недоверие и тревогу, а верный вызывал ясный такой свет…» Наверное, суперский детский психолог зачах в нашем папе!

– Норм, по-моему, – опять же не слишком радостно отозвался я, но надо же было папу поддержать. – У них там, на Востоке, семья – главное. Даже дальние родственники. Вот он и хочет гордиться тем, что, типа, проспонсировал твой заход на Нобелевскую премию по физике.

– Далеко, сынок, глядишь! – со сдержанной иронией снова хмыкнул папа. – Но ты все-таки с ним это… не надо вась-вась…

– Аббась-аббась… – само вырвалось у меня. – Не буду, па. Он какой-то весь… в общем, как финик… сладкий, липкий… я это не люблю… и Санька не любит.

– Ну… лучше не скажешь, Аль! – И папа похлопал меня по коленкам. – Мы друг друга поняли. Постарайся заснуть.

И ушел… И такую кашу с финиками заварил у меня в мозгах, что я и вправду немного отвлекся от беды и закемарил… И приснилось мне антенное поле в заброшенном спецгородке «Сигнал», а на поле вместо антенн и локаторов финиковые пальмы, а еще верблюды, почему-то похожие на боевые машины империи из «Звездных войн».