Текст книги "Прыжок над бездной"

3

В посещении Главной Космостанции Рою была своя радость – он встретился со старым другом, командиром «Протея» Петром Кэссиди. Восемь лет они не виделись, и – судя по тому, что Петр готовил свой звездолет в новый рейс – встречи не было бы еще восемь лет, не появись сам Рой на Виргинии – планетке, где разместили Галактическую базу и ремонтные заводы.

Рой с волнением, радостно и грустно рассматривал друга. Петр был тот же – и иной. Он постарел. Одного года рождения с Роем, он выглядел человеком другого поколения. На Земле больше ста лет говорили, писали, свято верили в то, что при околосветовых скоростях возраст как бы консервируется и звездопроходцы, воротившиеся после дальних рейсов, должны выглядеть среди земных сверстников юнцами.

Петр своим обликом опровергал это утверждение. Он согнулся, посерел, поседел, лицо исполосовали морщины, в нем мало что осталось от того жизнерадостного, энергичного, средних лет мужчины, какой сохранялся в памяти Роя. Прежним в нем были, пожалуй, милая улыбка, неторопливая походка, только ему присущая доброта голоса, внимательность, с какой он каждого слушал, да еще, пожалуй, нападавшая на него порой задумчивость, почти отрешенность…

Петр встретил друзей на космодроме. Он вызвал авиетку, чтобы лететь на Космостанцию, но Генриху захотелось размять ноги, Людмила заверила, что обожает пешие прогулки, особенно по незнакомым местам, а Рою и Санникову было безразлично – шагать или лететь.

По дороге Корзунская спросила:

– Мы сможем сразу увидеть шар? Не терпится познакомится с ним.

Звездопроходец с улыбкой покачал головой.

– Шар на другой стороне Виргинии, а Виргиния – с нашу Луну. Но завтра мы туда полетим, обещаю.

– Скажите, с шаром изменений нет? – поинтересовался Санников. – Вам не кажется, что он… вроде бы… Я хочу сказать, он не собирается исчезнуть?

Кэссиди с удивлением посмотрел на молодого космолога.

– Нет, – сказал звездопроходец, подумав. – Признаков исчезновения нет. Зато поглощение энергии увеличивается, что создает трудности у энергетиков.

– Увеличивается – это хорошо, – сказал Санников.

Впереди шагали Рой с Петром, Генрих с Людмилой двигались за ними, девушка то останавливалась, осматривая окрестности, то, хватая Генриха за руку, догоняла первую пару.

– Как удивительно красиво! – твердила она. – Генрих, мы все знаем, что Виргиния прекрасное место, столько раз видели ее на стереоэкранах. Но только живому взгляду открывается вся прелесть! И воздух! Честное слово, не хуже земного!

Атмосфера на Виргиии была хуже земной, но ходить разрешалось без скафандров: повышенное содержание озона компенсировало недостаток кислорода. И ходилось здесь легче, чем по Земле: Виргиния была много меньше, но сказывалось урано-платиновое ядро планеты – предметы весили на ней меньше лишь процентов на сорок. Людмила, подпрыгивая со смехом, убеждалась, что способна взять высоту, о какой рекордсменам по прыжкам и не мечтается.

На небе светили три звезды. Первая – в зените, очень яркая, желтая как Солнце; вторая – оранжевая, поменьше, не такая блестящая, – шла неподалеку от главного светила; а третья – красноватая, тусклая – лишь поднималась над горизонтом. И все три светила пробивались сквозь пелену красноватого тонкого тумана, он всему придавал особый цвет. А на почве от каждого предмета разбегались три тени: одна короткая, густая, медленно меняющая очертания, вторая – подлинней и побыстрей и третья, от красного солнца, – самая длинная и быстрая, она явственно сокращалась.

– Я излучаю тени, я вся истенена! – с восторгом воскликнула Корзунская. – И вы все истеняетесь, чудо как хорошо!

– Вот и Космостанция, а рядом – гостиница, – сказал Петр, показывая на группу зданий. – Отдыхайте, вечером встретимся в салоне Станции.

Спустя час к Рою вошел брат – умытый, побритый, в новом комбинезоне.

– Прихорашиваешься, – сказал Рой и с удовольствием втянул в себя запах духов: Генрих душился редко, но сильно, иногда даже чрезмерно. Снова повторяю: не теряй головы!

– Голова на месте, Рой. Как тебе показался Петр?

– Изменился в чем-то, а в чем-то прежний. Ты вот позади все болтал с Людмилой, а Петр сказал мне с десяток слов и задумался, спотыкался на колдобинках, потому что не видел их. Мы и раньше так с ним прогуливались, не произнося ни слова, а потом он мне говорил с благодарностью: «Как хорошо мы с тобой потолковали, Рой». Он принимает свои молчаливые раздумья за оживленную беседу.

– Это и была беседа – телепатический обмен мыслями.

– Самого важного не было – обмена. Он о чем-то размышлял, а во мне ответных мыслей не рождалось.

– Мне нравится на Виргинии, – сказал Генрих. – Планета достойна того, чтобы ею любоваться. Сюда надо приезжать для развлечений.

– Пока здесь ни один не выдерживает больше года. Энергетические заводы запущены на полную мощность, каждый виргинец обязан четыре часа в день сверх обычной своей работы дежурить у аннигиляторов. Выражение «падает с ног от усталости» здесь деловая характеристика состояния. Так мне сказал Петр в те три-четыре минуты, когда разговаривал, а не молчал.

– Возможно, завтра мы с тобой будем падать с ног от усталости, а сегодня мне хочется любоваться планетой, – сказал Генрих и вышел на веранду.

С веранды открывался вид на Виргинское море, освещенное тремя солнцами. По морю мчался катер, он покачивался на волнах, вместе с ним качались три его тени, он метался меж них, как бы удирая от одной и набрасывась на две другие, от него уносящиеся. Генрих отметил, что тени на виргинской воде гораздо отчетливее, чем на земных морях, на Земле тень резка лишь на почве. Он любовался метанием черных силуэтов на море одного телесного, трех призрачных. Рой крикнул из комнаты:

– Тебе еще не надоело бездельничать? Пора на Космостанцию.

Главная Космическая Станция, управляющая галактическими полетами в звездных окрестностях Солнца, была трехэтажным зданием с высокой глухой башней. И башню, и здание прикрывали купола, один высокий, как богатырский шлем, другой немного побольше, приплюснутый – сегмент на основном здании. Навигационные аппараты станции находились в башне, под большим куполом разместился салон – обычный зал с креслами, столами и столиками, обзорными экранами на стенах и потолке, одни высвечивали свои районы в звездном пространстве, другие служили для стереопередач.

В салоне было человек десять, обширный зал казался почти пустым. Генрих уселся рядом с Людмилой.

– Парадного приема мы устроить не смогли, столько у всех на Виргинии работы, друзья, – сказал Кэссиди. – С нами штурманы «Протея», работники энергозаводов, будем отвечать на ваши вопросы. Посмотрите теперь для начала встречу с шаром.

Один из экранов вспыхнул, он высвечивал путь «Протея» среди светил галактического региона ТК-273. Тысячекратно убыстренные на экране, звезды мчались на зрителей и, так и не ворвавшись в зал, разбегались в стороны «Протей» как бы врезался в густое звездное месиво, расшвыривая светила. Кэссиди комментировал картину. Вся команда взволновалась, когда анализаторы донесли, что крейсер приближается к звезде, готовой в чудовищном антивзрыве внутрь себя превратиться из гигантского светила в крохотный темный шарик. Было безмерно опасно ворваться в район исполинской катастрофы – было захватывающе интересно стать свидетелем еще никем не увиденного антивзрыва. Он спросил экипаж, стоит ли зрелище риска, ни один не сказал «нет». Были усилены экранные поля, боевые аннигиляторы приготовлены для уничтожения любого опасного излучения, любого несущегося навстречу материального тела. Но антивзрыв произошел раньше, чем «Протей» прибыл в район катастрофы, – звезда вдруг просто исчезла. А «черная дыра», комочек невообразимо плотной материи, какой стало недавнее светило, вообще не разглядывалась, это было черное пятнышко, что-то вроде типографской точки, и только сверхзоркие анализаторы свидетельствовали, что черное пятнышко все же мерцает, от него лился слабый свет – призрак, а не тело, воистину черный паук вселенной.

– Теперь посмотрите наш трофей, – сказал Кэссиди.

Это был темный шар идеальной сферичности, вырвавшийся вдруг из беснования взрыва. Звезда рушилась в себя, а он вымчался из центра катастрофы, он был в самом пекле, в горниле невероятно мощных сил, – и выскользнул, гладкий, тускло блистающий. Он летел сквозь район катастрофы как сквозь пустоту, исполинские гравитационные поля, мгновенно сжавшие звезду в крохотный комочек, на него не действовали, он был словно из иного мира, чуждого законам космоса. «Протей» осветил космического незнакомца, шар повернул к звездолету, словно откликаясь на приглашение познакомиться. Именно в этот момент корабельный компьютер объявил, что шар – космический корабль, управляемый разумными существами.

– Если и вправду внутри шара обитают разумные существа, то в контакт с нами они не пожелали вступить, – говорил Кэссиди. – Они не отвечают ни на какие сигналы. Посланец чуждого мира, призрак в металлическом образе существует, мы его наблюдаем, возможно, и нас из него наблюдают – и ничего больше!

– Но энергию нашу шар принимает, – заметил Рой. – Как вы пришли к мысли, что незнакомца надо подкармливать? Это произошло случайно?

Да, случайно, подтвердил Кэссиди. Среди прочих попыток наладить контакт испробовали и обстрел потоком ротонов, На «Протее» ротонный генератор смонтирован приставкой к аннигиляторам пространства, обеспечивающим сверхсветовые скорости. Он не собирается читать лекций по астрофизике, но должен напомнить, что когда аннигиляторы уничтожают пространство, то взамен образуются хорошо известные всем протоны, нейтроны, электроны, мезоны, нейтрино. Эти частицы – результат, так сказать, чистого сгорания пространства, но стопроцентной аннигиляции не бывает, какая-то доля деформируется в эти самые полуматериальные ротоны частично уже вещество, частично еще пространство. Для астронавигаторов ротоны – как угольная пыль из труб для энергетика, они свидетельствуют, что коэффициент полезного действия рейсовых аннигиляторов до ста не достиг – звездолет, рассеивающий много ротонов, пора отправить в ремонт. Исторгнутые из аннигиляторов ротоны обычно выбрасываются в космос и там постепенно сливаются с вакуумом – генератор ротонов, вроде старой трубы, рассеивающей несгоревшую угольную пыль, служит как раз для их выброса. Кому-то пришла в голову мысль направить эту пыль несгоревшего пространства на шарообразного незнакомца, мчавшегося за «Протеем» в его силовых полях. Эффект был ошеломляющим. Шар поглотил все ротоны. Мы увидели в этом возможность контакта, нам показалось, что ротоны – тот самый агент информации, который мы ищем. Никогда еще аннигиляторы «Протея» так скверно, по космическим нормам, не работали, скорость звездолета упала ниже навигационных границ, зато поток ротонов становился все обильней, и шар жадно поглощал их. На Виргинии «Протею» дали отдых, питание шара энергией взяли на себя местные заводы – и могу вас заверить, они трудятся на пределе.

– А каков эффект в смысле контакта? – спросил Рой.

Кэссиди пожал плечами. Никакого! Контакт – двусторонняя связь, один передает, другой отвечает. Связь, несомненно, есть – наши передачи воспринимаются. А ответов – ноль.

– Сколько энергии уже влито в шар? – спросил Санников.

– Можете посмотреть запись.

На экране появился график подачи в шар энергии. Санников воскликнул:

– Вы затратили столько энергии, что можно было изготовить десять таких шаров из чистого железа. Вы знаете, что отсюда следует?

– По-моему, отсюда следует, что шар не из чистого железа. У вас другое мнение?

– Абсолютно другое! Никакое вещественное тело не может принять такую бездну энергии не взорвавшись, не превратившись из скромного шара в пылающую планетку. Вся доставляемая вами энергия рушится в шар, как в яму, проносится сквозь него, как автомашина в открытые ворота.

– Куда проносится?

– Очевидно, в вакуум. Шар – открывшиеся в вакуум двери. В этом его загадка и в этом его значение.

Рой снова спросил:

– На чем вы все-таки основываете мысль, что внутри шара – разумные существа?

– Мы их видим, – сказал Кэссиди. – А сейчас и вы увидите.

Шар, увеличиваясь, захватил половину экрана – по-прежнему идеальная сферическая конструкция, похожая на маслянистую каплю, взвешенную в жидкости. Цвет шара менялся при каждом повороте изображения, словно и не было у него собственной окраски, а впечатления цвета привносились извне: он виделся то густо-красным, то желтел, то зеленел, синел, снова краснел. И вдруг – Кэссиди молчаливым жестом призвал зрителей к вниманию – все краски шара стали слабеть, он казался уже холодно-беловатым, потом и беловатость ослабла, теперь он был как бы затянутый туманом, и туман рассеивался – шар впадал в полную прозрачность: возникшее в нем собственное освещение сделало видимым, что совершалось внутри.

– Картинка! – удивленно бормотал Генрих.

В шаре перемещались странные фигурки, скорей силуэты, а не тела: темные, расплывчатых очертаний, к тому же менявшие форму, то круглые, то вытягивающиеся из круглых в цилиндрообразность, то превращавшиеся в блин, то сворачивающиеся змеями. Силуэты переплетались, удалялись один от другого, снова сходились, ощетинивались отростками, как будто взаимно ощупываясь, снова расходились… Внутри шара толклась толпа теней, все казалось беспорядочным в их перемещениях, а когда представилось, что какой-то порядок смутно улавливается, шар утратил прозрачность и снова окрасился разноцветно – из желтого становился синим, из синего зеленым, из зеленого красным.

– Любопытные эти картинки мы видим в пики потребления энергии, комментировал зрелище Кэссиди. – Но что означает пляска теней, понятия не имеем. Компьютеры квалифицируют силуэты как изображения живых существ. Но разумных сигналов от них мы ни разу не получали.

– Может, непосредственное наблюдение даст больше данных? – спросила Людмила.

– Вы поглядите на шар завтра, – повторил Кэссиди. – И могу заверить, что это ничего не даст. Шар отчетливей на экране, чем в натуре. Не забывайте, что анализаторы совершенней наших глаз.

Рой спросил Генриха, когда они вышли из зала:

– У тебя демонстрация шара вызвала какие-либо интересные мысли?

– Никаких, – весело отозвал брат. – Зато у Курта таких мыслей тысячи, погляди, как он хмурится. Ручаюсь, он перекатывает в голове новые идеи, как валуны, – прямо-таки физическая работа. И Людмила раскраснелась, у нее блестят глаза, это свидетельство обжигающих мозг идей. Почему бы тебе не поспрошать обоих?

– Они сами придут ко мне докладываться, – предсказал Рой. – Что собираешься сейчас делать, Генрих?

– Гулять, Рой. Прошвырнусь по-земному в виргинских парках, надышусь до головокружения виргинским озоном.

– Вместе с Людмилой?

– Не с тобой же, Рой. Ты, несомненно, погрузишься в проекты и графики срочных действий, – хотя тебе самому непонятно, зачем их делать.

– Непонятно, – подтвердил Рой. – Но что-то же надо делать.

4

Как и предупреждал Петр Кэссиди, осмотр шара вблизи ничего не дал. Шар покоился в облаке пыли. Дежурный энергоинженер объяснил, что пылевой туман – результат непрерывного внедрения в шар огромных масс энергии состоит из захваченного вещества самой Виргинии. Посторонних веществ нет.

Людмила объявила, что пыль мало интересна. Генрих зевал. Санников один многозначительно качал головой, словно объяснение электроинженера подтверждало самые смелые его догадки.

В гостинице он пришел к Рою, на этот раз не испрашивая предварительного разрешения.

– Вы с новыми, невероятно сложными простыми идеями, Курт? – спросил Рой. – У меня просьба – не развивайте долгих объяснений. Боюсь, я неспособен вникать в слишком длинные доказательства.

– Хочу предложить план исследований шара, – сказал юноша. Доказательства буду излагать, если вы потребуете их сами.

Прежде всего надо выяснить, говорил Санников, правильно ли, что шар пузырь, выбросившийся из вакуума и теперь втягивающийся обратно. Он настаивает именно на таком толковании. Если оно верно, проблема упрощается. Энергия, вливаемая в шар, тормозит его исчезновение. Отсюда первое действие – сократить подачу энергии и понаблюдать, как поведет себя шар.

– Принимается, – сказал Рой. – Но допустим, что при сокращении подачи энергии шар – в соответствии с вашей гипотезой – покажет стремление сбежать из нашего мира. Разрешим ему улизнуть?

– Ни под каким видом! – поспешно сказал Курт. – Только тогда и начнется настоящее изучение.

Он постарался, помня условия Роя, быть кратким. Если шар станет быстро втягиваться в вакуум, подача энергии немедленно восстанавливается. Будет доказано, что внутри шара имеется провал в мировой вакуум, куда и рушится энергия. Превращение гигантского газового светила в сверхплотный комочек вызвало разрыв вакуума. И шар не что иное, как защитная пленка вокруг разрыва. Разрыв затягивается, пленка вбирается внутрь. И, стало быть, следующее действие – найти в центре шара этот самый разрыв. Для этого проникнуть в его недра в специальной капсуле – сперва автоматы, потом и люди…

– Вы с ума сошли, Курт! Какая безумная идея! Вы соображаете – при таком потоке энергии,! Да это же в миллионы раз опасней, чем вплавь одолеть Ниагару. Любая капсула мгновенно превратится в плазму.

– Я все продумал! – заверил юноша. – Во-первых, при запуске капсулы подача энергии прекращается. Во-вторых, мы применим ваше собственное изобретение. В вашей лаборатории доработана антигравитационная защита академика Томсона. Сквозь стену, не нарушая ее целости, у вас свободно проскальзывает снаряд с человеком. Андрей говорил, что вы сами проходили сквозь гранитную скалу толщиной с десяток метров. Почему не воспользоваться вашими экранными полями? Игра стоит свеч!

Юноша серьезней, чем показался поначалу, думал Рой, искоса поглядывая на Курта. И если даже идея его неверна, почему не доведаться, в чем ошибка? И отчего не проверить экранирование на важном деле, а не только на проскальзывании сквозь стены? Испытания, произведенные на Земле, отдают все же фокусничеством – игровые спектакли, красочные демонстрации возможностей экранных полей.

– Хочу обратить ваше внимание, Рой, еще вот на что, – продолжал Санников. – Силуэты, появляющиеся в шаре, глубоко убежден, лишь оптические свидетельства неведомых физических процессов, а не фигуры живых существ. И доказательство этого прекратит распространение необоснованных надежд и нереальных планов.

– Вы уже беседовали с кем-нибудь о своих предложениях?

– Только с Корзунской.

– Она, конечно, выдвинула массу возражений?

Санников удивился.

– Что вы, Рой, Людмилу, правда, раздражает моя манера излагать мысли… Она нетерпеливая, а я медлителен… Но еще не было случая, чтобы она не соглашалась по существу дела. Она ведь сама захотела лететь со мной. Андрей намечал меня одного, она сказала: «Нам с Куртом вместе хорошо работается». Это правда, Рой. Мы с Людмилой работаем дружно… когда я не огрызаюсь на ее насмешки, этого она не любит.

– Насмешек не любит? – иронически поинтересовался Рой.

– Нет, насмехаться она любит, – серьезно сказал Санников. – Она не любит, когда не любят ее насмешки. Я стараюсь терпеть.

– Я поговорю с братом, Курт.

У Генриха продолжался период легкомыслия. Он не захотел обсуждать идеи Санникова. Пусть Рой решает сам, он доверяет мудрости брата. Рой сказал, что для создания экранирующего поля понадобится вызвать с Земли Арутюняна с аппаратурой. Генрих воскликнул, что будет рад обнять Рорика на Виргинии. Рой пожал плечами. Было хорошо, что Генрих соглашался без спора. В дни «третьего периода» бывало, что он восставал против любого предложения Роя. И поспешное согласие, и столь же поспешные возражения одинаково выражали одно: что Генрих временно потерял интерес к работе. Но неаргументированное согласие было все же лучше неаргументированных возражений. Рой сказал:

– Если Петр примет программу Курта, я дам ротонограмму Боячеку с просьбой прислать Рорика Арутюняна.

5

Арутюнян привез столько механизмов, что один из трюмов звездолета загрузили доверху. Пока аппаратуру монтировали в специальном здании около шара, Арутюнян познакомил своих руководителей с делами их лаборатории на Земле.

– Рорик, ты знаешь, что предписывает нам старик? – Рой показал на письмо Боячека, доставленное Арутюняном.

– Знаю. Боячек устно высказал то же самое. Нам троим – тебе, Генриху и мне – запрещено пилотировать капсулы, проникающие в недра шара. Боячек советует ограничиться засылкой автоматических анализаторов, он считает, что этого достаточно.

– Этого недостаточно, Рорик. Боюсь, беспилотное зондирование немного даст. Поговори с Куртом Санниковым, его мысли относительно природы шара пока что подтверждаются: при сокращении подачи энергии шар явственно уменьшается в размерах, как и предсказывал Курт.

Арутюнян после объяснений Санникова признался братьям, что у него не лежит душа видеть в загадочнейшем объекте, когда-либо найденном в космосе, только пузырь, вынырнувший из разрыва в мировом вакууме: звездная катастрофа, самоуничтожение гигантского светила – и какой-то пузырь! Рой посоветовал не распространять на природу человеческие эмоции, пусть он назовет шар благопристойней, скажем бриллиантом, выскочившим из пекла звездной катастрофы – и успокоится на таком наименовании. Их задача расследовать природу таинственного объекта, это физика, а не семантика. И готовить капсулу к безопасному проникновению в недра шара, что бы он собой ни представлял – пузырь из вакуума, разновидность космических бриллиантов или, не исключено, корабль с экипажем разумных существ.

Генрих засмеялся. Арутюнян с недоумением посмотрел на него. Генрих весело сказал:

– Рою свойственно воспринимать события драматически, а я смеюсь, когда чего-либо не понимаю.

– У тебя есть представление, что такое этот шар?

– Только одно представление – непонимание. Я уже сказал о нем.

– Ты будешь помогать мне в оснащении капсулы?

– Я механик неважный. Но среди инженеров Космостанции ты найдешь много специалистов. Тебе помогут и Курт с Людмилой.

Санников отговорился от помощи Арутюняну. Он с печалью показал свои маленькие, тонкие пальцы: его руки не просто слабые, у них отвратительное свойство – все, за что они берутся, ломается или разлаживается. Корзунская пошла в помощники с восторгом. Она мастерила у Корытина приборы, монтировала сложные установки, а экранирующие поля захватывают ее, она сочтет за честь принять участие в сборке генераторов таких удивительных полей. Арутюнян сказал Рою, что загрузит Людмилу тонкими сборками, он не знает, какой она космоэнергетик, но в наладчики аппаратуры и на Земле взял бы ее без раздумий.

Рой с иронией сказал брату:

– Как тебе теперь прогуливаться без спутницы по райским уголкам Виргинии?

– Обойдусь без прогулок! – Генрих засмеялся. – Когда-нибудь придется же забросить приятное времяпровождение. Я вижу, как ты нервничаешь, Рой.

– Пора, пора приступать к делу, Генрих. Нам не хватает твоего живого участия в выборке программы.

– Не торопи меня, Рой, – попросил Генрих. – Программу испытаний ты наметишь и без меня. Поверь, ни одной стоящей мысли мне пока не приходит. Подождем, пока испытания принесут новые данные.

Рой привык, что их трудовое содружество мало напоминает нормальное сотрудничество. И он понимал, что Генриха надо порой освобождать от мелочей, от методичного накапливания фактов – девять десятых лабораторного труда сводилось к такому медленному умножению деталей. Зато мыслительные силы Генриха вспыхивали, когда исследование тормозилось непредвиденными коллизиями. Так установилось с первых лет их сотрудничества, такие отношения особенно усилились после двух болезней Генриха – аварии планетолета на Марсе и неудачного испытания аппарата для индивидуальной музыки.

Первое испытание капсулы дало меньше, чем ожидали. Капсула проникла внутрь шара без осложнений, ее анализаторы фиксировали все, что совершалось во время проникновения. Записи подтверждали то, что знали и раньше, – вокруг шара пылевое облако, за пылью – оболочка из сплава доброго десятка тяжелых металлов, за оболочкой – рыхлая пемзообразная сердцевина, тоже металлический сплав. Никаких помещений, никаких механизмов, никаких существ! И никаких странных силуэтов, похожих на движущиеся живые тела. Анализаторы капсулы дали меньше данных, чем те же анализаторы, фиксировавшие шар с поверхности.

– Может быть, слишком велико экранирование? – сказал Арутюняну огорченный Рой. – Возможно, оно не только защищает капсулу, но и, так сказать, ослепляет ее.

Капсулу вывели из шара. Рой подал на экран запись внешних анализаторов. В салоне возникла знакомая картина: в недрах шара перемещались расплывчатые силуэты. Приборы оконтурили и капсулу, неторопливо скользившую к центру, и вызванное ею усиленное движение силуэтов: одни как бы разбегались от надвигающегося на них чужого снаряда, другие как бы стремились к нему с периферии, извивались вокруг аппарата порядка ни в разбегании, ни в сгущении не улавливалось.

Рой предложил расширить программу исследований. Капсула снова вводится внутрь, и экранирование ее меняется от самого мощного до такого, где появляется угроза разрушения, – может быть, тогда и произойдет реальная встреча с призраком. Рискуем и разрушением, чтобы поглядеть, как оно пойдет. На этот случай надо собрать другие капсулы для замены.

– Для меня и брата ваша теория провалов в вакууме не очень привлекательна, – объявил Рой Курту Санникову. – Куда приятней было бы встретить братьев по разуму. Мы уже как-то сжились с мыслью, что предстоит деловой контакт с инозвездной цивилизацией. Но с огорчением констатирую: факты опять складываются в вашу пользу. В первых экспериментах, во всяком случае.

– Дальнейшие эксперименты еще убедительней подтвердят мою концепцию, – пообещал молодой космолог.

Арутюнян выполнил новую программу. Капсула, при полном снятии экранирования, растворилась в массе непонятного вещества в центре шара. Рой констатировал, что науке разрушение капсулы ничего не дало, кроме знания факта, что без защитного экранирования материальные тела внутри шара существовать не могут. «Это, возможно, тоже имеет значение», – сказал он, пожимая плечами. Гораздо существенней было, что анализаторы капсулы фиксировали канализацию энергии к центру шара, а там она вдруг пропадала бесследно.

– Можно, конечно, принять, что центр шара – бездонный колодец в вакуум, куда рушится вся энергия, – обратился Рой к Санникову. – В этом, сколько понимаю, сущность вашей теории. Но это, по-моему, равносильно объяснению одной загадки при помощи другой, вовсе не более ясной. Что делать дальше, не знаю. Хотел бы услышать все мнения.

– Пришел час человеку проникнуть в шар, – сказал Санников. – Прошу оказать мне честь быть первым пилотом капсулы.

– И мне! – воскликнула Корзунская. – Напоминаю, что я космоэнергетик и меня специально командировали на Виргинию для исследования, куда исчезает энергия. Я участвовала в сборке капсулы, мне знаком в ней каждый прибор. Роберт Арутюнян может подтвердить.

Рой подвел итоги обсуждению.

– Начинаем пилотное зондирование шара. Первыми пилотами капсулы будут астрофизик Курт Санников и космоэнергетик Корзунская.