Текст книги "История России с древнейших времен. Книга III. 1463–1584"

Султан, получивши грамоту, отправил посла в Москву, но в литовских владениях посол этот был остановлен по приказанию великого князя Александра и возвращен назад. Тогда Иоанн в 1497 году отправил в Турцию своего посла Михаила Плещеева, которому дан был наказ править поклон султану и сыну его, кафинскому наместнику, стоя, а не на коленях, не уступать места никакому другому послу и сказать посольские речи только султану, а не пашам. Плещеев на основании этого наказа не захотел иметь с пашами никакого дела, не поехал к ним обедать, не взял их подарков. Султан в письме к Менгли-Гирею жаловался на Плещеева как на невежду и объявил, что не отправит своего посла в Москву, боясь, чтоб он не потерпел там оскорбления; но с Плещеевым отправил грамоту, в которой, называя себя государем Анатолийской и Румской земли, Белого (Мраморного) и Черного морей, Караманской земли, Меньшего Рима и иных многих земель, а Иоанна – князем всея Руси, Восточной, Польской и иных многих земель, писал, что приложил его грамоту к своему сердцу, изъявил желание, чтоб послы между ними ходили часто, чтоб великий князь отпускал в Турцию своих гостей, которые увидят его правду к себе; относительно же обид прежним купцам прислана была другая грамота, в которой Баязет писал, что приказал сыну своему Магомету, кафинскому наместнику, и дядьке его, чтоб с этих пор давали русским купцам за их товары настоящую цену, не оставляли ничего за собою, не брали бы купцов, не заставляли их камень носить и землю копать, писал, что с этих пор наследникам умерших в Турции русских купцов стоит только прийти к кадию, поставить свидетелей и присягнуть, что они действительно наследники, – и товары будут им отданы. Если же кто из русских умрет, а наследников у него при нем не будет, то кадий положит его имущество на год у доброго человека в крепком месте, и когда наследник явится, получит имение вышеозначенным порядком. Русский человек, заболевши, пусть пишет духовную перед добрыми людьми, и когда наследник приедет, получит имение по обыску и присяге. Если кто из русских будет долго болен, то зауморщики вместе с кадием опишут его имение, чтоб не истерялось. Лгут те, которые говорят, будто в Турции больных русских из комнат выкидывают и имение их берут на султана; кто из русских умрет и не будет у него родных, то начальство города берет имение его на сохранение, а самого хоронит и поминки правит, как будет приказано в духовной; если же умерший будет кому-нибудь должен, то заимодавец приходит к кадию и присягает в справедливости своего требования, и кадий по обыску отдает ему долг из имущества покойного. «Гостей своих в мою землю на их промысл отпускай, – заключает султан свою грамоту, – из нашей заповеди никто не смеет выступить. Как свои двери отворены видишь перед собою, так и мои двери перед тобою отворены всегда. О чем какое дело будет, что тебе на мысль придет, с любовью, без зазрения напиши ко мне: все перед тобою готово. Тебе великий поклон, и кто тебя любит и меня любит, и тому великий поклон».

Торговля возобновилась; продолжались сношения с Константинополем, но преимущественно с кафинским султаном-наместником; отправляя к последнему посла Андрея Кутузова в 1501 году, Иоанн дал ему такой наказ: «Если кто-нибудь ему в Кафе скажет: „Почему государь твой к отцу нашего государя пишет в грамоте свое имя наперед?“, то он должен отвечать: „Когда государь наш писал первую грамоту к султану Баязету, то почтил его, написал его имя прежде своего; но Баязет-султан вместо того, чтобы точно так же почтить его, написал свое имя прежде имени государя нашего; после этого государю нашему для чего писать его имя прежде своего?“ Жалобы русских купцов на турецкое правосудие и разного рода притеснения возобновились; когда в 1501 году приехал в Москву кафинский посол Алакозь, то великий князь велел сказать ему: „Били мне челом наши гости, говорят, что им сила чинится в суде и в иных делах в Кафе: чего станет искать русин на бусурманине, или кто из русских умрет, и если при этом у русских не будет свидетеля-бусурманина, то, сколько бы ни было свидетелей русских, судьи им не верят и русинов обвиняют в суде и в зауморках (в иске имущества, остававшегося после умерших). Если же чего станет искать бусурманин на русине и пошлется на русина, то тут и русак – свидетель. Потом новые притеснения: берут пошлину с оружия, которое русские купцы на себе привозят, с платья, с пистолей, с корму; заставляют русских купцов на султановом дворе дрова носить из корабля“. Алакозь отвечал, что относительно пошлин с оружия и прочего купцы обманывают: в таможне скажут, что оружие привезли для собственного употребления, но только что выйдут из таможни, то начнут продавать; дрова же заставили их возить без султанова ведома, и вперед того не будет. Иоанн посылал также к султану жаловаться на разбои азовских козаков, от которых сильно страдали наши послы и купцы.

Этим ограничивались сношения с Турциею. Из других восточных народов московское правительство при Иоанне сносилось с ордою Тюменскою и союзными ей ногаями. Предметом сношений были дела казанские, ордынские, торговые. Так, тюменский владелец, известный уже нам Ибрагим-Ивак, просил великого князя выпустить из неволи родственника его, бывшего царя казанского Алегама, но Иоанн не исполнил этой просьбы; один из ногайских владельцев просил согласия Иоаннова на брак своей дочери с другим царем казанским, Магмет-Аминем. Московское правительство имело в виду возбуждать ногаев против сыновей Ахматовых; ногайские послы приводили лошадей для продажи; вследствие этого им велено было ездить в Московское государство всегда чрез Казань и Нижний, а не Мордовскою землею, чтоб нижегородского мыта не объезжали. Есть известие о посольстве Марка Руфа из Москвы в Персию, к царю Узун-Гассану, но цель этого посольства и подробности неизвестны. Под 1490 годом встречаем известие о посольстве от хорасанского или чагатайского владельца Гуссеина, праправнука Тамерланова, а под 1462 годом – известие о посольстве от грузинского князя Александра который в грамоте называет себя меньшим холопом Иоанна и посылает ему низкое челобитье.

Литва

Выгодное положение московского великого князя относительно князя литовского. – Враждебность Казимира литовского к Иоанну. – Иоанн в союзе с крымским ханом против Литвы. – Переход мелких пограничных князей из литовского подданства в московское. – Смерть короля Казимира. – Наступательное движение со стороны Москвы на Литву. – Сватовство сына Казимирова, великого князя Александра, на Елене, дочери Иоанновой. – Мир и брак. – Неприятности по поводу Елены. – Переход князей Бельского, Черниговского и Северского от Александра к Иоанну. – Возобновление войны. – Победы русских на Ведроше и под Мстиславлем. – Александр ищет мира. – Посредничество короля венгерского. – Перемирие. – Сношения Елены с отцом. – Войны с ливонскими немцами. – Война со шведами в союзе с Даниею. – Сношения с австрийским двором, с Венециею.

В 1470 году Казимир, король польский и великий князь литовский, приехал на сейм, созванный в Петркове, где требовал денежного вспоможения. Малополяне сказали ему на это, что великополян на сейме нет, а без них они не могут ни на что согласиться, и прибавили: «Ты нам о денежном вспоможении и не говори до тех пор, пока не выдашь нам подтверждения прав и не означишь верно в грамоте, какие области принадлежат Польше и какие Литве». Король подписал подтверждение всех прав и тогда только получил деньги. Мог ли король, зависевший во всем от сеймов, успешно бороться с великим князем московским, который по произволу располагал силами своего государства? Но кроме внутреннего бессилия Казимир не имел возможности остановить успехи Иоанна еще и потому, что все внимание его было обращено на отношения к западным соседям. Мы видели, что Казимир, принявши Новгород в свое покровительство, не защитил его от Иоанна, ибо в том самом 1471 году умер чешский король Юрий Подебрад; избирательный сейм разделился: одни, державшиеся гусизма, хотели видеть преемником Юрия, сына его, другие – Владислава, сына короля польского Казимира, третьи – Матвея, короля венгерского, четвертые – императора Фридриха, иные – короля французского. Владислав польский был наконец избран; но Матвей венгерский не хотел отстать от своих притязаний; с другой стороны, маркграф мейсенский пустошил чешские владения, и Владислав, отправляясь в Прагу, должен был взять у отца значительный отряд войска. Мало этого: в то время как король Матвей старался добыть чешский престол, часть его собственных подданных – венгров восстала против него и прислала к Казимиру польскому просить у него себе в короли другого сына Казимира, угрожая в случае отказа передаться туркам. Казимир отправил сына в Венгрию с значительным войском; это предприятие не удалось, но тем не менее внимание и силы Казимира были отвлечены на запад, а на востоке между тем новгородцы потерпели поражение от Иоанна и принуждены были отдаться в его волю. Не имея возможности бороться сам с Москвою, Казимир возбуждал против нее Орду обещанием действовать вместе; в 1472 году Ахмат явился в московских пределах; но Казимир не мог оказать ему никакой помощи, потому что должен был опять посылать помощь сыну, Владиславу чешскому, против венгерского короля Матвея, должен был сам готовиться в поход в Пруссию. В 1477 году Иоанн окончательно подчинил себе Новгород, а Казимир не мог оказать последнему никакой помощи, потому что Матвей венгерский не давал ему покоя, возбуждал против него Пруссию, Стефана, воеводу молдавского, самих поляков, а шляхта не хотела давать денег на сейме; наконец, в 1480 году, когда надобно было действовать опять вместе с Ахматом, Менгли-Гирей крымский напал на Подолию, а мор опустошал Польшу.

Не имея средств вести открытую войну с Москвою, Казимир, однако, в сношениях с Новгородом, Ордой обнаруживал явную вражду к Иоанну и тем заставлял последнего принимать свои меры, искать везде союзников против Литвы. В сношениях своих с крымским ханом Менгли-Гиреем Иоанн постоянно называет Казимира своим недругом. Посылая в 1482 году в Крым Михаила Кутузова, великий князь дал ему наказ: «Говорить царю накрепко, чтобы пожаловал, правил великому князю по своему крепкому слову и по ярлыкам, королю шерть сложил, да и рать свою на него послал бы; а как станет царь посылать рать свою на Литовскую землю, то Михайло должен говорить царю о том, чтоб пожаловал царь, послал рать свою на Подольскую землю или на киевские места». Менгли-Гирей послушался, овладел Киевом, увел в плен жителей, другие задохнулись в пещерах, Печерскую церковь и монастырь разграбил и из добычи прислал в Москву великому князю золотой дискос и потир из Софийского собора. Князь Ноздреватый, отправляясь в Крым в 1484 году, получил наказ: «Беречь накрепко, чтоб царь с королем не канчивал (не заключал мирного договора)». Тот же наказ получил и боярин Семен Борисович в 1486 году с следующею прибавкою: «Если царь скажет: „Князь великий с королем пересылается“, то отвечать ему так: „Послы между ними ездят о мелких делах, порубежных, а гладкости никакой и мира господарю нашему, великому князю, с королем нет“. Затем боярин должен был говорить хану: „Пожаловал бы ты, послал своих людей на королеву землю, потому что король тебе недруг и господарю моему недруг, так недруг ваш, чем бы больше истомился, тем бы лучше, а великого князя люди беспрестанно берут королеву землю“. Если Менгли-Гирей спросит: „Я иду на короля, великий князь идет ли?“ – то отвечать: „Захочешь свое дело делать, пойдешь на короля, сделаешь доброе дело; когда дашь об этом знать господарю моему, то он с тобой один человек на короля; и твое дело и свое делает, как ему бог поможет"“. Из этого уклончивого ответа видно, что Иоанн, возбуждая хана на Казимира, сам не хотел вступать с последним в открытую войну, не хотел первый начинать ее; это видно также из следующего наказа боярину Семену: „Захочет царь сам идти на Литовскую землю и Семена захочет с собой взять, то Семену отговариваться, но если царь отложит поход потому только, что Семен отговорился с ним идти, то Семену больше не отговариваться, идти с царем; если же король пойдет на великого князя, то Семену говорить царю, чтобы царь сам сел на коня и шел воевать Литовскую землю, и самому Семену тогда не отговариваться, идти вместе с царем в поход. Если захочет царь послать воевать Литовскую землю или сам пойти и захочет идти к Путивлю или на Северскую землю, то Семену говорить, чтоб царь послал воевать или сам пошел бы не туда, но на Подолье или на киевские места“. Такие же наказы давались и следующим послам. Менгли-Гирей заключил Казимирова посла; по этому случаю Иоанн дал своему послу Шеину такой наказ: если царь скажет: „Королевский посол сидит у меня в неволе, и князь великий что мне о нем приказал?“ – то Шеину отвечать: „Король как тебе недруг, так и моему господарю недруг, но чем недругу досаднее, тем лучше"“.

Казимир возбуждал против Москвы Ахмата, Иоанн возбуждал против Польши Менгли-Гирея; но открытой войны не было; Казимир не имел для этого средств и времени, Иоанн не любил предприятий, войн, не обещавших верного успеха. Понятно, однако, что при вражде, хотя и не превратившейся в явную войну между двумя соседними государствами, дело не могло обойтись без неприязненных столкновений. Этих столкновений было много между Москвою и Литвою, и они подавали повод к частым пересылкам между Иоанном и Казимиром. Мы видели, как московский государь определил характер этих сношений, приказывая объявить Менгли-Гирею, что литовские послы ездят в Москву по поводу дел мелких, порубежных, в другой раз он велел сказать тому же хану: «Послы ездят за тем, что господаря нашего люди берут королевскую землю со всех сторон». Повод к неприязненным столкновениям подавали, во-первых, мелкие пограничные князья, большею частью потомки черниговских, из которых одни находились в зависимости от Москвы, другие – от Литвы; продолжая старые родовые усобицы, они беспрестанно ссорились между собою, переходили из литовского подданства в московское. Так, посол Казимиров жаловался, что князья Одоевские, находившиеся в подданстве московском, нападают на князей Мезецких (Мещовских), Глинских, Крошенских, Мосальских; что князь Иван Михайлович Воротынский служит королю, который его из присяги и записи не выпустил, а между тем его люди нападают на литовские владения. Послу отвечали, что князья Мезецкие первые начали, Одоевские только мстили им за нападение, что вражда началась с тех пор, как литовские пограничные князья убили князя Семена Одоевского. Что же касается до князя Ивана Михайловича Воротынского, то он бил челом в службу к великому князю, который посылал к королю от него с отказом, и сам князь Иван посылал к королю своего человека и присягу с себя сложил. «И потому не ведаем, – велел сказать Иоанн Казимиру, – каким обычаем король к нам так приказывает, что нашего слугу своим зовет; а ведомо королю, что и прежде нашему отцу и нашим предкам те князья служили с своими отчинами».

Подобно Ивану Воротынскому, поступили князья – Иван Васильевич Белевский и Дмитрий Федорович Воротынский. Иоанн известил Казимира о переходе Воротынского так: «Что служил тебе князь Дмитрий Федорович Воротынский, и он нынче нам бил челом служить, и тебе бы то ведомо было». Послу Григорию Путятину, отправлявшемуся с этим известием, великий князь наказал: «Как будешь близко того места, где король, то наперед отпусти человека князя Воротынского, который поехал для того, чтоб за своего господина сложить присягу королю». Казимир отвечал, что не выпускает из подданства ни князя Дмитрия Воротынского, ни князя Ивана, ни князя Ивана Белевского, которые перешли к Москве с отчинами и пожалованиями; что князь Дмитрий Воротынский перешел с дольницею (уделом) брата своего, князя Семена, всю казну последнего себе взял, бояр всех и слуг захватил и насильно привел к присяге служить себе. Иоанн отвечал на это: «Ведомо королю самому, что нашим предкам, великим князьям, князья Одоевские и Воротынские на обе стороны служили с отчинами, а теперь эти наши слуги старые к нам приехали служить с своими отчинами: так они наши слуги». Потом король прислал новую жалобу: бил ему челом князь Федор Иванович Одоевский, что во время отсутствия его из Одоева другие Одоевские князья, Семеновичи, служащие Москве, схватили его мать и засели отчину его, половину города Одоева. Жаловался также князь Андрей Васильевич Белевский, что в его отсутствие брат его, Иван Васильевич, перешедший от Литвы к Москве, напал на третьего брата, князя Василия, схватил и заставил его насильно целовать крест, что не будет служить королю, князя же Андрея вотчину за себя взял. Иоанн отвечал: «Князь Иван с братьею, Одоевские, сказывают, что они брату своему Федору не делали ничего такого, на что он жалуется; идет у них с ним спор о вотчине, о большом княжении по роду, по старейшинству: говорят, что пригоже быть на большом княжении нашему слуге, князю Ивану Семеновичу; они и посылали, сказывают, к брату своему, князю Федору, чтоб с ними о большом княжении урядился, а он с ними не рядится. Так король бы велел князю Федору урядиться (молву учинить), кому пригоже быть на большом княжении и кому на уделе; согласятся – хорошо, а не согласятся, то великий князь пошлет разобрать их своего боярина, а король пусть пошлет своего пана». Неизвестно, чем дело кончилось. Менее хлопотал Казимир о князе Бельском, который без отчины перебежал из Литвы в Москву: в 1482 году, говорит летописец, был мятеж в Литовской земле, захотели отчичи – Олшанский, Олелькович и князь Федор Бельский – передаться великому князю московскому, отсесть от Литвы по реку Березыню, намерение их было открыто; король казнил Олшанского и Олельковича; Бельский успел бежать в Москву, покинувши молодую жену на другой день после свадьбы; великий князь много раз посылал к королю с требованием выдачи жены Бельского, но тот не согласился.

Кроме смут между пограничными князьями предметом сношений между Москвою и Литвою при Иоанне III были жалобы с обеих сторон на пограничные разбои, опустошения, забрание волостей. В 1473 году неизвестно по какому поводу великий князь послал рать свою к Любутску; рать возвратилась, повоевавши волости и ничего не сделавши городу, жители Любутской области немедленно отомстили: напали нечаянно на князя Семена Одоевского и убили его на бою, о чем Иоанн упоминал как о причине вражды между Одоевскими и пограничными литовскими князьями. Казимир жаловался, что русские люди заняли некоторые литовские волости – Тешиново и другие, что брат великого князя, Андрей Васильевич Можайский, взял у Вяземского князя волость Ореховскую. В Москве отвечали, что князь Андрей никаких вяземских волостей не брал, что Тешиново и другие упоминаемые королем волости издавна тянут к Можайску, что, напротив, князь Андрей жалуется на королевских людей, которые наносят много вреда его владениям. Казимир жаловался, что из Тверской области, где княжил Иоанн Молодой, приходил князь Оболенский и разграбил вяземский город Хлепень и другие волости; ему отвечали жалобой, что из Любутска приехали литовские люди на серпуховскую дорогу к Лопастне; разбойники жили на Дугне и были люди князя Трубецкого; один из них был пойман и представлен послу, который его и допрашивал. Король жаловался на опустошение русскими торопецких, дмитровских и других волостей – ему отвечали жалобами на опустошение литовскими людьми калужских, медынских и новгородских волостей. Король жаловался, что князь Димитрий Воротынский, отъезжая в Москву, захватил город Серенск и три другие литовские волости; требовал, чтоб Иоанн не вступался в Козельск, на который есть особая грамота. Иоанн велел отвечать, что Козельск во всех грамотах записан за Москвою, велел показать послу и ту особую грамоту, о которой говорил король. «Свои убытки (шкоды) поминаешь, – велел сказать Иоанн королю, – а о наших забыл, сколько наших именистых людей твои люди побили. Ездили наши люди на поле оберегать христианство от бусурманства, а твои люди на них напали из Мценска, Брянска и других мест; из Мценска же наезжики перебили сторожей наших на Донце, ограбили сторожей алексинских, сторожей на Шати, из Любутска нападали на Алексин».

Мы видели, что на южных границах своей области новгородцы имели смежные владения с великими князьями литовскими, как, например, Великие Луки, Ржеву и некоторые другие; дань с них шла в казну великого князя литовского; в некоторых ржевских волостях последний имел также право суда; с некоторых ржевских волостей дань шла и в Новгород, и в Литву, и в Москву. Когда Новгород окончательно подчинился Иоанну со всеми своими владениями, то московские наместники не стали обращать внимания на прежние отношения Ржева и других волостей к Литве и выгнали чиновников Казимировых. Король, лишившись доходов, начал посылать с жалобами в Москву; Иоанн отвечал: «Луки Великие и Ржева – вотчина наша, Новгородская земля, и мы того не ведаем, каким обычаем король наши волости, вотчину нашу, зовет своими волостями; король в наши волости, в Луки Великие и Ржеву и в иные места новгородские, в нашу отчину, не вступался бы». Кроме того, со стороны великого князя были постоянные жалобы на притеснения и грабежи, претерпеваемые московскими купцами в литовских областях; Казимир также жаловался, что недалеко от Москвы побиты купцы смоленские и товары их пограблены; на это дьяк великокняжеский отвечал литовскому послу, что разбойники сысканы и казнены, пограбленные товары ими потеряны, но великий князь не хочет, чтоб эти вещи пропали: пусть жены, дети или кто-нибудь из рода убитых приедет в Москву и получит вознаграждение. «Недавно, – продолжал дьяк, – взяли русские люди у татар пленников – христианские головы; оказалось, что эти пленники из Литовской земли, и великий князь их отпускает в Литву; вот они пред тобою, возьми их, как и прежде делывалось».

Казимиру вздумалось вовлечь Иоанна в войну с турками и тем порвать необходимый для Москвы союз с Менгли-Гиреем; в 1486 году он прислал объявить московскому великому князю, что султан громит землю Стефана, воеводы молдавского, взял у него Килию и Белгород; приводя обязательство договора, заключенного между им, Казимиром, и отцом Иоанновым, обязательство стоять заодно против всякого недруга, король требовал, чтоб великий князь вооружился с ним заодно против неприятеля всего христианства; Иоанн отвечал: «Если б нам было не так далеко и было бы можно, то мы бы сердечно хотели то дело делать и стоять за христианство. Стефан, воевода, и к нам присылал с просьбою, чтоб мы уговаривали тебя помогать ему: которым христианским государям близко и можно то дело делать, то всякому господарю христианскому должно того дела оберегать и за христианство стоять».

Псков, сохраняя особый быт, должен был отдельно сноситься с литовским великим князем. Казимир ласкал псковичей, отпускал послов их с честию и с великими дарами; но в 1470 году псковские послы на съезде с литовскими панами толковали четыре дня и разъехались, ни на чем не согласившись. Весною следующего года Казимир объявил псковским послам, что так как паны не могли с ними уладиться, то он сам приедет на границы и своими глазами осмотрит спорные места. Когда послы сказали об этом на вече, то псковичам стало нелюбо, потому что ни один великий князь, ни король, сколько их ни бывало в Литве, сам не приезжал на границы улаживаться, а все обыкновенно присылали панов. Псковичи беспокоились, как видно, понапрасну, потому что до 1480 года не встречаем более известий о сношениях их с Казимиром; в этом году король прислал к ним с жалобою на обиды, которые терпят в Пскове купцы виленские и полоцкие, также на обиды, претерпеваемые от псковичей пограничными литовскими жителями. Псковичи отвечали жалобою на луцкого воеводу, пограбившего их купцов, на воевод и мещан других городов, которые их купцам с немцами торговать не дают, послы должны были сказать также королю: «И о том тебе, своему господину, честному великому королю, челом бьем и жалуемся, что немцы, князь местер, пришедши на миру и на крестном целовании на землю св. Троицы, на отчину великих князей, два пригорода взяли, волости пожгли, христианство пересекли и в полон свели. А теперь слышали мы, что князь местер тебе бьет челом на нас, просит у тебя силы в помочь на Псков, сам будучи виноват перед Псковом, и ты бы силы князю местеру в помочь не давал на Псков. Да и о том челом бьем, что князь местер наших псковичей полонил, и они чрез твою Литовскую землю бегают ко Пскову из Немецкой земли, а Литва их ко Пскову не пускает: и ты бы пожаловал, не велел своим их задерживать». При этом послы поднесли королю в дар от Пскова пять рублей да от себя полтора рубля, королевичам – по полтине, королеве от Пскова – рубль, старший посол от себя – полтину, младший – золотой венгерский. Король обещал во всем дать управу. В 1492 году Казимир прислал во Псков с требованием выдачи беглых литовцев и боярских людей, ушедших из Полоцкой области.

В том же году умер Казимир; Польша и Литва разделились между его сыновьями: Яну Альбрехту досталась Польша, Александру – Литва. Посылая в Крым Константина Заболоцкого, Иоанн велел ему сказать Менгли-Гирею, что король умер, остались у него дети, такие же Москве и Крыму недруги, как и отец; чтоб хан с ними не мирился, чтоб шел на Литву, великий князь также хочет сам сесть на коня. При Казимире Иоанн не хотел начинать явной войны, позволял послам своим соглашаться провожать хана в поход на Литву только в крайности, теперь же дает такой наказ Заболоцкому: «Пойдет хан на Литву и велит ему идти с собою, то ему идти, не отговариваться; говорить царю накрепко, чтоб непременно пошел на Литовскую землю; если царь пойдет, чтоб шел на Киев». Заболоцкий отвечал, что по его настоянию хан велел схватить литовского посла князя Ивана Глинского и хочет идти сам на Литву. Крымцы воевали между Киевом и Черниговом, но это были ничтожные отряды. Иоанн был недоволен и писал Заболотскому: «Пишет мне царь, что беспрестанно его люди Литовскую землю воюют, а мы здесь слышали, что мало их приходило на Литовскую землю и не брали ничего; нынче он сына послал и с ним пятьсот человек; но пятьюстами человек какая война Литовской земле?» При этом послан был наказ послу: «Если хан спросит: а зачем князь великий сам не сел на коня?» – то отвечать: «Не знаю, будут другие послы, те скажут зачем». Поехал другой посол; ему дан был наказ: «Если спросит хан, зачем князь великий сам не сел на коня?» – отвечать: «За нарядом тяжелым».

Иоанн сам не хотел садиться на коня, но воевода его, князь Федор Оболенский, напал на Мценск и Любутск, сжег их, вывел в плен наместников, бояр и многих других людей; другой московский отряд захватил два города – Хлепень и Рогачев. Литве было трудно отбиваться от Иоанна и от Менгли-Гирея вместе; начали думать о мире с Москвою и, чтоб склонить Иоанна к уступкам, решили предложить ему брачный союз одной из дочерей его с великим князем Александром. Пан Ян Заберезский, наместник полоцкий, прислал в Новгород к тамошнему воеводе Якову, Захарьичу писаря своего Лаврина под предлогом покупки разных вещей в Новгороде, а в самом деле с предложением о сватовстве. Яков Захарьич, услыхав это предложение, сам поехал в Москву объявить о нем великому князю. Иоанн сначала приговорил было с боярами, что Якову не следует посылать к Заберезскому своего человека с ответом на его предложение, но потом, когда Яков уехал уже в Новгород, великий князь передумал и послал ему приказ отправить своего человека к Заберезскому, не прекращая, впрочем, военных действий, «потому что и между государями пересылка бывает, хотя бы и полки сходились»; велел писать вежливо, потому что Заберезский писал вежливо; посланный должен был изведать все тамошние дела: как Александр живет с панами, как у них дела в земле, какие слухи про Александровых братьев. В Москве поняли, зачем в Литве хотят прежде начать дело о сватовстве, и потому посланец Якова Захарьича должен был сказать Заберезскому, что до мира нельзя толковать о браке.

Но литовские паны продолжали настаивать на сватовстве: тот же Заберезский писал в Москву к тамошнему первому боярину, князю Ивану Юрьевичу Патрикееву: «Дознайся у своего государя, великого князя, захочет ли он отдать дочку свою за нашего господаря, великого князя Александра? А мы здесь с дядьми и братьями нашими (т.е. с старшими и равными панами) хотим в том деле постоять». Наконец, в ноябре 1492 года явился в Москву посол от Александра, пан Станислав Глебович, который начал дело жалобами на прежние обиды Литве от Москвы при Казимире и новые при Александре, на сожжение Мценска и Любутска, взятие Хлепеня и Рогачева, сожжение Масальска, взятие Негомири и Бывалицы – волостей князя Бывалецкого-Вяземского, Тешинова – волости князей Крошинских. Отправивши посольство, Станислав обедал у великого князя, который, по обычаю, отпустил после обеда на посольское подворье князя Ноздреватого с медом поить Глебовича. Во время угощения, уже в нетрезвом виде, Станислав начал говорить Ноздреватому о сватовстве и заключении мира, объявил, что должен говорить об этом с князем Патрикеевым, и действительно на пиру у последнего начал речь о сватовстве; но Патрикеев на этот раз ничего не отвечал, потому что время и положение Глебовича было неприличное, на другой день уже по приказу великого князя он спросил у посла о деле, и тот отвечал, что говорил от себя, а не по приказу своего великого князя, и просил, чтоб Патрикеев выведал у Иоанна, хочет ли он выдать дочь свою за Александра. Князь Иван Юрьевич отвечал вопросом: «По-вашему, какому делу надобно быть прежде: миру или сватовству?» Посол отвечал, что когда великие литовские люди приедут, то они об этом поговорят с великими московскими людьми. Этим пока покончились речи о сватовстве; на жалобы же посла великий князь отвечал через казначея своего Дмитрия Владимировича, что Литва обижает Москву, а не наоборот, что жители Мценска и Любутска беспрестанно нападали на московские области и на сторожей, что наши, не могши более терпеть этого, ходили на Мценск и Любутск за своими женами, детьми и имением, что Хлепень в старых договорах приписан к Московскому княжеству, а Рогачев исстари принадлежит Твери, что о сожжении Масальска в Москве еще не получено известия. Князь Патрикеев сказал от себя послу, что, когда будет мир, для заключения которого литовские послы должны приехать в Москву, тогда и дело о сватовстве начнет делаться, чего московские бояре желают. А потом князь Иван Юрьевич говорил, между прочим, в разговоре, чтоб при деле лишних речей не было: как прежде приезжал от короля Казимира посол для заключения мира, то много было лишних речей, отчего дело и не состоялось. К Заберезскому Патрикеев отправил своего человека с грамотою, где писал то же самое, т.е. что прежде надобно мир заключить и чтоб паны этим делом не медлили, что же касается условия, чтоб оба государства держали те земли, которые издавна им принадлежали, то великий князь Иоанн земель Литовского государства не держит – держит свои земли.