Текст книги "Дело «архаровцев»"

4

…В новогодние каникулы 2009 года «Известия» отдыхали вместе со всей страной. На работу надо было выходить 11 января, но еще 10-го я отправил своему редактору Владимиру Бабкину письмецо:

«Добрый день. Вчера, 9 января, в Горном Алтае пропал вертолет Ми-8 с полномочным представителем президента в Госдуме. Еще на этом вертолете был Анатолий Банных, представитель Республики Алтай в Москве (он наш местный алтайский олигарх с богатой политической историей – в 2002 году он купил себе местный СПС, потом ЛДПР, потом спонсировал КПРФ, потом от ЕР избрался в Алтайский краевой совет, а потом бросил краевое депутатство, переехал в Республику Алтай и оттуда бросился завоевывать Москву), и компания разных московских друзей. Летели они отдыхать в Кош-Агач. Там сейчас минус 39 градусов. Шансы, что их найдут живыми, стремятся к нулю. Могу написать сколько-нибудь строк. Тем более, Банных пропадает с вертолетом не впервой».

Ответ Бабкина у меня не сохранился, но помню, что особого энтузиазма не было – кого можно удивить в России тем, что где-то пропал вертолет? Перед самым Новым годом, 29 декабря 2008-го, в Хабаровском крае на вертолете разбился крупный бизнесмен Александр Труш – тоже был в своих краях олигарх. Так что упали и разбились – это не было новостью. К тому же, главным событием тогда была газовая война с Украиной.

11 января мы вышли на работу. Уж не помню, сколько строк мне выделили на вертолет: предполагалось написать – полетели, погибли. Но в 16.12 по барнаульскому времени агентство «Амител» выставило новость: «Пропавший вертолет на Алтае Ми-8 обнаружен в районе горы Черная». Перечитайте заголовок еще раз – уже по совершенно несуразной расстановке слов понятно, в какой горячке журналист это писал! Через десять минут: «Спасатели обнаружили семерых погибших и четверых тяжелораненых на месте нахождения Ми-8».

Еще через какое-то время знакомый журналист написал мне в Сети: «Там трое с серьезными травмами, а один только палец сломал. Угадай – кто?». Гадать было нечего – Анатолий Банных!

Поначалу точного списка уцелевших не было. Известно было, что Колбин вышел то ли к какому-то жилью, то ли к спасателям (потом Розбах рассказывал мне, что Колбин наткнулся на его группу), пройдя то ли сорок (а то ли – всего два) километров. В пять вечера 11 января появилась информация, что Каймин среди живых. Через пятнадцать минут поправили – Каймин среди мертвых. После половины шестого выяснилось, что, кроме Банных, уцелели еще Капранов и Белинский. При этом говорили, будто был еще один живой, но умер, пока его несли с горы. Так как, по рассказам, Ливишин погиб не сразу после катастрофы, то он и мог быть этим, не дотянувшим до спасения считанные часы, человеком. Однако после того, как выяснилось, что терпевшие бедствие намеренно не включили маячок, про Ливишина вспоминать перестали. И то: у него ведь было больше шансов остаться в живых – достаточно было щелкнуть кнопкой, но тогда обстоятельства охоты перестали бы быть тайной, а это оставшиеся в живых всячески хотели скрыть.

Анатолия Банных, Белинского и Капранова привезли в Барнаул вечером 11 января.

Белинского и Капранова ввезли на каталках. Банных зашел в приемный покой сам, хотя на мгновенно разлетевшихся по Интернету снимках видно, что он едва жив.

С того самого момента, как стало известно, что в аварии погибли не все, а значит, есть надежда восстановить картину и получить подробности, событие сразу стало для СМИ другим: если есть уцелевшие, то это уже трагическая, а то и героическая быль! «Как там было, как ты спасся? – каждый лез и приставал» – писал об этом Высоцкий. Журналисты припали к телефонам, в Барнауле вызванивали всех, кто мог хоть что-то сказать. У меня по старой памяти был телефон Банных, но мне не больно-то хотелось ему звонить – вряд ли он расположен к интервью. К тому же, я полагал, что и так раскопал достаточно подробностей. Но на беду поздним вечером, когда я, уже отписавшись, пришел домой, информагентство выставило информацию с прямой речью Банных о катастрофе. Фраза была короткой, что-то про отказавшие двигатели, но это была прямая речь! Что тут началось! Известинское начальство требовало не менее прямой речи!

Я позвонил в больницу – оказалось, Банных уже отпустили. Удивившись, что за трое суток при морозе в 35 градусов он даже не простыл, я добыл его домашний телефон, позвонил. Взяла трубку какая-то девочка. По моей просьбе, она передала трубку старшим – как я понял, это была мать Банных. Анатолий потом не мог простить мне этот звонок. Во время нашего куда более позднего разговора 3 марта 2009 года отдельная часть претензий была именно по этому поводу.

– Зачем ты звонил в мой дом?! – негодовал он. Я ему пояснил: интервью с Банных, где он рассказал про заглохший двигатель, обсуждается в интернете. Вот потому и звонил. В ответ Банных рассказал, как было добыто это «интервью»:

– Мы летели в вертолете, человеку из МЧС кто-то позвонил, он передал трубку мне. Человек представился заместителем Генерального прокурора. Спросил, что произошло. Я сказал, что отказал двигатель и мы упали. Я же не знал, что это попадет в газеты…

(Честно говоря, мама Анатолия Банных мне мало что рассказала, и в моих заметках ее прямой речи нет).

Добраться до Банных мне тогда не удавалось, но был и еще один участник событий, которого можно было расспрашивать – Колбин. (Впрочем, и к Белинскому с Капрановым кто-то пытался пробиться – в 1-й городской больнице будто бы поймали переодетого в белый халат журналиста с фотоаппаратом). Я дозвонился 12 января до Колбина, когда он был еще в Кош-Агачской больнице. Тогда он был вполне еще коммуникабелен.

– Мы упали примерно в 13.20. Это было внезапно: будто кто-то вырвал из-под меня кресло, – рассказал мне Максим Колбин. – Один двигатель отключился. Высота была минимальной, сманеврировать не удалось, мы рухнули камнем секунды за две. Будь высота побольше, может, смогли бы вытянуть вторым двигателем, а так… Машина покатилась по склону. Перед ударом все заорали, а потом людей начало выбрасывать из машины через двери и окна. Мы перевернулись раза три. Я не помню, как удалось удержаться внутри. Чудом не вылетел… Очнулся внутри вертолета, который лежал на боку. Встал, сделал несколько шагов. Понял, что живой.

Колбин сказал еще, что эмоций – ни радости, ни слез – не было. К счастью, не загорелось топливо – оставшиеся полторы тонны керосина вылились на склон.

– Мы вместе с Анатолием Банных осмотрели других. Раненых сначала было трое. Их перетащили ближе друг к другу, сделали из брезента палатку. Один раненый через два часа умер. Мы нашли чей-то спутниковый телефон, но пин-код не знали и позвонить никуда не смогли. Через день нашли и рацию на склоне, но она была разбита…

По его словам, от мороза и ветра они спасались в палатке, где жгли жиденький костер – дров было в обрез, всего два мешка, взятых для шашлыков. Больше взять дрова было негде – в тех местах даже карликовые березки не растут. Чтобы согреться, сняли одежду с мертвецов. По ночам почти не спали.

– Я отрубался иногда на 10–15 минут… – рассказывал Колбин. – Разговаривали обо всем помаленьку. Думали-гадали – найдут ли нас? Старались экономить силы, чтобы протянуть подольше. Когда слышали авиацию, забирались на верх горы, махали. Но нас не видели. Мысли были – лишь бы нас нашли. Но на третий день мы спасателей уже не ждали. Мы же думали, что наш район прочесали и больше сюда никто не заглянет.

Утром 11 января Колбин нашел на склоне бинокль. Начали оглядываться и увидели вдалеке избушку. Дрова и продукты были на исходе, так что надо было воспользоваться этим минимальным шансом – в избушке могли быть хотя бы продукты. Колбин два часа шел к избушке. Это оказался летний домик чабанов, пустой во всех смыслах.

– Я решил идти дальше. Побрел вдоль реки. И через полчаса увидел людей на снегоходе, – рассказывал Колбин. – Закричал, начал махать руками. Думаю: «Спасся! Слава Богу». После этого как в Него не верить?..

Он вышел на группу добровольцев и пограничников, которая во главе с Сергеем Розбахом, братом Анатолия Банных, прочесывала этот район на снегоходах. Первым делом Колбину дали покурить. Потом, говорят, налили водки. После этого летчик рассказал, что случилось и как идти к месту катастрофы.

– Там гора на горе, а вертолет лежал в расщелине, спасатели не видели его даже, когда летали над головой, – признает Розбах. – Мы подъехали к месту падения на снегоходах. Когда Толя подошел ко мне, я его не узнал. Он был в шоке. Говорит: «Что-то у меня с позвоночником». Вокруг – такая жесть… Вертолет, когда переворачивался, кромсал людей винтами. Руку оторванную видел… Анатолий потом рассказал, что пять человек выпали из двери сразу. Повезло в основном тем, кто находился в хвосте самолета. Остальные вылетели через окна и двери. Анатолий в рубашке родился. Но думаю, после этого он с вертолетами завяжет…

Поначалу сообщали, что Анатолий всего лишь сломал себе палец. Однако потом либо врачи разобрались, либо он сам начал понимать, что это даже как-то неприлично, но, подобно зубному врачу Шпаку из фильма «Иван Васильевич меняет профессию», у которого с каждым перечислением похищенного добра становится все больше («Три пиджака кожаных! Три портсигара золотых!»), количество травм у Банных стало расти.

Например, 3 марта 2009 года во время нашей с Банных встречи он рассказывал:

– У меня ушиб позвоночника, сломаны ребра, перелом носа, перелом пальца. Меня часы спасли (тут он показал на часы на левой руке – массивные, на ремешке). Я зацепился часами и повис. Вот (он показал на шрам на внешней стороне кисти) это мне заводной головкой руку ободрало.

А на пресс-конференции 14 июля 2011 года Банных про позвоночник, ребра и перелом носа уже не вспоминал. На вопрос о здоровье он ответил: «Здоровье не очень. В связи с аварией произошли серьезные изменения, на базе сотрясения четыре гормона не вырабатываются, и происходят изменения гормональные в организме. Поэтому, в общем-то, пришлось, и каждый год, вот эти два последние года, я живу в бангкокской клинике, в Бангкоке, швейцарское отделение клиники».

Может, и так. Однако главная травма, полученная Анатолием Банных, была, думается, не физическая, а психологическая. Как все это могло произойти именно с ним, которому до сих пор всегда и везде так везло?! Почему?! Вот что наверняка разрывало ему мозг.

Никто в те дни и не подозревал, что вся эта история растянется на два с половиной года. В своей электронной переписке тех дней я нашел такой диалог: «Еще долго будут эту историю перетирать»… – пишет мне собеседник. А я отвечаю: «Не думаю. В центральных СМИ – еще день-два. Ну три. Хотя если новостей не будет, то переливать из пустого в порожнее будут до конца января. А то все газ да газ»…

Поначалу все настраивались на трогательные репортажи: семья в горе, воспоминания друзей, последние слова, которые можно было истолковать как предчувствия. Но сбор героико-трогательных воспоминаний кончился, не успев начаться…

Расследование

1

«Дело архаровцев» – подтверждение поговорки о том, что шила в мешке не утаишь. Едва успел Александр Бердников заявить о том, что все документы для отстрела животных были у охотников в порядке (тогда писали, что целью был сибирский козерог, на которого охота разрешена), как тут же в интернете появились комментарии, по которым выходило, что с документами, наоборот, проблемы.

Алексей Вайсман, главный координатор проектов программы «TRAFFIC» Всемирного Фонда дикой природы (WWF) России, сказал мне 11 января:

– После того, как были опубликованы номера лицензий, в интернете, на форуме сайта gans.ru, где есть ветвь дискуссии «Постреляем козлов с вертолета», один из участников сообщил, что лицензия с одним из этих номеров у него! Видимо, лицензии для «архаровцев» оформляли по имевшимся в Горно-Алтайске корешкам.

А 14 января грянула информационная атомная бомба: на сайте издательского дома «Алтапресс» были опубликованы снимки, сделанные на месте катастрофы одним из спасателей. (Фотосъемку эту потом в Республике Алтай сбрасывали друг другу с телефона на телефон все. У меня она есть в двух вариантах). Кадры жуткие. Мертвецы порубаны кусками. Скованы морозом. По горе разбросано оружие, разное барахло. Попали в кадр и убитые животные. Журналисты «Алтапресса» показали эти снимки зоологам, и тут выяснилось, что никакие это не сибирские козероги, а алтайский горный баран – архар, добывать которого в России нельзя.

По подсчетам местного Росприроднадзора, архаров в Республике было около шестисот. Их число постоянно снижается – выжимают пастухи, осваивающие новые пастбища, стреляют браконьеры. Стреляют в общем-то для удовольствия, так как в промысловом плане с архара взять нечего.

– Рога – на стену, шкуру – как коврик… Да, взрослый архар – это до 250 килограммов мяса. Но неужели эти люди не видели мяса?.. – сказал в беседе со мной Михаил Сергеев, главный специалист Управления Росприроднадзора по Республике Алтай. – Мы время от времени узнаем об охоте на архаров. Но их же не простые пастухи убивают. Даже если попадаются, люди начинают прикрываться статусом, звонить разным друзьям…

И добавил:

– А этих, я думаю, наказали духи гор: у духов терпение не бесконечно, а на статус им наплевать…

Публикация снимков с места катастрофы имела и другой эффект – она порождала массу вопросов. Раскуроченный вертолет наводил на мысли о том, что, находясь внутри, невозможно было отделаться легким испугом в виде сломанного носа (Банных) и нескольких ушибов (Колбин). «Известия» тогда предположили, что эти двое были на земле и подавали тушу архара в вертолет – может, на веревках, а может и вовсе на руках – как раз для этого вертолету надо было опуститься рискованно низко.

13 января стало известно, что топливо было в порядке – а значит двигатель не заглох. Тогда почему они упали? 14 января «Известия» обнародовали версию: командир вертолета дал «порулить» одному из пассажиров, а тот не справился с тяжелой машиной. Еще 12 января, после того, как Колбина, Банных, Белинского и Капранова, наконец, нашли и вывезли, один из добровольцев-спасателей рассказал мне: «Выжили те, кто был в хвосте вертолета». Колбин и в интервью, и в своей объяснительной сообщил, что в момент падения находился в грузовом отсеке – то есть, не на своем месте второго пилота. Предполагалось, что на его место мог попроситься и сам Банных. Но все же более вероятно было, что Колбин уступил кресло Владимиру Пидопригоре, командиру Горно-Алтайского летного отряда. Как пояснил нам один из алтайских авиаторов, Пидопригора и полетел на Ми-171 только потому, что экипаж не знал местность: «Надо было помочь сориентироваться, а Баяндин и Колбин видели эти места впервые»…

Теперь становилось понятно, о чем говорили на горе Колбин и Банных – до бесконечности, раз за разом, они обсуждали, что и как будут рассказывать потом, когда их найдут. И вот сейчас многократно оговоренная версия трещала по швам! Колбин рассказал о попытках использовать спутниковые телефоны и рацию – тогда как ему достаточно было включить аварийный маячок. Добравшиеся до вертолета 11 января спасатели первым делом включили аварийный маячок, и его сигнал сразу засекли с пульта Центроспаса. Если дать о себе знать было так легко, то почему же Банных и Колбин больше двух суток терпели эту «зимовку» на горе, обрекая своих раненых товарищей на нечеловеческие испытания?!

18 января «Известия» опубликовали мою статью «Почему пилот Колбин не включил маячок?». Вот отрывок из нее: «Напомним, погибший вертолет имел маячок, который должен был в случае ЧП послать сигнал на пульт Центроспаса. Однако маячок не сработал, что стало поводом для упреков в адрес его создателей. Как выяснили «Известия», маячок из-за частых ложных сработок был снабжен тумблером – пилоту надо было перед полетом включить устройство. Баяндин этого не сделал. Более того, не включил маячок и Колбин – а это уж совсем труднообъяснимо: обречь не только себя, но и двоих тяжелораненых на голодную зимовку при морозе, достигавшем по ночам минус 35 градусов, тогда как для спасения достаточно было лишь щелкнуть выключателем… И ведь маячок был совершенно исправен: он начал работать 11 января, когда кто-то из спасателей включил его. Объяснение странному поведению пилота есть: в Барнауле предполагают, что Анатолий Банных уговорил Колбина не включать маячок. Банных рассчитывал, что глава Республики Алтай Бердников, то ли собиравшийся на эту охоту сам, и уж как минимум знавший, куда охотники собираются лететь, успеет найти их раньше, чем информация о катастрофе достигнет Москвы, и тогда вместе они что-нибудь придумают, помогут друг другу выкрутиться.

Будь глава Республики Алтай расторопнее, может быть, так и случилось бы: 9 января СМИ сообщали о пропавшем вертолете без особых эмоций. Однако 9 января Бердников ничего предпринять не успел. Возможно, по тем же причинам, по которым он не полетел на охоту. А уже 10 января появились данные о том, что на борту были высокопоставленные чиновники, затем – их фамилии, и сразу делом заинтересовалась Москва. Тут Бердникова, наверняка, просто обуял ужас – не каждый ведь день в регионе погибает чиновник, входящий в число первых лиц государства».

Колбин уже с 12 января не брал трубку – ответы на те вопросы, которые ему начали задавать, они не обговорили с Банных на горе Черная. По его сотовому телефону сначала отвечала его мама, заявившая «я буду фильтровать ваши вопросы», а потом телефон и вовсе перестал отвечать. Бердников с 15 января не брал трубку – увидев незнакомый номер, он перезванивал, правда, номер его при этом не определялся. Именно таким способом он 20 января позвонил мне после моего звонка, чтобы высказать накипевшее: никакого отношения к злополучной охоте не имеет, а намеки на то, что 9 января он был нетрезв, считает попросту оскорбительными, поскольку не пьет уже давно. В ответ я предложил ему высказать свою точку зрения на события в газете. Бердников заявил, что ему нужно предварительно ознакомиться с вопросами. Я отослал их ему 21 января, набор нехитрый, ничего провокационного: как Бердников узнал о ЧП с вертолетом; чем занимался в день ЧП, 9 января; знал ли о том, что полпред Косопкин отдыхает в Горном Алтае и как обычно проходят визиты таких гостей; как часто вице-премьер РА Анатолий Банных возил столичных гостей на охоту, была ли гора Черная излюбленным местом его охоты и летал ли когда-нибудь на такие мероприятия сам Бердников. Однако больше Бердников на связь не выходил. То ли сам, то ли посоветовавшись с Банных, он решил, что лучше молчать: ведь каждое слово лжи лавиной влекло за собой груду правды.

Банных также ничего никому не комментировал. Чтобы сохранять хоть какой-то контроль над ситуацией, он оставил в Барнауле Белинского и Капранова – при том, что Белинский был в крайне тяжелом состоянии и его логично было бы вывезти в Москву: там и врачи получше, и родные рядом. Но там еще и журналисты, на которых Банных уже никак не сможет повлиять, тогда как в Барнауле в той или иной степени он контролировал больше половины СМИ – как местных, так и филиалы федеральных.

(Читая тех, на кого его контроль не распространялся, Банных, говорят, последними словами ругал тех журналистов, кто, по его мнению, писал «не то». «Известия» и я были в их числе).

При этом очевидно было, что «затирка следов» уже началась: в следственном комитете по СФО никаких комментариев не давали «в интересах следствия», как и в прокуратуре Республики Алтай, куда, кстати, были привезены туши архаров – публика предполагала, что там-то они и пропадут.

Уголовное дело было возбуждено сразу, 12 января, Западно-Сибирским следственным управлением на транспорте по «подведомственной статье» – «нарушение правил безопасности движения и эксплуатации воздушного транспорта» (263 УК РФ). Пресса решила, что стрелочником назначат Колбина и даже начала его жалеть.

Жизнь между тем шла своим чередом. 15 января в Республике Алтай прощались с теми, кто погиб при катастрофе вертолета Ми-171. В Горно-Алтайске были похоронены Виктор Каймин, председатель комитета по охране, использованию и воспроизводству объектов животного мира Республики Алтай, и Владимир Пидопригора, командир Горно-Алтайского летного отряда. В селе Турочак похоронили музыканта Василия Вялкова. Хоронили в открытом гробу: Вялков – единственный, кому так «повезло»: остальных порубало вертолетными винтами. Банных приехал к Вялкову на похороны, передал семье деньги, плакал в толпе. (Дочь Вялкова Дашу он потом устроил в телекомпанию «Наши новости» в Барнауле – читать прогноз погоды).

В 20-х числах января стало известно, что за пост погибшего полпреда президента в Госдуме Александра Косопкина развернулась борьба. Среди претендентов называли многих (единственной публичной персоной был председатель одного из думских комитетов Павел Крашенинников), но уже тогда предполагалось, что больше всего шансов имеет директор правового департамента правительства Гарри Минх, в 2008 году получивший известность как главный юрист предвыборного штаба Медведева. В результате 10 февраля Медведев назначил Минха полпредом. (Именно машина Минха в январе 2011 года попала в серьезную аварию: БМВ Минха выехал на встречку и столкнулся с автомобилем «Опель-астра»).

Однако политика вряд ли занимала тогда Анатолия Банных: у Белинского на обмороженных ногах началась гангрена – сначала на одной, потом – на обеих. 22 января в Барнауле состоялся целый консилиум московских врачей, решавших, как быть. Решили – резать: одну ногу по колено, у другой ступню. Сам Белинский, который с трудом разговаривал и время от времени впадал в забытье, против ампутации возражал. Однако врачи разъяснили ситуацию его родным – жене и дочери, также приехавшим в Барнаул из Москвы. Видимо, родные дали согласие на необходимые операции. Резать решили в Австрии – все, что решалось с помощью денег, Анатолий Банных решал, не экономя. Он в эти дни просто почернел. «Он понимает, что у мужика ноги обморозились по его вине. Ведь он его три дня на морозе продержал, не уберег», – написал мне один из собеседников по Сети.

27 января в Барнаул за Белинским прилетел из Австрии медицинский самолет «Cessna-560», имеющий все необходимое для поддержания жизнедеятельности больного и даже для его реанимации. Однако из трех стоек шасси у него вышла только одна, передняя. Покружив над Барнаулом, австрийцы полетели аварийно садиться в новосибирском «Толмачево». «Небо не принимает «архаровцев» – написал я в «Известиях». Этот неудавшийся рейс «Инсбрук – Барнаул» обошелся Анатолию Банных в круглую сумму. Но денег он не жалел. Срочно была зафрахтована из Австрии другая медицинская «Cessna-560», только уже без врачей – их привезли из Новосибирска на машинах. Второй рейс прибыл благополучно. Белинского увезли. 10 февраля ему отрезали обе ноги.