Текст книги "Пятый уровень"

Сергей ВЕСЕЛОВ
ПЯТЫЙ УРОВЕНЬ

«Фонари» бывают разными. У мальчишек на Газопроводе, например, существует такая классификация:

– они могут быть похожи на два правильных полумесяца и напоминать таинственный массивный знак – это когда тебе врежут точно промеж глаз;

– они бывают расплывчатыми, бесформенными, будто за нижнее веко капнули фиолетовые чернила – это когда подерешься со старшеклассником; а старшеклассники (особенно Генка-Будильник из девятого) – народ дикий, без комплексов, – могут запросто влупить и ботинком, росту у них для этого хватит;

– они бывают аккуратными, круглыми – если попадут в глаз снежком;

– они бывают оторочены по краям сиреневой каймой – это когда школьная уборщица тетя Маша или физрук Борис Борисович застанут в туалете с сигаретой;

– они, наконец, бывают похожи на след грифеля от простого карандаша – и в большинстве случаев это и в самом деле оказывается просто грифель, потому что Сема Дворский перед министерской контрольной по алгебре сам нарисовал себе такой «фонарь» и сказал учительнице, что его избили пьяные дядьки во время перемены и у него жестоко болит голова.

Конечно, с каждым годом классификационный список пополняется, потому что драк и приключений на Газопроводе хватает.

Большую работу здесь проводит Сережа Светлов – у него что ни день, то новый синяк. Откуда он их берет, никому неизвестно. Вот недавно Серега явился на Кольцевую (здесь, на бензозаправке, местные мальчишки подрабатывают мойкой машин), а у него «фонарь» светится почему-то не под глазом, а над ним. Это, можно сказать, настоящий переворот в медицинской науке о синяках (ведь должна быть такая?).

– В чем дело? – спросили его.

– Отстаньте, – сказал Серега. И до самого вечера не издал больше ни звука; молча и скучно, как взрослый, работал – и все.

Все и так давно от него отстали: две последние недели июня он, что ни день, приходит с новым «украшением». В конце концов не хочет человек делиться опытом – его дело. Только Тимофей Медведев не отстает, все продолжает подкатываться к нему со своими «что» да «почему». Но Тимофею можно, потому что они со Светловым – друзья. Может, уже бывшие друзья, но все равно не самые чужие на свете люди.

Однако Серега, наверное, так не думал.

– Еще раз спросишь меня про «фонарь» – у тебя точно такой же появится, – пообещал он Тимофею.

И показал кулак – костистый, весь в ссадинах.

– Дурак, – сказал Тимофей. – Я же тебе помочь хочу.

Все газопроводские его мысленно поддержали: другу, даже бывшему, нужно помогать. Но если при этом схлопочешь по уху – твои проблемы. Се ля ви – как говорят французы.

Часть 1
КВАШЕНЫЙ И КАЮК-КОМПАНИЯ

Глава 1

Сквозь дрему Тим слышал обрывки разговоров на кухне, сопровождаемых стуком ложек в кофейных чашках, бодрыми аккордами «Радио Рокс» и запахом подгоревших бутербродов.

Родители, как водится, потолковали сначала о погоде («Такой жары не было с 75-го…»), потом – о Тиме («Я как-то видела, что мальчишки на автозаправке курят…»), потом разговор зашел о ком-то из родительских знакомых.

– Она просила не говорить никому… По-моему, это глупо, – говорила вполголоса мама.

Глупо, – как обычно, согласился папа. И, как всегда, спросил: – А почему?

– Диагноз окончательно не подтвержден.

Громко засвистел чайник на плите.

– …разбудишь Тимку, – донесся папин голос, когда чайник сняли с плиты.

– До одиннадцати его и цыганский хор не разбудит. Не представляю, как он опять будет вставать осенью в школу…

– Не думаю, что ей стоит на что-то надеяться, – вернулся папа к основной теме разговора.

– Восемнадцать тысяч, – загадочно промолвила мама.

Папа присвистнул.

– Возможно, именно поэтому она не хочет распространяться, – сказал он. – Чтобы никто не чувствовал себя виноватым.

– Был бы Степан дома…

– Ему оставалось бы только ограбить банк.

– Он поленился бы даже перейти улицу на красный свет ради нее.

– Возможно… А как же ее мальчишка? Он тоже не знает?

Тихо и настойчиво запищал электронный будильник на кухне – родители заводят его, чтобы вовремя выйти из дому. В этом писке потонуло чье-то имя, которое произнесла мама. А потом они встали и молча начали обуваться. Громко зашуршала пергаментная бумага, в которую мама заворачивает папины обеды. Затем раздалось невыразительное позвякивание, означающее, что папа хлопает себя по карманам, проверяя, на месте ли ключи и сигареты.

Потом мама сказала: «Ты долго будешь копаться?»

Потом папа сказал, чтобы мама не суетилась.

Потом коротко лязгнул дверной замок.

Тим натянул одеяло до самых ушей, мысленно прикидывая, как здорово было бы подремать еще часок-другой. Но в восемь часов на градуснике за рамой будет уже под тридцать, а просыпаться в жару под ватным одеялом – удовольствие так себе.

В общем, разлеживаться было некогда.

* * *

Если бы дело происходило зимой, наверное, было бы легче. Тим был уверен, что зимой шпионам вообще живется припеваючи: каждый след хорошо виден на снегу, а зимняя одежда чаще всего имеет траурный цвет, резко выделяющийся на белом фоне; к тому же деревья и кустарники стоят голые, любой объект просматривается за километр.

Осенью, когда дождь и слякоть, – тоже неплохо. Тим и сам толком не знал – почему. Наверное, погода как-то вдохновляет.

Но на дворе стоял июль. Жаркий, пыльный, удушливый июль. С самого раннего утра воздух был серо-коричневым, словно над горизонтом опустили грязную тюлевую гардину. Тимин папа называл такую погоду «тушеной».

– Для поджаристой корочки нужна не только высокая температура, но и сухой воздух, – говорил он. – А у нас в Москве для этого слишком влажно. Как в гусятнице.

Самая что ни на есть нешпионская погода.

Летом мальчишки-семиклассники, подрабатывающие на мойке машин, редко выбирались на работу раньше десяти утра. Они понимали, что каникулы дано почувствовать лишь тому, кто спит до упора и никуда не спешит. Однако сегодня разлеживаться и в самом деле было недосуг.

Тим встал и прямиком направился в пропахшую хлоркой ванную. Потом без всякого выражения сжевал два остывших бутера, попутно натянул на себя любимую коричневую футболку – такую же выцветшую, истончившуюся, бывалую, как у Роберта Планта на плакате, висящем в спальне. Осторожно, чтобы джинсовая ткань не шумела, Тим влез в голубые «ливайсы» (конечно же, подделка, на Белорусском вокзале таких пруд пруди).

Тим слушал.

Внимательно слушал.

Серега Светлов жил этажом выше. Звук его открываемой двери Тим мог бы узнать из тысячи других звуков: он помнил его так же хорошо, как и номер Серегиной квартиры – «56», выбитый на потрескавшемся черном дерматине.

Когда-то он, услышав знакомый тягучий скрип, хватал школьную сумку и выбегал на площадку, чтобы вместе с Серегой дотопать до школы. Тим реагировал на этот звук даже тогда, когда смотрел «Погонщиков динозавров» и не собирался никуда бежать; даже тогда, когда родители принимались громко выяснять, кто из них в доме главный, а на кухне вовсю гремело радио, и в гостиной разрывался на части телевизор, вдобавок ко всему в уборной конвульсивно всхлипывал протекающий унитаз.

Но это было давно. Теперь Тим слушал… как бы это сказать? По-воровски. Или по-шпионски. И он боялся прослушать.

Тим взял стопку комиксов и уселся на свою кровать, ногой толкнув дверь в прихожую.

Он услышит.

Конечно же, услышит, черт побери.

Комиксы были тупыми. Тупыми даже для самых дешевых комиксов на самой дешевой бумаге. Про лупоглазых подземных мутантов, которые по ночам вылезают из канализационных люков и похищают людей. А потом поедают их. Поедают, поедают и поедают – на протяжении девяти серий. Очень остроумно.

Тим швырнул под кровать последний, девятый, номер и уставился на Роберта Планта.

Здесь, на плакате, он молодой, – наверное, лет двадцать. Сидит себе прямо на асфальте, приперевшись спиной к стене красного кирпичного дома, на нем коричневая майка и выцветшие, как московское небо в жаркую погоду, голубые джинсы. Он смотрит в сторону – на проходящую мимо девчонку в короткой юбке. Девчонка ничего себе. У Планта таких, наверное, целый курятник был. Родители стараются не говорить детям о таких вещах, но Тим знает, что музыканты дня прожить не могут, чтобы не охмурить кого-нибудь из поклонниц. Даже лысый Лев Шаинский (это который песню придумал про голубой вагон), наверное, тоже отрывается после каждого концерта.

Сейчас Роберт Плант уже старый. Ему, наверное, под пятьдесят. Тим видел его в «Каунтдаун», голландской дискотечной передаче. У него серое лицо, а кожа стала пористой, как губка. И сразу видно, что в молодости Плант принимал наркотики. Может, он и сейчас тайком глотает какую-нибудь гадость? Ничего удивительного. «Цеппелинов» сейчас никто не слушает. А вот Тим с Серегой…

Тут Тим услышал долгий и далекий звук.

Звук открываемой двери.

Он приподнялся на кровати, слушая шаги на лестничной площадке. «Раз-два-три-четыре…»

Это Серега. Его мама спускается по лестнице медленно, тяжело: «и-раз… и-два…»

Спустя мгновение Тим был в прихожей. Он ждал, когда хлопнет дверь парадного, запихивая в карман полторы тысячи рублей и ключи от квартиры.

А потом прыгнул в стоптанные кроссовки и отпер дверь.

Глава 2

Серега Светлов торопился. Выйдя из дома, он скорым шагом направился к автобусной остановке. Если бы он хоть раз обернулся, то мог бы увидеть крадущегося в тридцати шагах от себя Тима. Но он не обернулся.

По дороге Серега остановился у таксофона и снял трубку с рычага. Говорил он совсем недолго – за это время можно было успеть сказать только: привет, как поживаешь?.. Тим даже не успел подойти поближе, чтобы расслышать хоть часть разговора. Но он видел бледное Серегино лицо, на котором четко проступали лиловые синяки. Серега, похоже, плюнул на все и уже перестал замазывать их маминой крем-пудрой.

Потом Серега повесил трубку и чуть ли не бегом побежал дальше, и Тим заметил, что к остановке приближается автобус. Тим тоже побежал. Серега влетел в переднюю дверь, а Тим – в заднюю. И они поехали.

Тим терпеть не мог автобусную давку, тем более в июле. Но сейчас он был даже благодарен тем людям, которые набились в салон, и пыхтели, и толкались, и увлеченно переругивались между собой, – потому что Серега не мог видеть его. Правда, и он Серегу, можно считать, не видел, а только слышал иногда его голос: «нет, не выхожу», «извините»…

Главное, что он не выходил.

У Кольцевой дороги народ дружно высыпал из автобуса, и Тим пропустил вперед себя несколько нетерпеливых теток. Потом он заметил, что Сереги в салоне нет, и быстро выскочил наружу. Вдалеке, у самой дороги, мелькала желтая Серегина тенниска. Хорошая тенниска, яркая.

«Он приехал на бензоколонку», – разочарованно подумал Тим, потому что бензоколонка, где местные газопроводские мальчишки мыли машины, находилась неподалеку от остановки и они с Серегой часто ехали на работу этим маршрутом.

Но он ошибался. Серега шёл, никуда не сворачивая, а потом пересек черную, липкую от жары ленту шоссе. Тим подождал, когда Серега оторвется на безопасное расстояние, и последовал за ним.

Асфальт клеился к подошвам кроссовок, и казалось, что сейчас он окончательно пристанет и, сморщившись, потянется за Тимом, словно ковровая дорожка. Перейдя на другую сторону, Тим вытер кроссовки о траву. Желтая Серегина тенниска время от времени выпрыгивала из высокой травы – далеко отсюда, метров за сто. А может, и больше. Серега шуровал напролом, в обход всех тропинок, – как настоящий кенгуру. И Тиму следовало вовсю шевелить поршнями, чтобы не упустить его окончательно.

От травы шел густой тяжелый запах солнца и кузнечиков. И от этого запаха тело сразу зачесалось. Тим прошел несколько сот шагов, затем забрался на кочку и сверил свой маршрут. Серега забирал чуть левее, к железнодорожному полотну. Расстояние между ними продолжало увеличиваться.

«Может, хватит играть в прятки? – вдруг подумал Тим, чувствуя, что его футболка под мышками стала влажной и горячей – и тут же почудилось тупое гудение слепня. – Не по душе мне это, честное слово. Можно представить себе, что будет, если Серега заловит меня здесь. Вот сейчас ка-ак вынырнет из травы…»

Серега все не выныривал. Теперь он двигался вдоль железнодорожного полотна, пи пути обрывая метелки дикого овса и кроша их в ладонях. Потом он пересек полотно. За насыпью обнаружились те же девственные заросли остролистника и пырея… И – что-то такое впереди.

Что-то ТАКОЕ.

Что именно? Тим, который уже готов был повернуть обратно и с позором удалиться на родной Газопровод, решил, что узнает это. Узнает – и вот тогда можно будет со спокойной совестью поворачивать оглобли.

Через десять минут торопливой ходьбы неизвестный объект вырос до размеров пачки жевательной резинки «Love is…», и теперь Тим мог с уверенностью сказать, что это дом из красного кирпича – вроде того, на плакате в его спальне. Четырехэтажный особняк.

Потом Тим оступился, попав ногой в небольшую, прикрытую травой ямку. На коленях и ладонях остался едкий травяной сок. Когда Тим поднял голову, то с удивлением обнаружил, что ярко-желтая тенниска пропала из виду. Серега успел куда-то скрыться.

– Черт…

Тим побежал со всех ног. Одно дело – когда ты сам отказываешься от преследования, и совсем другое когда тебя обводят вокруг пальца, словно второклассника… Остроконечная фигурка дома перед его глазами прыгала, словно поддразнивая.

И вдруг он увидел. Дом стоял на холме, а перед ним расстилалась небольшая ложбинка. Серега спустился туда, и потому его не было видно; теперь желтое пятно его тенниски замелькало снова. Серега замедлил шаг, видимо, не желая, чтобы кто-то обнаружил его спешку.

Кто-то… Кто же?

Сейчас уже Тим не сомневался, что Серегина цель – этот странный кирпичный дом. Он вел себя так, словно явился на педсовет, где самое главное – упрятать свои эмоции подальше. Вот Серега быстрым движением вытер потные ладони о тенниску. Тим пожалел, что не может увидеть сейчас его лицо. «Все нормально…» – Тим тоже попытался успокоиться (а что? Серега никуда не делся – верно ведь? А сейчас можно хорошенько рассмотреть, что это за дворец такой, и – спокойно потопать домой).

Успокоиться не получалось.

Возможно, дело было в этом доме. Он и в самом деле похож на дворец. Или, скорее, на замок – потому что к этому слову больше подходит эпитет «зловещий». Не скажешь же ведь – «зловещий дворец», верно? Дворец может быть прекрасным. А если у него окна похожи на глаза дяди Семена, когда тот на работе хватит лишку и гоняется по двору за сыном Лешкой, – это уже замок. Зловещий замок.

Вытянутый вверх пятиугольный фасад, обвитый жидким плющом, высокая островерхая крыша, взбирающаяся в тусклое небо крутыми ступеньками. Из-за крыши выступают две полукруглые башни, опоясанные по краям хромированными перилами, которые нестерпимо блестят на солнце. Там оборудовано что-то вроде террас (Тим увидел столики на растопыренных ногах), какие, наверное, бывают в экзотических кафе Санта-Барбары.

Примечательная хибара. Тиму вдруг показалось, что он уже видел этот дом где-то раньше. Узнавание длилось какую-то секунду, не больше, но оно было острым, ярким. Впрочем, потом Тим пытался вспомнить это чувство – и не смог. Пустота… Может, приснилось когда-нибудь?

Вдоль Варшавского полно всяких особняков, но – они какие-то другие. Уродливей, дешевле на вид: один из силикатного кирпича с каким-то дурацким орнаментом, другие сплошь утыканы башенками, зубчиками, рюшечками – сразу видно, что там живут или азербайджанцы, или бывшие второгодники… А этот дом – он взаправдашний какой-то. Вот на Газопроводе есть пацаны, которые мечтают стать ворами или киллерами, когда вырастут. Они вовсю корчатся, будто родились такими блатными, с окурками в зубах – даже смешно порой становится. Но живут на Газопроводе и настоящие воры. И эти уже ни под кого не косят и наколками своими перед носом у тебя не размахивают. Вот так примерно и отличался этот дом от остальных – тех, что на Варшавском шоссе. Тим вспомнил почему-то один из рассказов Эдгара По – «Дом Ашеров». Что-то в этом есть.

«Дом Ашеров».

Какое-то движение. Тим даже не сразу понял, откуда оно исходит. Потом он заметил уплывающие вверх ворота гаража, они находились у самого подножия замка. Из ворот показались две движущиеся точки. Мотоциклы. Спустя минуту до Тима донеслось их тяжелое рассерженное гудение – словно оводы, которым воткнули травинку в задницу.

Сергей тоже заметил мотоциклистов. Он остановился и еще раз потер руки о тенниску. Поза его была напряженной, воинственной. До Тима с опозданием дошло, что он сейчас стоит перед спуском в ложбину, где его легко заметить со стороны дома. Он чертыхнулся и опустился в траву. Мотоциклисты, подъехав к Сергею, лихо затормозили, описав вокруг него полукруг. Тачки были явно непростые – черные, холеные, с высоко задранными щитками, похожие на понтовых десятиклассниц, что ходят, отставив корму… Видимо, какие-то спортивные модели.

Серега первым протянул руку мотоциклистам. Те сдержанно поздоровались. Потом поболтали от силы минуты полторы. Вдруг Серега вскочил на заднее сиденье мотоцикла, и вся троица прытко умчалась в сторону дома. Тим подождал, когда ворота гаража закроются, и отполз назад. Потом приподнялся и внезапно почувствовал оглушительный звон в голове – словно по медному колоколу со всей силы врезали железной трубой.

Тим, пошатнувшись, обернулся.

Перед ним стоял высокий рыжеволосый парень в спортивных брюках и черной майке с глубокими вырезами. Лет четырнадцать-пятнадцать, не меньше. У него были рыбьи глаза и бледный губастый рот. Парень нетерпеливо перебирал ногами, словно боксер, рвущийся в бой. Позади маячили еще какие-то малосимпатичные рожи.

– Ну что, сосунок, – произнес рыжеволосый, – мама не дождется тебя к обеду, верно?

Глава 3

Он сделал обманное движение и неторопливо, с расстановкой, ударил Тима под дых. Тим молча дернулся, челюсть его сразу отвисла, плечи свернулись вперед. Боль – дикая. Изнутри что-то напирало, выталкивая наружу глазные яблоки и внутренности… Парень, не отпуская руку, с улыбкой смотрел на Тима.

– Так это ж Чак Норрис, пацаны, – сказал он громко. – Во как держит удар… Я прям ничего поделать не могу.

И он еще раз ткнул кулаком в то же место. Желудок, который уже потихоньку становился на место, вдруг снова испуганно прыгнул вверх. Перед глазами Тима пробежала какая-то куцая тень.

Но он молчал.

Кто-то обошел Тима сзади. Он даже не мог заставить себя обернуться, хотя знал, что ничего хорошего такие маневры не сулят. Рыжий приподнял голову, взглянул куда-то за спину Тима. Ясно, сейчас толкнет. А сзади какой-нибудь шестерка стоит на карачках и довольно скалится.

Тим сделал все, что мог, – он отступил назад и наугад лягнул ногой. Пятка уткнулась во что-то мягкое. Послышался сдавленный крик. Ага, попал… Потом Тим пригнулся (боль взорвалась внутри, словно тротиловая шашка), и как раз вовремя: над его головой просвистел кулак рыжеволосого. Фф-ых!.. Тим, не разгибаясь, отступил в сторону и увидел парня, который стоял на корточках позади него. Это был полный мальчишка, стриженный под полубокс. На его светлой в полоску рубашке виднелся широкий грязный след его, Тима, ноги.

Последнее, что успел Тим, – это вернуть рыжеволосому его оплеуху. Когда тот подался вперед, вслед за своим кулаком, Тим спокойно влепил ему в левое ухо. Нет, рыжий не упал, как это обычно показывают в боевиках, однако голова его заметно откинулась назад. И то хлеб.

– Коз-з-зел-л вонючий… – прошипел кто-то.

Тим решил, что больше ему здесь делать нечего. Он откинул руку назад, расчищая себе дорогу, – та наткнулась на пустоту. Тим развернулся и побежал. Но пробежка была недолгой. Сзади ему врезали по щиколотке – ноги заплелись одна за другую, словно двое пьянчужек, и Тим загремел на траву. Кто-то с разбегу уселся на него верхом и вцепился в руки, которыми он закрывал лицо.

– Убери руки!.. Убери, урод!..

Тим попытался перевернуться на живот – не дали. Тот, кто сидел на нем, имел, наверное, килограмм шестьдесят весу. Сверху, сбоку посыпались удары. Били грамотно, подлецы. Когда терпеть стало совсем невыносимо, Тим выгнулся дугой и сбросил-таки с себя тяжелую ношу. На какой-то миг он увидел над собой полное раскрасневшееся лицо того самого парня в полосатой рубашке. Парень перелетел бы через Тима, если бы Тим не вцепился зубами ему в нос.

– МА-МА-МА-МА-МА-МА-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А! – заорал толстый.

Тим согнул большой палец и ткнул косточкой ему в бок. Толстый подавился собственным криком. В его глазах светилось бешенство и глупое безграничное удивление.

– Теперь отвали, – процедил Тим и оттолкнул толстого от себя.

Он рывком вскочил на ноги, вполне готовый к тому, что сию же секунду снова окажется на траве. Его обступили человек пять: класс седьмой-восьмой. Может, и девятый.

Рожи грубые, хмурые, недоделанные какие-то. Бандитские рожи, одним словом. Все острижены под Витька из «Дюны». Рыжий стоял в метре от Тима. Он продолжал улыбаться и сучить ногами. «Сейчас пяткой врежет», – подумал Тим.

– Пачка! – неожиданно выкрикнул рыжий.

Откуда-то снизу донеслось глухое ворчание.

– Чего?

Это был толстый. Он медленно поднимался с колен, сверля Тима злыми поросячьими глазками.

– Этот хмырь тебя обидел? – спросил у него рыжий.

Пачка молча оскалился.

– Я его тебе дарю. Можешь закопать на месте.

И рыжий отступил в сторону. «Поединок чести, – усмехнулся про себя Тим. – Знаем мы эти игры…»

Он быстро оглянулся, еще надеясь убежать, но наткнулся на ухмылки стоявших сзади парней. Пачка, не отрывая взгляда от Тима, провел рукавом под носом, оставив на рубашке красную полосу. Потом громко фыркнул и сплюнул, стараясь попасть на Тимины кроссовки. Тим отступил.

– Я ему глаза на задницу натяну, – пообещал Пачка и шагнул вперед. – Я ему ноги повырываю. Я ему…

Тим прикинул, что у него пять шансов из пятидесяти. Пачка раза в полтора тяжелее его. И этим все сказано. Один хороший удар – и Тим будет размазан по траве, словно масло по хлебу.

– … я ему голову отверну…

Значит, что?.. Значит, Тим сам должен начать отстрел диких бешеных поросят. Сам. И чем быстрее, тем лучше.

– … я его землю есть заставлю…

Он одолел расстояние до Пачки в один прыжок. И – прыгнул снова. Когда красные, трясущиеся от злости щеки Пачки оказались чуть ниже уровня Тиминой груди, он выбросил вперед правую ногу. БА-АХ… С глухим стуком нога врезалась в грудную клетку.

– … я ему-у… ы… ы… ы…

Пачка осекся на полуслове и неожиданно отлетел назад шага на три. И когда он бухнулся на землю, словно мешок с цементом, Тиму стало по-настоящему страшно.

Он увидел лица остальных ребят. Те равнодушно смотрели на поверженного Пачку и с каким-то нехорошим предвкушением – на Тима. Улыбался только рыжий – хотя лучше бы он не улыбался вовсе.

– Ну что? – хриплым голосом спросил Тим. – Кто записывался следующим?

Рыжий перешагнул через Пачку.

– Чак Норрис, – ухмыльнулся он. Короткий замах, выпад; у самого лица – кулак с побелевшими костяшками пальцев. Тим увернулся. Потом – резкий неожиданный толчок в грудь. Сзади обнаружилась пустота, абсолютная, словно в вакуумной камере, – она втягивала в себя, она перевернула Тима через голову, отчего у него перед глазами остались мелькать зеленые полосы.

Громкое ржание. Тим лежал на траве, раскинув в стороны руки. Рядом что-то шевелилось. Значит, его все-таки бортанули через шестерку. Невысокий парень с треугольным лицом поднялся с колен и потрепал Тима по щеке.

А потом ударил ногой под дых.

* * *

– … Еще раз намылишься в эту сторону, сопляк, белые тапки сразу заказывай. Понял?

Тим последний раз взглянул на рыжего – чтобы запомнить. И, повернувшись, пошел к Кольцевой. Сзади слышалось веселое похихикивание.

Дома Тим с остервенением стянул с себя джинсы и швырнул их в бак. Потом подошел к зеркалу и посмотрел на себя. На правой скуле – темное пятнышко, под носом – чешуйки засохшей крови. Могло быть и хуже. Серегино лицо в сравнении с этим – настоящая батальная картина рядом с белым листом бумаги. Или даже морская картина. Или даже натюрморт. Потому что за последние две недели Серегино лицо стало синим. Как баклажан.