Текст книги "Возрожденные полки русской армии. Том 7"

Ю. Слезкин298298
  Слезкин Юрий Алексеевич (1-й), р. 5 октября 1890 г. в Санкт-Петербурге. Из дворян Черниговской губ., сын генерал-лейтенанта. Окончил 1-ю Харьковскую гимназию (1910), Елисаветградское кавалерийское училище (1912), Академию Генштаба (1917). Георгиевский кавалер. Штабс-ротмистр, командир эскадрона 10-го гусарского полка. Взят в плен 6 февраля 1918 г. по пути в Добровольческую армию, содержался в тюрьме в Умани. С 1918 г. в гетманской армии; сотник, и.о. старшего адъютанта штаба 3-й конной дивизии (уволен от службы по прошению 11 октября 1918 г.). В Добровольческой армии с августа 1918 г., ротмистр, и. д. старшего адъютанта штаба 1-й конной дивизии, командир эскадрона и затем дивизиона своего полка, с 13 июля 1919 г. подполковник, обер-офицер для поручений, с 6 ноября 1919 г. старший адъютант штаба 1-й Терской казачьей дивизии, с декабря 1919 г. и. д. начальника штаба той же дивизии до марта 1920 г. В Русской Армии до эвакуации Крыма; с 10 августа 1920 г. старший адъютант штаба 1-й кавалерийской дивизии, и. д. начальника штаба той же дивизии. Ранен 20 августа 1920 г. Полковник. Галлиполиец. В эмиграции в Югославии, с 1 июня 1921 г. преподаватель Николаевского кавалерийского училища. Участник монархического движения. С 1947 г. в Аргентине, с мая 1956-го по 19 марта 1962 г. начальник Аргентинского района КИАФ, с декабря 1956-го до 1 июня 1962 г. председатель Союза Императорской конницы и конной артиллерии. Писатель. Умер 27 апреля 1977 г. в Буэнос-Айресе.


[Закрыть]
ИНГЕРМАНЛАНДСКИЙ ГУСАРСКИЙ ПОЛК В ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЕ299299
  Впервые опубликовано: Наши вести. № 260. Февраль 1968.


[Закрыть]

К началу февраля 1918 года развал бывшей Императорской русской армии достиг своей кульминационной точки, захватив даже дольше других устоявшие кавалерийские части. Из 10-го гусарского Ингерманландского полка, находившегося в то время в Киевской губернии, начали «самоопределяться» и выделяться поляки, грузины и «украинцы». Остальные же гусары, забрав своих лошадей и винтовки, стали группами и поодиночке расходиться по домам. Тогда одна группа офицеров полка во главе с командиром полка полковником Синегубом (б. одесский улан), взяв полковой штандарт, направилась по железной дороге в город Чугуев (стоянка полка в мирное время).

Другая же группа из 12 офицеров (в числе которых находился и пишущий эти строки) двинулась походным порядком (верхом) на город Елисаветград, намереваясь из него пробиваться на Дон в Добровольческую армию. Но, сделав всего лишь четыре перехода, на рассвете 4 февраля 1918 года подверглась внезапному нападению большой банды солдат-дезертиров и крестьян, которыми предводительствовал однорукий матрос. Во время схватки один из офицеров (корнет Науменко) был убит, 3 офицера тяжело ранены, а остальные схвачены и лишь только чудом спаслись от самосуда.

С началом лета 1918 года офицеры Ингерманландского гусарского полка начали постепенно съезжаться в город Чугуев, где к тому времени еще сохранилось полковое собрание, офицерские квартиры и кое-какое полковое имущество. Чугуев (как и вся Украина) находился тогда под германской оккупацией, и там намечалось формирование «украинской» кавалерийской дивизии. Но офицеры полка старались уклониться от этого формирования, имея целью пробраться в Добровольческую армию, которая находилась в это время на Дону.

В начале августа 1918 года первая группа офицеров полка, в составе ротмистров М.И. Тихонравова, П.П. Васецкого, Ю.А. Слезкина, штабс-ротмистра Ю.В. Яновского и корнета П.П. Лопырева, получив документы и прогонные деньги в секретном бюро Добровольческой армии в Харькове у Генерального штаба полковника Штейфона300300
  Воспоминания Б.А. Штейфона публикуются ниже.


[Закрыть] (будущий генерал и командир Русского Корпуса301301
  Русский Корпус. Русское добровольческое формирование в Югославии. Поводом для его создания была активизация местных коммунистов, развернувших террор против русских эмигрантов и вырезавших иногда поголовно целые семьи (только до 1 сентября 1941 г. было зарегистрировано более 250 случаев одиночных и групповых убийств). В этих условиях возглавлявший эмиграцию в Югославии генерал-майор М.Ф. Скородумов выступил с инициативой организации русской части для защиты эмигрантского населения и 12 сентября 1941 г. отдал приказ о формировании Русского Корпуса, имея в виду последующую переброску его на Восточный фронт для борьбы против коммунизма. Но вследствие политики немецкого партийного руководства эти надежды не оправдались, настаивавший на этом Скородумов был арестован, и корпус остался в Югославии, сражаясь против коммунистических банд Тито. В корпус вступили представители трех поколений русской эмиграции (наряду с 16—18-летними внуками белых офицеров, был ряд лиц старше 70 лет). Большинство старых офицеров вынуждены были за недостатком командных должностей всю службу провести рядовыми.
  Состоял из 5 полков. Первоначальное ядро чинов корпуса составили проживавшие в Югославии – из состоявших в нем на 12 сентября 1944 г. 11 197 человек из Сербии было 3198 и Хорватии 272, из Румынии прибыло 5067, из Болгарии – 1961, Венгрии – 288, Греции – 58, Польши – 19, Латвии – 8, Германии – 7, Италии – 3 и Франции – 2 человека, было и 314 советских военнопленных. Из них до 40 лет было 5817, 41—50 лет – 3042 и старше – 2338. За все время из состава корпуса выбыло 11 506 человек: убито и умерло 1132 человека, пропало без вести 2297, ранено 3280, эвакуировано по болезни и уволено 3740 и убыло самовольно 1057. Поскольку границу Австрии 12 мая 1945 г. перешло 4500 человек и находилось тогда в лазаретах и командировках 1084, общее число прошедших через корпус определяется в 17 090 человек, но с учетом недостачи сведений по уволенным в первые месяцы 1941 г. оно на несколько сот больше. В корпусе были представлены несколькими офицерами практически все сохранившиеся в эмиграции объединения полков Императорской и белых армий и военно-учебные заведения (например, было 23 выпускника Хабаровского корпуса, около 40 офицеров флота). Прекратил существование 1 ноября 1945 г. в лагере Келлерберг (Австрия) и был преобразован в Союз чинов Русского Корпуса.
  Командиры: генерал-майор М.Ф. Скородумов (12—14 сентября 1914 г.), генерал-лейтенант Б.А. Штейфон (14 сентября 1941-го – 30 апреля 1945 г.; умер), полковник А.И. Рогожин (с 30 апреля 1945 г.). Начштаба – генерал-майор Б.В. Гонтарев, подполковник М.В. Голубев. Командиры бригад: генерал-майор Д.П. Драценко, генерал-майор И.К. Кириенко. Командиры полков: 1-го – генерал-майор В.Э. Зборовский, генерал-майор В.И. Морозов, 2-го – генерал-майор Егоров, полковник Б.А. Мержанов, 3-го – генерал-майор Б.В. Гонтарев, полковник Д.В. Шатилов, 4-го – полковник Б.С. Гескет (убит), генерал-майор А.Н. Черепов, полковник А.А. Эйхгольц, 5-го – полковник А.И. Рогожин, подполковник Н.Н. Попов-Кокоулин. Командиры батальонов: генерал-майор М.М. Зенкевич (убит), генерал-майор Н.А. Петровский, генерал-майор М.А. Скворцов, генерал-майор Е.В. Иванов, полковник А.А. Ендржеевский, полковник Ф.Е. Головко, полковник И.П. Севрин (убит), полковник Л.Н. Трескин, полковник Н.В. Галушкин, полковник С.К. Шебалин, ротмистр Е.А. Шелль, генерал-майор Ф.Э. Бредов, генерал-майор В.М. Пулевич, полковник Е.И. Христофоров, полковник И.В. Роговский, подполковник А.А. Мирошниченко.


[Закрыть]), устроилась в поезд, направлявшийся к границе Донской области. С собой было решено взять полковую святыню – старый Петровский штандарт. Задача изъятия штандарта была возложена на штабс-ротмистра Яновского. При содействии полкового священника, отца Василия Копецкого, штабс-ротмистр Яновский проник ночью в полковую церковь, где находился штандарт, и, сняв его с древка, скрытно вынес из церкви.

Соблюдая все меры предосторожности и скрывая цель своего путешествия, офицеры в конце концов добрались до первой пограничной станции Донской области и, наконец, вздохнули с облегчением, когда увидели на перроне станции бравых рослых донских жандармов с погонами на плечах. В Новочеркасске находилась Ставка генерала Деникина, возглавлявшего после смерти генерала Корнилова Добровольческую армию. В штабе генерала Деникина ингерманландцы встретили своего однополчанина – Генерального штаба полковника С.Н. Ряснянского, участника 1-го Кубанского похода, от которого узнали о прибытии в Добровольческую армию генерала барона Врангеля, назначенного начальником 1-й конной (Кубанской) дивизии, расположенной на Кубани.

Имя генерала Врангеля – героя конной атаки под Каушеном в 1914 году – было хорошо известно во всей коннице, и потому офицеров-ингерманландцев потянуло к нему. При содействии полковника Ряснянского им удалось получить назначение в дивизию генерала Врангеля, и они отправились в Екатеринодар, а оттуда, передвигаясь в тачанках от станицы до станицы, добрались до станицы Петропавловской, в которой был расположен штаб 1-й конной дивизии. Генерал Врангель очень приветливо принял прибывших, сказав, что у него ощущается недостаток в офицерах.

Высокий стройный молодой генерал Врангель, овеянный славой своих лихих конных атак, сразу произвел чарующее впечатление на ингерманландских офицеров, и это впечатление сохранилось до самого последнего дня его жизни. В своих частых задушевных беседах генерал Врангель высказал им свою заветную мысль – создания в Добровольческой армии, наряду с казачьими, и нескольких полков регулярной кавалерии. (До того в Добрармии существовали только 1-й и 2-й конные полки, довольно пестрого состава). Генерал Врангель предложил ингерманландцам приступить к формированию своего полка при его дивизии, обещав для этого свое полное содействие. Генерал Врангель исполнил свое обещание и действительно оказал самую широкую помощь, давая разрешение на реквизицию в отбиваемых от красных станицах лошадей, седел и оружия и направляя к ингерманландцам всех прибывших к нему добровольцев – не казаков.

Первоначально при дивизии был сформирован «разведывательный эскадрон 1-й конной дивизии», командиром которого назначен ротмистр Тихонравов. К этому времени стали прибывать в эскадрон и другие офицеры полка, вызванные письмами. Участвуя во всех боях 1-й конной дивизии и все время пополняясь, «разведывательный эскадрон» был развернут в дивизион, двухэскадронного состава, сохранив свое название «разведывательного». Командиром этого дивизиона был назначен ротмистр Тихонравов, а ротмистры Слезкин и Васецкий – командирами 1-го и 2-го эскадронов. Свое первое «боевое крещение», будучи еще эскадроном, ингерманландцы получили под станицей Константиновской, за освобождение которой от красных казаки поднесли ротмистру Тихонравову звание «почетного казака станицы».

В дальнейшем дивизион участвовал во всех боях 1-й конной дивизии к югу от Кубани, под Армавиром, и, наконец, в составе конного корпуса генерала Врангеля принял участие во взятии Ставрополя, получив самостоятельную задачу: наступая со стороны женского монастыря, очистить от упорно сопротивлявшихся красных предместье города Ставрополя. После взятия Ставрополя депутация офицеров-ингерманландцев отправилась к генералу Деникину с ходатайством о получении дивизионом, насчитывавшим в это время около 200 шашек, при 12 кадровых офицеров-ингерманландцев и полковом штандарте, – его старого исторического имени. Ходатайство это горячо поддержал генерал Врангель. Приказом Главнокомандующего Добровольческой армии от 30 октября 1918 года дивизион получил наименование «Ингерманландский гусарский дивизион».

Это возрождение родного, овеянного боевой славой старого полка, хотя бы и в масштабе отдельного дивизиона, было с ликованием и чувством глубокого удовлетворения воспринято офицерами-ингерманландцами! С этого дня Ингерманландский гусарский полк вновь стал на службу России! В ноябре 1918 года Ингерманландский гусарский дивизион был взят из конного корпуса генерала Врангеля и переброшен с Кубани в Таврию, к городу Мариуполю. С грустью расстались ингерманландцы со своим горячо любимым начальником, со стороны которого всегда видели столько внимания и готовности помочь. (Впоследствии, уже в Галлиполи, в ознаменование этой тесной связи с ингерманландцами, генерал Врангель дал свое согласие быть записанным в списки полка, и ему были поднесены погоны полка. Еще позже, уже в эмиграции, генерал Врангель записал в Полковое объединение Ингерманландского гусарского полка своего старшего сына.)

В Мариуполе в дивизион влился Мариупольский конный офицерский отряд и прибыла еще группа офицеров полка. В январе 1919 года Ингерманландский гусарский дивизион был переброшен в Каменноугольный район под город Юзовку для действий против махновцев. В этот период части дивизиона часто придавались к Самурскому пехотному полку, маневрировавшему в этом секторе. На почве совместной тяжелой боевой деятельности родилось искреннее боевое братство этих доблестных частей Добрармии. 1 июля 1919 года Ингерманландский гусарский дивизион был развернут в полк, носящий свое старое историческое имя. В состав полка в это время входило четыре гусарских эскадрона конных и один эскадрон пеший. Кроме того, при полку было сформировано по одному эскадрону однодивизников – новгородских драгун и одесских улан, в дальнейшем сформировавших еще по 1 эскадрону. Командиром полка был назначен Тихонравов, произведенный к этому времени в полковники.

Доблестно служа России, Ингерманландский гусарский полк участвовал в 1919 году во всех боях Добрармии. В конце этого года, вследствие больших потерь, полк был свернут в дивизион (3 эскадрона Ингерманландских) и вместе с другими кавалерийскими единицами включен в 1-й кавалерийский полк под командой полковника Тихонравова. После тяжелых боев против превосходивших в несколько раз численно красных в январе 1920 года ингерманландцы вместе с другими частями Добрармии были вынуждены отойти на Дон, а после через Кубань в Новороссийск, где 22 марта 1920 года погрузились на пароход для переброски в Крым.

Еще при отходе к Дону, в декабре 1919 года, часть ингерманландских гусар оторвалась от полка и попала в Крым, где ротмистр Яновский сформировал из них отдельный Ингерманландский гусарский дивизион, который доблестно сражался в рядах корпуса генерала Слащева, защищавшего Крым. За одну блестящую конную атаку все офицеры, бывшие в этот день в строю, были произведены в следующие чины. В Крыму обе группы ингерманландцев соединились и вошли дивизионом в 5-й кавалерийский полк, командиром которого был назначен полковник Тихонравов. Впоследствии полк опять получил нумерацию 1-го. До самого конца, то есть до ноября 1920 года, ингерманландцы в рядах Белой армии боролись за этот последний клочок русской земли и, наконец, сломленные физически, должны были разделить горькую чашу Белой армии и оставить родную землю. За свои боевые действия Ингерманландский дивизион был награжден Николаевскими трубами.

1 ноября 1920 года уцелевшие ингерманландские гусары, погрузившись вместе с другими кавалерийскими частями в Ялте на пароход «Крым», отплыли навстречу своей неизвестной судьбе. Взоры всех с тяжелым чувством были обращены к удалявшимся берегам Крыма, где еще вчера развевался трехцветный русский флаг. На палубе трубачи одного из полков заиграли русский национальный гимн «Боже, Царя храни», как бы прощаясь им с Россией. Головы всех благоговейно обнажились, и мысли обратились к Ней – навсегда покидаемой Родине. Среди этих изгнанников была маленькая группа ингерманландских гусар. Это было все, что оставалось от полка.

Свыше 200 лет Ингерманландский гусарский полк служил России, вписав в свою историю много славных страниц, и вот, после трехлетней жестокой Гражданской войны, он должен был покинуть Родину. Ингерманландский гусарский полк перестал существовать… вероятно, навсегда. Но его слава пережила полк, и ныне душа его, в лице последних уцелевших ингерманландских гусар, живет в полковом объединении под сенью старого Петровского штандарта с древним девизом полка: «Тобою гордые в потомках».

Ю. Слезкин
ЛЕТОПИСЬ ПЕРЕЖИТЫХ ГОДОВ302302
  Впервые опубликовано: Слезкин Ю.А. Летопись пережитых годов. Буэнос-Айрес, 1975. С. 77—120.


[Закрыть]

Конец полка

Ко времени моего возвращения в полк в нем произошли значительные перемены. Еще перед самой революцией временно заменивший заболевшего генерала Алексеева начальник штаба Верховного Главнокомандующего генерал Ромейко-Гурко303303
  Гурко Василий Иосифович (Ромейко-Гурко), р. 8 мая 1864 г. в Санкт-Петербурге. Из дворян Смоленской губ., сын генерал-фельдмаршала. Окончил гимназию, Пажеский корпус (1885), Академию Генштаба (1892). Офицер л.-гв. Гродненского гусарского полка. Генерал от кавалерии, главнокомандующий армиями Западного фронта. В июле 1917 г. арестован, в сентябре 1917 г. выслан за границу. В эмиграции в Италии. Член РОВС. Умер 10 февраля 1937 г. в Риме.


[Закрыть] провел реформу во всех армейских кавалерийских полках, приведя их к четырехэскадронному составу (вместо шестиэскадронного). Таким образом, и в Ингерманландском гусарском полку было 4 эскадрона, а гусары 5-го и 6-го эскадронов были влиты в другие эскадроны.

Бывший при мне командиром полка полковник Чеславский304304
  Чеславский Василий Владимирович, р. в 1875 г. В службе с 1893 г., офицером с 1897 г. Офицер Приморского драгунского полка. Генерал-майор, командир 10-го гусарского полка, затем бригады 10-й кавалерийской дивизии. Георгиевский кавалер. С 1918 г. в гетманской армии; командующий 2-й конной дивизией, 9 ноября 1918 г. утвержден в чине генерального хорунжего со старшинством с 6 мая 1917 г. В Вооруженных силах Юга России в сборном отряде. Ранен. Эвакуирован 8 марта 1920 г. из Новороссийска на корабле «Херсон». В эмиграции в США, 1933—1937 гг. в Чикаго. Соч.: 67 боев 10-го гусарского Ингерманландского полка. Чикаго, 1937.


[Закрыть] был произведен в генерал-майоры и назначен командиром 2-й бригады нашей дивизии. Назначенный после него командиром полка полковник Барбович недолго командовал полком, так как, вследствие независимого поведения в отношении «полкового комитета» (солдатского), ему было выражено «недоверие» и он покинул полк. Когда я вернулся в полк, им временно командовал полковник Пальшау. Позже командир корпуса – генерал Крымов305305
  Крымов Александр Михайлович, р. в 1871 г. Окончил Псковский кадетский корпус, Павловское военное училище (1892), академию Генштаба (1902). Генерал-лейтенант, командир 3-го конного корпуса. Участник выступления генерала Корнилова, по приказу которого двинул свой корпус на Петроград. Застрелился 31 августа 1917 г. в Петрограде.


[Закрыть] назначил командиром Ингерманландского гусарского полка полковника Синегуба (бывшего одесского улана). В мой, 4-й эскадрон были влиты гусары из расформированного 6-го эскадрона, которым я раньше командовал, так что там было много людей, знавших меня, что облегчало несколько мое положение среди еще мне неизвестных гусар 4-го эскадрона.

Как я уже говорил, положение офицера, при растлевающем влиянии Приказа № 1, было очень трудное и все время надо было быть начеку, чтобы поддерживать хотя бы относительную дисциплину и порядок.

После Октябрьского переворота (в 1917 году) новый «Главковерх» прапорщик Крыленко издал приказ о введении в войсках «выборного» начала. Нас – командный состав полков 10-й кавалерийской дивизии – поначалу этот приказ не коснулся, и по просьбе самих же солдат все офицеры были оставлены на своих командных должностях. Единственное исключение представил собой Новгородский драгунский полк, в котором под влиянием разлагающей большевицкой пропаганды был смещен командир полка – полковник Казаков306306
  Козаков Николай Александрович, р. в 1877 г. В службе с 1894 г., офицером с 1895 г. Подполковник (полковник) 10-го уланского полка, командир 10-го драгунского полка. Георгиевский кавалер. В декабре 1917 г. командир «украинизированной» части. В 1918 г. в гетманской армии; летом 1918 г. в Ахтырке, 5 июля 1918 г. назначен командиром 11-го Одесского конного полка. В Северо-Западной армии (зачислен с 1 июня 1919 г.); в июне 1919 г. командир кавалерийского дивизиона Ливенского отряда, в августе—сентябре 1919 г. командир стрелкового дивизиона 2-го полка Ливенской дивизии, в ноябре—декабре 1919 г. командир Стрелкового дивизиона 5-й пехотной дивизии, с 19 декабря 1919 г. командир Полтавского полка. В Русской Армии до эвакуации Крыма. Полковник. Эвакуирован на корабле «Лазарев». На 18 декабря 1920 г. в составе 2-го кавалерийского полка в Галлиполи. В эмиграции во Вранье (Югославия). Умер 16 сентября 1970 г. в Югославии.


[Закрыть] и на его место избран «митинговый демагог» – кузнец из обоза. Первым же «деянием» этого, с позволения сказать, «командира» было вынуть из полкового денежного ящика имевшуюся там сумму казенных денег и скрыться с ними. Сконфуженному «полковому комитету» пришлось с «покаянной головой» обратиться к смещенному командиру полка – полковнику Казакову и просить его вновь вступить в командование полком.

Вот в таких условиях проходила служба офицера в «самой демократической армии мира», и жизнь его, при старании выполнить свой долг, была сплошным мучением.

В конце 1917 года, по постановлению «комитетов», от офицеров отобрали денщиков и вестовых, и офицер, наряду с солдатами, должен был убирать свою лошадь и водить ее на водопой, что, разумеется, способствовало уменьшению его авторитета. Все больше и больше распускавшиеся солдаты мешали офицеру исполнять свои обязанности и во все его распоряжения вмешивались «комитеты» (полковые и эскадронные), которые, как правило, состояли из худших элементов. В большинстве случаев денщики оставались преданными своим офицерам и, вопреки приказаниям «комитетов», чем могли старались облегчить положение своим бывшим «баринам».

С теплым чувством вспоминаю своего преданного денщика Лазаря Нинуа, который тайком пробирался ко мне, чтобы почистить сапоги и чем мог помочь.

Нечего говорить, что и питался офицер из «эскадронного котла». К началу 1918 года развал в армии достиг своей кульминационной точки и, при полной разрухе и бесхозяйственности, «полковые комитеты» постановили постепенно «саморасформировываться», первым шагом к чему было распоряжение «самоопределяться» по национальностям.

С грустью простился я со своим верным Лазарем Нинуа, который уезжал с грузинской группой. За ними потянулись украинцы, поляки и татары, и в полках остались лишь великороссы.

В этот период времени полки 10-й кавалерийской дивизии (как и другие кавалерийские части, считавшиеся «более сохранившимися») несли службу охраны заводов и других важных объектов от разграбления «разгулявшейся вольницы», а также им вменялась в обязанность ловля и водворение в свои части дезертиров, которые тысячами покидали фронт.

К этому времени 10-я кавалерийская дивизия была отведена в тыл, в Киевскую губернию, и для выполнения своей задачи – охранения заводов – была поэскадронно разбросана по разным населенным пунктам.

Я со своим 4-м эскадроном был поставлен в маленьком городишке Новая Ушица, где охранял какой-то завод.

В январе 1918 года Ингерманландский гусарский полк или, вернее, то, что от него оставалось, был стянут в одно место – село Кашланы Киевской губернии. В это время шла комедия «украинизации», и при полной разрухе и неразберихе полк перестал получать из казны деньги и какое-либо продовольствие. Видя это, «полковой комитет» в середине января постановил «всем расходиться по домам». Каждый гусар мог взять свою лошадь, винтовку и снаряжение и уходить на все четыре стороны. Разумеется, и все казенное полковое имущество было «братски» поделено. Этим самочинным актом был положен конец 200-летнему существованию доблестного Ингерманландского гусарского полка.

Видя такой конец и сознавая полную невозможность что-либо сделать и исполнять свои обязанности, начали, наконец, разъезжаться и офицеры. Одна группа офицеров с командиром полка, несколькими старшими офицерами и полковым адъютантом поручиком Эсиповым, взяв полковой штандарт, направилась по железной дороге на место штатной стоянки полка – город Чугуев (Харьковской губернии).

Другая же группа (12 офицеров), среди которых были я и мой брат Сергей, решили походным порядком, верхом пробираться на Дон, где, по доходившим слухам, формировалась антибольшевистская Добровольческая армия.

1 февраля 1918 года эта группа офицеров в конном строю, при винтовках, сопровождаемая повозкой с нашими чемоданами, при которых было два денщика, выступила из села Кашланы в свой «поход».

Чтобы не обращать на себя внимания и смешаться с общей «серой массой», мы были в солдатских шинелях и без погон. Ввиду холодного зимнего времени, переходы мы делали небольшие и, пройдя 20—25 верст, останавливались в какой-нибудь деревне на ночлег. В целях предупреждения внезапного нападения (вся местность кишела дезертирами, идущими с фронта и разными вооруженными «до зубов» бандами, грабившими все на своем пути) мы для ночлега выбирали какое-нибудь отдельно стоящее строение или крайнюю хату. На ночь всегда выставляли часового.

Таким порядком мы благополучно сделали три перехода. На четвертый день пути, 4 февраля 1918 года (день, ставший мне памятным на всю жизнь), сделав длинный переход около 30 верст по сильному морозу, под вечер мы пришли в деревню Роги Уманского уезда Киевской губернии, где наметили ночевать. Обратившись к «сельскому комитету», мы попросили разрешения переночевать на стоящем отдельно, по-видимому пустом, помещичьем дворе. Но находившаяся там банда, во главе с сельским комитетом, приняв угрожающее в отношении нас положение, отказала в разрешении расположиться в усадьбе и потребовала сдать им оружие.

Конечно, мы наотрез отказались исполнить это требование и двинулись дальше, но, пройдя две-три версты, решили заночевать на маленьком хуторке, так как наши лошади совершенно пристали после длинного перехода по плохой, обледенелой дороге.

На следующий день, чтобы дать передохнуть лошадям, мы сделали дневку. Хуторок, в котором мы расположились, не только дал нам возможность удобно поместиться, но и позволил поставить всех лошадей под крышу в длинной хуторской конюшне. 6 февраля рано утром мы позавтракали и пошли в конюшню, чтобы поседлать лошадей для продолжения нашего пути следования. Тут мною (как старшим по чину) была допущена оплошность, которой я никогда себе не прощу: для ускорения седловки лошадей я снял с наблюдательного поста очередного часового, чтобы он одновременно со всеми поседлал свою лошадь. Войдя в конюшню, мы для удобства седловки сняли с себя винтовки и положили их в сторонке. Когда лошади были уже поседланы и оставалось их вывести из конюшни, внезапно в открытые двери раздался залп из винтовок и в конюшню ворвалась озверелая толпа в 80—90 человек крестьян и солдат (вероятно, дезертиров). Не успев схватить своих винтовок, мы выскочили в противоположные ворота. Корнет Науменко, успев сделать один выстрел из маузера, тут же упал убитый. Пятеро других офицеров (в их числе и мой брат) получили тяжелые ранения. Остальные все были схвачены напавшими. Оказывается, на рассвете организованная банда дезертиров и крестьян, возглавляемая одноруким матросом, прошла незамеченной по оврагу и, выждав, когда мы все вошли в конюшню, сделала неожиданное нападение, которым мы были захвачены врасплох. Лишь один корнет Спришевский, успевший вывести свою лошадь, ускакал (что нас, в конечном итоге, спасло от самосуда). Подстрекаемая матросом толпа хотела тут же нас прикончить, но под влиянием более умеренных элементов с самосудом задержалась, а поволокла нас назад в деревню Роги и втолкнула в какую-то хату, занявшись грабежом наших чемоданов.

Истекавших кровью наших раненых сперва отказались перевязать, крича, что все равно добивать будут. Но в деревне оказался самоотверженный фельдшер, который, вопреки запрещению и угрозам, перетащил раненых в свою хату и перевязал. Мой брат был тяжело ранен в голову пулей и несколько дней лежал без сознания и просто чудом выжил.

Пять дней мы находились в руках этой озверелой банды, и жизнь наша висела на волоске. Несколько раз под влиянием настояний матроса, который кричал, что, даже если сход решит нас пощадить, он «своей единственной рукой всех перестреляет», – нас тащили «к стенке», но в конце концов голос «умеренных» нас спас от немедленной расправы. Пять дней вокруг нас бесновалась толпа, решая, что с нами делать. В течение этих дней хотя я и считал, что у меня мало шансов выйти живым, но я все же дал себе слово, что если только каким-нибудь чудом выскочу из этой передряги, то поставлю задачей своей жизни рано или поздно расквитаться с бандитами.

Не раз в течение нашего «плена» какая-нибудь сердобольная баба подходила ко мне и говорила: «А брат-то твой помирает!» Когда же я просил, чтобы мне дали хоть проститься с братом, – меня не пускали.

Бог знает, чем бы это все кончилось, если бы не спас положение корнет Спришевский. Как я уже сказал, он один успел вскочить на лошадь и ускакать. Прискакав в соседнее большое село Тальянка, он обратился к местным «властям». Комиссар хоть и большевик, но оказался полупорядочным человеком и отправился в деревню Роги произвести «следствие». Его приезд образумил бандитов, напавших на нас, и они побоялись кончать с нами самосудом. Комиссар распорядился отправить наших раненых в ближайший город Умань и положить в госпиталь, а через день и нас, уцелевших, под конвоем отправили в тот же город и сдали городскому комиссару. Этот последний тоже оказался приличным человеком и через несколько дней отпустил нас на свободу. С разрешения старшего врача госпиталя, где лежали наши раненые, и мы расположились в пустой палате этого госпиталя.

В Умани в это время царило очень тревожное, напряженное настроение, и среди тамошней интеллигенции и «буржуев» ходили зловещие слухи о якобы ожидавшейся «Варфоломеевской ночи» для всех «врагов народа». Наше положение осложнялось тем, что мы были связаны своими ранеными, которые еще не были в состоянии двигаться и которых мы, конечно, не могли оставить одних.

И вот когда, как казалось, «тучи над нашими головами особенно сгустились», вдруг, проснувшись в одно прекрасное утро, мы узнали, что к Умани подходят немцы и все комиссары и чекисты бежали из города. Слух этот подтвердился, и в город действительно вошла какая-то германская часть и была открыта немецкая комендатура.

Использовав свое знание немецкого языка, я явился в комендатуру и заявил о бывшем на нас зверском нападении банды крестьян и дезертиров и о нашем ограблении, предупредив также немцев, что в деревне много оружия, вплоть до пулеметов.

В комендатуре мне было предложено подать письменное заявление, составив список ограбленного у нас имущества, обещав, что мое заявление будет направлено в штаб германского оккупационного корпуса, находящийся в Киеве.

Прошла неделя или две, и я был вызван в комендатуру, где мне было сообщено, что в связи с моим заявлением по распоряжению германских военных властей в деревню Роги будет направлена карательная экспедиция. При этом любезный комендант дал мне разрешение сопровождать экспедицию для опознания ограбленного у нас имущества.

На следующий день рота германцев с пулеметами подошла к деревне Роги и, заняв входы и выходы из нее, начала сгонять все мужское население на площадь посередине деревни. Начальник отряда в ультимативной форме приказал снести на площадь все имевшееся в деревне оружие и ограбленное у нас имущество.

Узнав с моих слов, что среди оружия должно быть и мое Георгиевское оружие, которое является у нас высоким знаком отличия, начальник отряда приказал найти его и вручил мне.

Еще находясь в «плену», я узнал имя возглавителя банды – матроса Анания Бондаря и других подстрекателей нападения. Понятно то чувство, которое я испытал, когда увидел между двумя дюжими германскими солдатами приведенного однорукого матроса! Тут же на месте состоялось заседание полевого суда, и матрос Ананий Бондарь и физический убийца корнета Науменко (кажется, по фамилии Белоусов) были приговорены к расстрелу. Приговор тут же был приведен в исполнение.

Прожив в Умани, кажется, два или три месяца и выждав, когда наши раненые настолько поправятся, чтобы быть в состоянии перенести путешествие по железной дороге, мы распрощались с Уманью, где успели приобрести много друзей, и отбыли в город Чугуев (стоянка полка в мирное время), куда начали съезжаться многие офицеры Ингерманландского гусарского полка.

Чугуев, как и вся Украина, был под германской оккупацией. В созданной ими «Гетманской Украине» под их опекой шло формирование «украинской» армии, в том числе и нескольких кавалерийских полков, для чего привлекались русские офицеры.

В Чугуеве должен был формироваться «Штаб 3-й кинной дивизии» и один из ее полков: «12-й кинный Пилтавский», куда привлекались бывшие чины Ингерманландского гусарского полка. Но ингерманландские офицеры всячески уклонялись от поступления в «украинскую» армию, имея намерение пробираться на Дон в Добровольческую антикоммунистическую армию.

Летом 1918 года, когда о Добровольческой армии получены были более конкретные данные, наше решение окончательно созрело и была намечена отправка офицеров на Дон небольшими группами, чтобы не привлекать внимания немцев, чинивших препятствия Добровольческой армии, как придерживавшейся «союзнической» ориентации.

В начале августа 1918 года тронулась из Чугуева первая группа офицеров полка (в числе пяти человек), среди которых был и я.

Таким образом, лишь в августе я смог продолжить свое следование в Добровольческую армию, прерванное в феврале бандитским на нас нападением.

Но об этом в следующей главе.

Отъезд на Дон в Добровольческую армию

К началу 1918 года города Харьков и Чугуев (равно как и вся Украина) были оккупированы Германией и Австро-Венгрией, и под их эгидой было создано марионеточное государство «Независна Украйна» под управлением ставленника Германии – гетмана Павла Скоропадского307307
  Скоропадский Павел Петрович, р. 3 мая 1873 г. в Висбадене. Праправнук гетмана Украины в начале XVIII в. И.И. Скоропадского. Окончил Пажеский корпус (1893). Офицер л.-гв. Конного полка. Генерал-лейтенант, командир 34-го армейского корпуса. Георгиевский кавалер. После «украинизации» корпуса продолжал им командовать в войсках Украинской народной республики до 29 декабря 1917 г. В марте 1918 г. возглавил опирающуюся на офицерство организацию «Украинская народная громада». Руководитель переворота, результатом которого стало упразднение 29 апреля 1918 г. Украинской народной республики и провозглашение Украинской державы во главе с гетманом. 14 ноября 1918 г. провозгласил федерацию Украинской державы с будущей небольшевистской Россией. В результате начавшегося тогда же петлюровского восстания 14 декабря 1918 г. вынужден был отречься от власти и выехал в Германию, где погиб при бомбардировке 26 апреля 1945 г. в Меттене (Бавария).


[Закрыть] (потомка гетмана Петровской эпохи).

Под охраной немецких штыков на Украине существовал относительный порядок и безопасность от произвола разложившихся революционных элементов страны. С одобрения немцев на Украине формировалась Гетманская украинская армия, конечно «прогерманской» ориентации. К формированию же Добровольческой армии, упорно державшейся «союзнической» ориентации, немцы, естественно, относились отрицательно и чинили ей всяческие препятствия. Исключение делалось для так называемой Астраханской армии308308
  Астраханская армия. Формировалась рядом организаций крайне правого направления в Киеве летом 1918 г. независимо от Южной армии, но одновременно с ней и в отличие от последней была очень тесно связана с германским командованием. Одним из ее организаторов был полковник Потоцкий. Как и Южная, формировалась при непосредственном участии гетмана П.П. Скоропадского: ей были переданы значительные суммы из украинской казны. В армии служило также немало офицеров – уроженцев нижнего Поволжья. После 1-го Кубанского похода в Астраханскую армию из Добровольческой по призыву штабс-капитана В.Д. Парфенова перешло до 40 только что произведенных в нем офицеров (через полтора месяца от них осталось 8 человек). Части армии, действовавшие на Царицынском направлении, понесли большие потери. 30 сентября 1918 г. приказом Донского атамана была преобразована в Астраханский корпус (корпус Астраханского казачьего войска) и включена вместе с частями Южной армии и Русской народной армии в состав Особой Южной армии. Астраханский корпус во главе с Астраханским атаманом полковником князем Тундутовым (начштаба полковник Рябов) насчитывал около 3000 человек пехоты и 1000 конницы и оборонял степи за Манычем. Реально в корпусе был сформирован лишь 1-й Астраханский пехотный (1-й Астраханский добровольческий) полк. 12 апреля 1919 г. корпус был расформирован и его части вошли в состав Астраханской отдельной конной бригады и 6-й пехотной дивизии ВСЮР.


[Закрыть], которая была скорее германской ориентации.

Таким образом, отправка офицеров и добровольцев на Дон и Кубань (где была база Добрармии) встречала затруднения, и если и происходила, то нелегально. Но тем не менее в Харькове существовало секретное бюро Добровольческой армии, которое вербовало добровольцев и, теми или другими способами, направляло их по назначению.

Заведовал этим бюро Генерального штаба полковник Борис Александрович Штейфон (впоследствии генерал, командир Русского Корпуса во время Второй мировой войны).

Как я уже упоминал, офицеры Ингерманландского гусарского полка всячески уклонялись от вступления в «украинскую» армию, намереваясь пробраться в Добровольческую армию, чтобы бороться против большевиков. Глубоко почитая своего бывшего начальника дивизии – генерала графа Келлера, проживавшего после революции в Харькове, группа офицеров-ингерманландцев посетила его, чтобы узнать его мнение о Добровольческой армии.

Весной 1918 года граф Келлер в сопровождении ротмистра Тихонравова побывал на Дону, чтобы на месте ориентироваться в идеологии Добрармии, но, будучи бескомпромиссным монархистом, верным памяти своего Государя, он нашел для себя неприемлемым вступать в Добрармию, так как последняя не вынесла на своих «знаменах» открыто монархических лозунгов, а потому предполагал в дальнейшем формировать чисто монархическую (Южную) армию. Но, отказавшись вступить в Добровольческую армию, он нас, офицеров своей дивизии, благословил идти в Добрармию с тем, чтобы, когда он нам кликнет «клич», мы бы незамедлительно собрались к нему. (Увы, этого «клича» мы так и не дождались, ибо в декабре 1918 года этот благороднейший человек был подло убит бандой петлюровцев у памятника Богдана Хмельницкого в Киеве.)

В начале августа 1913 года первая группа офицеров Ингерманландского гусарского полка в составе ротмистров М.И. Тихонравова, П.П. Васецкого, Ю.А. Слезкина (то есть меня), штабс-ротмистра Ю.В. Яновского и корнета П.П. Лопырева, получив в секретном бюро полковника Штейфона проездные документы и прогонные деньги, нелегально села в поезд, идущий в направлении границы Донской области. Предварительно было решено выкрасть из бывшей полковой церкви в Чугуеве находящийся там наш старый Петровский штандарт, чтобы увезти его с собой в Добровольческую армию.

Задача вынести скрытно из церкви штандарт была возложена на штабс-ротмистра Яновского, который при помощи бывшего полкового священника, отца Василия Копецкого, у которого были ключи от церкви, проник в церковь (находившуюся уже в распоряжении «украинцев»), снял с древка полотнище штандарта и, спрятав его под шинелью, вынес.

Преодолев благополучно все «рогатки» на своем пути, переименованная группа офицеров-ингерманландцев достигла границ Донской области для дальнейшего следования в город Екатеринодар (Кубанской области), куда перешел штаб Добровольческой армии.

В штабе армии мы встретили своего однополчанина – Генерального штаба полковника С.Н. Ряснянского (Георгиевского кавалера и первопоходника) и при его посредничестве получили направление в штаб 1-й конной (Кубанской) дивизии, которой командовал незадолго до того прибывший в Добрармию генерал барон Врангель. В ожидании этого назначения мы пробыли несколько дней в Екатеринодаре и успели побывать на балу, устроенном дочерью генерала Корнилова в пользу Добровольческой армии. Был этот бал в здании Екатеринодарской 1-й женской гимназии, в которой в то время училась моя будущая жена (о существовании которой я тогда и не подозревал!).

Штаб 1-й конной дивизии находился в станице Петропавловской, недалеко от Екатеринодара. Имя генерала Врангеля – героя конной атаки под Каушеном, когда он со своим эскадроном взял, во время Первой мировой войны, германскую тяжелую батарею, – очень нам импонировало, а потому мы были очень удовлетворены этим назначением.