Текст книги "Вернуть общак"

Глава 6

Антон проснулся и словно опустился с небес на землю. В комнате настойчиво переливался трелью телефон. Что за черт? Костин непонимающе уставился на сервировочный столик у дивана, на себя, одетого, посмотрел в зеркало, вделанное в мебельную стенку. Телефон продолжал настойчиво петь, а Антон никак не мог прийти в себя. Воспоминания о вчерашнем событии возвращались медленно, словно протекая сквозь игольное ушко. Он мог отчитаться за каждый день из шести лет своего судейства, но день, прожитый накануне, напоминал засвеченный в проявленной фотопленке. Помогла головная боль. Едва она, не торопясь, со знанием дела, взялась за него, как память сработала на опережение.

Телефон смолк, и Антон пошел в ванную. Принимая на тело упругие струи воды, он поймал себя на том, что думает о Земцове и вчерашнем мероприятии, задуманном недоумками от полиции и так позорно закончившемся.

Антон вышел из ванной комнаты и надел спортивный костюм. После морального самоистязания ему стало гораздо легче. За шесть лет пребывания в должности федерального судьи он научился обходиться без удовольствий, доступных многим, но непозволительных с точки зрения воспитанницы Смольного института благородных девиц. Теперь Антон не мог позволить себе совершать те поступки, на которые раньше был способен просто так, ради шутки. Он даже пиво под чемпионат мира по футболу покупал с вечера, когда на улице было темно и его никто не мог увидеть с пакетом, наполненным бутылками. Нисколько не важно, что Антон Павлович в отпуске. Он – судья, черт побери.

Опять звонок. На табло АОН высветились сплошные прочерки. Звонили с таксофона. Кто это может быть?

– Слушаю.

– Я знаю, кто ты и чем зарабатываешь на жизнь. Но и тебе уже наверняка известно, чьи у тебя деньги. Возьми себе десять штук за синяк и верни оставшееся. Предлагаю не усложнять друг другу жизнь. Я перезвоню через час.

Гудки.

Что происходит?

Его целенаправленно и весьма технично грузят. О сумме речи в разговоре не шло, но Костин и без подсказки догадался, что кто-то просит его вернуть восемьсот тысяч долларов. Тут не нужно быть провидцем. «Возьми десять штук за синяк». Антон получил его в тот момент, когда Пастор с подручным пытались скрыться со своим общаком. Пастор знает, что Антон – судья. Это тоже понятно из его слов. Совершенно ясно и то, что квартира сейчас под наблюдением, если не сказать проще – в осаде. Телефонная коробка находится в подъезде, этажом выше, поэтому вполне вероятно, что и телефон под контролем.

«Они вышли на меня через травмпункт», – размышлял Антон.

Пытаясь сосредоточиться, он понимал, что ситуация совершенно дикая. Его, федерального судью, конкретно грузили на бабки, заведомо зная, чем это может впоследствии икнуться.

«Черт!.. Все ясно и понятно, кроме самого главного – почему он решил, что общак у меня?!»

Антон, словно перематывая кинопленку в замедленном режиме, пытался воспроизвести события от того момента, как Пастор с подельником выбежали из банка, до той секунды, как он получил удар и потерял способность ориентироваться. Костин хорошо запомнил, как подсел под руку мужчины, бегущего впереди, и, пользуясь центробежной силой движения его тела, ударил бандита локтем в грудь. Даже не в грудь, а скорее, под ребра. Он хорошо помнил хрюкающий звук, который издал пораженный противник. Того, как он отлетел в сторону после удара, Антон видеть не мог, потому что разворачивался ко второму вору, но грохот металла говорил о том, что тело с силой отлетело от него и ударилось о машину.

А вот дальше…

Дальше – звон, малиновые шторы, постепенно меняющие цвет до бледно-бирюзового, шум и маленькие фонарики, отрывисто мерцающие в открытых глазах. Потеря ориентации.

– Черт!..

«Я был уверен, что они уехали с сумкой! А сейчас получается, что она осталась на месте, так? Тогда почему ее не нашли люди из СОБРа, которые перепахали каждый квадратный дюйм площади от забора до банка?»

Антон пока не знал, что надо делать, но не волновался. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что ему никто не поверит, начни он объяснять ситуацию так, как есть на самом деле. Слишком велика мотивация у того, кто звонил, желая вернуть общак.

Допустим, деньги потеряны при стычке. Их нет в полиции. Такие персоны, как Пастор, вряд ли будут страдать от недостатка информации о делах внутри УВД. Он наверняка уже прозондировал тему. Резонно предположить, что сумка не умеет сама по себе летать и выбирать место для посадки. Выходит, что Пастору может прийти в голову только одно – деньги у Костина. А у кого же еще? Если бы Антон не носил эту фамилию, то он тоже сказал бы: «Деньги у Костина». Может быть, именно поэтому он и не волновался, расчесываясь в ванной. Все для него было словно написано на листе бумаги.

Антон усмехнулся и стал ходить по квартире.

«Думай, думай… Размышляй хотя бы о том, как выйти из квартиры. Все остальное придет само собой, как по накатанной колее».

Глава 7

Первыми серьезными товарно-финансовыми отношениями, в которые вступил Востриков, стали покупка однокомнатной квартиры в центре Смоленска, приобретение хорошей одежды на ярмарке в ЦУМе и посещение общественной бани за семь рублей. Помывшись, он вышел в раздевалку и лицезрел себя, чистого. Из зеркала на него смотрела медицинская спринцовка, перевернутая вверх ногами: раздутый живот, тощая грудь, маленькая, как у дрозда, голова и тупая морда сайгака.

«Ничего, – успокоил себя Востриков. – Отъедимся и форсу наберем быстро».

Идти в баню с деньгами, которые он планировал потратить на жилье, было бы по крайней мере глупо. Поэтому Востриков вернулся за ними в лесополосу. Предварительно он провел разведку – не пытается ли кто обезжирить его, такого счастливого? Ни один человек даже предположить не мог, что в яме, в которую и глядеть-то нельзя, не зажав нос, находятся восемьсот тысяч долларов. Поэтому к ней никто и не подходил. Проверившись, как Мата Хари в концертном зале, – крутанувшись пару раз около ямы, Востриков вынул из сумки тридцать тысяч зеленых и направился в агентство недвижимости «Твой дом», которое присмотрел еще утром.

Удобный вариант подвернулся быстро, потому что Вострикову, ошалевшему от неожиданно привалившего фарта, все они казались подходящими. Однокомнатная квартира в центре города обошлась в двадцать три тысячи плюс расходы на уплату процентов чайкам-риэлторам.

Когда он остался один в своей квартире, к нему пришло чувство тихого помешательства. Он ходил по комнате, заглядывал в туалет, проверял рукой на прочность раковину в ванной. Востриков несколько раз спустил воду в унитазе, слушая шум как божественную музыку.

К вечеру в его квартире работали сразу несколько бригад – одни собирали стенку, другие устанавливали мягкую мебель, третьи возились на кухне, свинчивая уголок. Дохлый балдел на глазах. Уже под конец рабочего дня он заказал бронированную дверь, и ее устанавливали до поздней ночи. Востриков пообещал щедрые чаевые. Пришлось их отдать. От тридцати тысяч, извлеченных из ямы, еще оставалось столько, что бывший бомж, валявшийся в ботинках на велюровом диване, тихо застонал. Пролежав в истоме несколько минут, он подскочил и вынул из кармана пиджака блокнот. На следующий день намечалась покупка телевизора и…

Дохлый задумался. Он представления не имел, что еще должно быть в квартире. Востриков решил завтра поутру сходить к соседям познакомиться и высмотреть весь интерьер, закурил сигарету да так и уснул, в ботинках, костюме и с блокнотом в руке.

Утром он обнаружил, что тлеющая сигарета прожгла брюки, полу пиджака и, главное, – дыру в диване, в которую легко можно было засунуть его птичью голову. Но это уже не могло испортить настроения проснувшегося человека, теперь уже не бомжа, а жильца квартиры номер семьдесят четыре дома сто три по улице Маркса. Подумаешь, диван прожег. Отдадим в детский дом, себе новый купим.

Слухи о суперкраже Пастора, естественно, не могли миновать Тимура. Он узнал об этом поздно ночью от своего человека в команде Пастора. Данный факт подтвердил знакомый гаишник на дороге, когда Тимур утром в воскресенье ехал в бассейн. Инспектор разговорился и поведал Тимуру, угостившему его банкой пива, что они – то есть менты – полночи гоняли какого-то бандюка с крутыми деньгами.

Инспектор был свято уверен в том, что Тимур – крупный бизнесмен, занимающийся продажей кузбасского угля, поэтому и принимал от него пиво, иногда бутылку хорошей водки, а то и деньги. В сознании инспектора отложился тот факт, что раз ты богат, то обязательно незаслуженно – попал в струю. Значит, нет ничего страшного в том, что он примет от этого набоба презент.

Никто не смог бы выяснить, брал бы инспектор подаяния, узнав об истинном роде деятельности Тимура, или нет. Дело в том, что мент никогда не выяснит, что это за человек. Он называл его Тимуром, будучи уверенным в том, что таково имя богатея.

На самом деле это было прозвище, данное Владимиру Лякину еще пятнадцать лет назад, на зоне строгого режима. Свое погоняло он получил за коварство поступков, изощренный ум и умение в нужный момент продать ненужного человека. Все, чего он достиг, зарабатывалось им кровью, хитростью и умением перешагнуть даже через тело человека, считавшего его своим другом.

У Тимура не было друзей, лишь временные компаньоны, с которыми он общался до тех пор, пока видел в них необходимость. Поэтому многие сторонились его, справедливо полагая, что с Владимиром Лякиным лучше вообще не иметь никаких дел.

У каждого социального среза населения есть свои ментальные признаки, присущие только ему одному. Независимо от положения и отличия характеров, люди из какой-то конкретной группы все равно настроены на единую волну, имеют одинаковое мировосприятие и делают практически идентичные выводы из сложившихся жизненных ситуаций. Менталитет таксистов всегда будет отличаться от менталитета водителей автобусов, а полицейских – от воров.

Вот именно поэтому, когда из банка были похищены деньги, полиция тут же начала охоту за Пастором, а тот – за Костиным. По той же причине Тимур узнал о злоключениях неприятеля и пошел по его следу. Он совершал те же промахи, точно так же попадал в «яблочко», шел за ним, как гончая по следу волка. Тимур побывал в травмпункте и таким же образом оказался у дома номер пять по улице Гоголя. Ему оставалось лишь войти в подъезд, подняться по лестнице и постучать в тридцатую квартиру.

Тимур, в отличие от Пастора, не сделал только одного. Он не проверил, не узнал, к какому социальному срезу населения относится Антон Павлович Костин, обладатель ссадины на правой височной области. Этот факт был отмечен в записи дежурного врача, который в ночь с субботы на воскресенье после отъезда двух бандитов заработал еще пятьдесят долларов.

Но как понять эти устремления Тимура, идущего по следам Пастора, не успевающим остывать? Может, он желал помочь пусть ненавистному, но – вору, человеку одной с ним крови? Тимур хотел вернуть общак, спасти честь всего своего мира от позора и трудностей, которые в связи с этим возникнут?

Отнюдь.

Тимур торопился, потому что боялся опоздать. Он должен был помешать вору с погонялом Пастор исполнить свой святой долг – вернуть братве утраченный общак. Тимур ожидал от противника конкретных действий, но о такой наглости и прыти не мог даже думать.

После событий, которые ему описал его человек в конторе Пастора, стало ясно одно – у ментов общака больше нет. Значит, Пастор выполнил задуманное? Но тогда его человек об этом прямо и сообщил бы. Мол, Пастор вернул деньги. Но он сказал, что тот забрал у ментов общак, но потом потерял его. Это что такое? Вполне возможно, что таковы идеи Пастора. Он разгадал политику Тимура, поэтому и мудрит. Тогда зачем вор охотится за этим Костиным?

Телефонный звонок ночью, сразу после сообщения стукача, тоже ничего не дал. Пастор послал всех подальше на целую неделю. Одним словом, полный дурдом. Общака нет ни у ментов, ни у Пастора. Тогда где он?

У Костина?

Тимур собрал свою братву. Повестка дня формулировалась так: «Кто есть Костин?»

– Так это Червонец, судья в райсуде! – воскликнул, сверкая верхней челюстью, которая состояла исключительно из золотых зубов, Мурена, боец Тимура.

– Нет! – отмахнулся тот. – Это не то… Может, законник или авторитетный какой? Вспоминайте, пацаны. В нашем районе живет, на Гоголя. Или лох обычный?

– Червонца знаю, – промолвил Лось, напарник Мурены, сидящий в углу комнаты. – Он мне пятерик за две дозы героина отписал. Судья это, Тимур.

– Да какой на хер судья! Он у Пастора общак подломил! Неужто это судья?! – рассердился Тимур. – Кто еще чего знает?

– Червонец это, – боясь довести вора до белого каления, тихо пробормотал бригадир Ясень, стоявший рядом с Муреной. Свое погоняло он получил за то, что вместо утвердительного «да» всегда произносил «ясен хер» или, как вариант, «ясен перец». – Гадом буду, это судья. Этот Костин в прошлом году половину моей бригады лес валить отправил на Ангару. Помнишь, мы чурок в подвале неделю держали, пока нам задаток в пятьдесят тонн не принесли? А потом пожадничали и еще на полтинник зарядили? Оперативники шестерых наших сломали. Помнишь, Тимур? Ясен перец, это он.

– Сука!.. – прошипел Тимур. – Знаете, почему вы, дебилы, до сих пор еще не на лесоповале? Потому что я за вас думаю! Выпусти вас, долбдятлов, в свободное плавание – через неделю на шняге какой-нибудь запалитесь! Вы знаете такое слово – однофамилец?! Это когда фамилия одна, а хавальники – разные! Как еще объяснить?

Тут он, глядя в лица своих людей, с ужасом понял, что все они без исключения знают только одного Костина. Судью. Причем так хорошо, что не в силах забыть. Ни у одного из парней, стоящих и сидящих рядом с ним, даже не возникла мысль о том, что Костин – это кто-то другой. Ни один из них не задумался, напрягая память, не сталкивался ли с человеком под такой фамилией на зоне или по делам. Все были твердо уверены в том, что Костин – фамилия одного человека, эксклюзивная. Принадлежит она судье федерального районного суда. У этого человека тоже есть прозвище. Оно должно у него быть, потому что он так тесно, как никто другой, связан с их миром. Судья решает судьбу братков вопреки их желаниям. Его погоняло – Червонец. Именно Костин рассматривает дела, по которым редко кого приговаривает менее чем на десять лет.

Тимур задумался. Много он дал бы сейчас, чтобы заглянуть в уголовное дело по изъятию из преступного оборота воровского общака и огнестрельного оружия, в протокол обыска на даче у Сома. Сейчас в это дело добавились новые бумажки. Там наверняка красочным полицейским языком расписывается, как «неустановленными преступниками были похищены денежные средства в размере восьмисот тысяч долларов США». Вот на эти описи-протоколы-допросы и мечтал хоть одним глазком сейчас взглянуть Тимур. Тогда сразу стало бы ясно, где находится общак и кто такой этот Костин.

– Вот что, – молвил наконец вор, наливая себе виски из четырехгранной высокой бутылки. – Мурена, бери Филателиста и езжайте на Гоголя, дом пять. Аккуратно расспросите у соседей, последите за домом, за хатой. Одним словом, я все хочу знать о человеке, который проживает в тридцатой квартире.

– Он раньше прокурорским следаком был, – добавил Ясень, продолжающий быть уверенным в том, что Костин – судья. – Так что рыло свое куда попало не суйте. Расколет сразу, будто высморкается.

Те, к кому обратился Тимур, молча встали и вышли из помещения. Это были спецы по получению необходимой информации. Воровской мир не отставал от ментов. Если у тех есть служба наружного наблюдения, то почему ее не должно быть у воров? Чтобы бить врага, нужно знать его оружие и уметь им пользоваться.

Глава 8

– Нет, ты мне скажи, Антон, как могло получиться, что ты ввязался в эту бодягу?! – удивлялся Пащенко, кутаясь в тонкую куртку. – Ты же собирался прогуляться, зайти в магазин и вернуться домой, да?

– Вот и прогулялся. – Костин сидел на трибуне рядом с другом и рассеянно наблюдал за последним матчем второй лиги в этом сезоне.

– Я только одного понять не могу, – продолжал прокурор. – Если сумка, как ты говоришь, была за спиной у одного из жульманов, и ты ее потом в глаза не видел, то почему сейчас Пастор пытается тебя трясти?

– Не пытается, а трясет! – Костин усмехнулся.

– Ну, мы еще посмотрим, кто кого трясти будет, – без злобы пообещал Пащенко. – Так что насчет сумки?

Антон помолчал, глядя, как в ворота «рыбхоза», то есть «Океана», вкатывается второй мяч. Мужики, сидящие как кусты в поле, по два-три человека на всей трибуне, громко выругались в адрес тренера, защиты, вратаря и судьи, запутав таким вот образом весь ход разбора ситуации. После этого болельщики дружно полезли под скамейки за пивом и водкой. На улице было холодно – это раз, трибуна – тот же гараж – это два.

– Если избрать тот вариант, что я ее не брал, а это подтвердит любой человек, находившийся рядом со мной в тот момент и до моего отправления домой, то выходит, что сумку мог взять только кто-то из посторонних. Этот тип воспользовался сумятицей. Или – спецы Земцова, Вадим. В последнее я верю слабо, так как все были на виду друг у друга.

– Но сумку можно спрятать, а потом за ней вернуться, – возразил Пащенко.

– Так-то оно так, – поморщился судья. – Только где ты ее там спрячешь? Тем более что я еще не успел как следует очухаться, а Земцов и его бригада прочесали уже весь жилой массив. – Антон понял, что перебрал, и добавил: – Ладно, не массив, а гектар местности – точно. Знаешь, что самое хреновое? То, что я вырубился. Если бы Пастор не врезал мне с такой силой, то я задержал бы их до прибытия СОБРа. Тогда все было бы тик-так. И сумка не потерялась бы, и Пастор не стал бы мне звонить.

– Или тебя пристрелили бы. Прямо там, у машины. Пастору терять было нечего. Его за общак свои же за ноздри подвесят! Что на киче замочат, что на воле – какая ему разница? Если бы он пристрелил тебя, то у него появился бы шанс уйти. Так что радуйся, что все закончилось именно так. Это тебе не старые законники, которые на кражу ходили с одной отмычкой в кармане и оружие презирали. Сейчас у каждого вора с собой волына.

– Да знаю я! – прервал монолог Пащенко Костин. – Все мне известно. Только легче от этого не становится.

– Слушай!.. – Прокурор вдруг задумался. – У меня случай был. Парнишка квартиру одну обнес и леском, через железнодорожные пути шел на соседнюю улицу. Сумку нес, а там рыжья с полкило да денег – четыреста тысяч рублей. Знал, что и где лежит, поэтому быстро взял и ушел, несмотря на то, что хата на сигнализации стояла. Тут, естественно, шухер, патрули лесок обложили и давай его прочесывать. Парень смотрит – дальше идти некуда. Что он делает? Берет сумку и швыряет вверх. Та виснет над землей, метрах в трех, а его задерживают. Пытали ворюгу бесполезно. Весь лес прочесали – сумки нет. На всякий случай в райотдел парня привезли и приземлили до утра. А потом, когда рассвело, дед какой-то пошел с псиной гулять, смотрит – сумка на дереве висит. Дед – партиец старой закалки, сообщил куда следует. Приехали, сумку сняли, а в ней – предмет кражи. Парень и раскололся.

– Зачем ты мне это рассказываешь? – равнодушно спросил Антон. – Что теперь гадать?

– А то, что место это ты не осматривал, поэтому и выводы никакие делать не можешь. А ну-ка, вставай! – Пащенко допил бутылку «футбольного» пива и поставил ее под скамейку, в качестве навара уборщице. – Поехали.

– Куда? – усмехнулся Антон. – Там уже тысячи людей прошли.

– Нам место нужно осмотреть, а не след взять. Пошли!

«Океан» как раз сократил разрыв в счете. Раздались крики радости, явно подогретые спиртным. В этот момент друзья покинули трибуну, вышли на остановку, простояли там около пяти минут, потом махнули рукой и двинулись пешком. Благо до муниципального банка было не более километра, а если дворами, то и того менее.

Когда Сома брали на даче, он с пеной у рта орал, обращаясь непосредственно к Земцову:

– У тебя, считай, кишки уже выпущены, понял?! Сука, ты куда рыло свое засунул?! Ты покойник, понял?!

– Да понял я, понял, – спокойно отвечал Земцов, глядя на пачки долларов на столе и автоматы, которые выносили из подвала и раскладывали рядами на полу люди в масках. – Откуда на вашей даче столько валюты, оружия и наркотиков?

– Понятия не имею. Наркотики мои. Себе купил, сам и мажусь, а оружие не мое! Вы подкинули!

– Мы что-нибудь подкидывали, товарищи понятые? – обратился Земцов к двум пожилым мужчинам.

– Нет, – ответили они почти в унисон, а один из них уточнил: – Это оружие было при нас обнаружено в подвале.

– Да какие они понятые?! – взвился Сом. – Это же мусора! Соседи по даче!

– Не мусора, а пенсионеры МВД, – поправил Земцов. – Вообще-то, тебя никто не заставлял дачу покупать в элитном месте, в вотчине бывшего обкома партии. Соседей можно было выбрать и попроще – заводских, например, за тридцать километров отсюда.

– Да плевал я на вашу партию! – продолжал пениться Сом, который даже под действием героина понимал весь ужас сложившейся ситуации. – Не знаю никаких автоматов!

– А валюта? – спросил Земцов. – Откуда у вас эти восемьсот тысяч долларов?

– Мои. Всю жизнь копил! Грабеж учиняете, гражданин начальник! Честные люди вам не нравятся, которые своим трудом и здоровьем деньги зарабатывают!

– Это ты-то труженик? – рассмеялся Земцов. – И где же ты пахал все это время?

– Все! Хрен в дышло! Без адвоката ко мне не суйся! – Сома колотила мелкая дрожь, с губы стекала неконтролируемая струйка слюны.

Бандит еще не был законченным наркоманом, чтобы висеть – тупо смотреть перед собой из-под полуопущенных век, находиться в состоянии овоща. Героин пока еще активизировал его бешенство.

– Вот здесь и было дело. – Костин, как заправский агроном, показал рукой на участок земли перед собой. – Вон там, за забором, стоял джип. С этой стороны стены прятался я, а с другой – Пастор со своим балбесом-растеряхой. Как видишь, место открытое. Спрятать здесь что-то крупное, наподобие сумки, просто невозможно. Это когда рядом с банком стоишь – не видно, кто за стеной. А если находишься рядом, то обе стороны очень хорошо просматриваются.

– А стычка где была? – угрюмо спросил Пащенко.

– На том месте, где ты стоишь. Когда я рукой достал первого, он отлетел к машине и врезался в нее как таран. Сумка была у него под мышкой. После я получил удар в голову и рухнул на спину. Все.

Прокурор цеплял носком ботинка веточки и откидывал их в сторону.

– Интересно. Я не понимаю – сумка улетела на юг, что ли?! – заявил он, прохаживаясь по кругу.

– Возможно. – Антон достал сигарету и на ветру сумел прикурить. – Если она повисла на дереве, по твоей версии, то сейчас кто-то уже укладывает вещи для поездки на Таити. Навсегда.

Он присел на корточки, поднял крышку от водочной бутылки, некоторое время рассматривал ее, словно не догадывался о предназначении этой штучки, потом отбросил в сторону и выпрямился. Она повертелась на ветру, упала и звякнула. Антон обернулся. Одна крышка лежала на другой, значительно большей, от канализационного люка. Скорее из интереса, чем по какой-то другой причине, Костин подошел к колодцу и снова присел.

– Что ты там рыщешь как следопыт? – бросил ему Пащенко.

– Тут колодец, Вадик. – Антон всматривался в пазы творила.

– Ну, колодец. И что?

– Его недавно открывали. Я и не догадывался, что он здесь есть.

– Еще бы! – усмехнулся прокурор. – Ты лица злодеев рассмотреть в темноте не смог, а колодец увидел бы!

Антон осмотрелся, нашел на земле большой ржавый гвоздь, повернулся к другу и попросил:

– Помоги.

– Да брось ты ерундой заниматься! – поморщился Вадим. – Поехали к Земцову! Еще не хватало, чтобы бандюки над судьей изгалялись! Сейчас весь город перетряхнем, чтобы неповадно было. Все законные основания для этого имеются.

– Помоги, говорю!

Вдвоем они оторвали тяжелую чугунную крышку, и Костин посмотрел вниз.

– Что-нибудь видишь? – раздался над ним голос Пащенко.

Вместо ответа Антон подтянул на коленях брюки и спустился вниз. На спаренных трубах лежали две пустые бутылки из-под пива. Подняв одну из них, он убедился в том, что срок годности содержимого истекает через три дня. Щелкнув зажигалкой, Костин всмотрелся вниз. На гнилом, покрывшемся склизким налетом выступе лежал клочок материи, насквозь пропитанный водой. Прихватив трофеи, Антон вылез наружу. После душного и влажного колодца ему сразу стало холодно.

– Что это? – спросил Пащенко.

– Пустая бутылка. Вторая – такая же.

– Я не дурак, вижу, что это пустая бутылка. «Толстяк». Вполне нормальное пиво. Спрашивая, что это, я имел в виду – на фига ты ее мне показываешь?

– Пиво пили недавно. Срок годности еще не истек. Сантехники такое покупать не станут. Не по карману. Они довольствуются в лучшем случае «Жигулевским». Значит, кто-то недавно сидел в колодце. А это что? – Костин разжал ладонь, и прокурор увидел обрывок ткани, похожий на кусок пояса.

– Ремень, – непонимающе ответил Пащенко. – Это не адрес того места, где находится сумка, и не пачка долларов из общака Пастора. Это кусок ремня, Костин.

– Это кусок ремня от сумки. – Антон улыбнулся, поднося обрывок к лицу друга, который старательно отворачивался. – Видишь, с одной стороны ремень оторван от кольца с карабином!.. А с другой он отрезан аккуратно, словно ножом. Так сделает всякий, кто захочет починить ремень на сумке. Любой человек обрежет место обрыва, чтобы присобачить конец петлей за карабин.

– И какой вывод из сказанного ты можешь сделать? – спросил Пащенко.

– Пока не знаю. Ладно, пойдем пройдемся. Что-то мне не хочется сегодня возвращаться на улицу Гоголя.

– Ночуй у меня, – обрадовался друг. – Сегодня «Локомотив» играет.

– Нет, Вадим, спасибо.

– Так что? Ей – налево, мне – направо?..

– Ну и – до свидания… – подыграл Антон и протянул другу руку.