Текст книги "Дом там, где сердце"

Шеннон Фаррел
Дом там, где сердце

Посвящается моей семье с любовью

…А также огромное спасибо моему представителю Наташе Керн и моему редактору Алисии Кондон и ее персоналу за то, что благодаря им становятся возможными такие замечательные вещи.

Молю: оставь меня и больше не люби,

На волю сердце отпусти, что мне дала,

Но в ангела напрасно я влюблен —

Он, хоть и может, не спасет меня.

Майкл Дрейтон, «Его робкой любви», 1619

Глава 1

Дублин, январь 1845

Звук выстрела разнесся по коридорам отеля. Локлейн сделал глоток воды из стакана и бросился наверх, перепрыгивая через ступеньку.

– Миссис Колдвелл, миссис Колдвелл, откройте дверь! Мюйрин! Откройте, пожалуйста! Это Локлейн Роше! – кричал он, барабаня в дубовую дверь.

Из номера слышался чей-то плач. Подергав щеколду и не добившись никакого результата, Локлейн навалился всем весом на тяжелую дверь.

– Мюйрин! Откройте, пожалуйста! – взывал он между ударами.

Наконец управляющий отеля «Гресхем», оглушенный звуком выстрела и суматохой, созданной в коридоре Локлейном, принес свой ключ. Ловким движением Локлейн быстро повернул ключ в замке и бросился в спальню своей госпожи. Там он увидел Мюйрин, склонившуюся над телом мужа.

По положению его головы (или того, что от нее осталось) было очевидно – Августин мертв.

– О Господи, нет, только не это! Это не могло произойти со мной! – всхлипывала молодая женщина с волосами цвета воронова крыла, раскачиваясь из стороны в сторону и не отрывая рук от лацканов пиджака Августина, словно хотела его задушить. – Как ты мог! Господи, ну почему! Что мне теперь делать? – причитала она, все более впадая в истерику, вновь и вновь повторяя одни и те же слова. Наконец Локлейн, не зная, что ему сделать, оттащил Мюйрин подальше от тела и довольно сильно ударил ее ладонью по щеке.

Она упала в его объятия, как тряпичная кукла. Он подхватил ее, не дав рухнуть на пол, и крикнул управляющему:

– Выделите другой номер для миссис Колдвелл! Сейчас же! Невысокий человек, изумленно глазея на развернувшуюся перед ним сцену, не слышал ни слова Локлейна.

– Я сам прослежу, чтобы перенесли вещи миссис Колдвелл. И не беспокоить ее, ясно?

– Думаю, надо послать за доктором, – неуверенно проговорил управляющий, кивая головой.

– Да, мистер Берне, для дамы, – суровым голосом ответил Локлейн. – Августину он уже, очевидно, не понадобится.

Управляющий с ужасом таращился на привлекательного черноволосого управляющего поместья. Как тому удается сохранять такое спокойствие при столь шокирующих обстоятельствах?

Взгляд серо-стальных глаз Локлейна стал немного мягче, когда он попытался успокоить мистера Бернса.

– Простите, что я так резко с вами разговариваю. Просто все должно быть законно. Полагаю, в таких случаях необходимо соблюсти некоторые формальности. Я попрошу вас присмотреть за вещами.

Подняв Мюйрин, он поспешил за седовласым человеком вниз по коридору в номер у черного хода отеля, подальше от шума повозок, колесящих по оживленным улицам Дублина.

– Этот номер поменьше, но здесь есть довольно большая кровать, а под ней – низенькая кровать на колесиках. Леди не следует оставлять одну, – сказал управляющий отеля, с сожалением глядя на находившуюся без сознания девушку, которую Локлейн держал на руках легко, как пушинку.

– Она не будет одна. Я присмотрю за ней, не беспокойтесь, – заверил взволнованного мужчину Локлейн, кладя Мюйрин на кровать. – И не были бы вы так любезны, чтобы попросить доктора осмотреть ее, как только он закончит с мистером Колдвеллом?

– Да, конечно, сэр. Какая ужасная трагедия. И надо же было этому случиться в моем отеле, – пожаловался управляющий чуть не плача.

– Где бы это ни случилось, когда человек кончает жизнь самоубийством – это всегда ужасная трагедия, – сквозь зубы заметил Локлейн, расстегивая верхние пуговицы платья Мюйрин и снимая с нее ботинки.

– Но, конечно же, сэр, это был несчастный случай! – тяжело дыша, проговорил проворный маленький человечек. – Он просто чистил ружье и…

Локлейн неодобрительно смотрел на человека, глаза его выражали угрозу.

– Вы хотите, чтобы я солгал, мистер Берне?

– Не то чтобы солгали, мистер Роше, скорее, выдвинули еще одну правдоподобную версию случившегося. В конце концов, его бедная молодая жена… Ей и так нелегко, ведь она потеряла мужа в медовый месяц, а еще подвергать ее ненужным сплетням и, смею сказать, скандалу.

Локлейн вздохнул.

– Я не подумал об этом. Вы абсолютно правы, мистер Берне. Сомневаюсь, что если предать огласке всю правду, то это кому-то поможет. Спасибо за вашу деликатность в отношении миссис Колдвелл. Уверен, я могу рассчитывать на вас!

Маленький человечек кивнул и сочувственно посмотрел напривлекательную темноволосую женщину, распростертую на кровати.

– Мистер Бернс, вы бы не могли остаться здесь на несколько минут, пока я перенесу сюда вещи миссис Колдвелл?

– Да, конечно.

Вскоре Локлейн вернулся с несколькими чемоданами и охапкой платьев.

– Я подожду здесь, пока вы пришлете горничную присмотреть за миссис Колдвелл, – сказал он. – Затем я освобожу комнату и заберу свои вещи из коляски.

– Спасибо, мистер Роше. Я позабочусь о вашей… э-э-э… проблеме. Всего доброго, – сказал мистер Берне и выскочил из комнаты.

Оставшись с Мюйрин наедине, Локлейн снял с ее безвольного тела окровавленное платье, бросил его в огонь, затем укрыл ее одеялом, которое нашел в углу кровати. После этого он подтянул кресло ближе к кровати, тяжело опустился в него и обхватил голову руками.

Почему это случилось именно теперь, когда он только начал обретать надежду, что для имения Колдвеллов забрезжил свет в конце тоннеля? Почему все самое дорогое он теряет именно сейчас, как только, впервые за многие годы, все начало становиться на свои места?

Разочарованный в любви, он покинул Барнакиллу – поместье, в котором вырос с сестрой Циарой, – спасаясь бегством от воспоминаний.

Старый лорд, Дуглас Колдвелл, был тогда еще жив. Барнакилла была хорошо управляемым процветающим имением, несмотря на расточительность Августина, которую ему как единственному сыну привили родители. Но Дуглас Колдвелл умер, а вслед за ним скончалась и его жена, отдав Августину бразды правления и позволив со свойственными ему азартом и беспечностью пустить поместье по ветру.

Локлейн убежал из дома, хранившего столь горько-сладкие для него воспоминания, и объездил весь мир в поисках славы и удачи. В общем у него все складывалось неплохо, вот только Австралия, по его мнению, не шла ни в какое сравнение с Ирландией по красотам, прославившими его родину. Минуло долгих три года, прежде чем Августин Колдвелл позвал его обратно в Барнакиллу. И эта его просьба отвечала самым заветным чаяниям Локлейна.

Однако что готовит ему будущее? И что ему делать с изящной молодой красавицей, лежащей в постели без сознания? Бедняжка. Какое она имеет отношение ко всему этому?

Ведь она, похоже, любила Августина. Он вспомнил ее недавнюю истерику в спальне. Мне всегда чертовски не везло, уныло подумал Локлейн, вытянув руку, чтобы погладить ее светлую, мягкую, как лепесток, кожу. Он прикоснулся к ее волосам цвета воронова крыла, восхищаясь ее красотой. Кожа ее была такой бледной, будто она явилась из другого мира. Ее внешность – высокие скулы, длинный, в меру тонкий, чуть вздернутый, нос, рубиново-красные полные губы (может, такая нереальная, она и не во вкусе каждого), но Локлейну она казалась неописуемо прекрасной.

Он никогда не верил в любовь с первого взгляда, пока не увидел нимфу, смотревшую на него потрясающими аметистовыми глазами в тот день, когда он встречал своего господина и его невесту по их возвращении из свадебного путешествия по Шотландии и Англии с парохода, следовавшего из Ливерпуля.

Довольно высокая для женщины, хоть и крошечная по сравнению с ним, Мюйрин Грехем Колдвелл спустилась на причал, как королева, с высоко поднятой головой, ясными глазами, устремленными прямо на него. Казалось, этот взгляд проникает в самую душу. Она приветствовала его рукопожатием, и, потрясенный, он ощутил дрожь в руке, которую ему удалось унять, когда он с трудом обрел над собой контроль, проклиная себя за это странное ощущение.

И вот теперь перед ним лежит прекрасная вдова, прямая наследница поместья Колдвеллов, не подозревающая, вероятно, о плачевном финансовом состоянии, в котором оказался перед смертью ее муж.

Однако Мюйрин наверняка вышла за него по любви! В конце концов, как могла она не знать о всех его неудачах? Возможно, она была такой же недалекой, самовлюбленной и азартной, как и Августин. Если так, да поможет им всем Господь, подумал Локлейн, тряхнув головой, и посмотрел на чудесное лицо с некоторой долей досады.

Если Мюйрин глупа настолько, чтобы любить Августина, она заслуживала всего, что с ней произошло. Его кольнуло чувство вины, когда он поймал себя на этой злорадной мысли. По натуре он не был злым человеком, но горький опыт – хороший учитель.

Он нетерпеливо вскочил с кресла и принялся вышагивать взад-вперед перед окном, пока наконец не остановился посмотреть, как солнце садится за крыши Дублина.

Черт возьми, как могла такая милая, великодушная девушка, как Мюйрин, выйти за такого бездельника и пьяницу, как Августин Колдвелл?

И что она сделает теперь с его родной Барнакиллой?

Глава 2

Мюйрин проснулась спустя несколько часов и осторожно потерла ноющую скулу. Завернувшись в одеяло, чтобы унять дрожь, она посмотрела в окно и увидела волшебные снежные хлопья, кружащие в тусклом свете лампы, которая горела на улице.

Медленно окинув взглядом незнакомую комнату, стараясь не шевелить ноющей головой, она увидела Локлейна, который сидел в низком кресле у ее кровати, а рядом с ним на ночном столике – небольшой открытый дипломат с документами. Взгляд его необычных серо-стальных глаз был сосредоточенным – он сводил столбцы чисел, и скрип его пера отдавался эхом в комнате с высоким потолком.

Эта комната была меньше ее прежних покоев, но казалась ей гораздо уютнее – здесь была великолепная кровать с пологом на четырех резных ножках и парчовые, голубые с малиновым, шторы в цветах. Здесь же, по обе стороны кровати, стояли маленькие столики, а у камина – низенький столик с двумя стульями. В углу у большого окна находилась отгороженная ширмой уборная.

Наиболее интересным и приятным элементом комнаты был великолепный камин с прекрасной дубовой отделкой. В камине мерцал огонь, и впервые с тех пор, как Мюйрин покинула родной дом в шотландском городке Финтри, она почувствовала тепло и защищенность. Все закончилось, с облегчением подумала она, и тут же, опомнившись, прогнала эту мысль.

Пытаясь отвлечься от кошмарных воспоминаний, она обернулась к гостю.

Мюйрин незаметно рассматривала его и в который раз восхитилась его поразительной мужской красотой. Как ни старалась, она не смогла найти в загадочном Локлейне Роше ни одного изъяна, кроме самоуверенности. Его иссиня-черные волосы с золотисто-каштановым отливом, густые и волнистые, почти касались воротника. Он был не по моде чисто выбрит. Бакенбарды скрадывали его высокие скулы и крепкую челюсть, придававшие лицу несколько угрюмое выражение. Прямой узкий нос с изящно изогнутыми ноздрями делал его лицо надменным. Что-то привлекательное и интригующее было в глубоком шраме на его щеке и в небольшой ямочке, появлявшейся при каждом движении рта.

Мюйрин поймала себя на мысли, что ей бы хотелось увидеть, как он улыбается. Конечно, он стал бы чуть более похож на человека и чуть менее – на крадущегося тигра, готового вот-вот схватить добычу. Казалось, у Локлейна постоянно был недовольный вид, а темные брови сердито нахмурены все это время, с момента ее прибытия в Дублин вчера утром. Он выглядел крайне угрюмым для такого привлекательного мужчины. Наверное, у него есть на это причины, размышляла она, видя, как он складывает бесконечные колонки чисел снова и снова, расстроено теребя пальцами свои черные как смоль волосы. Она невольно вспомнила, как то же самое из года в год проделывали и ее отец, и ее зять Нил Бьюкенен, когда она приезжала навестить свою сестру Элис (сейчас она уже на третьем месяце беременности) в ее новый дом в Дануне.

Ее отец никогда не был силен в математике. Мюйрин всегда помогала ему вести учет, хотя ее усилия никто из семьи никогда не воспринимал всерьез, поскольку это занятие считалось «не женским». По крайней мере, именно так ей часто говорили мать и сестра, применяя это прилагательное ко всему, чем ей когда-либо нравилось заниматься.

Мюйрин слегка улыбнулась, вспомнив о критике со стороны своих родных, и как раз в этот момент Локлейн закончил свои подсчеты. Он отбросил в сторону ручку и встал, чтобы размять ноющую спину. Прошествовав к камину и энергично разворошив угли, он направился к окну, чтобы посмотреть на город, укрытый снежным покрывалом цвета слоновой кости.

Мюйрин восхищалась его фигурой, с интересом глядя на рельефные мышцы, просвечивающие сквозь тонкую ткань рубашки. Без сомнения, это был самый высокий и широкоплечий мужчина, какого она когда-либо видела. Судя по тому, как он приветствовал ее вчера утром у причала Дан Лаогер, его твердая, тяжелая рука была такой большой, что обе ее ладошки поместились в ней, когда они поздоровались и он помог ей сойти на берег. Она заметила некоторую его угрюмость, но это ее нисколько не смутило. Это был человек неиспорченный и неизбалованный, который не боялся тяжелой работы. И в то же время в его поведении четко прослеживалось достоинство и знатное происхождение, из-за чего его нельзя было принять за обычного работника фермы.

Итак, Локлейн был управляющим поместья. Значит, ему присуща сообразительность и он умеет обращаться с числами, не так ли? Но если судить по его рукам, и одежде, и загорелому лицу, свидетельствовавшему о том, что многие годы он был занят другим делом, то, похоже, этот человек не из тех, кто перекладывает тяжелую работу на других. Ее восхищало это качество. Ее отец и зять были такими же. Она и сама не чуралась тяжелой работы, хотя мать всегда стремилась сделать из нее избалованную, изнеженную принцессу, ведь Мюйрин была младщей из двух ее дочерей и она родила ее в довольно зрелом возрасте.

Локлейн глубоко вздохнул и отошел от кровати, увидев с облегчением, что Мюйрин наконец-то пришла в себя.

– Вы давно очнулись? – мягко спросил он.

– Не очень, – соврала Мюйрин. – Я пыталась понять, где я.

– Вы все еще в «Гресхеме», только в другом номере. Как я и опасался, началась метель. Боюсь, нам придется остаться еще по крайней мере на одну ночь, – сказал он, стараясь не упоминать о событиях этого дня.

– Это хорошо. У меня голова раскалывается. Сомневаюсь, что я смогу доехать до Эннискиллена после ужасного морского путешествия, – заметила она, потирая виски.

Локлейн протянул руку, чтобы потрогать ее лоб, и отметил, что температура у нее чуть повышена.

– У вас явно жар, Мюйрин. Позвольте, я укрою вас получше. Потом надо будет узнать, есть ли у них внизу какой-нибудь суп или бульон. А еще я дам вам порошок от головной боли, – предложил он и пошел за своей сумкой, которую оставил внизу вместе с другими вещами.

Она попыталась поднять голову с подушки, но не смогла.

– Лежите смирно, дорогая!

– Я… Мне нужно в туалет, но я не уверена, что смогу встать, – робко промолвила она.

– Сейчас, обхватите мою шею руками, и я отнесу вас. Он стащил одеяло с ее оголенных плеч. Мюйрин смущало, что из одежды на ней только фланелевая сорочка и нижнее белье, но молодой человек, казалось, ничего не замечал. Она знала, что просто должна принять предложенную помощь. Теперь она осталась в Ирландии совсем одна. И совершенно не представляла, что будет делать дальше.

Но и мысль о том, чтобы вернуться обратно в Фиртри и изображать там скорбящую молодую вдову, вряд ли пришлась бы ей по душе. Она не любила критиковать родителей, но не для того ли она вышла за Августина, чтобы сбежать из под их тягостной опеки и постоянного разочарования от того, что никогда не сможет влиться в их мир и делать то, чего от нее ожидают?

Единственным способом угодить им было удачное замужество. Они были в восторге, когда Августин Колдвелл оказался на светском приеме и проявил к ней интерес. По Глазго носились слухи о его несметном богатстве, о великолепном имении в Ирландии. Ее отец и мать стали активно поощрять ухаживания Августина.

Мюйрин, устав им противостоять и желая поразвлечься, в конце концов согласилась на чересчур быстро последовавшее предложение Августина. Они встретили праздник всех святых, сыграли свадьбу в канун нового года, и она не успела узнать его поближе.

– Что-то не так? – спросил Локлейн, и его вопрос прозвучал скорее утвердительно.

– Что? Нет-нет, все в порядке. Я только…

– Вам плохо? У вас такое выражение лица…

– Нет, мне не дурно, просто больно.

Она залилась румянцем, глядя на свои оголенные руки, которыми она обвила шею Локлейна.

Он проследил за ее взглядом. Но вместо ожидаемого возбуждения испытал настоящую тревогу.

– Мой Бог, откуда все эти синяки? Я не ушиб вас, когда нес сюда?

– Нет. Я несколько раз падала на судне. Видите ли, это было очень тяжелое плавание, а у меня так легко появляются синяки, – поспешно ответила она, стараясь подавить пробежавшую по телу дрожь.

– Готово, Мюйрин.

Он аккуратно поставил ее на пол за ширмой и держал за руку, пока не убедился, что она может самостоятельно сделать несколько шагов.

– Пойду попрошу еще угля в камин. Вы, наверное, замерзли. Мюйрин приятно удивила его тактичность, когда он вышел из номера, чтобы попросить прислугу принести еще угля, предварительно проверив дверь и убедившись, что сможет войти обратно.

Локлейн стянул с постели покрывала и взбил подушки у резной спинки кровати, после чего вернулся за Мюйрин, чтобы перенести ее обратно.

Он аккуратно опустил ее на кровать и укрыл покрывалом до самого подбородка.

– Принести вам что-нибудь из теплой одежды? Прошу прощения, но ваше платье испорчено, и. . . – Локлейн умолк и смущенно пожал плечами.

Мюйрин слегка побледнела, но не стала продолжать разговор о платье.

– У меня есть плотная фланелевая ночная рубашка, сиреневая, в небольшой черной сумке вон там, – показала она.

Он поднес к ней сумку, помог вытащить рубашку и надеть ее. Кое-как, ерзая, она сумела натянуть ее до лодыжек с помощью Локлейна, который был очень услужливым и внимательным, одновременно оставаясь мужественным и серьезным.

Он снова укрыл ее, перед этим еще раз взбив подушки, затем откинул с лица ее взъерошенные черные волосы и с легкой улыбкой спросил:

– Ну как, теперь лучше?

– Гораздо лучше, спасибо, – ответила она, поднимая на него свои аметистовые глаза.

Несмотря на то что Локлейн Роше был фактически посторонним человеком, который волею судеб оказался на ее жизненном пути, с ним она чувствовала себя спокойно. Хотя на вид он мрачный и надменный, с ней он ведет себя весьма обходительно. Когда-то же придется начать доверять кому-то. Теперь она осталась здесь совсем одна. Она нуждается в друге.

Кто же им может стать, если не управляющий поместья ее погибшего мужа?

– Примите это лекарство, – он протянул ей стакан с водой, в которой растворил порошок из маленького пакетика. – Головную боль как рукой снимет.

Их пальцы соприкоснулись, когда он передавал ей стакан. Он подержал его какое-то мгновение, дабы убедиться, что она его не уронит, и затем она выпила лекарство. Он поставил пустой стакан на столик у кровати, налив в него чистой воды на случай, если ей захочется еще пить.

– Схожу-ка я узнаю, почему служанка так задерживается, – произнес он, опомнившись и поднимаясь с края кровати, где сидел, восхищенно разглядывая Мюйрин в течение нескольких секунд.

Через пару минут он сам принес поднос. Еще спустя минуту, постучав в дверь, вошла горничная с бутылочками теплой воды. Она положила три из них в постель Мюйрин, а затем выкатила маленькую кровать из-под большой и положила на нее две оставшиеся бутылки, спрятав их между простынями.

Локлейн дождался ухода горничной, прежде чем ответить на немой вопрос Мюйрин, которая смотрела то на еще одну пустую кровать, то на него. Он поставил поднос ей на колени и протянул салфетку, чтобы она прикрыла ею ночную рубашку на случай, если что-то разольется.

– Из-за метели у них не хватает номеров, а идея оставить вас здесь одну меня не прельщает. По крайней мере, когда вы нездоровы. Я надеюсь, вы не возражаете, миссис Колдвелл, – смущенно сказал он.

– Вовсе нет, мистер Роше, – ответила она, покачав головой, прежде чем проглотить ложку аппетитного супа. – Вы сами-то поели? – спросила она через миг, снова встретившись с ним взглядом.

– Конечно, уже давно, – солгал он, стараясь не выдать удивления ее вниманием. На самом деле он не хотел тратиться и к тому же был настолько взволнован недавними событиями, что ему вовсе не хотелось есть.

Он продолжал на нее смотреть, все больше недоумевая по поводу ее поведения. Казалось, ее нисколько не беспокоило то, что произошло днем. Но ведь несколько часов назад у нее была такая истерика! Нормально ли это? Или она просто скрывала свои смятенные чувства, не желая показывать свое горе?

Глядя на ее изящный, совершенной формы подбородок, нос, ее искренние глаза, отмечая ее уверенные движения и осанку, на которые он впервые обратил внимание еще на пристани в Дан Лаогер, он предположил, что она избалованная, испорченная светская дама, себе на уме. Возможно, гордость больше, чем что-нибудь другое, не позволяла ей открыть кому-либо свои чувства.

Хотя Локлейн не мог притворяться, что опечален смертью Августина, он знал, как вредно таить страдания в себе. Он решил как можно деликатнее напомнить о смерти Августина, чтобы понаблюдать за ее реакцией.

Он дождался, пока она доест суп и ему нужно будет вынести поднос из номера.

– Миссис Колдвелл, я знаю, что уже поздно и вы наверняка расстроены и устали, но нужно решить кое-какие вопросы, касающиеся Августина и предстоящих похорон, – тихо отметил он.

Подбородок Мюйрин начал подрагивать, и ее голос дрожал, когда она сказала:

– Я раньше никогда не сталкивалась с чем-то подобным. Что вы посоветуете?

Он взял ее крошечную руку в свою.

– Думаю, все нужно сделать быстро и без шума. Конечно, при данных обстоятельствах не может быть и речи о поминках.

Нам, должно быть, даже нелегко будет убедить священника похоронить Августина на церковном кладбище.

Ее рука задрожала, когда она услышала эти слова, но она доверчиво посмотрела на него и согласно кивнула.

– Следует ли нам забрать его с собой в Эннискиллен?

Он покачал головой.

– Нет-нет, там будет хуже.

Локлейн не хотел говорить ей, что у них едва ли хватало денег, чтобы заплатить за номер в отеле и за еду, не говоря уже о перевозке гроба в Барнакиллу.

– С вашего позволения, я поговорю с одним из здешних священников, отцом Бреннаном, давним другом моей семьи (сейчас у него уже свой приход), не будет ли он любезен позаботиться обо всем. Если вы не знаете, что делать, вам не стоит этим заниматься.

– Это может выглядеть несколько неприлично. Но в настоящий момент я не способна все это устроить, – призналась она, снова начиная дрожать от ужаса и холода.

Он чувствовал, как ее рука дрожит в его руке. Хотя он знал, что рано или поздно придется сказать ей правду, сейчас все, что нужно этой бедняжке, – это отдых и несколько добрых слов. Он уселся у изголовья кровати, облокотившись о спинку, и положил возле нее руку. Когда у нее из глаз полились слезы, он прижал ее к себе, чувствуя, как она вся дрожит от горестных всхлипываний. Он в очередной раз подумал о том, как повезло Августину в свое время и как глуп он был.

Рыдая, Мюйрин спрашивала себя, как она сможет жить с переполняющим ее чувством вины. Я злая, грустно думала она. Как я могу чувствовать такое облегчение после его смерти? Как я могу в такой момент думать о себе? Но я понятия не имею, что со всем этим делать! Что ждет меня впереди? И как мне быть?

Все эти вопросы неотступно, снова и снова преследовали ее. Последние две недели были самым ужасным кошмаром, ставшим отвратительной реальностью, и она понятия не имела, как с этим бороться.

Она рыдала, всхлипывая все громче.

Он проклинал Августина за то, что тот оставил свою прекрасную молодую жену в таком положении: в Ирландии, без единого друга, без семьи, без имущества и каких-либо средств существования.

– Все будет хорошо, Мюйрин, вот увидите, – услышал он свой голос, в то время как ее руки обняли его за шею.

Он позволил себе расслабиться и даже насладиться теплом и близостью ее тела, хотя, переживая такое горе, она, вероятно, едва осознавала, что делает.

– Я позабочусь о вас. Доверьтесь мне. Все будет в порядке, вот увидите.

Со временем ее всхлипывания стали утихать, и она забралась поглубже под одеяло.

– Замерзли? – тихо спросил Локлейн, и его губы коснулись ее черных волос.

– Немного.

– Схожу-ка, подброшу угля в камин.

– Нет, останьтесь со мной, пожалуйста. Так мне вполне тепло, правда же, – сказала она слабым голосом.

Ему не понадобилось второе приглашение, чтобы остаться на месте. Он и сам устал так, что ему казалось, будто он может лечь и заснуть навсегда. Он тоже удобнее устроился в постели и уперся подбородком в ее макушку.

– Так лучше?

– Угу, – прошептала Мюйрин, блаженно уносясь куда-то вдаль.

– Доктор оставил вам кое-какие лекарства. Примете что-нибудь?

– Нет, правда, мне только нужно чуть-чуть поспать, Локлейн. Переправа была такой ужасной, там даже каюты не было!

Неудивительно, что бедняжка была в таком состоянии, со злостью подумал Локлейн. Три ночи подряд ее бросало из стороны в сторону на пароходе из Шотландии.

Он натянул на себя оставшуюся часть одеяла, чтобы не замерзнуть, ведь на нем была рубашка с короткими рукавами. И вскоре, несмотря на все усилия не задремать, дабы быть уверенным, что с Мюйрин все в порядке, он заснул крепким сном, обняв ее так, как будто никогда больше не отпустит.