Текст книги "История подводного шпионажа против СССР"

Командир «Таск» Вортингтон и его экипаж начали внимательно осматривать поверхность моря. Фила и еще одного человека не обнаружили. Один человек лежал на воде лицом вниз. Командир пытался подвести лодку поближе к тонущим. Но ужасное положение становилось с каждой секундой еще ужаснее. В отличие от экипажа лодки «Кочино» у личного состава «Таск» было время для того, чтобы надеть штормовую экипировку, и теперь эта экипировка предательски тянула их на дно. Дело в том, что моряков облачили в экспериментальный тип цельных комбинезонов, предназначенных для защиты экипажей от арктического холода. В них были вшиты спасательные жилеты, а также прочно прикреплялись ботинки с помощью металлического крепления, которое можно было отстегнуть только специальной отмычкой.

На палубе эти комбинезоны выглядели прекрасно. Но когда они попадали в холодную воду, то некоторые жилеты начинали лопаться. Таким образом, единственной частью комбинезона, способной держать человека на поверхности, оставались ботинки, которые были скреплены так надежно, что в них оставались воздушные мешки.

Один из находившихся в воде людей старшина Джон Гаттермат отчаянно пытался плыть к спасательному лееру, таща за собой потерявшего сознание товарища. Эти двое были уже совсем близко, еще метров двадцать, и их можно было спасти. Но тут произошло нечто непонятное. Ноги Гаттермата стали высовываться на поверхности, увлекая голову в воду. Командир «Таск» с ужасом наблюдал, как Гаттермат боролся с ботинками, стараясь спастись, и видел, что Гаттермат отпустил своего товарища, который моментально утонул. Затем ботинки Гаттермата вновь вытащили его ноги на поверхность. Впоследствии Вортингтон записал в вахтенном журнале лодки: «Он стремился выровнять положение тела, пытаясь плыть, но не смог это сделать и захлебнулся, причем его ноги все еще оставались на поверхности. В воде оставались еще люди. Спасение утопающих продолжалось. Дополнительно несколько человек прыгнули за борт, чтобы оказать им помощь. Другие, уже находившиеся в воде, старались схватить и поддерживать товарищей, оказавшихся в более тяжелом состоянии. Лейтенант Филипп Пеннингтон пробыл в воде один час двадцать минут, прежде чем его вытащили на борт лодки. Раймонда Рирдона заметили на спасательном плотике, но его смыло волной, другой прыгнул в воду и схватил Рирдона».

К этому времени прошло два часа с того момента, когда людей смыло за борт лодки. Командир лодки Вортингтон встретился с почти невыносимой реальностью. В воде все еще находились семь человек, и почти наверняка без признаков жизни. Один из членов экипажа лодки «Таск» впоследствии рассказывал, что несколько человек погибли как Гаттермат, т. е. их ботинки торчали на поверхности моря.

Никто на «Кочино» еще не знал, что катастрофа уже занесла в свой вахтенный журнал смерть лодки. Но смерть тем не менее была у всех на уме. Остин думал о своей жене и двух детях, о том, что никогда больше не увидит их.

Командир «Кочино» продолжал оценивать и переоценивать ситуацию. Он сделал три попытки провентилировать корабль, но газ продолжал просачиваться. Он пытался послать несколько человек по верхней палубе над поврежденным аккумуляторным отсеком на корму, где находились врач и старший помощник, и куда газ еще не доходил. Но первые два человека, попытавшиеся добраться туда, чуть было не были смыты волной за борт.

Были сделаны две попытки приоткрыть люк боевой рубки, но каждый раз газ устремлялся наружу, навлекая несчастье. Картина пораженных газом людей была еще свежа в памяти командира. Он не мог рисковать подвергнуть той же участи людей, сгрудившихся на рубочном руле. Теперь оставалось только ждать и молиться. Прошло шесть часов с момента первого взрыва. Пожар все еще бушевал, когда сквозь туман появилась «Таск». Пройдет еще много часов, прежде чем командир «Кочино» узнает, что экипаж «Таск» уже сократился на 7 человек. Сейчас же в его уме была лишь одна мечта – доставить «Кочино» домой.

Рулевое управление на «Кочино» не работало. Все же командир надеялся довести лодку до более спокойного района, где он смог бы безопасно передать раненых на «Таск» и затем – полный вперед, чтобы доставить людей в Хаммерфест (Швеция) и в госпиталь.

Почти целый час он пытался следовать за «Таск», но безуспешно, потому что на «Кочино» вышло из строя рулевое управление. Один из раненых, находившихся на самой корме, умудрился восстановить рулевое управление. Несмотря на ранение, он весом своего тела нажал на трубчатый ключ и протиснулся в румпельное отделение. Моряк управлял рулевой машиной, слепо следуя командам, передаваемым по переговорной трубе. В результате «Кочино» смогла наконец следовать за «Таск». Часы показывали 19.10, прошло около 9 часов с момента первого взрыва.

По внутренней трансляции командир уверял раненых, что лодка приближается к Норвегии. Сегодня он уже однажды говорил, что осталось три часа ходу. А через четыре часа повторил свое обращение – осталось всего три часа. Хотя знал, что потребуется, по крайней мере, вдвое больше времени, чтобы достичь ближайшего берега. «Мы вынуждены сбавить ход, чтобы не страдали люди, поскольку волны перекатываются через ходовой мостик, – информировал командир, стараясь солгать как можно убедительнее. – Я верю, что вы поймете меня правильно».

Люди на корме знали, что он лгал, но отвечали: «Конечно, мы понимаем. Спасибо».

Командир с трудом подавлял волнение, пораженный тем, что группа обожженных и раненых все еще могла проявлять сочувствие к другим, замерзающим на верхней палубе. У него было единственное желание – доставить всех их домой.

Казалось, что раненых удастся доставить. За исключением старшего помощника, у них появились признаки улучшения состояния. Море стало понемногу успокаиваться. Командир продолжал общаться с личным составом, подбадривая и умоляя продержаться. Командир все еще верил, что победит в единоборстве с лодкой и морем. Но вскоре после полуночи 26 августа 1949 года прогремел еще один взрыв. Лодку сильно тряхнуло, и пожар распространился на второе машинное отделение, продвигаясь к кормовому торпедному отсеку, где находились старший помощник и другие раненые. Выбора не оставалось. Эти люди, пятнадцать человек, выбрались через кормовой люк на верхнюю палубу. Старшего помощника и еще одного раненого нельзя было перемещать, и доктор не собирался оставлять их. Он сказал командиру, что вместе они смогут выдержать. Между тем командир понимал, что должен попытаться переправить остальную часть экипажа на «Таск». Остин опасался, что в ночной мгле сигнальщики на «Таск» не увидят семафорные флажки. Поэтому он взял боевой сигнальный фонарь и передал знаками азбуки Морзе: «Е-Щ-Е В-3-Р-Ы-В П-О-Д-О-Й-Д-И-Т-Е Б-Л-И-Ж-Е К-О М-Н-Е». Послав эту просьбу, командир возобновил попытки перевести оставшихся на корме трех человек на верхнюю палубу. Телефонная связь вышла из строя. Связь с кормой оборвалась. Доброволец вызвался добежать до кормового люка. Волны все еще перекатывались через палубу, но сейчас они стали меньше, и появились шансы, что ему удастся добраться до кормы. Командир хорошо знал о состоянии старшего помощника, но у него теплилась надежда эвакуировать его с лодки. Он принял для себя решение: если старший помощник не выберется, то я останусь в кормовом торпедном отсеке и утону вместе с ним. И наступило долгожданное спокойствие. Это было то самое чувство, которое охватывало его в годы войны, когда он находился на лодке «Дейс», осыпаемой глубинными бомбами с японских миноносцев, и полагал, что настал конец. В тот раз он оказался счастливым. Теперь он думал: «Ну, и умру. И быть посему». На миг он засомневался: а что, если его смоет с палубы по пути на корму или, еще хуже, его смытого спасут, а старший помощник умрет в одиночестве. Но он отогнал прочь эти мысли.

Между тем «Таск» готовилась подойти ближе. Прежде всего, экипаж выстрелил торпеды из носовых аппаратов, во избежание взрыва в случае столкновения лодок или если на «Кочино» произойдет очередной взрыв, когда «Таск» будет близко от нее. Затем «Таск» подошла лагом. На «Кочино» люди готовились перебраться на корму, чтобы перенести оттуда старшего помощника. Неожиданно все увидели его и следующего за ним другого раненого, выбирающегося из кормового торпедного отсека. Он как-то выкарабкался из койки, добрался до трапа, ведущего к люку, заставил себя, превозмогая боль, дотянуться до первой ступеньки. Боль была неимоверная. Он теряя силы остановился. К счастью, сзади находился доктор Исон. А лодка тем временем уже заполнялась водой.

Позже старший помощник клялся, что не помнил, как сжав зубы, начал взбираться по трапу. Он только почувствовал, как невидимая рука (возможно, это был доктор Исон) схватила его за брюки, подтолкнула на трап и затем на палубу. Когда командир взглянул на своего старшего помощника, то заметил, что руки у него были забинтованы. Весь экипаж с волнением наблюдал за старшим помощником, который начал медленно пробираться к носовой части. Несколько человек бросились, чтобы помочь, но на нем почти не было места, за которое можно было бы ухватить, не причинив человеку страшной боли. И люди молча наблюдали, как старпом мучительно делает шаг за шагом.

Матросы тем временем уже крепили узкую сходню между обеими лодками. Теперь весь экипаж «Кочино» собрался на верхней палубе. Большинство находилось поблизости от сходни, которую можно было сравнить с шестиметровой деревянной качелью, закрепленной между бортами двух кораблей, причем концы сходни заходили на палубы кораблей всего на несколько сантиметров. Матросы на обоих кораблях с помощью тросов пытались удерживать сходню на месте. Но корабли качало на сильной волне, и сходня то и дело срывалась и падала вниз, ее приходилось подтягивать и снова устанавливать на борту. Если сходня сорвется в тот момент, когда по ней будет идти человек, то совершенно очевидно, он будет раздавлен стальными корпусами, которые ударялись друг о друга в самых широких местах корпусов ниже ватерлинии. Это был один из самых непривлекательных путей спасания, придуманных на море.

Старпом Райт был первым, кто пошел по направлению к сходне. В напряженной тишине матросы расступились перед ним. Делая по одному осторожному, болезненному шагу, он подошел к сходне и продолжил движение на борт «Таск». И вскоре оказался там. Дело сделано. Настроение у людей поднялось. Если уж старпом в его тяжелом состоянии сумел дойти, то они тоже смогут. Один за другим моряки быстро прошли по сходне, причем первыми проходили раненые. Они выбирали момент, когда волны на короткое время поднимали лодки на один уровень, и в это время проходили на борт «Таск». Никто не подсказывал им. Теперь они не нуждались в руководстве с ходового мостика. Каждый выбирал момент для пробега по сходне. Не более двух-трех человек успевали пробегать до того, как сходня падала, и ее приходилось устанавливать на место. Удивительно, что никто не свалился в море.

Когда примерно треть экипажа перешла на «Таск», волны столь далеко растащили лодки, что часть швартовых лопнула. «Таск» снова приблизилась, но было очевидно, что уцелевшие швартовы долго не удержат. Казалось, остальной экипаж пробежал по узкой сходне в считанные секунды. Все, за исключением командира «Кочино» Бенитеса, который оставался на палубе своей лодки. Командир соединения Бенсон прокричал ему: «Вы собираетесь покидать корабль?» – «Черта с два» – прокричал в ответ Бенитес. – «Я не покидаю корабль». Он попросил быть в готовности взять его на буксир. Командир надеялся, что удастся все же спасти лодку. То было в 01.45 пятницы. «Кочино» накренилась на правый борт. Люк в кормовой торпедный отсек был под водой. Лодка продолжала крениться, оседая кормой в море. Бенитес наблюдал, как крен становится все более заметным, но он напряженно ожидал, что лодка перестанет крениться и снова займет стабильное положение. Если крен увеличится еще на несколько градусов, то лодка погибнет. С палубы «Таск» кричали: «Скорей же!» Люди поняли раньше его, что выбора нет.

Бенитес стоял на палубе и видел, что корма все глубже уходит под воду. Мелькнула мысль: это конец. Затем он прокричал Бенсону самые неприятные для любого командира слова: «Покидаю корабль». Он прошел по сходне на борт «Таск», и в следующее мгновение деревянную сходню разбило вдребезги. Командир «Таск» уже отдавал команду отойти от тонущей лодки «Кочино», а ее командир начал убеждать свой экипаж спуститься в нижние помещения. Затем он поднялся на ходовой мостик, чтобы наблюдать последнее погружение своей лодки. Его подлодка имела крен 15 градусов на правый борт. Вода уже покрыла рубочный люк и нос ее торчал из воды почти вертикально, будто пытаясь в последний раз взглянуть на небо, прежде чем лодка, откинувшись назад, медленно уйдет под воду.

«Кочино» затонула на глубине 270 метров, в ста милях от побережья Норвегии. С момента возникновения пожара прошло 15 часов. Бенитес наблюдал до тех пор, пока его лодка не скрылась под водой. Он не проронил ни одного слова ни в тот момент, ни час спустя. Он начал говорить только тогда, когда Бенсон и Вортингтон сообщили, что Фило и 6 человек из экипажа «Таск» погибли в море. Через шесть часов «Таск» вошла в порт Хаммерфест. Несколько человек были отправлены в госпиталь. Другим был предоставлен выбор. Они могут полететь домой в Нью-Лондон (шт. Коннектикут) или пойдут на «Таск» вместе, спасенные и спасатели. Все, кто был в состоянии находиться на корабле, вернулись на подлодке «Таск».

О гибели подводной лодки «Кочино» было сообщено в средствах массовой информации как в США, так и в Советском Союзе. Советская газета «Красный флот» опубликовала статью, обвиняющую США в проведении «подозрительных учений» поблизости от советских территориальных вод, а также направлении подлодки «Кочино» в район Мурманска со шпионскими целями. Со своей стороны ВМС США опубликовали сообщение о катастрофе, фактически признав, что ни личный состав, ни недостаточно прочные подводные лодки не в состоянии успешно плавать в коварных северных морях. Попытка Остина оказалась неудачной, но у ВМС США не было намерения раскрывать тот факт, что шпион находился на борту лодки. Когда офицеров просили прокомментировать советские утверждения о том, что «Кочино» находилась поблизости от Мурманска, то они давали тот самый ответ, который в течение десятилетий командование ВМС рекомендовало давать на подобные вопросы: «Без комментариев».

Несмотря на эту трагедию и первоначальную неуверенность, у командиров и адмиралов не было сомнения в том, что ВМС США будут посылать подводные лодки к советским берегам. Через девять дней после гибели «Кочино» разведывательный самолет ВВС США получил доказательство того, что Советский Союз взорвал ядерное устройство. Предполагавшаяся угроза, из-за которой в шпионский поход была послана подводная лодка, обретала вполне реальные черты.

Глава 2
ВИСКИ ДАВАЙ, ДАВАЙ!

Подводная лодка «Гаджен» (бортовой номер SS-567) вошла в порт Йокосука в воскресенье, 21 июля 1957 года. Это была последняя остановка, где экипажи подводных лодок, идущие из Перл-Харбора и Сан Диего, могли подготовиться к тайному проникновению к советским берегам. Сюда же они и возвращались после выполнения заданий, чтобы отпраздновать успех, расслабиться и подготовиться к новым выходам. Порт Йокосука стал шпионским центром.

Эта база на оконечности Токийской бухты отличалась смесью шпионажа, пьянства, напряженности и расслабления. В свое время эта японская военно-морская база была захвачена союзниками. Здесь рядовые матросы могли упиваться до чертиков, а офицеры создали в доме без лифта свое «подводное убежище» с баром и несколькими комнатами, где было много бархата и картин с голыми женщинами.

Прошло восемь лет со дня гибели «Кочино», и подводные силы уже стали неотъемлемой частью в деятельности разведки в годы «холодной войны». Они окончательно подтвердили свою значимость во время корейской войны, когда дизельные подлодки со шнорхелем направлялись в Японское море для наблюдения за попытками Советского Союза вмешаться в эту войну. С тех пор даже самые консервативные представители подводных сил признали большое значение непосредственного нахождения подлодок у побережья противника для наблюдения за движением его кораблей. До тех пор, пока не разразится война, разведка будет являться главной задачей для подводников, поскольку они являются основной силой для сбора подробной информации о строительстве советских ВМС, которое разворачивалось полным ходом.

Шпионские подводные лодки уже доставили информацию о том, что на советских судоверфях ускоренными темпами шло строительство подводных лодок большого радиуса действия, в том числе более 20 лодок типа «Виски» и «Зулу», оборудованных шнорхелями. Советское высшее командование дало понять, что готовится бросить вызов американским ВМС в Мировом океане, используя для этого подводные лодки. Пока же советские подводники только учились управлять своими лодками. К примеру, в одном из первых испытательных походов продолжительностью 30 суток на подлодке типа «Виски» у личного состава под разрушительным воздействием вредных газов неимоверно распухали руки и ноги. Несмотря на возникающие проблемы, советские подводные силы продолжали развиваться. Были получены сведения, хотя и не подтвержденные, что советские ВМС переоборудуют некоторые свои лодки типа «Зулу» под вооружение их ракетами, возможно, с атомными боеголовками.

Этого было достаточно, чтобы убедить самых приверженных традициям адмиралов, что идея шпионской деятельности подводных лодок – есть нечто большее, чем кормушка для группы эрудированных аналитиков, спрятавшихся в недрах военно-морской разведки, до сих пор загадочной для ЦРУ. Осознав, что они могут использовать подлодки для сбора ценной информации, адмиралы, возглавлявшие Атлантический и Тихоокеанский флоты, взяли на себя руководство всей шпионской деятельностью подводных сил. По их приказам подлодки скрывались в воде, ходили на перископной глубине, наблюдая круглый год, за исключением самых холодных месяцев, как вводятся в строй новейшие советские подлодки. Это давало подводникам дополнительную возможность поддерживать свою боевую готовность не только путем участия в учениях с дружественными флотами, но и путем захода в советские воды и встречи лицом к лицу с вероятным противником.

Главным приоритетом для любого командира шпионской подлодки было то, что на флоте называлось: «признаки и предупредительный сигнал». Им предлагалось забыть об осторожности, о радиомолчании и направлять сигнал домой, если обнаружат любые признаки мобилизации советских ВМС или о возможной подготовке к нападению на американские шпионские подводные лодки, которые теперь также использовали более усовершенствованные варианты «ушей Остина» для контроля за испытаниями советских ракет. Эти подводные лодки, имея антенны в состоянии постоянной готовности, непрерывно слушали различные переговоры в эфире, из которых ВМС США могли получать информацию о количестве советских кораблей и подлодок, готовых к выходу в море, и какова может быть их тактика в военное время.

Все больше и больше флотские адмиралы консультировались с военно-морской разведкой, становясь партнерами в шпионаже. Офицеры разведки приглашали подводников проходить подготовку вместе с ними, указав в одном из приглашений, что они занимаются «второй из наиболее древних профессий в мире», той, в которой «морали еще меньше, чем в первой».

Большинству высших правительственных чиновников почти ничего не сообщалось о том риске, которому подвергаются подводные силы, или о том, что ведутся какие-то странные игры «настоящих мужчин». В то время, когда президент Эйзенхауэр с большим сомнением разрешил полеты самолетов У-2 над Россией, опасаясь возможности вызвать раздражение советского премьера Н. С. Хрущева, многие командиры американских подлодок, полагая, что это их работа, забывали требования международного права и запросто заходили в советские территориальные воды. Командующие флотами оценивали своих командиров подлодок по критерию – как долго они держали свои «глаза и уши» над водой. Чем более дерзкая попытка, тем более высокая оценка. Это стало своего рода состязанием на браваду среди командиров и экипажей лодок. Для большинства командиров лодок эти дни неограниченного риска будут характеризовать верхнюю точку в их карьере. Несомненно было напряжение, и большое. Некоторые ветераны-командиры лодок за продолжительный поход в западной части Тихого океана теряли до 9 килограммов собственного веса. Никто заранее не знал, попадет или нет в стрессовую ситуацию.

Подлодка «Гаджен» вышла из Йокосуки в свой очередной поход к советским берегам под командованием капитан-лейтенанта Нормана Бессака. В свое время он уже проводил «Гаджен» незамеченной под группой советских кораблей, плававших в ледовых северных водах. Теперь же он вел лодку прямо в советские территориальные воды. Впервые ему придется командовать в таких опасных условиях. Этого тридцатичетырехлетнего капитан-лейтенанта всегда отличало стремление к приключениям. За полтора года командования «Гаджен» он убедил экипаж лодки в том, что является одним из самых бесшабашных командиров.

В этом у него было много общего со «спуками», прикомандированными к его лодке. Они сами выбрали свое назначение, они были основными военно-морскими шпионами и перехватчиками радиотелефонных переговоров. Они могли летать на шпионских самолетах ВМС и каждый вечер успевать домой к ужину, могли спать с женами, вместо того чтобы дремать бок о бок с полудюжиной матросов или в обнимку с парой торпед. Но для «спуков» почти все, сказанное о подводных лодках, казалось признаком значимости и драмы. Они буднично прибывали на лодку в форменной одежде, подобной той, которую носил Остин на «Кочино», т. е. заменив свои прежние эмблемы на эмблемы радистов. В их письменных предписаниях было написано: «прибыть на засекреченный корабль».

Задача «спуков» заключалась в том, чтобы наблюдать за вероятным противником, давать предупреждения, если подлодка будет замечена советскими кораблями или береговыми установками, которые начинали вести наблюдение в океанах с помощью радио – и гидролокаторов. Советские патрульные корабли уже преследовали несколько американских подлодок. Это были годы, ведущие к кубинскому ракетному кризису. То был период, когда советская пропагандистская машина находила себе пищу даже в сказке «Ганс и Грета», печатая большими тиражами ее переделанный вариант, в котором дети трудолюбивых колхозников были порабощены толстым капиталистом в богатой резиденции на зловещем Западе. А советские «друзья по переписке» предлагали американцам обмениваться фотографиями прекрасных соборов на фоне береговой черты побережья Северной Америки, по возможности включая виды портов и гаваней. Когда личный состав вступал на борт «Гаджен», мало кто из моряков сомневался в том, что они являются участниками необъявленной войны. Несколько американских самолетов-разведчиков были сбиты, и экипаж подлодки мог только гадать, что сделают советские корабли, если они загонят американскую подлодку в безвыходную ситуацию.

«Гаджен» была одной из новейших в ВМС США и одной из первых специально сконструированных дизельных лодок со шнорхелем и электронным оборудованием для подслушивания. На легендарной старой судоверфи фирмы «Электрик Боат компани» в Гротоне (шт. Коннектикут) были уже построены первые две атомные подводные лодки «Наутилус» (бортовой номер SSN-571) и «Сивулф» (бортовой номер SSN-575). Но Риковер, к тому времени уже адмирал, не имел особого желания посылать свои подлодки непосредственно в районы плавания советских ВМС. Он обладал достаточной властью, чтобы держать эти лодки в США.

Риковер родился в еврейском местечке Маков (Польша), в 80 километрах к северу от Варшавы. Его семья, использовав свои связи в конгрессе США, устроила его в военно-морскую академию. Когда Риковер впервые начал проводить эксперименты с атомной энергией, он предложил ВМС приступить к строительству атомных подводных лодок. И даже добился, чтобы его назначили на руководящую работу в комиссии по атомной энергии. Он был настолько нахальным и дерзким, что командование ВМС дважды отказывалось присвоить ему звание контр-адмирала. Но Риковер обратился к своему другу в конгрессе США и получил это звание.

Теперь он использовал свои атомные подлодки для усиления своих связей с общественностью: каждый раз, когда очередной конгрессмен совершал выход в море на атомной лодке, ВМС получали дополнительное финансирование. На самом деле «Наутилус» готовилась к эффектному зрелищу: ВМС пытались выделить ее как первую в истории лодку, достигшую подо льдами Северного полюса.

А пока именно дизельные подлодки выполняли всю шпионскую работу. В их числе была и «Гаджен», идущая на север в сторону Владивостока, крупнейшей советской военно-морской базе на Тихом океане. Лодка приближалась к месту проведения специальной операции в начале августа 1957 года, имея на борту трех или четырех «спуков», которые вовсю работали, выявляя малейшие признаки того, что лодку засекли.

Дополнительная подслушивающая аппаратура была напичкана повсюду. Один из радиооператоров, освоивший русский язык, следил за переговорами между кораблями и берегом. Его задача была не пропустить фразы: «Обнаружена подводная лодка». Другой принимал меры противорадиолокационной защиты, следил за движением на экране радарных импульсов, которые могли обнаружить «Гаджен», и сигнализировал о необходимости погружения. По возможности он записывал развертку импульсов этого радара для того, чтобы американские разведчики смогли найти способы глушения импульсов советских радаров в будущем. Еще один специалист по гидролокаторам находился в готовности оказать помощь в записи так называемых шумовых автографов (характерных звуков) всех проходящих советских надводных кораблей и подводных лодок. Эти своего рода «отпечатки пальцев», уникальные шумы винтов и механизмов могли в будущем помогать американцам распознавать в море советские корабли и подлодки.

Как всегда, «спуки» собирали секретную информацию благодаря как своей удаче, так и приобретенным навыкам. Не было никакой возможности предсказать, каким образом будет развертываться операция.

Не тратя времени зря, командир Бессак направил свою лодку в двенадцатимильную зону территориальных вод, объявленную Советским Союзом. Имевшиеся приказы командования позволяли ему это и, более того, разрешали входить даже в пределы трехмильной зоны, признанной США. Это было реальное начало операции, которая по плану должна была продолжаться один месяц. Спрятав свой корпус длиною 67,6 м и шириной 8,1 м под воду, лодка днем подходила как можно ближе к берегу, имея на поверхности только перископы и антенны для наблюдения за горизонтом.

Каждую ночь «Гаджен» уходила из зоны на 20–30 миль, запускала свои шумные дизеля и заряжала аккумуляторные батареи, а шнорхель осуществлял забор воздуха для обеспечения работы дизелей и выбрасывал отработанные газы через специальную трубу. Этот маневр обеспечивал экипажи достаточным количеством воздуха и электроэнергии для проведения всего следующего дня в советских водах бесшумно, на перископной глубине.

Если бы плавание продолжалось как запланировано, то никогда «Гаджен» не запустила бы дизеля поблизости от советских берегов и не всплыла бы выше глубины шнорхеля до тех пор, пока она не оказалась бы уже на обратном пути в Японию. А до этого момента экипаж будет жить в своей тесной скорлупе, работая в испарениях от работавшего дизеля, которые даже вентилирование через шнорхель не могло устранить.

Экипаж лодки почти перестал замечать эти запахи. Одежда, кожа, волосы – все было пропитано «дизельным одеколоном», отличительным запахом подводника, скрывавшим другие запахи. Душевые кабины для экипажа были обычно заполнены продуктами питания, и на каждого человека в лучшем случае выделялась в день половина миски пресной воды для умывания. Благодаря новым испарителям, на «Гаджен» вода была значительно чище, чем ржавая вода из баков на старых дизельных лодках, но все равно в ограниченном количестве. Экипаж придумывал различные хитрости, чтобы с наибольшей пользой употреблять ее. Умывание начинали с лица, а далее вниз тело протирали губкой. Устраивали временные души соленой водой из трюмов машинного отделения и добывали несколько дополнительных чашек пресной воды, устанавливая ведра для сбора конденсата, от которого все на лодке было сырым и капающим. Обычно набирали конденсата достаточное количество для проведения одной стирки белья за все время похода. Такая прибавка воды была достаточна, чтобы не проклинать испарения, идущие из трюмов и превращающие койки в металлические болота. Для защиты от влаги матрацы стали помещать в водонепроницаемые пластиковые мешки на застежке-молнии. Каждый подводник научился быстро раскрывать такой мешок, залезать в него и сразу же закрываться.

Комфорт – это, конечно, хорошо, но главной целью для каждого было остаться в живых. А для этого правила были совсем простые – соблюдать тишину, оставаться в подводном положении и, прежде всего, избегать обнаружения. Это было самое главное правило, которое «Гаджен» тем не менее собиралась нарушить. Это случилось в понедельник, 19 августа 1957 года, где-то около 17.00 по часовому поясу советского Тихоокеанского побережья. «Гаджен» находилась в подводном положении уже почти 12 часов. Потребуется два-три часа, чтобы достичь той удаленной точки, где она может подвсплыть на глубину шнорхеля, и затем еще несколько часов, чтобы пополнить запас воздуха и подзарядить аккумуляторные батареи для обеспечения плавания на следующий день. Воздух в лодке уже был скверный, насыщенный испарениями дизельного топлива больше обычного, запах стоял отвратительный. Несколько человек в старшинской кают-компании смотрели кинокартину. Под жужжание 16-миллиметрового кинопроектора популярные американские кинозвезды Спенсер Трейси и Ли Марвин изображали жизнь в первые послевоенные дни. Фильм был новый. Недостаток воды и пространства на подводной лодке командование ВМС стремилось восполнить хорошими кинокартинами и хорошей пищей.

На мгновение «Гаджен» накренилась. Началась небольшая качка, какая обычно происходит, когда на поверхности штормит. Но в спокойных водах на подходах к Владивостоку такая качка может случиться только тогда, когда рубочные рули выйдут из-под воды и коснутся волны. Затем лодка начала погружаться. Вроде бы ничего особенного, не срочное погружение, а плавное, которое можно почувствовать, только когда находишься в вертикальном положении.