Текст книги "Склад тушенки"

Шимун Врочек
Склад тушонки

1

Романтические сны уже не снятся. Все больше конкретика. Закрываю глаза и вижу: банка тушенки. Желтая, маслянистая… тяжелая даже на вид.

Желудок мгновенно сводит.

Боже, дай мне силы! Или тушенки… Трофейной, из паршивой говядины. Нож, удар ладонью, упрямая жесть. Банка норовит выскользнуть из ладони… Врешь! Холодная жижа. Коричневые волокна мяса и жир, как кусочки парафина. Еще ложку хочу. И чтобы война наконец закончилась…

И женщину.

Даже не переспать. Просто лечь рядом, близко-близко – и обмякнуть, чувствуя женское тепло сквозь свитер и куртку-альпийку. Машинен-пистоле из-под руки – на пол, чтобы не мешал… в пределах досягаемости, понятно… надвинуть кепи на глаза, руки – на грудь. И дремать.

Тоже конкретика.

…он в каждом сне ложится спать.

– Лан! Гер!

Звук режет уши. Опасность? Нащупываю под кроватью автомат… автомата нет. В ладони оказывается что-то странное. Круглое и тяжелое, как рожок от русского автомата. Тушенка! Поднимаю банку – она обжигает холодом, почти ледяная, пальцы липнут к металлу. Банка в белесых потеках масла… Глаза слипаются. Снег на ресницах. Стоп, погоди, какой еще снег? Так ведь зима, полковник. Сугробы кругом, в черных проталинах… это дыры от банок! Кто-то кидает тушенку в снег? Сволочь.

– Лан! Гер! Лан! Гер! Лейтенант!

Кто? Проклятье! Не помню. Почему лейтенант? Ведь я полковник! Чем командую? Складом американской тушенки. Горы маслянистых банок. Тысячи маслянистых упругих банок. Тысячи тысяч… Тогда я что, американец?

Удар по щеке. Хлесткий, больно. Открываю глаза. Земля убегает куда-то вниз, а небо – серое, блеклое, тем не менее режущее глаза – наоборот, прыгает вверх, на меня… Кто я? Как меня зовут? Мучительно хочу найти ответ. Но, кажется, он нырнул в сугроб вслед за золотыми банками…

– Лангер, черт тебя возьми! – голос оглушает, сбивает с толку. – Приди в себя! Господин обер-лейтенант! Слушайте! Это я, Вигельт.

– Кто? – мой голос, глухой и надтреснутый.

– Ви-гельт Шту-бен-ра-ух. Унтерфельдфебель. 36-я горная…

Почему он кричит? и вообще, я же не спрашиваю, кто он? Какое мне дело…

– Тихо, – приказываю. И сразу вспоминаю, что командовать Вигельтом – это мое, привычное. – Кто? Кто я?

Некоторое время он молчит. Рыжий, с блеклыми голубыми глазами, выцветшая кепи без кокарды сдвинута на затылок. Лицо костистое, длинное, желваки у рта. Думает.

Потом наклоняется ко мне.

– Тебя зовут Франц Лангер. Господин обер-лейтенант, 36-я отдельная горная дивизия… Вспомнил, нет? Вспоминай, сукин сын! Ты нас сюда затащил.

– Куда?

– В рай. Или к черту в задницу. Смотря с какой стороны смотреть… Ты что, не помнишь? Ладно, плевать. Эй, вы там! – крикнул Вигельт. – Принесите господину лейтенанту воды!

– Вытри лицо. Тебя ждет фон Геверниц.

– Вы плохо выглядите, Лангер, – Отто фон Геверниц, в темном дорогом костюме, встал навстречу, на «хайль» иронично улыбнулся «бросьте формальности, Лангер», предложил портсигар. – Берите, лейтенант, не стесняйтесь. Это настоящий табак, лаки страйк, американские… Плохо спите? Мы все сейчас плохо спим. Кроме, может быть, профессора Ульмана – тот вообще не смыкает глаз, работает. Но он – гений, а мы обычные люди, нам нужен крепкий здоровый сон…

Знает. Не зря ввернул про здоровье. Проклятый гестаповец… хотя нет, он «зеленый», Ваффен СС. Что это меняет? Мои «заплывы» в ведре становятся все продолжительней. Сколько Вигельт приводил меня в чувство? Полчаса? Час? Надо у него спросить. И чтобы ответил честно. На барабан порву. Завтра я могу вообще ничего не вспомнить. Превращусь в растение. Обер-фикус Лангер, третий горшок справа…

– Спасибо, господин штурмбаннфюрер. Жду ваших приказаний.

…Кнапп вчера оступился на трапе. Рукавица не выдержала – ободрал ладонь до мяса. У половины взвода вместо положенных курток-альпиек и бушлатов – обычные шинели. Горные егеря в шинелях! Бред. И опасный бред. Случись идти в дело – калек и обмороженных не оберешься. Все. Прикажу обрезать шинели по бедру – и пусть ворчат, что холодно. Кнапп уже доворчался…

– Лангер, Лангер… – покачал головой Геверниц. – Не надо делать оловянные глаза. Вы же умный человек… Мы – коллеги, а не враги. Я представляю в данной ситуации войска СС, вы, в свою очередь, являетесь представителем наших доблестных вооруженных сил. Но дело-то у нас общее. Не так ли?

Общее. Только Геверниц знает об этом «деле» все. У меня лишь догадки.

– Так, господин штурмбаннфюрер.

– Я прошу вас о содействии. Как коллега коллегу.

– Все, что в моих силах.

– На территории объекта произошел неприятный инцидент. Исчезла часть специального оборудования…

Я выпрямился.

– Вы думаете, мои люди?

– Нет, Лангер. Не ваши. Вы знаете, что в причальной зоне работают военнопленные? По недосмотру одного из моих людей, уникальное оборудование оказалось… гм… скажем: в опасной близости к пленным. Кое-что исчезло. Видимо, вор где-то припрятал украденное. Без этого дальнейшая работа теряет смысл. Поэтому я прошу вас о помощи, а не приказываю. Найдите пропажу – а вы можете, ваши люди в этом отношении гораздо лучше подготовлены – просите о чем угодно.

«О чем угодно?»

– В таком случае прошу вернуть моим людям оружие.

Геверниц ненадолго задумался.

– Логично, – он посмотрел на меня. – Хорошо, принято. Что еще?

– Теплая одежда. Свитера, ботинки. Мои люди мерзнут… Ветер, сырость. Морские бушлаты были бы очень кстати.

– К сожалению, Лангер, у меня только армейские шинели. Возьмете?

– Возьму. Брезентовые рукавицы?

– Сложно, но найдем. Что еще?

– Еда. И казарма за территорией объекта. Вернее, за той чертой… Вы понимаете, господин штурмбаннфюрер?

– Зовите меня Отто, Лангер. Понимаю. Это сложнее…

Не доверяешь?

– Вашим солдатам придется потесниться, – сказал я. Ну-ка, проглоти, Отто. Ведь я фактически прошу вывести моих людей из оцепления. Уважаемый кот, не могли бы вы открыть мышеловку?

Пауза.

– Хорошо, – Проглотил?! Что-то о-очень серьезное пропало. – Договорились. Когда ваши люди будут готовы?

– Дайте мне двадцать минут, – сказал я. – И могу я переговорить с теми, кто допустил оплошность? Надеюсь, они еще…?

– Они здесь.

– Отлично. Да, еще мне нужно описание пропавших деталей.

– Вы его получите. Пошлю к вам эксперта из техников.

…Уже в дверях я помедлил. Геверниц ждал.

– Штурмбаннфюрер, разрешите вопрос… Почему вы не возьмете собак? Это было бы быстрее и надежнее.

– Неужели не догадались, Лангер? – Геверниц испытующе посмотрел на меня. Покачал головой. – Вам действительно нужно выспаться… Хорошенько выспаться. Собаки на территории объекта бесполезны. Они бьются в истерике. Они воют. Их тошнит… Продолжать?

– Не стоит, – «ублюдок ты, Отто». – Я вижу, что происходит с моими людьми. Просто у собак это ярче выражено…

Приехали хмурые эсэсовцы во главе с шарфюрером, раздали винтовки. Старенькие маузеры, один боезапас на человека… Жить можно. Егеря, взявшие в руки оружие впервые за долгое время, заметно повеселели.

– Наконец-то! Надоело таскать эти чертовы ящики… Пусть флотские с технарями сами крутят свои болты!

– Стройся! – скомандовал Вигельт. Облачко пара вылетело изо рта. Ну что, рыжий, начинаем? – Отставить разговорчики! Господин лейтенант, взвод построен.

Я выпрямился, оглядел ребят. Серые шинели вперемежку с болотного цвета куртками. Изможденные, усталые лица, синюшные круги под глазами. Чертов Отто прав. Всем нам нужно хорошенько выспаться.

– Егеря! У нас задание, которое под силу только горным стрелкам…

2

Темная громада эсминца едва заметно покачивалась в серой мгле. Скрип тросов. На носу и на корме корабля – уродливые наросты, напоминающие деревья в колдовском лесу. Что-то вроде антенн связи, только сложнее – изогнутые, опутанные проводами и зачехленные брезентом. Вместо задней дымовой трубы – еще один нарост, похожий для разнообразия на древесный гриб…

Тихий, отчетливый гул каких-то машин. Если приложить ладонь к брезентовому чехлу на кормовом наросте – зуд пробежит по телу. И волосы встанут дыбом. Первое время егеря баловались, потом перестали…

Прекрасно их понимаю.

…Матросы – что ходячие мертвецы. Еще страшнее моих ребят. Бледные и худые, в глазах – тоска. Проклятый корабль.

Мольтке встретил меня на пороге каюты. Выглядел он немногим лучше своих людей.

– Хайль Гитлер, господин капитан! – салютую.

– Хайль. Спасибо, что пришли, лейтенант.

…Корветтенкапитен Генрих Мольтке, Кригсмарине. Командир эсминца «Мюнхен», серия Z1936… Бывшего эсминца. Потому что даже моего неморского взгляда достаточно, чтобы понять: «Мюнхен» больше не боевой корабль. Одна дымовая труба. Все орудия сняты, кроме пары пушек среднего калибра. Корпус изуродован врезками и сваркой. Трюмы эсминца переделаны до неузнаваемости. Сколько переборок вырезали мои ребята вместе с матросами Мольтке и инженерами Ульмана – страшно вспомнить. И еще страшнее вспоминать, сколько всякого железа мы перетаскали на корабль…

А зачем, спрашивается? Ведь не в качестве балласта?

– Присаживайтесь, лейтенант. Шнапс?

– Спасибо, с удовольствием.

Мы взяли по рюмке, сели напротив, ненавязчиво оценили друг друга. «Прозит!» Выпили.

– У вас ко мне дело, господин капитан?

– Генрих. Зовите меня Генрих.

Вот это да. Мы знакомы больше месяца, и всегда были на служебной дистанции. Назревает откровенный разговор? Наверняка. Сначала Геверниц, теперь Мольтке. Не по тому же поводу?

– А вы меня Лангер. Так удобнее… Генрих, не правда ли?

Мольтке улыбнулся.

– Правда, Лангер. Как вам шнапс?

– Отлично. Так о чем могут поговорить два образованных немца?

Пауза. Вот, сейчас…

– О поражении. Два образованных немца, Лангер, могут поговорить о поражении.

– Но…

– Успокойтесь, Лангер. Здесь невозможно записать разговор. Машины профессора Ульмана уничтожат любую запись в считанные мгновения. Здесь и магнитофон-то не включается. По сути весь корабль, – он усмехнулся с горечью, – МОЙ корабль – гигантский магнит. Каждую секунду здесь я чувствую – Геббельс назвал бы это мистическим чувством – чувствую, что умираю вместе с «Мюнхеном»… И это не метафора, это – правда. Вы знаете, что такое для моряка – его корабль?

– Вы не боитесь, что я донесу на вас, Генрих?

– Мне кажется, вы не из таких… В любом случае, остается мое слово против вашего. Сколько мне лет, по-вашему?

– Шестьдесят?

– Сорок шесть. Я умираю вместе с кораблем, не забыли?…

…– Хотите метафору?

– Хочу.

– Представьте, что этот корабль – Германия. Его изуродовали, превратили из прекрасной боевой машины – в лучшие времена мы давали 31 узел! – в уродливое чудовище, которое пожирает свою команду. Вы видели моих матросов?

– Видел.

– Мне стыдно, Лангер, – сказал Мольтке. – Перед командой. Перед «Мюнхеном»… И, что самое страшное, мне стыдно перед Германией. Если бы я мог вернуться в тридцать третий год… Один выстрел, Лангер. Всего один. Для вас не звучит кощунством?

– В кого бы вы стали стрелять? – Мольтке молча посмотрел на меня. – Понимаю. А остальные? Хватит у вас пуль на всех?

– Если я буду не один – хватит. Вы бы пошли со мной, Лангер?

Я помолчал. Мольтке сошел с ума? Впрочем, я и сам на полпути. Обер-фикус Лангер, третий горшок слева… Но! Вернуться в тридцать третий год – и спасти Германию от Гитлера? Потому что сейчас февраль сорок пятого и – надежды нет. Мы проиграли.

– Заманчиво. К сожалению, это невозможно…

Мольтке загадочно улыбнулся.

– А если представить? Вот этот корабль – может плыть по реке времени вспять. Что бы вы сделали? Считайте меня сумасшедшим, Лангер, но – ответьте на вопрос. Вы бы рискнули?

Я посмотрел ему в глаза:

– Да.

…Вигельт вошел, прикрыл за собой дверь.

– Ну, что? – я встал, разминая ладонями затекшую шею. В глаза как песка сыпанули. – Есть что-нибудь?

Он приложил палец к губам, взглядом куда-то наверх. Правильно. На месте Геверница я бы прослушивал все бараки…

– Нет, господин лейтенант, – сказал фельдфебель громко. – Ничего.

– Вольно, Вигельт, – я убрал со стола кружку с кипятком и бумаги. – Рассказывай.

Он достал из-за спины сверток, завернутый в обрезок шинельного сукна. Судя по движениям, довольно увесистый. Опустил сверток на стол…

– Да все как обычно, – заговорил Вигельт, разворачивая сверток. – Выгнали пленных, прочесали бараки. Только не так, как эти… охрана, мать их!.. а с толком. Нашли всякую мелочевку. Кусок хлеба, железяку гнутую. Технарь ихний, забыл, как его… посмотрел, сказал: не то. Сейчас Кнапп с отделением обнюхивают округу… Мож, чего найдут.

Развернул.

…Нож, удар ладонью, упрямая жесть. Банка норовит выскользнуть из ладони…

Наверное, эти русские очень хотели есть.

Когда-то это было очень похоже на консервную банку. Желтую, блестящую. И написано на донце: «Заяц». Кто-то из них умел читать по-немецки. Решили: попробуем. Иногда голод сильнее инстинкта самосохранения…

Передо мной лежал кусок металла. Вмятины от ударов… очень многих ударов… Торчащие из раскола обрывки провода…

…Горы маслянистых банок… Миллионы банок…

Дурацкий сон. Меня качнуло.

– Лангер, ты чего? – Вигельт удержал меня за плечо. – Опять?

– Нет, все в порядке. Устал просто… – я кивнул фельдфебелю: заворачивай обратно. Что это? Только Ульман знает. – Слушай, Вигельт, а нужники вы проверили?

– Ээ…

– Нет?!

– Виноват, господин лейтенант! – Вигельт подмигнул, сообразив. – Забыли, господин лейтенант. Сейчас же проверим, господин лейтенант…

– Пошли.

– Смотри, – сказал Вигельт. – Смотри, Лангер. Вот твой второй цилиндр. Только тихо, не спугни…

Тонкая девушка в полосатой робе, сидела на корточках. На руках – малыш, завернутый в тряпки. Девушка что-то тихо напевала по-русски…

– Она его вон под тем кустом прячет, – едва слышно сказал Кнапп. – Ребята посмотрели: думали сначала, что банка из-под тушенки, а там – фотография. И написано: ариец, мальчик, четырнадцать штук. Что это за «штуки» такие? И про возраст что-то… А, вспомнил! Шесть с половиной месяцев. Только почему-то минус шесть с половиной. Чтобы это значило, лейтенант?

– Тихо вы! – шикнул Вигельт. – Прости, Лангер.

– Ничего. Значит, этот цилиндр целехонек?

– Так точно.

– Представляешь, лейтенант, – зашептал Кнапп. – Кто-то из техников наклеил фото ребенка на этот цилиндрик… А она ему песенки поет. И сказки рассказывает. Я по-русски хорошо понимаю. Даже заслушался…

3

Увидев, что сталось с первым цилиндром, Геверниц побледнел. Не мгновенно, а медленно-медленно, словно кровь из него выпустили. Стал желтый, как ноготь курильщика.

– Где это нашли?

– Кто-то сбросил в нужник. У бараков пленных.

Запоздало понял, что не стоило этого говорить. По крайней мере, пока Геверниц в таком состоянии.

– Расстрелять. Всех. Немедленно, – он качнулся. Зарычал. Шагнул к телефону…

Что, Лангер, доигрался, твою мать?! Сколько он на тебя повесит жизней? Вовек не расплатишься! Рука поползла к кобуре. Вальтер 8 миллиметров. Восемь патронов. В здании десятка два эсэсовцев. Даже если уйду, то куда потом? В подвалы гестапо? А что с ребятами? Думай, Лангер! Думай!!

Геверниц поднял трубку…

– Нет!

Штурмбаннфюрер поворачивается. Лицо – бешеное. Я делаю шаг, другой… Думай, Лангер! Чтоб ты сдох, Отто фон Геверниц, эсэсовская скотина! Все вы, черные ли, зеленые ли – на один манер… И я вместе с вами?

НЕ ХОЧУ.

– Помните наш разговор, Генрих? – прокричал я в трубку. – Я согласен!

Мольтке на другом конце провода замолчал. Треск помех. До эсминца недалеко, фонит по-страшному… Лишь бы получилось. Лишь бы выгорело…

– Помните, что я вам говорил об Ульмане?! – закричал Мольтке наконец. – Найдите его. Узнайте, какой рубильник. Там должно быть три рубильника! На основные генераторы энергия подается постоянно. Я возьму техников. Они сейчас на корабле.

Надеюсь, эта линия, не прослушивается. Все-таки, личная линия фон Геверница.

– Егеря предупреждены! Пошлите к ним матроса, пусть берут пленных и идут на корабль.

– Пленных?! Лангер, вы в своем уме?

– Больше, чем когда-либо, Генрих! Сделайте это. Я разберусь с Ульманом.

– А что с Отто? – профессор огляделся. – Он мне нужен.

– Пришлось его ударить, – я посмотрел на профессора в упор. Незачем говорить, что Геверниц мертв. – Отто поддался чувствам. Он хотел расстрелять людей, которые должны привести нас ко второму контейнеру.

Ульман замер. Как кролик перед удавом. Не зря я припрятал второй цилиндр. Теперь буду гипнотизировать его этим словом «контейнер».

– И я его ударил, – сказал я. – Меня ждет трибунал, если…

– Нет времени, молодой человек. Берите контейнер! Живее! За мной!

…– Энштейн – недоучка. Он придумал неплохую теорию, сделал пару шагов, но – еврей есть еврей. Сделал один эксперимент с судном, получил результат, но не смог с ним справиться! Слабак. А я смог. «Великая Германия» готова к полету. И не куда-нибудь к берегам Британии, это пустяки, нечистая работа, а – в другие миры!

– Куда?

– К звездам, молодой человек, к звездам.

– А во времени? – Бедный Мольтке, он полон решимости изменить прошлое, эта новость его убьет. Ничего, хватит мстить. Пусть осваивает новый мир.

– Теоретически я разработал возможность перемещения во времени – но пока еще не взялся за ее осуществление практически, – профессор почесал лоб. Снял очки. Снова надел. – Видите ли, молодой человек, для перемещения во времени требуется два перемещения: одно во времени, другое в пространстве…

– Почему?

– Вы – великий неуч, Лангер! Это же элементарные вещи. Планеты вращаются, вращаются галактики… Переместившись даже на год во времени – «Великая Германия» окажется в вакууме, где-то вдалеке от Земли… Я могу рассчитать, впрочем… Это интересная задача, Лангер. Думаю, в скором времени я решу ее.

– Кто должен лететь на «Германии», профессор? Ведь придется осваивать чужой мир. А там, кто знает – хищники, звери, микробы? Что-нибудь еще?

– Мой проект наверху сочли не слишком перспективным, – желчно сказал Ульман. – Идиоты! Я настаивал на цвете нации. А что получил? Судите сами, молодой человек! Две команды СС. Мужчины-арийцы и девушки-блондинки. Будущие стюарды и рабочие. Не обременные интеллектом! А ведь им строить новый мир! Вдобавок к ним команда эсминца, несколько асов Люфтваффе – не самых знаменитых, заметьте – ученые, биологи, геологи, идеологи, историки рейха. Плюс группа СС во главе с Отто фон Геверницем. И с этим начинать Четвертый Рейх?

– А как же вы профессор?

– Я принесу Германии больше пользы здесь, нежели за сотни световых лет, – сказал Ульман. «А ведь он верит в то, о чем говорит.» – Мне рано умирать. Все они, весь экипаж подвергнется необратимым изменениям во время межзвездного перемещения.

– То есть?

– Прыжок займет один час, сорок две минуты. Плюс минус двенадцать минут… Ах, да. Что будет с экипажем? Все они умрут через несколько лет после прыжка. Самым молодым и крепким даю лет пятнадцать. Вам, молодой человек, дам от силы лет пять. Воздействие РУ-генераторов на живые организмы еще не до конца исследовано. Это интересная задача, кстати…

Я вдруг вспомнил лица егерей. Цветной строй: серо-болотный. И улыбки… Оружие в руках и улыбки…

Ульман продолжал рассказывать:

– На борту «Великой Германии» двенадцать инкубаторов. Нужный контейнер ставится на рабочий лоток… вот так, видите? Через положенное время вы получите молоденького зайчика, поросенка или совершенно здорового малыша. Противомагнитная защита – это моя гордость… Пока юный ариец в инкубаторе, специальный магнитофон рассказывает ему в доступной форме о величии Великогерманской нации, о фюрере. Со мной работал профессор Лорх, у него очень интересные идеи по психологии младенческого развития…

И детей лишили хороших человеческих сказок? Почему такие мозги судьба дарит людям, лишенным сердца?

Или гений, мать вашу так, должен быть выше морали, выше человечности?!

– Как подать энергию на пусковой генератор? Профессор, это важно. Мне пора идти за контейнером…

– Что? Вот этот рубильник. Вниз – и к звездам. Ха-ха. Все-таки Энштейн слабак. Такое мог совершить…

…Ведь я полковник! Чем командую? Складом американской тушенки. Горы маслянистых банок. Тысячи маслянистых упругих банок. Тысячи тысяч…

Так думают фюреры?

Я посмотрел на белые, аккуратно расчесанные волосы Ульмана и поднял руки, сложенные в замок. Один выстрел, сами знаете в кого? Один удар…

Потом позвонить. Ребята должны забрать пленных русских… И пусть обязательно захватят ту девушку, которая пела колыбельную… А что буду делать я? Мне нужно к Мольтке, на эсминец. «Великая Германия»?! Черт возьми, почему нет? Я хочу видеть Германию великой! Но не так, как представляют это Ульманы и Геверницы. Страна людей, а не склад тушенки…

Пришло время поступка, да, Франц?

Давно я не называл себя по имени…