Текст книги "Немецкая русофобия и её причины. Философия, история, политология"

Глава 2
Враждебность зарождается

То, что Россия является средоточием интересов и целью немецкой захватнической и агрессивной политики, – не новость. Вспомним отдельные эпизоды, отражающие переменчивый политический климат между двумя этими государствами, поскольку это поможет нам найти истоки последующих событий и, наконец, нынешней политики. Это не широко известный парадокс о том, что появилось раньше, курица или яйцо, а взвешенный анализ факторов, которые, в конечном счёте, побуждали и продолжают побуждать к действию политические элиты, будь то кайзеры, фюрер или федеральные канцлеры. Военные всегда выступали послушными исполнителями их воли, предвосхищали интересы своих патронов, а промышленные магнаты давали поддержку и приводили аргументы в пользу проводимой ими политики. Периоды здравомыслия, поиска равновесия и путей сотрудничества до сих пор случались лишь изредка, хотя и бывали плодотворными. И в России, и в Германии одновременно происходила внутренняя перестройка, зарождались антагонизмы, удивительным образом сопровождавшие эти внешнеполитические и военные действия, влиявшие на них или вообще делавшие их возможными.

Образ русского медведя для втягивания социал-демократов в войну

Становление Германской Империи как великой империалистической державы происходило параллельно с политическим угасанием Бисмарка и стремительным восшествием на престол Вильгельма II, кайзера, «вершившего мировую политику», и сопровождалось успехами монополистического капитализма. Социально-экономические перемены благоприятствовали ведению агрессивной внешней политики и установлению нового взгляда на сырьё и рынки, которые Германия теперь вознамерилась взять под свой контроль. Это сопровождалось фатальной переориентацией политически ещё влиятельного, но в экономическом отношении изжившего себя класса юнкеров. Российское зерно наводнило рынок, Россия стала нежелательным конкурентом, а её просторы вызывали зависть.

Всё это не благоприятствовало сохранению тех альянсов, которые с 1815 года олицетворял «Священный Союз»[56]56
  Союз, который в 1815 году, после победы над Наполеоном, заключили Россия, Австрия и Пруссия. Позднее к этому союзу присоединились также Франция и почти все оставшиеся правящие дома Европы. Целью Союза было сохранение освящённого традицией феодально-абсолютистского строя и противостояние всем революционным движениям.


[Закрыть], призванный подавлять революционные настроения и обеспечивать мирное сосуществование великих держав в Европе. Россия при этом выступала в качестве жандарма Европы, в частности, снабжала Австро-Венгрию оружием для подавления Венгерского восстания в 1849 году. Постоянные контрповстанческие действия в Польше также обеспечили России славу державы, поддерживающей порядок насильственным путём.

Со временем в России, причём не только на польских землях, обнаружился недостаток политической стабильности. Во внешнеполитическом отношении по итогам Крымской войны и Берлинского конгресса 1878 года она вынуждена была примириться с провалами. Война с Японией завершилась в 1905 году позорным поражением и привела к масштабным революционным движениям, потрясшим монархию. Влияние набирали гражданские, преимущественно пролетарские движения. Покушения уносили жизни высокопоставленных лиц; страну и самодержавную царскую власть последней трети XIX века – начала ХХ века расшатывали забастовки, восстания и антисемитские погромы. Тем временем Берлин перестал руководствоваться прежними союзническими соображениями, тем более что за неимением иного варианта Германская Империя обратилась в сторону своего юго-восточного соседа, Австро-Венгрии. Здесь, однако, необходимо было учитывать интересы России на Балканах и в отношении проливов между Средиземным и Чёрным морями, равно как и усиливающийся панславизм, который не только служил пищей для российского экспансионизма, но и, будучи в первую очередь национальным движением славян, ставил под угрозу существование габсбургской «тюрьмы народов».

Таким образом, решение занять антироссийскую позицию[57]57
  См. в том числе: Irmin Schneider: Die deutsche Russlandpolitik 1890–1900. Paderborn-München-Wien-Zürich 2003.


[Закрыть]логично вписывалось в общую стратегию Германии, направленную на переустройство мира в интересах германского империализма. На это решение не повлиял и тот факт, что в связи с ним Германия в первую очередь должна была выступить против своего основного конкурента Великобритании и своего «заклятого врага» Франции. Без Вены – и, как позднее выяснится, без Константинополя – невозможно было обрести власть над центром Европы. Война с Россией (которую после 1888 года фактически подталкивали к союзу с Францией и Антантой) казалась всё более вероятной. К тому же там, на Востоке, можно было успокоить чаяния юнкеров и промышленников – конечно, если успешно сражаться, а самое главное, победить. Внутренние конфликты в многонациональном российском государстве давали возможность отнять у России, по меньшей мере, значительные западные территории: Польшу, Прибалтику, Украину […]. И в 1914 году немецким войскам сопутствовал успех. Рассматривалась даже идея «революционизации», то есть поддержки националистических движений и оппозиционеров (так же, как и на Ближнем и на Дальнем Востоке), зачастую в качестве ответа на аналогичные попытки России в отношении славянских народов.

Эта мировая война[58]58
  См. подробнее о моих взглядах: Stefan Bollinger: Weltbrand, «Urkatastrophe» und linke Scheidewege. Fragen an den «Großen Krieg». Berlin, 2014.


[Закрыть] не свалилась на её участников как гром с ясного неба, и они не вступили в неё в сомнамбулическом состоянии[59]59
  Книга-бестселлер Кристофера Кларка, настолько же определяющая направление дискуссии о Первой мировой войне в СМИ Германии, насколько и уводящая её в сторону: Christopher Clark: Die Schlafwandler. Wie Europa in den Ersten Weltkrieg zog. München, 2013.


[Закрыть], как пытаются нас уверить сегодняшние историки[60]60
  Дискуссия по поводу книги Кристофера Кларка способствовала переизданию книги Фрица Фишера, вышедшей в 1960-е годы и представляющей противоположную точку зрения. Это был не только конфликт между консерваторами и критиками политики Германии, выступающей как великая держава мирового масштаба, но и спор о мнимых и действительных недостатках книги Фишера. Фишер задавался вопросами об интересах и целях сторон в войне, Кларк же принципиально акцентирует внимание на наиболее важных на тот момент предпосылках войны и поведении сторон в период кризиса. Политическому, экономическому, геостратегическому и идеологическому раскладам при этом сознательно отводится второстепенная роль. «Авария» и «мировая катастрофа», произошедшие по естественным причинам, без попытки проанализировать их с материалистических позиций, воспринимались и по сей день воспринимаются как намного более понятные и заслуживающие снисхождения. См.: Fritz Fischer: Griff nach der Weltmacht. Die Kriegszielpolitik des kaiserlichen Deutschland 1914/18. Königstein/Ts. 1979, 2. A. [1967, 1. A.].


[Закрыть]. В неё вступали ради власти, зон влияния и полезных ископаемых, руководствуясь экономическими интересами и элементарными великодержавными устремлениями. Следует подчеркнуть, что Германская Империя, её кайзер, её военщина, политические и экономические элиты несли особую ответственность за развязывание этой войны. Это была именно империалистическая война, к которой стремились все стороны, включая британцев, французов и русских, потому что хотели передела мира[61]61
  См. новое издание: Sean Mc Meekin: Russlands Weg in den Krieg. Der Erste Weltkrieg – Ursprung der Jahrhundertkatastrophe. Berlin 2014; ср. также с более ранним исследованием по теме русского империализма и его политической роли: Dietrich Geyer: Der russische Imperialismus. Studien über den Zusammenhang von innerer und auswärtiger Politik 1860–1914. Göttingen 1977.


[Закрыть]. Сегодня этот факт преимущественно замалчивается – в 1914 году его также игнорировали почти все левые, фактически оппозиционные партии Европы. Они в одночасье перестали жесточайшим образом критиковать свои национально-империалистические государства эксплуататоров и угнетателей. Прежде левые главной своей задачей называли революцию. Теперь в них всех, без исключения, проснулась ответственность перед своими государствами, и они признали необходимость защиты отечества.

Только российская партия большевиков упорствовала в своём неприятии собственных эксплуататоров и разжигателей войны и видела в поведении своих прежних товарищей за рубежом лишь предательство. Непосредственно после начала войны Владимир Ильич Ленин дал ей фундаментальную оценку: «Европейская и всемирная война имеет ярко определённый характер буржуазной, империалистической, династической войны. Борьба за рынки и грабёж чужих стран, стремление пресечь революционное движение пролетариата и демократии внутри стран, стремление одурачить, разъединить и перебить пролетариев всех стран, натравив наёмных рабов одной нации против наёмных рабов другой на пользу буржуазии – таково единственное реальное содержание и значение войны»[62]62
  В. И. Ленин: Задачи революционной социал-демократии в европейской войне. В: Wladimir I. Lenin: Werke. Bd. 21. Berlin 1960 (далее: ЛВ), С. 1/2.


[Закрыть]. В соответствии с решениями, принятыми Вторым интернационалом, радикальные социал-демократы, окружавшие Ленина, выдвинули следующий лозунг: «С точки зрения рабочего класса и трудящихся масс всех народов России наименьшим злом было бы поражение царской монархии»[63]63
  Там же, С. 4.


[Закрыть]. Поэтому задачами социал-демократии в его стране являются «в особенности, борьба с царской монархией и великорусским, панславистским, шовинизмом и проповедь революции в России, а равно освобождения и самоопределения угнетённых Россией народов, с ближайшими лозунгами демократической республики, конфискации помещичьих земель и 8-часового рабочего дня»[64]64
  Там же, С. 5.


[Закрыть].

Та часть немецкой социал-демократической партии, которая не поддерживала войну, оценивала ситуацию примерно так же. Чуть позже Роза Люксембург в отчаянии от поведения своих товарищей по партии писала: «Мировая война не служит ни интересам самозащиты, ни хозяйственным или политическим интересам какого-нибудь народа, она является лишь порождением империалистического соперничества между капиталистическими классами различных стран за мировое господство и за монополию эксплуатации и угнетения свободных ещё от капиталистического господства областей. Из политики империалистических государств и из империалистической войны ни для какой угнетаемой нации не может произрасти свобода и независимость. Маленькие нации – лишь шахматные фигуры в империалистической игре великих держав. Как и рабочие массы всех стран-участниц: во время войны они будут использованы в качестве инструмента, а после войны положены на алтарь капиталистических интересов.

В этих обстоятельствах каждое поражение и каждая победа нынешней Мировой войны означают поражение социализма и демократии»[65]65
  Роза Люксембург: Проект к июньским тезисам. В: Rosa Luxemburg: Gesammelte Werke. Bd. 4. Berlin 1974, С. 44.


[Закрыть].

Цели войны, с точки зрения господствующих кругов Германии, определялись довольно просто. Речь шла не только об экспансии на запад и северо-запад или обретении колоний. В своей «Сентябрьской программе» от сентября 1914 года рейхсканцлер Теобальдфон Бетман-Гольвег решительно утверждал, что цель войны – «безопасность Германской империи на Западе и Востоке на всё возможное время. С этой целью Франция должна быть ослаблена, чтобы она не могла снова стать великой державой, Россия должна быть, по мере возможности, оттеснена от германской границы, и её господство над нерусскими вассальными народами должно быть сломлено»[66]66
  Документ 3. Положения о целях войны канцлера Бетмана-Гольвега лично в руки государственному секретарю Клеменсу фон Дельбрюку («Сентябрьская программа» Бетмана-Гольвега). 9 сентября 1914 г. В кн.: Reinhard Opitz (Hrsg.): Europastrategien des deutschen Kapitals 1900–1945. Köln 1977, С. 216.


[Закрыть]. В то время, как другие стремления были уже тщательно сформулированы, пределы притязаний на Востоке оставались неясными. И это было тем мрачнее, что как раз в тот момент, когда канцлер излагал на бумаге вышеуказанные цели, поход на Францию застопорился по причине поражения на Марне, и масштабный «план Шлиффена», стратегическая концепция молниеносного удара по Франции, провалился. На востоке же, напротив, вопреки стратегическому плану, была одержана значимая победа над русскими войсками в битве при Танненберге. Формулировку целей, которые Германия преследовала на Востоке, канцлер пока что отложил: «Вопросы о колониальных приобретениях, среди которых в первую очередь необходимо стремиться к созданию единой колониальной империи в Центральной Африке, а также о целях, которые должны быть достигнуты в отношении России, будут рассмотрены позже»[67]67
  Там же, С. 217.


[Закрыть].

Деятели немецкой экономики были подготовлены к войне основательнее и имели непомерные аппетиты. Август Тиссен, один из крупнейших предпринимателей в сфере тяжёлой промышленности, почти в то же время писал руководству рейха: «Россия должна уступить нам остзейские губернии, возможно, часть Польши, Область Войска Донского с Одессой, Крым, а также Приазовье и Кавказ, чтобы мы смогли по суше добраться до Малой Азии и Персии […]. (Мы) […] сможем стать мировой державой только в том случае, если сейчас придём на Кавказ и в Малую Азию, чтобы при необходимости настичь Англию в Египте и Индии.

Возможно, последняя задача слишком велика и недостижима, но я поддерживаю мнение о том, что Кавказ с учётом имеющихся там значительных залежей руды необходим Германии. Кавказ по сей день остаётся территорией, где больше всего добывается марганцевой руды, крайне необходимой для производства стали. Владелец этих руд сможет поставить в зависимость от себя сталелитейное производство Америки, которая уже сегодня приобретает бо́льшую [часть] ферромарганца в Германии и в Англии, то есть влиять на цены».[68]68
  Документ 6. Докладная записка Августа Тиссена, переделанная депутатом Эрцбергером 6 сентября 1914 г. В кн.: Reinhard Opitz (Hrsg.): Europastrategien des deutschen Kapitals 1900–1945. В указанном месте, С. 222.


[Закрыть]

Промышленный магнат Хуго Штиннес также имел по этому вопросу некоторые соображения: он предлагал подробнейшую стратегию использования внутренних конфликтов Российской Империи как многонационального государства не столько в интересах притесняемых в ней народов, сколько на благо центральных держав и, прежде всего, Германской Империи. Мнимая «скромность» его желаний была, скорее всего, следствием трезвой оценки возможностей России даже в случае потери ею западных территорий «Эти притязания должны быть умеренными настолько, насколько неприкосновенна основная территория великой России. Необходимо сохранить возможность для последующего диалога с Россией, ведь желание нанести удар по центру России, как если бы это была Франция, бесперспективно. Мы должны надеяться, что в будущем сможем направить растущую мощь России на Восток. С другой стороны, мы должны всегда стремиться поддерживать острые противоречия между русскими и поляками и не позволять им сгладиться. То же касается конфронтации между русскими и малороссами, которую мы по возможности должны использовать и углублять. […]

Прежде всего, нам необходимо изменить в лучшую сторону нашу прежнюю неблагоприятную границу с Россией. Как этого можно добиться, должны в деталях определить военные эксперты. Но, можно предположить, что, если ход войны будет благоприятным, в общем и в целом новая граница будет выглядеть примерно так: от точки пересечения границ Германской Империи, Австрийской Империи и Российской Империи на юго-востоке Силезии по пограничной реке Пётрковского уезда примерно до Томашевского уезда – затем до Новогеоргиевска в месте слияния Нарева с его притоком Бобром, потом до Гродно и, наконец, оттуда через Вильно и Дюнабург к Пейпусскому озеру и далее на север до Нарвского залива»[69]69
  Документ 10. Общая докладная записка Германа Шумахера и Хуго Штиннеса. 16 ноября 1914 г. В кн.: там же, с. 277.


[Закрыть].

Таким образом, Россия потеряла бы значительные территории на западе – Польшу, Украину, Белоруссию и Прибалтику. Речь шла не о самоопределении и уж тем более не о независимости этих народов, а о новых подданных или по меньшей мере вассалах для Германии. От этой вполне прогрессивной части Российской Империи нужны были только рабочая сила, рынки сбыта, сырьё, промышленные и сельскохозяйственные мощности. Немецкому магнату было бы отрадно включить в состав Германии области, «в которых немцы уже сейчас играют большую роль. Известно, какое положение они издавна занимают в городах Курляндии, Лифляндии и Эстляндии.

Но и Лодзь также называют “немецким промышленным центром”, и почти все города юго-западной промышленной области Польши процветают прежде всего благодаря немецкой рабочей силе и капиталу. За исключением нескольких городов-крепостей, таких как Ковно и Гродно, на новых территориях не будет ни одного крупного города, в котором немцы не смогли бы претендовать на привилегированное в историческом, культурном и экономическом плане положение»[70]70
  Там же, С. 278.


[Закрыть]. То, что впоследствии пропагандировалось в нацистской среде как «завоевание жизненного пространства» и «немецкая колонизация», было хорошо известно флагманам экономики Германской Империи и соответствовало идеям юнкерского класса: «То же отчасти касается и сельской местности. В частности, почти 5000 немецких поселений на русском берегу Вислы занимают в основном северо-западную пограничную полосу Российской Польши, которую можно было бы присоединить к Германии. В основном, однако, эти земли следует рассматривать как территории для внутренней колонизации. За исключением промышленного района вокруг Лодзи земли Российской Польши представляются не слишком густонаселёнными. Ещё меньше населения проживает на территориях литовских католиков в Сувалкской, Ковенской, Виленской губерниях и латышских протестантов в Курляндии. Само по себе это пространство великолепно подходит для немецких поселенцев. Но его ещё нужно […] существенно увеличить искусственным путём, чтобы из избытка нашего населения создать здесь германский оплот, противопоставить промышленному развитию сельскохозяйственный рост и тем самым обеспечить политическое равновесие, облегчить задачу самостоятельного снабжения населения продовольствием и обеспечения необходимого количества сельскохозяйственных рабочих. Коренное не немецкое население этих областей, из которого мы должны набрать себе прежде всего сезонных рабочих, по возможности следует согнать в приграничные районы, которые в случае войны будут в наибольшей степени подвержены нападению врага»[71]71
  Там же, С. 278.


[Закрыть].

Как уже было говорено, эти идеи поддерживали и крупные землевладельцы. В одной из докладных записок «Союза сельских хозяев», «Немецкого крестьянского союза», «Центрального объединения немецких промышленников», «Союза промышленников», «Имперского немецкого союза среднего сословия» и немецких христианских объединений крестьян изложены схожие «пожелания»: «Для востока определяющим должно быть соображение о том, что рост промышленной мощи, ожидаемый на западе, необходимо уравновесить эквивалентными сельскохозяйственными территориями на востоке […]». Помимо этого, они видели «необходимость укрепления здоровой сельскохозяйственной основы нашей национальной экономики», что предполагало осуществление политики расселения путём «значительного расширения имперских и прусских границ на восток путём присоединения, по крайней мере, части остзейских губерний и областей, расположенных к югу от них, с учётом необходимости обеспечить нашей восточной германской границе надёжную военную защиту»[72]72
  Документ 15. Заявление о целях войны «Союза сельских хозяев», «Немецкого крестьянского союза», «Центрального объединения немецких промышленников», «Союза промышленников» и «Имперского немецкого союза среднего сословия» канцлеру Бетману-Гольвегу. 10 марта 1915 года. В кн.: там же, С. 303.


[Закрыть].

С началом войны господствующая элита, это исчезающее меньшинство немецкого народа, получила возможность обсуждать такие недвусмысленные и последовательные попытки придать военным действиям смысл и цель практически свободно. Идеи эти были не новы. С самого начала XX века крупные капиталисты, аграрии, консервативная интеллигенция возвращались к ним в уме раз за разом. Год от года они становились всё смелее. Немногочисленная привилегированная группа, приближённая к кайзеру, рейхсканцлеру и генеральному штабу, знала, почему они подталкивают Германскую Империю к «политическим свершениям мирового масштаба». Экономическая экспансия великой державы, слишком поздно ставшей империалистической, требовала новых возможностей для развития. Конкуренты уже установили свои флаги по всему миру, предварительно наладив торговлю. Казалось, что земной шар уже поделён. В. И. Ленин в своём фундаментальном труде об империализме вынужден был констатировать, вполне обоснованно с точки зрения экономической науки: «Для империализма характерно как раз стремление к аннексированию не только аграрных областей, а даже самых промышленных (германские аппетиты насчёт Бельгии, французские насчёт Лотарингии), ибо, во-первых, законченный раздел земли вынуждает, при переделе, протягивать руку ко всяким землям; во-вторых, для империализма существенно соревнование нескольких крупных держав в стремлении к гегемонии, т. е. к захвату земель не столько прямо для себя, сколько для ослабления противника и подрыва его гегемонии (Германии Бельгия особенно важна как опорный пункт против Англии; Англии Багдад – как опорный пункт против Германии и т. д.)»[73]73
  В. И. Ленин: Империализм как высшая стадия капитализма. Популярный очерк. В кн.: ЛВ Bd. 22, С. 273.


[Закрыть].

Очевидно, ни Великобритания, ни Франция, ни США, ни Япония, ни Российская Империя не были готовы уступить опоздавшей Германии «место под солнцем». При этом правящие круги Германской Империи стремились не только к обретению экономического влияния, но и, подобно их империалистическим конкурентам, хотели, чтобы их экономическая и военная мощь воплотилась в политической власти, в истинном превосходстве. Чтобы эти давние желания воплотились в жизнь – тем летом у них больше не было выбора – должны были заговорить пушки.

Но для этого было необходимо участие народа. На протяжении многих лет велась систематическая агитация за мировое признание Германии и подготовку к войне, за немецкий флот и авиацию. Колониальное и Морское общества организовывали граждан, военные объединения разжигали патриотические чувства, настоящий шовинизм и милитаризм. Правые партии кричали о новом миропорядке, а предшественники фашистских организаций, такие, как Пангерманский союз, стали идеологами войны, движущей силой, приближавшей её начало.

В Германии существовала некая сила, долгое время подавляемая, но теперь утвердившаяся как оппозиционная партия, ядро политической и культурной сфер рабочего класса – «Социально-демократическая партия Германии». Она стремилась к общественному перевороту, в её торжественных речах звучало даже слово «революция». Это, однако, была глубоко антимилитаристская партия, её ведущие деятели были убеждёнными антимилитаристами и защитниками солдат, подвергавшихся жестокой эксплуатации. Роза Люксембург и Карл Либкнехт выступали с радикальной критикой германского милитаризма. Как и дружественные ей иностранные партии, СДПГ была партией радикальных противников войны. Возможно, на немецкой земле, пусть и в либеральном баден-вюртембергском городе Штутгарте, в 1907 году прошёл большой социалистический конгресс. По итогам конгресса, после долгого обсуждения, сопровождающегося лишь небольшими разногласиями, была разработана примечательная и по сей день актуальная резолюция. По вопросу характера возможных войн делегаты из разных стран пришли к единому мнению. Они «вытекают из сущности капитализма. Они прекратятся лишь тогда, когда уничтожен будет капиталистический хозяйственный строй или когда огромность жертв людьми и деньгами, вызываемых развитием военной техники, и вызванное этим возмущение народов заставит уничтожить эту систему. Поэтому рабочий класс, которому преимущественно приходится поставлять солдат и приносить главные материальные жертвы, является естественным противником войны, стоящей в противоречии с его целью: созданием покоящегося на социалистической основе хозяйственного строя, который осуществил бы солидарность народов»[74]74
  Резолюция «Милитаризм и международные конфликты». В: Internationaler Sozialisten-Kongress zu Stuttgart. 18. bis 24. August 1907. Berlin 1907, С. 65.


[Закрыть].

Левые не хотели мириться с таким развитием событий (т. е. возможной войной), которое отодвинуло бы в итоге перспективу социалистической революции и принесло бы лишь разрушения и человеческие страдания. Споры шли о жесткости мер, при помощи которых они будут выражать свою позицию: протесты и демонстрации или более активное сопротивление? На конгрессе далеко идущие формулировки левых во главе с Розой Люксембург, В. И. Лениным, Ю. О. Мартовым имели успех. Но из заявлений ведущих социал-демократов против такого радикализма можно было заключить, что осмысление политической ситуации, страх перед репрессиями не позволит оказать слишком жесткого сопротивления.

Тем не менее на конгрессе было заявлено: «В случае угрожающего объявления войны рабочие заинтересованных стран и их представители в парламенте […] обязаны приложить все усилия к тому, чтобы мерами, представляющимися им наиболее действительными и естественно изменяющимися вместе с обострением классовой борьбы и общего политического положения, помешать возникновению войны». В случае, если война разразится, социалисты должны «(вмешаться) для скорейшего её прекращения и всемерно […] стремиться использовать вызванный войной экономический и политический кризис, чтобы поднять народ и тем самым ускорить падение капиталистического господства»[75]75
  Там же, С. 66.


[Закрыть].

В последующие годы, однако, в позициях большинства партийных деятелей и прежде всего обладателей мандатов немецкой социал-демократической партии произошло изменение. После выборов 1912 года они, самая сильная партия и фракция в рейхстаге, всё больше осознавали свою государственно-политическую роль, ответственность за поддержание государственного порядка. Ведущие политические деятели Фридрих Эберт, Филипп Шейдеман, Густав Носке или Эдуард Давид хотели нести ответственность и подготавливали почву для политических коалиций с буржуазией. Ввиду того что представители большинства в рейхстаге менялись, перемены затронули и правящие силы, в том числе на уровне руководства рейха, в окружении канцлера Бетмана-Гольвега. В то время как ультрарадикальные силы, поддерживающие кронпринца, всё еще фантазировали о государственных переворотах, рейхсканцлер был готов воспринимать социал-демократов всерьёз и сотрудничать с ними. Не в последнюю очередь это случилось потому, что их взгляды на защиту страны и колониальную политику в большинстве случаев уже сводились скорее к умеренной критике, а более радикальные левые, как Люксембург или Либкнехт, в этом отношении утратили влияние.

Наконец, была и ещё одна составляющая социал-демократического самосознания, благодаря которой оно в подходящий момент могло сработать в непредсказуемом направлении. Немецкие социал-демократы были – вполне обоснованно – решительными противниками русского царизма и начатой им в связи с революцией 1905 года политики репрессий. Если бы война началась, они могли бы с радостью сослаться на многочисленные уничижительные суждения своих предшественников, Карла Маркса и Фридриха Энгельса. Оба они неустанно бичевали внешнюю и внутреннюю политику подавления, присущую царизму[76]76
  См. сокращённый текст: Enthüllungen zur Geschichte der Diplomatie im 18. Jahrhundert (Разоблачения дипломатической истории XVIII века). Herausgegeben und eingeleitet von Karl August Wittfogel. Frankfurt/M., 1981.


[Закрыть]. Для них эта страна была «полуазиатской по своей природе и образу жизни, традициям и учреждениям»[77]77
  Фридрих Энгельс: Worum es in der Türkei in Wirklichkeit geht. (Что будет с европейской Турцией?) В кн.: Karl Marx/Friedrich Engels: Werke. Bd. 9. Berlin 1960 (Далее: МЭС), С. 23.


[Закрыть]. Её ведущую роль в «Священном Союзе» 1815 года, подавлении польских восстаний, контрреволюционной интервенции в период революций 1848–1849 годов они бичевали в той же мере, в которой поддерживали антироссийскую пропаганду в Крымской войне 1853 года. В связи с этим Энгельс писал: «Россия определённо является страной завоевателей и была таковой на протяжении целого столетия, пока величественное движение 1789 года не породило для неё ужасного соперника, полного мощи и решимости. Мы имеем в виду европейскую революцию, взрывную силу демократических идей и присущее человечеству стремление к свободе. С той эпохи на европейском континенте в действительности было только две силы: Россия с её абсолютизмом – с одной стороны, и революция с её демократическими идеями – с другой. Кажется, что в настоящее время революция подавлена, но она жива и опаснее, чем когда-либо»[78]78
  Там же, С. 17.


[Закрыть].

Социальная борьба и в первую очередь жестокое подавление русской революции 1905–1907 годов привели к тому, что эта мысль стала для немецких социал-демократов актуальной как никогда. Многолетний председатель СДПГ Август Бебель в своей легендарной «Ружейной речи» сделал роковое признание: «Наш […] самый большой интерес, если бы мы были втянуты в войну, – я полагаю, что немецкая политика будет настолько добросовестной, что сама Германия не даст повода для развязывания войны, но если [против нас] была бы начата наступательная война, война, в которой речь пошла бы о существовании Германии, тогда – даю вам слово – мы все, до последнего человека, включая самых старых из нас, готовы были бы взять ружьё на плечо и защищать нашу немецкую землю, не ради вас, но ради нас, как по мне, так даже наперекор вам […] Мы живём и боремся на этой земле, чтобы сделать наше отечество, нашу родину, нашу, быть может, более, чем вашу, такой, чтобы было приятно жить в ней и для последнего из нас»[79]79
  Депутат Бебель. В кн.: Verhandlungen des Deutschen Reichstages. 11. Legislaturperiode. 51. Sitzung am 7. März 1904, С. 1588.


[Закрыть].

Именно на эту обоснованную, хотя и аффектированно-однобокую враждебность социал-демократов по отношению к царизму, а также на любовь к немецкому государству и чувству ответственности за него, развивающуюся у правых членов партии, и делало ставку руководство рейха. Зачем провоцировать гражданскую войну или, в лучшем случае, восстания и всеобщие забастовки, если есть шанс склонить на сторону правительства ответственных лидеров СДПГ? Происходившее на улицах и в залах для собраний по всей Германии служило доказательством того, что члены партии, как и многие другие представители рабочего класса, отнюдь не были готовы присоединиться к военной истерии, начавшей зарождаться в конце июля. Сотни тысяч жителей страны последовали призывам руководства партии и её ячеек. Накануне начала войны в ежедневной газете «Берлинер Тагеблатт» можно было прочесть следующее обнадёживающее сообщение о прошедшем в Берлине антивоенном митинге: «Вчера трудящиеся Берлина организовали митинг в защиту мира. Он произвёл сильное впечатление на всех, кто пришёл на него без предубеждения. Мы не очень приветствуем уличные митинги в дни международных конфликтов, но если молодым энтузиастам войны можно во всеуслышание высказывать свои взгляды на улицах, то, в конце концов, почему тем, кто справедливо считает мир между народами неоценимым счастьем и имеет ясное представление об ужасающем горе войны, нельзя сделать то же самое? Полиция, возможно, за редким исключением, не принимала слишком суровых мер в связи с массовыми выступлениями, и огромная толпа манифестантов смогла свободно выразить желание, разделяемое с ними всем немецким народом: желание сохранить мир»[80]80
  Berliner Tageblatt и Handels-Zeitung за 29 июля 1914 г. Утренний выпуск, С. 1.


[Закрыть].

Однако стратегия руководства Германского рейха имела один скользкий, но полезный для него побочный эффект. Чтобы развязать империалистическую войну, необходима была опора внутри страны и внутриполитическая стабильность. В том случае, если бы социал-демократов не удалось привлечь на сторону разжигателей войны, а правительство Германии представить гарантом мира, этот план сорвался бы. Речь шла о том, чтобы сформировать представление о войне как «оборонительной», создать условия для осуществления грандиозных политических замыслов германского империализма и одновременно избежать возможной революции.

За кулисами тем временем уже велись тайные переговоры между руководством рейха и лидерами СДПГ. Особенно активно на войну, которую к тому моменту стали рассматривать как неизбежность и абсолютную необходимость, работали немецкие дипломаты и ключевые министерства. В начале месяца, непосредственно после того, как в Сараево сербский националист убил наследника австрийского престола, Германия предоставила Австро-Венгрии право первого хода, своего рода карт-бланш. В Берлине понимали, что ответный удар Австро-Венгрии по Сербии неминуемо заставит вступить в войну союзника последней, Россию. Россия, в свою очередь, имела интересы на Балканах и в Османской Империи. Что касается главного противника и основного объекта притязаний немецких монополистов – они располагались преимущественно на Западе. Германия должна была выступить против Франции, а при случае – и против нейтральных Бельгии и Люксембурга. Но истинным её соперником являлась Британская Империя. Для такого хода войны можно было мобилизовать правые силы, но не социал-демократов: они бы не стали участвовать в войне против демократических прогрессивных государств. Однако, объяви Россия мобилизацию первой, – ситуацию можно было бы представить совсем в ином свете. Так и произошло. Германия дождалась военной мобилизации России и всего лишь «отреагировала» на неё, будучи связанной союзническими обязательствами с Австро-Венгрией. А западные государства «по глупости» объединились с Россией в единый союз – «Антанту». Таким образом, внутриполитическая обстановка в Германии была спасена, а война получила оправдание. Благосклонности СДПГ удалось добиться, тем более что социал-демократам были обещаны уступки, связанные с социальной политикой и избирательным правом, но только после победы. Хотя войны в 1914 году хотели все крупные империалистические государства, Германия была основной движущей силой этого процесса, и это она несла главную ответственность за развязывание войны. Мифу о «невинной» Германии, «втянутой» в эту историю, удалось пустить корни лишь внутри страны.

Стратегия германского правительства действительно имела успех. Немецкие социал-демократы были глубоко обеспокоены реакционным характером российской политики и царского самодержавия, которое безжалостно подавляло любую оппозицию в стране и поддерживало Российскую Империю в полной боевой готовности, обеспечивая Европе покой и возможность проведения контрреволюционной деятельности. В августе 1914 года ведущим представителям СДПГ, поддерживающим существующий государственный порядок, было достаточно расплывчатых обещаний реформ, которые будут проведены после победы Германии. А рядовые члены партии пребывали в шовинистическом угаре и были убеждены в правоте того, о чём сообщали им сторонники существующего режима. Теперь, в отличие от 1813 года, крик «казаки идут!» стал означать угрозу. Немецкие рабочие вначале охотно шли на войну, которая была точно так же направлена против Франции и Великобритании, как и против России[81]81
  О Первой мировой войне, её общих социально-экономических условиях и привлечении СДПГ на сторону руководства Германской Империи см. подробнее: Stefan Bollinger: Weltbrand, «Urkatastrophe» und linke Scheidewege. Fragen an den «Großen Krieg». Там же, особенно главу 8.


[Закрыть].