Текст книги "Подкидыш"

До Элеоноры время от времени доходили новости об этой чете; их, как всегда, рассказывал по секрету Джоб, видевший свое главное жизненное предназначение в том, чтобы исполнять все желания своей госпожи. Первым ребенком Ричарда оказалась девочка, появившаяся на свет через год после свадьбы. Элеонора была неприятно поражена целой цепью совпадений, сопровождавших это событие: тем, что первенцем герцога была девочка, что родилась она в августе и что отец нарек её Анной! Потом – в прошлом году – детей у Ричарда и Сесили не было, а сейчас герцогиня родила мальчика – в феврале в Хатфильде – и через несколько недель потеряла сына.

Втайне Элеонора торжествовала, но прятала такие недостойные мысли глубоко в душе и не признавалась в них никому, пожалуй, даже самой себе, ибо как она могла радоваться чему-то, что принесло горе Ричарду? Зато Элеонора могла открыто выказать свое удовольствие, услышав в мае известие о том, что герцог Йоркский вновь назначен на свой прежний пост во Франции и отправился в Руан, чтобы принять командование армией. Его прибытие было немедленно отмечено победой над французами, осаждавшими Понтуаз. Супруга Ричарда приехала к нему в Руан; она снова была беременна. Элеонора не видела герцога Йоркского с тех пор, как вышла замуж, но образ его все еще жил в её сердце, и в минуты откровенности она могла мысленно сказать этому человеку: «Тебе надо было жениться на мне, Ричард».

Неделя прошла относительно спокойно, наступила пятница, и Жак приготовил хозяйке дома на обед рыбу; короткий зимний закат быстро догорел, в четыре уже начало темнеть, и все обитатели дома потянулись в большой зал, чтобы поужинать и скоротать долгий вечер у огня. И вдруг мирная тишина была грубо нарушена. Собаки, лежавшие в центре зала, у жаровни, вскочили и принялись неистово лаять, а в комнату влетел один из пажей Роберта, Оуэн, задыхаясь от бега и надрывно крича:

– Запирайте двери! Запирайте двери! К дому приближается много людей! Они все вооружены! – Но ни один из сидевших в зале не соображал настолько быстро, чтобы сразу уловить суть этих воплей. Оуэн закружил по залу, в отчаянии высматривая Элеонору. – Где госпожа? – крикнул он, ловя ртом воздух. – Позовите госпожу! Закройте двери и задвиньте засовы, быстрее же, быстрее!

– Здесь я, здесь! Что происходит? Оуэн, что случилось? – Элеонора спускалась по лестнице так быстро, как позволял ей её живот, даже прежде, чем Оуэн смог отдышаться и повторить свои слова.

– Арнольд, Хал, – быстро во двор! Заприте ворота, – приказала она. – Сколько их, Оуэн? Может быть, нам удастся не пустить их во двор – внешние ворота достаточно крепкие.

Но было уже слишком поздно. Арнольд и Хал не успели даже добежать до дверей, как со двора донеслись крики людей, цоканье лошадиных подков, и в зал, визжа, ворвались две женщины, работавшие снаружи. Элеонора и Оуэн среагировали одновременно. Они бросились через зал и, захлопнув двери, вставили в пазы тяжелые перекладины, причем Элеонора успела еще между делом крикнуть другим слугам, чтобы те позаботились об остальных дверях и окнах. Тут же в главные двери начали ломиться, да с такой силой, что Элеонора, которая все еще стояла, привалившись к центральной перекладине, чувствовала, как та вся трясется. Слуги метались взад-вперед, запирая ставни на тех окнах, которые можно было закрыть изнутри. Элеонора не могла с уверенностью сказать, вся ли челядь в зале, но если кто-нибудь остался снаружи, ему придется срочно искать, где спрятаться.

Собаки, не переставая, лаяли, дети плакали, служанки задавали ненужные вопросы и оглушительно визжали, перекрывая общий шум. Из кухни вышел Жак, чтобы узнать, в чем дело, и тоже заорал на своих мальчишек, когда те попробовали прошмыгнуть в зал. Никогда еще Элеонора так остро не нуждалась в Джобе с его холодным умом и умением подчинять себе людей. Сейчас же, когда двери были заперты, все взоры обратились к ней. Дети подбежали поближе, чтобы она их успокоила, слуги ждали приказов, ободрения, объяснений. Элеонора постаралась сделать все, что было в её силах: взяла на руки маленького Роба, отослав других детей к Энис, поставила слуг у каждой двери, собрала всех женщин у очага и попыталась их утихомирить, а еще она попробовала выяснить, какое в доме есть оружие и есть ли оно вообще. Удары в дверь на время прекратились, разговаривать и отдавать приказания стало легче; но тут Элеонора призадумалась, что же будет дальше.

А дальше нападавшие попытались выломать маленькую дверь в углу зала. При первом же ударе Хал, поставленный охранять её, позвал на помощь. Быстро осмотрев дверку, Элеонора поняла: этот вход, в отличие от главного, может не выдержать натиска, и приказала подтащить к дверке стол и навалить на него все тяжелое, что только можно найти. Прошло десять мучительных минут, в течение которых казалось, что нападавшим удастся ворваться внутрь через эту дверь, но наконец удары стихли также неожиданно, как и раздались, и наступила тишина.

Напряжение в зале росло. Всхлипнул кто-то из детей. Малютку торопливо успокоила одна из женщин, так как все остальные в это время настороженно прислушивались к тому, что происходит снаружи, тишина таила в себе большую опасность, чем любой шум. Гелерт, переждавший штурм двери в темном углу, сейчас выбрался из своего укрытия и, подбежав к Элеоноре, ткнулся ей холодным носом в руку, заставив хозяйку вздрогнуть от неожиданности. Элеонора бездумно погладила пса по голове, и её пальцы наткнулись на роскошный ошейник, подаренный Робертом всего пару недель назад.

Снаружи послышалось ржание лошади и опять раздался цокот копыт. На мгновение в сердцах осажденных вспыхнула надежда: может быть, прибыла помощь? Но скоро стало понятно, что цокот копыт удаляется, а голоса во дворе остаются.

– Они уводят лошадей, – сказал Оуэн. Говорил он шепотом, словно люди в зале прятались от врагов и он боялся привлечь внимание бандитов.

– Что они собираются делать? – спросила Мэри, и в её голосе прозвучал неприкрытый ужас. Гелерт заскулил, и Элеонора цыкнула на него, еще и сжав рукой морду пса, чтобы не дать ему залаять. Голоса снаружи тоже смолкли. Нервы в этой тишине натянулись до предела – Элеоноре самой захотелось закричать...

Потом стекла окон, выходивших во двор, с диким грохотом вылетели вместе с рамами, и в образовавшиеся проемы полетели горящие тряпки; их было никак не меньше полдюжины. Там, где они падали на пол, сухой тростник моментально вспыхивал, треща с каким-то яростным весельем. По всему залу метались обезумевшие собаки и визжали женщины. Элеонора закричала, приказывая тем слугам, которые еще что-то соображали, попробовать погасить огонь. Жак принес из кухни полную бадью, но больше воды в доме не оказалось, а колодец был во дворе. Зал наполнился дымом, и Элеонора поняла, что проиграла.

– Открой дверь, Оуэн, – приказала она. – Нам придется выбираться на улицу. Энис, держи детей вместе. Я возьму Роба. Мэри, Джейн, оставайтесь с Энис. Отпирай дверь, Оуэн! Уильям, помоги ему!

Дверь поддалась с треском и грохотом, и, как только дым клубами повалил на освещенный факелами двор, несколько мужчин растолкали слуг, стремившихся вырваться наружу, и начали тушить охапки пылающего тростника. Ну конечно же, с горечью подумала Элеонора, они не могут допустить, чтобы дом сгорел дотла. Возникло несколько мелких стычек, но в целом челядь Морлэндов хотела только одного – выбраться из наполненной дымом комнаты. Во дворе их ждали люди с темными, жестокими лицами и сверкающими ножами.

– Убирайся отсюда, женщина, – закричали они, когда Элеонора приостановилась, чтобы взглянуть на них. – Прочь, все убирайтесь прочь, или вам же будет хуже!

– Хуже будет вам, когда вернутся мужчины, – вызывающе крикнула Элеонора. – Не думайте, что это вам так просто сойдет с рук! Я запомнила ваши лица!

– Ты уберешься, наконец, женщина, пока я не потерял терпения и не прибил тебя?! – рявкнул в ответ один из бандитов и замахнулся своим горящим факелом, заставив Элеонору отскочить назад и прикрыть от жара пламени лицо. Оуэн умоляюще вцепился в её руку.

– Пойдемте, госпожа, пожалуйста, давайте уйдем, – заплакал он. Слуги попрятались в темноте, некоторые уже напоролись на ножи людей с факелами. Рядом с Элеонорой остались только Энис с детьми и Оуэн. Элеонора вывела их со двора, и, как только ворота захлопнулись за ними, темнота пала на них тяжелым покровом.

Нигде не было ни проблеска света, луна и звезды спрятались за толстым слоем облаков. Начинался дождь, и Элеонора вдруг осознала, что на улице очень холодно – в зале стояла удушающая жара, и они покинули его в такой спешке, что не было времени захватить какую-нибудь одежду, хотя бы плащи. Теперь же изгнанники были в том, в чем выскочили во двор.

– Что будем делать, госпожа? – спросила Энис. Хелен начала плакать, и нянька довольно бесцеремонно встряхнула девочку, прикрикнув: – Замолчи! Только твоего рева нам и не хватало!

– Может, мы пойдем домой, матушка? – подал голос маленький Эдуард. Элеонора взглянула на него, вернее, на то белое пятно, которым казалось в темноте его лицо.

– Домой? – с отсутствующим видом переспросила женщина и вдруг поняла, что хотел сказать её сын. – В Микллит, ну конечно же! Да, мой дорогой, мы пойдем домой. Держитесь вместе, а ты, Эдуард, дай мне руку. Энис, следи за девочками. Изабелла, возьми Энис за руку и не выпускай ни под каким видом – ты меня поняла?

– Да, матушка, – кивнула малышка.

Они немного подождали и попробовали покричать, созывая челядь, но никто больше не появился. Некоторые слуги выскочили из зала через заднюю дверь, другие в панике разбежались и теперь, наверное, были уже на пути к Микллиту. Когда стало ясно, что все прочие исчезли, Элеонора повела маленькую процессию к старому дому, их последнему прибежищу.

Путь был долгим, да еще по холоду и под дождем. Скоро Роба вместо Элеоноры пришлось нести Оуэну, а когда Эдуард слишком устал, чтобы двигаться дальше, Оуэн передал Роба Энис и посадил Эдуарда себе на плечи. Три маленькие девочки храбро ковыляли вперед, вцепившись в юбки Мэри, Джейн и Элеонора, но дорога была неровной, крошки замерзли, проголодались и не могли сдержать слез. А Элеонора была не в силах толком приободрить дочерей – у неё страшно болела спина, хотя женщина и старалась не обращать на это внимания; к тому же она беспокоилась о том, что бандиты сделают с домом, где, возможно, еще прятался кто-нибудь из слуг, и с тревогой думала о Гелерте. Элеонора все ждала, что пес вот-вот догонит её, но он так и не появился – оставалось только надеяться, что он не пострадал. А потом они как-то умудрились заблудиться. Впрочем, ничего удивительного в этом не было. Никто из них толком не знал дороги, а в непроглядной тьме и под дождем все вокруг выглядело совсем не так, как днем. Беглецы какое-то время бесцельно бродили по окрестностям. От Элеоноры теперь тоже было мало пользы: боль в спине все усиливалась, и она знала, что это ребенок просится наружу. Изгнанникам нужно было как можно скорее найти какое-то пристанище, или и Элеонора, и ребенок погибнут. Задыхаясь, она брела вперед, сжимая ручку Изабеллы и уже не понимая, кто кому помогает.

– Свет, госпожа, свет! – неожиданно закричал Оуэн, и Элеонора почувствовала огромное облегчение.

– Где? – взволнованно спросила она. – Я ничего не вижу!

– Там, там, смотрите!

– Да, свет. Это, должно быть, Микллит. Вперед, скоро мы будем дома!

– Давайте, дети, пошевеливайтесь. Госпожа, позвольте вам помочь.

Теперь в их измученные тела словно вернулась жизнь. Мэри и Джейн вели Элеонору, поддерживая её с двух сторон и оставив детей на попечение Энис. Малыши вцепились в юбку няньки, и вся процессия с трудом проковыляла несколько последних шагов вниз по склону холма, на ходу призывая на помощь тех, кто был в усадьбе. Огонек горел в хижине Джона-пастуха, жившего в самом крайнем из домиков, со всех сторон обступивших Микллит.

Дверь была открыта, и на крыльце стояли Джон и его жена Тиб, встревоженные и напуганные. Другие слуги уже давно прошли мимо них, принеся с собой ужасную весть о нападении бандитов, но госпожа с детьми бродила в темноте несколько часов, и многие уже начали бояться, что с хозяйкой приключилась беда.

Смущенная Тиб подвинула стул и начала упрашивать Элеонору присесть.

– Всего на секундочку, госпожа, – умоляла Тиб, – просто, чтобы немного отдохнуть. Там уже готовят для вас зал. Когда вы чуть-чуть придете в себя, мы поможем вам добраться до дома.

Элеонора застонала и покачала головой. Она знала, что больше идти не сможет.

– Нет, добрейшая Тиб. Мне придется остаться здесь. Мне очень жаль, что так получилось, но подошло мое время.

– О Господи, спаси нас и помилуй! – вскричала Тиб, поднеся руку ко рту. Но у неё самой было шестеро детей, и она прекрасно знала, что надо делать. – Вот что, Джон, – заявила она своему мужу, – тебе придется выметаться прочь: бедной госпоже прямо сейчас потребуется наша кровать. Отведите с Оуэном детей в дом и расскажите там, что приключилось с госпожой, пусть пришлют кого-нибудь из женщин в помощь.

– Я тоже останусь и помогу, – предложила Энис. – Мэри, Джейн, вы пойдете с детьми.

– Проследите, чтобы их хорошенько растерли и согрели, – выдавила из себя Элеонора, с трудом превозмогая все усиливавшуюся боль и глядя на Энис. – Поспешите.

– Они сделают все как надо, госпожа, – заверила нянька и выпроводила всех из дома, пока Тиб помогала Элеоноре пройти в единственную комнату крошечной хижины.

Ребенок появился на свет через полчаса. Это был мальчик, и Элеонора назвала его Томасом.

Лорд Эдмунд без возражений выполнил все просьбы Морлэнда, и, когда Роберт и Джоб, неделю спустя, вернулись домой, они привезли с собой письмо к судье. В этом послании четко говорилось, кому именно должен принадлежать Твелвтриз. Роберта и Джона сопровождала шестерка тяжеловооруженных всадников, присланных, чтобы утихомирить Джессопа. По счастью, отряд на пути в Твелвтриз сначала завернул в Микллит, иначе прибытие Роберта могло оказаться не таким благополучным; ведь ничего не стоит справиться с восемью мужчинами, когда они, ни о чем не подозревая, беспечно въезжают в поместье, которое считают домом своего предводителя.

Но в Микллите навстречу хозяину выбежали слуги, чтобы побыстрее рассказать обо всем, что случилось. Роберт и Джоб моментально спрыгнули с лошадей и бегом бросились в дом, где опять обитала вся семья, одолжив у соседей мебель и залечивая целый букет простуд и насморков. Кинувшись в спальню, Роберт нашел там свою жену, скорчившуюся меж двух жаровен с пылающим углем. Элеонора все пыталась согреться после той ночи, когда холод пронизал её тело до костей, но никак не могла избавиться от озноба. На коленях у неё лежал худенький хныкающий новорожденный. Красные от слез глаза Элеоноры и её траурные одежды были горьким напоминанием о маленьком Робе, который умер от скоротечного воспаления легких, сгорев, как соломинка в огне.

Так что теперь у Роберта была самая праведная причина, чтобы выступить с отрядом в поход и вновь вернуть себе Твелвтриз. На смену пустым амбициям пришло большое человеческое горе. Особой битвы, правда, не получилось: шестерым тяжеловооруженным всадникам, дюжине слуг Морлэндов с косами и дубинками и покровительству лорда Эдмунда Джессоп со своими людьми противостоять не мог. Несколько разбитых носов и проломленных голов – и все было кончено. Твелвтриз опять принадлежал Морлэндам. К воскресенью семья опять перебралась туда, и жизнь потекла по-прежнему.

Элеонора погоревала еще немного над потерей своего круглощекого малыша, милого Роба, которого она любила даже больше, чем смирного Эдуарда, но теперь ей надо было нянчить нового ребенка... В первые недели жизни Томаса Элеонора была, ослабев от простуды, менее деятельной, чем обычно, и большую часть дня проводила, баюкая младенца или играя с ним, и постепенно привязывалась к нему больше, чем к прочим своим детям.

Потеря брата очень подействовала и на Эдуарда. Она, конечно, не могла изменить его спокойного, серьезного характера, но мальчик стал более смелым и общительным и принялся опекать своих сестер, которых раньше удерживала от издевок над ним только строгость нянек. Появление мистера Дженни – нового гувернера Эдуарда – еще больше возвысило мальчика в глазах юных обитателей дома – как дочерей Элеоноры, так и детей прислуги. Постепенно Эдуард начал приобретать привычки, которые приличествовали будущему хозяину огромного поместья, и по мере того как он становился все более похожим на того идеального джентльмена, каким Элеонора мечтала видеть своего первенца, он нравился ей все сильнее и сильнее.

Гелерта так никогда и не нашли. Его не оказалось в доме, когда Роберт вновь отвоевал Твелвтриз, и в конце концов все решили, что пес удрал в поля, пока двери стояли нараспашку. Джоба очень огорчило исчезновение собаки, и в течение нескольких недель он все свободное время проводил в седле, разъезжая по окрестностям, зовя Гелерта и расспрашивая о нем всех и каждого. Но никто не видел этого пса, и Джоб наконец отказался от поисков, горюя о нем, как об умершем. Но Элеонора заявила юноше, что Гелерта, скорее всего, кто-нибудь подобрал – если не за его прекрасные стати, то хотя бы из-за роскошного ошейника.

– Тогда Гелерт сам нашел бы путь домой, – настаивал Джоб, но Элеонора лишь покачала головой.

– Только не он! Этот пес будет жить где угодно, пока его будут кормить и баловать. Ты же знаешь, Гелерт никогда не отличался особой преданностью.

Роберт делал все, что мог, чтобы утешить Элеонору. Он думал, что она тоскует по Гелерту, хотя её не очень-то, по правде говоря, и огорчила пропажа пса. Роберт пообещал жене лучшего щенка из следующего помета, и Элеонора поблагодарила мужа, взглянув на него со своей невеселой улыбкой.

Глава 6

Элеонора обучала трех своих дочерей рукоделию. Каждая занималась той работой, которую уже освоила, а Элеонора, часто отрываясь от собственного шитья, по очереди подходила к девочкам, браня, помогая и хваля, а горничная в это время читала им всем вслух отрывки из автобиографии Марджери Кемп. Новой служанке было двенадцать лет, и звали её Люси; шел уже 1447 год; и Анкарет, и Беатрис давно были замужем и разъехались по своим новым домам.

Элеонора, девочки и горничная сидели на крытой галерее Твелвтриз Хауза, и Анна, которой, как самой умелой, досталась наиболее сложная вышивка, расположилась у южного окна, где было светлее всего. Анне уже почти исполнилось двенадцать, а так как в этом возрасте девиц вполне могли послать в другой дом или даже выдать замуж, она считалась, можно сказать, взрослой. Это была мягкая, нежная девушка, высокая, но складная, с задатками прекрасной фигуры, красивым, румяным личиком и серо-зелеными глазами, которые казались сейчас очень серьезными; нахмурив брови, она старалась как можно лучше справиться с порученной работой – вышивкой гобелена. Полотняный чепец прикрывал золотистые волосы Анны, которые локонами ниспадали ей на плечи; она была очаровательным, превращающимся в девушку ребенком, очень хорошо сознающим важность своего положения: ведь она – старшая дочь. Когда рядом не было никого из взрослых, Анна ощущала, что обязана присматривать за другими детьми, и это чувство ответственности проявлялось в её спокойных, сдержанных манерах.

Рядом с Анной примостилась на стульчике Хелен; ей оставалось несколько недель до одиннадцатого дня рождения, но она была выше обеих своих сестер. Хелен считалась в семье признанной красавицей, тоненькая и прелестная, с унаследованными от Элеоноры темными волосами и голубыми глазами, чудесной матовой кожей и нежными – отцовскими – чертами лица. Она вышивала подушку, но игла у Хелен двигалась медленно, и девочка тратила почти столько же времени на разглаживание своих юбок и возню с лентами своего чепца, сколько и на работу Элеонора считала Хелен вялой и безжизненной. Девочка была послушной, но, казалось, её не интересует ничто на свете, кроме собственной внешности. Она во всем подражала Анне, без колебаний принимала на веру все суждения сестры, повторяла её слова, и Элеонора радовалась хотя бы тому, что образцом для подражания Хелен выбрала себе такую достойную девицу, как Анна.

На полу, на подушке, с другой стороны этого семейного кружка, так близко к стулу Элеоноры, как только той удалось настоять, расположилась Изабелла, которой в мае должно было исполниться десять и которая уже сейчас очень тревожила Элеонору. Изабелла была далеко не красавицей, со своими какого-то мышиного цвета волосами, блеклыми глазами и костистым, веснушчатым лицом. Тельце девочки казалось худым и неуклюжим, всегда-то она была растрепанной и почти всегда – грязной. Изабелла ненавидела шить и прясть, играть на цимбалах, читать и писать, да и вообще почти все, чем ей приходилось заниматься. Как только ей удавалось – а случалось это довольно часто, – она бросала ненавистные дела и исчезала из дома, проводя целые дни или на холмах с пастухами, или в ручьях, где вместе с детьми арендаторов бултыхалась и ловила мелкую рыбешку, или в окрестных лесах, по которым гонялась с собаками за кроликами.

С ней не было бы так трудно, родись она мальчишкой: парень из неё получился бы отличный. Она умела скакать на любой лошади, управляться с соколами и собаками, охотиться, рыбачить и стричь овец. По воскресеньям, когда закон повелевал всем мужчинам королевства упражняться в стрельбе из лука, Изабелла, если ей только давали в руки лук, попадала в цель три раза из четырех и могла метнуть копье дальше, чем любой мальчишка её возраста. Она была бесстрашной, любознательной и предприимчивой, могла целыми днями бегать и носиться верхом и возвращалась домой в грязи с головы до ног, с растрепанными волосами, похожими на воронье гнездо. Единственным девичьим занятием, которое она любила, были танцы: тут уж она могла порезвиться от души и чувствовать себя свободной.

Девочка приводила мать в отчаяние. Как Элеонора сможет выдать эту свою дочь замуж? Кто возьмет Изабеллу – такую, какая она есть? Роберт же только смеялся и говорил, чтобы малышку оставили в покое; отец считал, что с возрастом она изменится, но Элеонора могла только качать головой и изумляться. Даже сейчас, когда сбежать от матери было невозможно, Изабелла вся извертелась на своей подушке, безуспешно борясь с простейшей вышивкой, с которой Анна справилась бы лучше еще в пятилетнем возрасте.

– Изабелла, сядь прямо и перестань ерзать! – резко прикрикнула на дочь Элеонора. – Что, у тебя опять вся нитка в узлах? Ну, знаешь ли! Даже не могу понять, как у тебя это получается... Дай-ка мне взглянуть.

Изабелла с радостью избавилась от ненавистной вышивки и, пока мать пыталась распутать узлы на нитке, встала и от нечего делать медленно побрела к окну. В тот же миг лицо девочки просветлело, и уныние как рукой сняло.

– Эй, взгляните! Джоб возвращается! – закричала Изабелла.

– Где? – спросила Анна, наклоняясь к окну, и её обычно серьезное лицо осветилось одной из редких улыбок. – Ах, он увидел меня!

– Это он мне улыбнулся! – возмущенно возразила Изабелла. – Мама, могу я пойти вниз и встретить его?

– Конечно же, нет! – рассердилась Элеонора. – Сейчас же вернись на место, Изабелла, и возьми свою вышивку. Анна, сейчас же сядь – ты меня удивляешь. А тебе, Люси, тоже незачем останавливаться.

Слегка смущенные, девочки подчинились. Изабелла вернулась на подушку и, получив назад свою достаточно неряшливую работу, скорчила мрачную гримасу.

– Может быть, он привез письмо от папы, – заявила малышка, не в силах сдержаться.

– Помолчи, – ответила Элеонора. – Люси, продолжай читать. Я покину вас, девочки, на несколько минут Анна, надеюсь, вы все будете продолжать работать так, словно я здесь, с вами.

– Да, матушка, – ответила Анна и метнула на Изабеллу свирепый взгляд, как только мать повернулась к ним спиной.

Элеонора и Джоб встретились в зале, заранее улыбаясь друг другу.

– Ну? – спросила его Элеонора. – Судя по твоему лицу, есть новости.

– Письмо от хозяина, – проговорил Джоб, – и кое-какие слухи, которые, надеюсь, доставят вам удовольствие.

Элеонора весело рассмеялась, в этот момент она выглядела ничуть, не старше, чем тогда, когда впервые приехала в Йоркшир тринадцать лет назад.

– Все слухи в последнее время были неприятными, – заметила она. – Новости из Франции – все дурные. Новости из суда – и того хуже. Что же на этот раз?

– Еще одна пикантная историйка о нашей леди, – радостно поведал хозяйке Джоб, понизив голос.

– А! Тогда давай выйдем в сад! И захвати с собой письмо, я прочту его там. Ну, а теперь, – выкликнула Элеонора, когда они оказались в уединенной аллее, – расскажи, что она выкинула на этот раз.

Дама, о которой они говорили, была королевой Англии, молодой женой Генриха Маргаритой Анжуйской. Пока что за ней не числилось ничего путного, кроме скандалов, сопровождавших её с самого начала. Граф Суффолк отправился во Францию, чтобы обсудить с французским королем Карлом вопрос о выборе жены для короля Генриха, и хитрый Карл обвел Суффолка вокруг пальца, всучив ему вместо девушки из французской королевской семьи дочку герцога Анжуйского, у которой не было ни гроша за душой. С Францией было подписано перемирие, и Суффолк пошел на серьезные, хотя и секретные уступки; в частности, Англия должна была отдать французам определенные территории, включая Мэн и Анжу. Это была слишком высокая цена за нищую невесту.

Герцог Йоркский был страшно недоволен тем, как велись переговоры, и не постеснялся открыто заявить об этом. Его высказывания положили начало разладу между герцогом и партией Бьюфорта; разлад этот так потом никогда и не был преодолен. Королева Маргарита после своей торжественной коронации быстро взялась за дело, и вскоре все почувствовали, что представляет собой эта женщина. Она вертела королем, как хотела, уговорила его отдать Мэн Франции и, имея на своей стороне Суффолка, выступила против твердой оппозиции, возглавляемой добрым герцогом Хамфри. Оставаясь в тени, Маргарита разрушила планы герцога Йоркского, связанные с женитьбой его старшего сына Эдуарда на Маделин Валуа, и вечно вынуждала Ричарда и Эдмунда Бьюфорта соперничать за пост наместника Франции, не позволяя им объединить свои силы, которые в противном случае оказались бы серьезной угрозой для королевы.

Затем, в феврале этого года, случилось самое страшное. Парламент собрался в монастыре Святого Эдмунда в Бари, и когда туда прибыл герцог Хамфри, королева специально вызвала большой отряд солдат и велела им арестовать этого человека. Ему должны были предъявить обвинение в государственной измене, а пока поместили под охраной в некий городской дом; из этой тюрьмы герцог так никогда и не вышел. Что случилось на самом деле, никто так и не узнал, но пятью днями позже добрый герцог был мертв, и во всем королевстве не было ни единой живой души, которая не считала бы виновницей его гибели королеву.

Чтобы прекратить пересуды, Маргарита назначила Йорка, принадлежавшего к партии Хамфри, наместником Франции, но менее чем через месяц отменила приказ. Она сделала это, как только узнала о смерти кардинала Бьюфорта. Теперь лорд Эдмунд Бьюфорт становился главой всего семейства и самым вероятным наследником престола – слишком важной персоной, чтобы превращать его в своего врага, отдавая заветное назначение герцогу Йоркскому. Да, как только королева Маргарита появилась в Англии, вся политика пошла кувырком, и даже члены Тайного Совета зачастую понятия не имели, что готовит им грядущий день.

– Так что же она выкинула на этот раз? – поинтересовалась Элеонора.

– Вы помните, что кардинал Бьюфорт все свое состояние завещал королю? – спросил Джоб.

– Конечно, – ответила Элеонора. – А король отказался принять его на том основании, что это будет нечестно по отношению к другим родственникам покойного.

– Именно так. Ну, а королеву не смущают такие мелочи. Она все прибрала к рукам!

– Но она не может этого сделать! – ошеломленно воскликнула женщина.

– А кто ей запретит? – просто сказал Джоб. – Только король мог бы приструнить её, но он делает все, что она пожелает.

Элеонора задумалась.

– Но, конечно же, это вызовет недовольство лорда Эдмунда, а я всегда считала, что Маргарита хочет перетянуть его на свою сторону?

– Ей просто необходимо, чтобы он был на её стороне, – как наследник трона, если только она не родит сына, что весьма сомнительно. Но у неё есть другие пути. Она сделает лорда Эдмунда наместником Франции и главой Тайного Совета, и этого хватит, чтобы заставить его забыть о дядюшкиных деньгах.

– Это уже решено? – спросила Элеонора.

– Нет, пока это только слухи, но так, скорее всего, и будет. – Джоб лукаво посмотрел на свою госпожу. – Хорошо разделять и властвовать, а?

Элеонора вспыхнула.

– Я не властвую и преданность свою не делю, а ты лучше помни свое место, если не хочешь его лишиться.

Джоб ничего не ответил, но продолжал улыбаться. Он знал, что Элеонора теперь не сможет обойтись без него. Знал он и то, что с тех пор, как разногласия между лордом Эдмундом и Ричардом Йоркским развели этих людей по разным лагерям, Элеонора не переставала бороться с собственными чувствами. Конечно, она и Роберт всем были обязаны лорду Эдмунду. Элеонора была его воспитанницей, выросла вместе с его женой Белль; Бьюфорт выдал Элеонору замуж – и очень удачно; она пользовалась его покровительством и сейчас, будучи матерью семейства. Теперь, когда лорд Эдмунд стал наследником престола, одновременно с возвышением этого человека росло и положение Морлэнда в обществе. За свою добросовестную службу Роберт получил пост главного оптовика, одного из немногих, кому было даровано исключительное право на вывоз шерсти из Англии; этот пост давал значительную власть и обеспечивал уважение окружающих; благодаря ему в немалой степени увеличилось и богатство семьи Морлэндов.

Естественно, что Элеонора должна быть преданной лорду Эдмунду – и сейчас даже больше, чем раньше, с другой стороны, было очевидно, что с Ричардом обошлись несправедливо, что его третировали и оскорбляли: пост командующего войсками, размещенными во Франции, у него отобрали, а его самого в разгар успешной кампании отозвали в Англию, чтобы поставить на его место другого, чье назначение объяснялось исключительно политическими причинами. Тайный Совет отказался вернуть герцогу Йоркскому долг в двадцать тысяч фунтов стерлингов, а затем превознес до небес Суффолка за ту роль, которую он сыграл в постыдной женитьбе короля и позорном перемирии с Карлом. Трудно было не почувствовать симпатии к Ричарду; и трудно было искренне желать успеха партии лорда Эдмунда.