Текст книги "Тимьян и клевер"

А Киллиан уже не знал, чего хочет больше – смеяться или злиться.

– Обычный взгляд, – хмыкнул он наконец, плюхаясь на землю рядом с компаньоном. В подсохшем плаще было невыносимо жарко, даже с откинутым капюшоном. – Ладно, орехи и ягоды… Даже рыба меня не слишком удивляет… Но где ты добыл соль?

– Милая и очень одинокая вдова продала за сущие гроши, – признался бессовестный обольститель.

Киллиан не выдержал – и рассмеялся.

Вскоре подоспел ужин, и после слегка пересоленной рыбы пришлись весьма кстати сочные кислые ягоды. Травяной чай кружил голову, как хорошее вино. Киллиан сам не заметил, как разомлел от сытной еды и начал клевать носом. Земля была удивительно тёплой, как в самый жаркий летний день, и особенно хорошо это ощущалось у корней тиса. Под беззлобные подначки компаньона Киллиан переполз под деревце, закутался в плащ – и уснул в то же мгновение.

Очнулся он уже посреди ночи с чувством, что увидел во сне что-то ужасающее. Вспоминались только обрывки видения, точно карандашные наброски мыслей и ощущений: холод, исходящий от камня; твёрдая земля, пронизанная густым сплетением корней; металлическая пластина, режущая кромкой ладони… На языке был горьковатый привкус. Киллиан так обрадовался тому, что сбежал от тягучего ночного кошмара, что не сразу понял – действительность оказалась немногим приятнее.

В нескольких шагах от костра сидели идеальным полукругом чудовищные создания – с полугодовалого телёнка величиной. Огромные пасти, острейшие даже на вид зубы, трёхпалые лапы, покрытые чешуёй, загнутые когти… Недвижимые и безмолвные, твари эти были похожи на истуканов.

Были бы.

Если бы не шумное дыхание и горящие глаза.

– Айвор, – тихо позвал Киллиан, нащупывая в кармане плаща нож и уже понимая, что такое жалкое оружие не поможет против химер.

– Ты проснулся, – неожиданно мягко отозвался компаньон. Киллиан попытался присесть, но на плечо ему надавила рука: – Нет-нет, лежи спокойно. Я очертил круг солью и завязал травы узлом по четырём сторонам света. Может, Краген из рода Оллен и была искусна в создании гончих, но с чарами Холмов ей не сравниться. Спи и не тревожься.

Рука на плече Киллиана была тяжёлой – куда тяжелее, чем человеческая, и казалось, что она выточена из камня, если б только существовал мягкий, тёплый, живой камень.

– А ты?

– А я буду думать, любезный мой друг. Хотя чего тут думать… Корсен почти наверняка знает, где может лежать корень проклятия – об этом я догадывался раньше, а теперь только уверился. И если уж она решилась отправить за нами гончих, то совершенно точно исполнение условия обернётся ей во вред.

– Завтра возвратимся к ней?

Айвор рассмеялся, и твари задёргали головами, словно пытались скинуть с морд приставший сор.

– Посмотрим. Сегодня дом принял нас, потому что Корсен была не готова. Но я бы не стал соперничать с колдуньей на её земле, в её родном гнёздышке. Сперва попытаем счастья с Джеми Макги. Но это завтра. А пока спи и ничего не бойся. Гончие исчезнут с рассветом, как и всякое зло.

Киллиан был уверен, что после того, как он увидел гончих-химер, заснуть не получится. Но он заснул – почти сразу.

Разбудило его заполошное птичье пение на рассвете. И вопреки тысяче романтических сказаний, пробуждение на природе не было полно сладостной неги и светлого счастья. Плащ потяжелел от выпавшей росы, в бок упирался острый камешек, а шея затекла от неудобной позы… Впрочем, виновника последнего неудобства Киллиан нашёл быстро.

– Обязательно было это делать? – проворчал он, садясь. От ночных гончих и следа не осталось, словно они всего лишь привиделись в дурном сне.

– Что делать? – удивился Айвор. – Ты сам преклонил голову ко мне на колени… Впрочем, я тебя не виню, гончие действительно были очень страшными, а человеческие дети такие пугливые. Вот когда тебе было девять лет, ты как-то раз…

– Не помню, – отрезал Киллиан и, уцепившись взглядом за горшок с травяным настоем, сделал вид, что он терзаем страшной жаждой и разговаривать о глупостях не намерен. – Тьфу, горько… Так гончие сами ушли?

– Как только встало солнце, – охотно подтвердил Айвор. – И вряд ли они вернутся раньше заката. У Корсен силёнок не хватит. А у нас с тобой, дорогой мой друг, маловато времени, поэтому завтракай быстрее – и пойдём искать этого невезучего юношу, Джеми Макги.

– Хорошо… Постой, а что значит – маловато?

– То и значит, – проворчал Айвор, поднялся на ноги и сладко потянулся. – У тебя остался один день на то, чтобы справиться с проклятием. Если не успеешь до полуночи… Ты должен успеть, – поправился он и, насвистывая, вышел за пределы круга, оставив Киллиана наедине с остывшей пересоленной рыбой, подкисшими за ночь ягодами и горьким настоем.

Здоровый утренний аппетит куда-то улетучился – видимо, поспешил вслед за Айвором.

Рыбу всё-таки пришлось съесть: Киллиан понимал, что вполне мог остаться до самого вечера без крошки во рту. А стоило отвернуться, как снедь и утварь начали пропадать. Сперва укатился в кусты, перевернувшись на бок, глиняный горшок. Потом явились три деловитых белки и утащили орехи прямо на листе ревеня. Затем из густого подлеска высунулись две длиннющие волосатые лапы цвета ржавчины, сгребли ягоды – и утянули с собой, напоследок мазанув Киллиана по коленке. А пока он приходил в себя, ругая компаньона за неразборчивость в знакомствах, дёрн вокруг давно потухшего и остывшего костра вспучился – и разом проглотил серые уголья, сажу и головёшки.

У Киллиана осталась одна кружка. И он не слишком удивился, когда по плечу его деликатно постучали, а потом ежевичная плеть уцепилась за глиняную ручку – и последний след вечернего пиршества исчез.

– Ты скоро? – жизнерадостно поинтересовался Айвор, выныривая из зарослей.

– Твоими трудами – да, – вздохнул Киллиан. – Давай попытаем счастья в деревне ещё раз.

То ли при свете дня деревенские стали добрее, то ли удача наконец-то повернулась к компаньонам лицом, но собеседник отыскался почти сразу. Любезный, отзывчивый – и, главное, сведущий во всех местных тонкостях и знающий каждого жителя лично… Единственным его недостатком была сутана.

– Джеми Макги? Ну как же, знаю, знаю, – благостно закивал пастор. Он был сед, кудряв и худ, а потому с виду немного напоминал городских щёголей. – Очень приятный во всех отношениях юноша. Правда, службу посещает не так уж часто, но ему простительно – всё-таки живут Макги далековато, за лесом…

– За тем, что к западу от деревни? – уточнил Айвор, и пастор от испуга на секунду растерял всю свою благостность:

– Помилуй Господь, нет, конечно! В той проклятой чаще… Кхм, – кашлянул он многозначительно и потупился. – Нет, я имел в виду тот лес, что лежит сразу за деревней, к северу, и находится во владении Фицджеральдов. Виконт с семьёй раньше часто сюда заглядывал, как сейчас помню, такие охоты устраивал! Но на последней лисьей травле, говорят, увидал какое-то чудовище, и вот уже шесть лет не приезжает, в других местах охотится. А за его владениями присматривают Макги, они Фицджеральдам издавна служат.

При упоминании «чудовища» Айвор хмыкнул так многозначительно, словно по меньшей мере знал его лично, а потом спросил:

– И как же нам повидаться с Джеми? Для него тут из города письмо есть, нас попросили завезти с оказией…

Поверил пастор или нет, но дорогу он указал. От кромки леса вела вглубь узкая, но натоптанная тропа. Время от времени в стороны от неё разбегались еле заметные ниточки-ответвления. Денёк выдался погожий, и солнечный свет пробивался даже сквозь густую листву, пятнами ложась на траву и тёмный мох; кряжистые дубы щеголяли седыми бородами лишайников; встречался и ясень, и серебристая ольха, и даже земляничное дерево. И впору было разомлеть от тепла и запахов леса, но Айвор тормошил, торопил и понукал, как самый настоящий надсмотрщик, заставляя компаньона ускорять шаг. В итоге ко двору Макги Киллиан выскочил взмокшим, что твоя лошадь и таким уставшим, что не хватило даже сил толком разозлиться на поднявших лай волкодавов.

– Иди и стучи в дверь сам… – Киллиан, тяжело дыша, облокотился на забор. – Договаривайся с хозяевами, проси ковш воды, что там ещё в таких случаях делается… А я тут постою… Или посижу… или полежу…

– Бедняжка, – неискренне посочувствовал Айвор, потрепал его по голове и перемахнул через забор. Цыкнул на собак, сразу же успокоившихся на радость Киллиану, поднялся по ступеням и забарабанил по косяку. И если и были сомнения в том, что кто-то из Макги впустит подозрительного фейри по первой просьбе, то они развеялись сразу же, как только прозвучал голос – явно не мужской.

Киллиан в первый раз в жизни был искренне рад необъяснимой способности Айвора очаровывать любую женщину двумя словами и одной улыбкой.

– Пей, изнеженный мой друг. – К губам Киллиана прижался прохладный край ковша. – В доме сейчас только старики, почтенная миссис Макги и младшие дочки. Сам Джеми с отцом и братьями ушёл силки проверять, так что придётся нам с тобой немного подождать.

– Немного? – слабо переспросил Киллиан, ополовинив ковш.

Айвор не успел ответить – во дворе громоподобно взревел охотничий рог, пугая собак.

– Немного. Слышал, как его мать позвала? А теперь вставай, не подобает солидным людям сидеть под забором.

Мэри Макги оказалась хлебосольной хозяйкой. Для незваных гостей она не пожалела ни дорогого по здешним меркам чаю, ни свежих пирогов. Пока Киллиан заедал воспоминания о скудном завтраке, миссис Макги успела закидать Айвора тысячей вопросов о том, «что творится в ваших столицах». И с равным почтением она внимала и выдержкам из светской хроники, и политическим новостям, и байкам. В углу на лавке устроились бок о бок старики – бабка Макги вязала кружева, а дед держал на коленях клубок, чтоб кошка не достала. Девочек спровадили наверх – всех, кроме двух самых младших, ангелочков трёх и пяти лет от роду, ничем не напоминавших круглолицую ширококостную мать. Инстинкты у них, впрочем, были вполне себе фамильные – по крайней мере, подкрадываться к Айвору со спины, чтобы схватить его за волосы с грозным «Ва-а!» или наставить на него воображаемое ружьё и безжалостно выпалить: «Бабах!».

Когда это происходило, старики умилённо вздыхали, а Мэри Макги цыкала на дочек и покрикивала на них – с такой интонацией, словно хвалила.

Айвор же делал вид, что ничего не замечает и вовсе не хочет обратить двух надоедливых пигалиц в милых бессловесных мышек вместе с их любопытной мамашей заодно. И только Киллиан, глядя на то, как резко дёргается из стороны в сторону мысок остроносого сапога, понимал, как близко семейство Макги к катастрофе.

Спас положение, как и полагается порядочному мужчине, глава семейства – в самый разгар очередной атаки ангелочков он распахнул дверь с громогласным:

– Жена! Звала?

– Звала, да не тебя! – в тон откликнулась она. – Джеми-то ты привёл?

– А то как же! Он пошёл в сарай кроликов отнести… А это кто, гости, что ли?

Несколько минут ушло на то, чтобы объяснить – точнее, правдоподобно солгать – почему два подозрительных незнакомца хотят срочно перемолвиться словечком со славным сыном семейства Макги. Разрешилась ситуация очень просто. Когда в дом вошёл наконец сам Джеми, то Айвор быстро наклонился к нему и шепнул: «Весточка от Кэрис», и Джеми сам затараторил, заливаясь краской:

– А это друзья мои, точно! Сто лет не видел! Айда во двор, поговорим.

Айвор довольно ухмыльнулся, подмигнул Мэри и неторопливо последовал за Джеми.

– Что она говорила? – выпалил сходу юноша, отчаянно краснея, хотя дальше, казалось бы, уже некуда. – Откуда вы её знаете?

– Виделись вчера, – вкрадчиво ответил Айвор, ухватил Джеми за плечо и мягко притянул ближе. Рядом с широкоплечим и высоким Макги он выглядел едва ли не тростиночкой, но Киллиану стало жутковато – как если бы тонкая и гибкая змея обвилась вокруг мощной шеи сторожевого пса, сунув треугольную голову ему в ухо. – Кто из вас двоих додумался передать ей проклятие, ты или она? А ведь оно едва не убило Кэрис…

Юноша, услышав это, сам, кажется, чуть не умер – дыхание у него перехватило, а из горла вырвался сухой хрип.

– Ну же, ну же, спокойней, она жива, – продолжил Айвор тем же тихим и проникновенным голосом. – Но нам нужна твоя помощь. Джеми, кто тебя проклял?

И он легонько хлопнул юношу по плечу. Тот закашлялся, засипел, но потом задышал нормально.

– Никто… Оно само приклеилось. В Дублине.

У Киллиана сердце заледенело. Незримые часы затикали над ухом: тик-так, тик-так, полночь так близка, добряк, не успеть тебе никак…

Он тряхнул головой, отгоняя навязчивую песенку.

– В Дублине? – Айвор уставился юноше в глаза. – Где именно? Вспомнишь?

– Помню. – Джеми начала бить крупная дрожь, и вряд ли от воспоминаний. – В лавке у Диксона. Матушка Корсен ему своё кружево продаёт, вот я и решил, что рукоделие Кэрис тоже туда пристроить можно. Приехал – а хозяина непонятная хворь свалила. То есть не совсем свалила, а так, потряхивать его начало. Стоял он в лавке, значит, дрожал, что твой лист… А как кружева Кэрис увидел – так ляпнул: если б, мол, не хворал я, то подороже бы их оценил, а теперь, значит, больше, чем полфунта, не дам. Меня такая обида взяла, Кэрис-то поискусней своей матушки будет, я и брякнул: лучше б я вместо тебя, Диксон-скряга, захворал… А он как чихнёт мне в лицо! И прямо на глазах румянеть и оживать стал. А я, как домой вернулся, занедужил. Когда меня Кэрис увидала – заплакала: «Что за бездолье такое, за горе горькое!». И стала просить, чтоб я ей что-то там отдал. А у меня голова дурная была… и разве ж я Кэрис могу отказать, когда она просит? Забирай, говорю, что хочешь, хоть сердце, хоть душу. А она говорит – забираю, мол, твоё проклятие. А после заставила рассказать, откуда я его приволок. А я…

– Достаточно, – прервал Айвор поток нескончаемых «а». – Не бойся, Кэрис будет жить. Киллиан, отдохнул? Вот и молодец. Времени мало.

Он прищёлкнул пальцами перед глазами у Джеми, и взгляд у юноши остекленел.

– Что ты с ним сделал? – спохватился Киллиан и ринулся нагонять компаньона.

– Ничего, – мрачно бросил Айвор. – Хотя такому дураку и болтуну следовало бы язык прижечь. Если бы он у воришки проклятие не забрал, то невиновные бы не пострадали… А по вине и наказание, воров жалеть нечего.

– Воров? – Киллиан уже с трудом поспевал за фейри, хотя бежал со всех ног. – Да погоди ты, я…

– Вот уж точно, неженка, – вздохнул Айвор, замедляя шаг. – Ты не понял до сих пор, мой недалёкий друг? И не стыдно? Девчонка малолетняя – и та додумалась. Смотри, как всё связано… Первый проклятый – торговец, которому семья Оллен сбывает кружево. Корсен нашла дочку на поляне недалеко от башни с сокровищами и отправила за нами гончих, чтоб мы не докопались до корня проклятия. А над монетами – три тени…

– …тени большого огня, двуглавой башни и мертвеца! – выдохнул Киллиан. – Думаешь, торговец прознал о сокровищах Корсен и отправился за монетами?

– Судя по тому, что на нём проклятие было совсем слабое – он сам и отправился, – подтвердил Айвор. – И об условии знал. Да только нет у нас времени скакать в Дублин и обратно, быстрей будет отправиться напрямик в башню.

Отдалившись шагов на триста от дома семейства Макги, Айвор сделал Киллиану знак остановиться, а потом присел на корточки и начал осторожно разгребать листья и траву на краю тропинки. Из-под лесного сора вынырнул хрупкий и удивительно маленький стебелёк тимьяна. Айвор коснулся его – и на конце стебелька распустился цветок, нежно-розовый, как утренняя заря. Следом за ним проклюнулся ещё один, и ещё, и ещё, пока не запетляла в подлеске целая тимьяновая дорожка.

– Дай мне руку, – приказал Айвор, выпрямляясь. – Я нашёл короткий путь.

И только Киллиан сомкнул пальцы на жёсткой ладони компаньона, как тимьяновая дорожка вспыхнула огнём. С каждым шагом свет становился ярче, а лес по краям – темнее, точно его заливали густой смолой. Небо расцветилось жутковатыми оттенками, от зелёных до насыщенно-пурпурных, а солнце лопнуло и растеклось двумя серебряными лунами. На секунду Киллиан зажмурился, а когда открыл глаза, то впереди высилась башня – широкая, приземистая, с обвалившейся крышей…

– Двуглавая башня! – прошептал он, вглядываясь в расщеплённый силуэт.

– Да, она самая, – подтвердил Айвор. – И именно там, где говорила Корсен… Холмы и Корона!

Небо вдруг кувырнулось навстречу земле, и Киллиан одновременно ослеп, оглох и онемел, а когда немного пришёл в себя, то увидел ту самую башню шагах в двадцати, окружённую густой зелёной порослью.

– Рябина… – прохрипел Айвор, хватаясь за горло. Лицо у него, и без того фарфорово-бледное, напрочь утратило все цвета. – Дальше не могу… Чтоб её, колдунья, и когда успела!

– Тогда жди здесь, – решительно сказал Киллиан, поднимаясь на ноги и отряхивая колени от палых листьев. – А я пойду один.

– Нет, я сейчас навещу эту прохиндейку и заставлю её на корню сгноить…

– Ты же сам сказал – времени нет, – перебил его Киллиан и схватил за руку, заставляя смотреть в глаза. А глаза у Айвора были уже не просто чёрные – с багровыми сполохами, как тучи на закате. – Просто подожди немного. Я уже не ребёнок, кое с чем и сам могу справиться. А если уж и девочка почти справилась…

– Она не справилась.

– Я вернусь, честно, – попытался улыбнуться Киллиан и, уловив тень ответной улыбки, с облегчением отстранился. – Подожди немного. И не вздумай ходить за Корсен!

А солнце уже коснулось краем макушек холмов…

Пока Киллиан продирался к башне, рябина хлестала его по лицу, словно нарочно целила в глаза. Он едва успевал заслоняться и до входа добрался исцарапанный в кровь.

«Вот тебе и рябиновые розги…»

В башне же время словно остановилось. Сквозь полуобвалившиеся оконные проёмы и проваленную крышу виднелось ночное небо, беззвёздное и безлунное. Под ногами пружинила мягкая, рыхлая земля. Пахло почему-то, как в сыром подвале – плесенью и прокисшим деревом. И не было вокруг ни единого следа человеческого пребывания, кроме каменной плиты ровно напротив выхода, на которой стояли рядышком два сундучка. Киллиан осторожно приблизился к ним, но так ничего подозрительного и не увидел. Он обошёл их по кругу, рассмотрел и так, и эдак – и наконец решился дотронуться.

И в то же мгновение плечи его стиснуло что-то крепко, как тисками, и смрадное дыхание опалило шею.

– Зачем ты пришёл сюда, не-Оллен, человек? Со злом или с благом? Как берущий или как дающий?

Киллиан облизнул пересохшие губы и с трудом заставил себя проговорить:

– С благом… Как дающий.

Хватка слегка ослабела.

– Тогда дай мне покой, добрый человек. Не было у меня лёгкой смерти – был жгучий огонь. Не было у меня и посмертия – десять веков за чужим золотом слежу, монетку к монетке кладу, от воров берегу, от размена спасаю. Обездолила меня Канайд Оллен, всего лишила, и нет мне ни покоя, ни забвения, ни прощения, ни отдохновения…

Во второй раз ответить было ещё сложнее.

– Обещаю… И как же мне даровать тебе покой?

Тяжкое прикосновение исчезло.

– Похорони меня по-человечески.

И как только прозвучали эти слова, как что-то звякнуло за сундучками. Киллиан на коленях подполз поближе – и увидел на каменной плите медное блюдо, на котором лежал серый череп и две оголённые временем кисти рук. В глазницы черепу было вставлено по золотой монете, а каждую кисть охватывал золотой браслет.

– А… где мне тебя хоронить?

– Здесь и хорони, в доброй земле… А вынесешь кости за порог – колдунья Оллен тотчас же почувствует… Попробуешь сбежать – задушу как вора! Прокляну!

Последняя надежда на помощь Айвора умерла, так и не родившись.

Неподалёку от плиты Киллиан нашёл неглубокую канавку, вырытую, кажется, только недавно. «Наверно, это дело рук Кэрис», – подумал он и, решив, что лучше мало, чем ничего, принялся постепенно углублять ямку. Сперва это получалось легко. Но потом в мягкой земле стали попадаться корешки, мелкие камешки, глиняные черепки… Сорвав до половины ноготь, Киллиан понял, что так дело не пойдёт и начал оглядываться по сторонам в поисках того, что сошло бы за лопатку. Но в сундуках были одни монеты, а самый крупный камешек и пол-ладони бы не закрыл…

И тут Киллиана озарило.

«Блюдо!»

С подобающими извинениями переложив череп и кисти на плиту, он попробовал поскрести землю блюдом. Так выходило копать сподручнее, хотя и всё равно медленно. И, как назло, было не видать в окна ничего, кроме беззвёздного ночного неба, чтобы определить, долго ли до полуночи. По ощущениям выходило, что ещё долго, но слишком уж ломило плечи и руки, словно работал он уже несколько часов кряду… А яма так и не становилась больше. Стоило отвлечься на секунду, как земля ссыпалась обратно, как далеко её ни складывай, а тонкие корешки спутывались, и разрубал их только край медного блюда.

И, как в насмешку, звучала в ушах привязчивая песенка:

«Тик-так, тик-так, полночь близится, добряк, не успеть тебе никак!»

– А вот и врёшь, – бормотал Киллиан себе под нос. – Успею. Обязательно успею!

Он и сам себе не поверил, когда понял вдруг, что стоит в яме, глубиною по пояс.

«Ну, что ж, может, для обычной могилы это и мелковато, но мне ведь и не целое тело хоронить».

Спохватившись, что нет ни гроба, ни коробки, ни даже простыни, чтоб обернуть останки, Киллиан стащил с себя плащ и бережно завернул в него череп и кисти. Потом он положил свёрток на дно ямы и стал сгребать землю блюдом; сухие частички барабанили по плотной ткани, словно капли дождя – по черепичной крыше. И то справа, то слева шею опаляло чужое дыхание, и слышался шёпот:

– Быстрее… быстрее… быстрее!

Наконец холмик земли сравнялся с краями. Киллиан разровнял его и спросил:

– Как тебя звали, обездоленный дух?

И послышался тихий ответ:

– Мирху, Гончая Моря.

– Покойся с миром, Мирху. Я скорблю о тебе и прошу для тебя покоя и прощения.

Самый большой из выкопанных камней Киллиан положил в изголовье могилы, а потом начертал на ней крест и прочитал молитву. И как только он сделал это – вздрогнули сундучки с золотом, а в окнах показалась полная луна.

Чары Канайд спали.

Обратно сквозь рябиновую поросль Киллиан продирался ещё медленнее, чем в первый раз. И не потому, что ветви хлестали – нет, они успокоились, а потому, что ноги стали точно набитые ватой кульки. С неба таращилась круглая луна, белая, как монета из чистого серебра. И в свете её всё было ясно видно, как днём.

Айвор дожидался так близко, как только позволяли рябиновые лозы – сгорбленный, уставший и потускневший. Когда Киллиан приблизился, он сказал, не оборачиваясь:

– Половина первого, между прочим.

– Извини, что задержался, – хмыкнул Киллиан и подал ему руку, помогая встать.

– Задержался он…

Но Айвор почему-то руки не принял. Наоборот, отвернулся наполовину.

– Ты обиделся?

– Я-то? Нет, почему, – спокойно ответил фейри, и тут Киллиан наконец смог заглянуть к нему в лицо.

Щёку и лоб пересекал узкий багровый шрам, какие бывают от хлёстких и подлых ударов.

«Ах, вот оно что…»

Усевшись рядом с компаньоном, Киллиан мягко, но настойчиво взял его за руку, не позволяя вывернуться, и медленно закатал рукав. Белую кожу сплошь испещряли уродливые отметины – полосы, как от ожогов, волдыри, полузатянувшиеся раны…

– И когда ты сунулся в рябинник, дурень?

– Без четверти полночь, – коротко ответил Айвор, всё ещё не глядя на компаньона, и одёрнул рукав. – Не пугайся, на мне всё зарастёт, не пройдёт и трёх дней.

– Зачем ты вообще это сделал?

– Захотелось, – фыркнул он. – Кто ты такой, о смертный, чтоб я тебе отчитывался?

– Ха-ха.

– Холмы и Корона! Воспитал нахала на свою голову…

– Айвор, а что теперь будет с сокровищами Оллен?

– Кто знает… Сперва расскажи, что с тобой в башне случилось, а потом я подумаю.

И Киллиан рассказал – насколько смог, потому что воспоминания путались, как после лихорадки. И шепчущий дух казался уже вымыслом, плодом разгорячённого воображения, и беззвёздное небо в обваленных окнах – дурным видением… Но Айвор не перебивал, а порой даже и кивал одобрительно, словно подтверждались его догадки. И когда история подошла к концу, он сказал:

– Что ж, мне всё понятно. Канайд Оллен жила в жестокие времена. О, я их помню хорошо – тогда не принято было церемониться с врагами. С ними, пленёнными, поступали безжалостно, и за отцов часто наказывали детей… Неизвестно, чем этот Мирху насолил могущественной колдунье, но отомстила она ему на славу – привязала к сундукам с золотом и заставила век за веком возвращать каждую монетку, взятую из них, обратно. И дух, которому осталась отмерена мизерная доля свободы, каждому чужаку, который проникал в сокровищницу Оллен, предлагал сделку. Ручаюсь, жадный лавочник выскочил из башни, как только услышал про похороны! И неважно уже было, взял он хоть одну монетку или нет – дух уже разозлился и проклял его. А красавица Кэрис решила пожертвовать семейным достоянием, чтобы спасти любимого, да силы не рассчитала…

Айвор умолк и потёр запястье, болезненно морщась. Луна сонно уткнулась в облако, приглушая свет.

– Получается, теперь в сундуках – обычное золото? Не неразменное?

– Получается, так, – согласился Айвор. – Но, может, это и неплохо. Ты сам посмотри. Корсен всю жизнь провела в доме, боясь лишний раз переступить порог, и во всём полагалась на колдовское наследство. А Кэрис, хотя она ещё девочка, предпочла мёртвому золоту живого человека. И не знаю, будет ли она счастлива в жизни или нет, но свободна – точно будет.

– Философское у тебя настроение, – улыбнулся Киллиан.

– Просто шрамы жжёт, – рассмеялся Айвор. – Сейчас, отсидимся немного – и будем возвращаться в Дублин. Нив, наверно, заждалась уже.

«Ещё как заждалась, – подумал Киллиан. – Как появимся – она сразу копытом в лоб даст. Чтоб впредь не пропадали на два дня, не предупредив».

Но вслух он этого, конечно, не сказал.

…А где-то далеко-далеко, в маленьком домике на Полынной улице, новенькая рубаха вдруг трепыхнулась, как сухой лист над жарким костром – и рассыпалась лёгким пеплом.